— И тебя отпустили? — удивился я.
— Ха, попытались бы не отпустить!
— Да… — только и смог произнести я. — А почему рассказывать не хотела?
— Ну, мало ли что! Вдруг ты подумаешь, что я сумасшедшая?
— Я и так это хорошо знаю, — засмеялся я, — чего там думать? Вот так, сразу, рвануть из Парижа к своему мужику — не всякая сможет! Сумасшедшая и есть!
Вместо ответа, Ленка сказала — «у!» и ткнула меня локтем в бок.
Мы молча вернулись к машине, что терпеливо ждала нас на стоянке перед огромным магазином. Я рассказал водителю, как ехать, и весь дальнейший путь мы проделали в полном безмолвии. Не хотелось говорить в присутствии незнакомого мужика. Вероятно, он решил, что мы почему-то поссорились.
Ну и фиг с ним.
27. День варенья
— Проверь свой мобильник, — с самого порога заявил мне дядя Ираклий, после обычных приветствий. — Он не отвечает.
Я поставил на пол пакеты с покупками, нашарил в кармане «Моторолу» и вытащил ее наружу.
— Все включено, вот сам посмотри, — я протянул ему свой сотовый. — Кроме того, мне уже звонила сюда куча народу. Сим-карту не менял, сижу на роуминге.
— Так, сейчас проверим… — дядюшка посмотрел на мой телефон, потом произвел какие-то манипуляции со своим. — Так, убедись вот:
— Абонент временно недоступен, перезвоните позже, — сказал его телефон женским голосом.
— Слышишь?
— Может, номер неверный? — вяло спросил я, не особенно надеясь на подтверждение своей гипотезы.
— Сам посмотри, если сомневаешься. Я же не вручную его вбивал, а сохранил, когда ты позвонил. Номер определился, я его и оставил. Ладно, чего уж тут разбираться, сам мне звони почаще. Кстати — может, представишь нас? А то куда вдруг подевалась вся наша семейная учтивость и порядочность?
Я церемонно представил дядюшке свою подругу:
— Знакомьтесь: Елена Мансурова, — сказал я, глядя на Елену. — Потомок старинного русского рода. Того самого! — я повернулся к дяде Ираклию: — Ираклий Петрович Бараташвили — профессор, великолепный медиевист[18], отличный рассказчик и классный специалист по холодному оружию.
— Ну, ты меня совсем захвалил, — ответил дядя, хотя такое представление ему явно польстило и очень понравилось. — Но я бы не стал называть себя медиевистом. Я, скорее, специалист по истории евразийских отношений. А вы действительно из дворянского рода Мансуровых? — обратился он к Лене.
— Да, действительно, — сказала она, хорошо помня мой недавний инструктаж. — Бабушка мне все уши прожужжала на тему этих наших предков.
— Может, мы сначала как-то разберемся с этим? — нагло вылез я, показывая на два объемистых пакета с продуктами. — Хотелось бы немного перекусить. Мы тут по дороге прикупили кое-что необходимое для таких случаев, и все это надо как-то оприходовать…
Назавтра я снова приехал к дядюшке, снова отягощенный разными сумками. Как я и предполагал накануне, дядя Ираклий с радостью выделил Ленке комнату для проживания, а в качестве платы за постой потребовал рассказать о родственниках и предках.
— О, а я чуть не забыл, — покривил душой дядя, после обычных приветствий. — Сегодня же твой день рождения! Мы сейчас Юльку позовем, а то у тебя не так уж много осталось живых родственников…
— Я давеча уже пытался с ней поговорить на эту тему. И дозвонился даже, но она не сможет приехать. Вся увязла в этом своем бизнесе.
— Обычное дело для нее. Эх, Юлька, Юлька… хоть с сыном успевает иногда общаться, и то хорошо. Одних нянек да инвалидного деда недостаточно, ему сейчас мать нужна… Ну, так что? Будем тебя праздновать, или как?
— Вообще-то сорокалетие праздновать не принято, — смущенно возразил я, чмокая в щечку подошедшую Лену. — Поскольку «сорок лет» уж очень смахивает на «сорок дней». Кроме того, сейчас не сильно удачный момент, так скажем. Еще не прошло и сорока дней после смерти отца… нет, не хочу.
— Я тоже слышала, что это дурная примета, — поддержала меня подруга.
— Почему? Ерунда какая-то. Мне кажется, что ты просто не хочешь праздновать… — справедливо решил дядя Ираклий. — Так сразу и скажи, а то примета, примета…
— Не хочу, — подтвердил я. — Да и причины есть для такого нехотения. Давай просто так посидим.
Вдруг дверь открылась, и вошла Юлия. За разговорами никто даже не услышал, как она отпирала замок.
— Это вы чего тут? — с шутливым возмущением спросила она, кивнув на принесенные мною сумки с торчащими оттуда горлышками бутылок. — Уже празднуете? Причем без меня?
— О, вот и Юлька пожаловала! А мы вот не знаем, — ответил дядя Ираклий, — праздновать нам Витькин юбилей, или нет. Решаем вот! Вроде бы как не время сейчас для празднований… Подожди, но ты же занята в своем бизнесе и приехать не можешь!
— Смогла! Освободила пару часиков специально для вас. Цените! Вот я вам тут пожрать привезла, — сказала она, показывая какие-то цветные пакеты. — Действительно, есть такая примета, согласно которой сорокалетие нельзя отмечать пышно, из-за того, что число «сорок» ассоциируется с поминальными сорока днями. Но непышно отмечать можно, примета не запрещает!
— Я вообще в приметы не особо верю, а то, что свои сорок лет отмечал, помню прекрасно! — констатировал дядя Ираклий.
— А я отмечать не хочу, — уперся я. — После того, как моя мама отпраздновала свои сорок (почти тридцать лет прошло, страшно подумать!) я увидел, что стало происходить вслед за этим… К сожалению, о том, что сорок лет нельзя отмечать ни в коем случае, мы узнали уже после. Если бы знали раньше, может, все было бы иначе. И ведь не хотела она, так все решилось буквально в последний момент. Спонтанно! Но потом… Короче — жизнь повернулась буквально на сто восемьдесят градусов. Так что — не буду! Береженого бох бережет!
— Это могло оказаться простым совпадением, — заметила Юлия. — Как это обычно бывает: началась черная полоса в жизни, полосы таковые бывают независимо от отмечания сорокалетия. А вообще, фиг его знает… Так что решать тебе и только тебе!
— Опять разговор повернулся на мрачную тему, — недовольно буркнула Ленка. — Может, ты нас все-таки познакомишь?
— Да, извините меня. Это — я повернулся к Ленке — моя парижская подруга, очень хороший человек и классный специалист по современной русской филологии. А это — я повернулся к Юлии — Юлия, дочь дяди Ираклия, следовательно — моя кузина. Крутая бизнес-леди, гроза нерадивых строителей и недобросовестных риэлтеров.
— Кстати, — вспомнила Юлия. — Когда я выходила замуж, все приметы были к счастью, а брак распался, причем довольно быстро. Но если бы мой брак не развалился, то я бы никогда…
— А я всегда был настроен категорически: не отмечать! — встрял я, испугавшись, что Юлия брякнет что-то лишнее. — Вот только не знаю, как коллегам на работе объяснить, вроде неудобно ссылаться на приметы, — смущенно признался я.
— Ну почему же неудобно? — удивилась Юлия. — Объяснишь потом все как есть, что категорически не хочешь, и все. Два года назад у одного знакомого фирмача было сорокалетие — он сразу всех предупредил, что праздновать не будет. И все поняли. В конце концов, это твой день рождения, тебе и решать. И потом — чего тебе до твоих коллег? Они — там, а ты здесь. И еще пробудешь в Москве какое-то время, как я понимаю.
— Все, я решил — не отмечаем! Никаких разговоров и тостов на эту тему! — произнес я, поскольку разговор начинал надоедать. — Давайте просто посидим, и отметим нашу встречу!
— Да ладно… — сказал дядюшка, которому уже порядком наскучила вся эта дискуссия. — Можно отмечать, можно и не отмечать, ничего страшного не произойдет. Ну, если суждено тебе попасть в аварию или заболеть на сорок первом году жизни — это и так случится. Я лично отмечал, и многие мои друзья тоже. Хотя — у двух моих соседей по даче громко праздновавших сорокалетие, баня сгорела и полнейший развал в семье.
— Баня пустая сгорела, или с людьми? — почему-то спросил я.
— Пустая, слава богу.
— Я, конечно, не проводила количественный анализ динамики разводов в случае отмечания или неотмечания сорокалетия, — заметила Ленка, — но если у человека в подсознании есть чувство протеста против этого невинного юбилея, то, конечно, отмечать не стоит. Можно самого себя таким образом запрограммировать на плохое. К тому же, для кого-то, отмечать — значит ресторан с цыганами и медведем, а для кого-то просто вечер дома с близкими друзьями и родственниками.
— Я вот тоже думаю, раз возник подобный настрой, ни к чему нам такой праздник «со слезами на глазах», — дядюшка неожиданно поддержал мою подругу. — Хотя, лично мое мнение, что весь трагизм заключается в том, что в сорок лет человек подводит свои первые итоги жизни, и далеко не всегда они удовлетворяют этого человека. А мы просто посидим, выпьем, поговорим. Без тостов и всяких формальностей. Думаю, это будет самое верное решение. А на сорокапятилетие организуем сабантуй побольше и покруче.
— Все дело в том, как ты лично сам к этому относишься, — решила сгладить ситуацию Юлия. — Если изначально накручиваешь, то и получишь согласно своим идеям. По полной программе. А если к такому юбилею отнесешься философски, то результат будет соответственным… Так что, не грузи ни нас, ни себя. Если не боишься, поменяй формулировку и расслабляйся, а если грузишь себя и сомневаешься в правильности — лучше уж ничего не отмечай.
— Моя мама тоже не отмечала сорокалетие из-за приметы, поэтому я думаю, что тоже не буду, скорее всего… правда, до сорока мне еще далековато, — резюмировала Ленка.
На этом дискуссия завершилась, женщины ушли на кухню готовить ужин, а мы остались одни с дядей Ираклием.
— Ну, теперь рассказывай, — сказал он мне.
— О чем?
— Не кривляйся. Обо всем. Что узнал, как с завещанием, в общем — все.
— Да, конечно. Ну, что я могу сказать… С завещанием — полная глупость. Отец все отписал своему аспиранту Латникову. Почему — не знаю. Но оригинал завещания почему-то потерян, сохранилась только копия. Копия не заверена, вследствие этого силы не имеет. По закону наследник я. Но поскольку доподлинно известно, что завещание где-то существует, я еще полгода не могу вступить в права, а если вдруг обнаружится оригинал документа, то все перейдет этому Латникову. Вот. С ним самим я еще не встречался, успею еще. Кроме того, вызывает подозрение поведение отца в последние сутки жизни. Он много чего делал, вот только неясно что, а главное — зачем.
И я рассказал о своих поисках практически все, что мне удалось выяснить. Обошел только молчанием свои мистические приключения и нашу с Юлией интимную сцену, но, по-моему, дядя о чем-то догадывался: все-таки он хорошо знал привычки своей дочери. Вообще-то на дядю мои истории не произвели особого впечатления. Когда я замолчал, он немного подумал, а потом сказал:
— Ты с Юлькой только поосторожнее. Она опасная, ты не думай. Вся в покойную мать. Это только с виду она такая лапочка. А внутри — кремень. Или — дамасская сталь, это уж как посмотреть.
— А что я? Я ничего! — усмехнулся я. — Почему-то совершенно не к месту вспомнился анекдот про мужика, который в завещании, оставил сто тысяч долларов в благодарность бабе, отказавшейся сорок лет назад выйти за него замуж.
— Вот и я о том же. Главное, ничего плохого ей не делай и никогда не становись ее врагом, умоляю тебя. А про меч, — сказал он неожиданно, — что находился у твоего батюшки, ничего не слышно?
— Нет. Похоже, никто даже не знает, что там за меч такой у него был.
— Я знаю. Видел и в руках держал. Удивительная вещь! А удивить меня чем-либо довольно трудно, знаешь ли. Как-никак столько лет оружием занимаюсь.
В это момент Юлия вместе с Ленкой стали приносить с кухни еду. Как только успели столь быстро.
Потом мы еще долго сидели, ели, пили, что-то рассказывали. Дядюшка припоминал разные курьезные случаи из своей жизни, чем сильно всех смешил. Ленка тоже вспоминала всякие забавные истории, записывала происходящее на видео посредством своей фотокамеры, а я думал, как получилось так, что она, совершено чужая для этих людей, вдруг настолько здорово вписалась в эту нашу маленькую компанию.
Никто не придумал ничего лучшего, как играть в «жребий»: кому выпадала очередь, рассказывал свой любимый анекдот, но на обязательную тему. Если анекдот не нравился, то несчастному засчитывался штрафной балл, и заставляли рассказывать другую историю уже на новую тему. Работало это так: брали словарь, и кто-то при помощи кредитной карточки выбирал страницу и, не глядя, тыкал пальцем. Засчитывалось ближайшее к пальцу существительное. Игра была вполне дурацкая на мой взгляд – плохой рассказчик мог так и застрять, как Билл Мюррей в «Дне сурка», но народу идея почему-то понравилась.
— Одна очень славная девушка, — повествовала Ленка, которой выпало рассказывать первой на тему «утро», — полагала себя очень сдержанной особой. Но только в трезвом виде. А вот в виде нетрезвом в ее жизни случались эротические похождения со всякими весьма неприятными последствиями. Чтобы себя умышленно обезопасить от подобных ситуаций, девушка, на любые светские рауты с предвидящимся безудержным пьянством, надевала специальные трусики, на которых было вышито крайне неприличное выражение. Ну, как некий сдерживающий фактор, дабы не пуститься во все тяжкие, когда все вокруг покажется до чрезвычайности соблазнительным и заманчивым. И вот наутро после одной такой неистовой вечеринки девушка пробудилась в чужой незнакомой постели. Причем одна и полностью обнаженная. С трудом встав и не найдя своей одежды, она обнаружила, что тех самых трусиков тоже нет. Пропали. Крадучись, заглянула на кухню, где некий молодой человек в одних спортивных трусах и голым торсом варил кофе, жарил яичницу, при этом что-то весело насвистывал. Одна часть сознания девушки заметила, то торс у парня очень даже ничего, а вторая ужаснулась при мысли о сексе в позорных трусах. Но она их все-таки нашла. Тщательно выстиранные они сушились на вешалке для полотенец в ванной. При мысли, что парень эти трусы не только видел, но еще их и постирал, ей сделалось совсем дурно. Девушка выскочила и с криком «извращенец!» стала лупить молодого человека еще влажными трусами по морде. «Сама ты ненормальная, — закричал он в ответ. — Наклюкалась вчера, песни пела похабные, на столе танцевала, заняла мою спальню — я всю ночь на диване промучился! Потом полночи на балконе голая курила и в ванной три часа сидела, стирала там что-то и феном сушила! А я ей еще завтрак хотел приготовить, идиот!»
Все громко засмеялись — вино уже начало действовать. С некоторыми оговорками, анекдот приняли. Тут дядя Ираклий вспомнил свой рассказик. История была вполне ветхозаветная, но зато на его любимую историческую тему. Ему досталось слово «князь».
— Однажды, когда светлейший князь-меценат Куракин приехал в одно из своих имений, то захотелось ему сделать обход владениям. На следующий день идет он с управляющим и все осматривает. Идут тропой, которая неожиданно упирается в маленькую речку. «Слушай, Прохор, — говорит князь управляющему, — к следующему моему приезду, сделай так, чтобы мы могли этот ручей посуху перейти. Хоть какой-нибудь мостик сделай, на худой конец доску обыкновенную брось, но не порти такой приятной прогулки». Короче, пропьянствовал князь в этом имении с неделю и уехал к себе в Питер. Через год опять приезжает, опять делает обход с управляющим. Подходят они к ручью, а там как ничего не было, так и нет. Светлейший вздыхает горестно и, ничего не говоря, залепляет управляющему кулаком в ухо. Тот падает, а его светлость молча удаляется. На следующий день пошел князь на охоту, подходит к ручью в болотных сапогах, а там мост стоит: крепкий, резной, дубовый. Подзывает управляющего: «Слушай, Прохор, как это? Год не могли доску кинуть, а тут за ночь сделали, да так, что некоторым и за год не под силу соорудить?» А управляющий и отвечает «Дык не было же твердой команды, ваше светлость!»
Все вежливо засмеялись.
— У нас до сих пор везде так — пока твердой команды от начальства не последует, никто ничего делать не станет, — посетовала Юлия, получив тему «Школа». Сама она осталась верна себе. Как впрочем, всегда.
— Частная школа, — начала она свой рассказик. — Учитель русского языка ходит по классу, объясняет урок. Вдруг замечает у одной из учениц в тетради надпись, сделанную огромными буквами: «ТРИППЕР». Учитель, как человек без комплексов, спокойно достает красный фломастер, зачеркивает это слово и аккуратно дописывает снизу: «ГОНОРЕЯ». Хозяйка тетради закрывает лицо руками и пулей выскакивает под дружный гогот одноклассников. Учитель пытается что-то объяснить об официальном названии этой болезни, но его прерывает один из учеников: «Она — фанатка Майкла Джексона, у него есть легендарный альбом с таким названием. Вообще-то там было написано “ТРИЛЛЕР”».
Странно, но Юлькин анекдот тоже всех рассмешил.
«Хорошо хоть без мата, — обрадовался я, — а то с нее станется!»
Мне выпала тема «Галиматья». Поэтому я не придумал ничего лучшего, как вспомнить старинную литературную байку:
— Рассказывают, что известный русский писатель и критик Дмитрий Мережковский как-то узнал, что некий умный и весьма образованный литератор написал очень благоприятную рецензию на роман Горького «Мать». — «Как же Вы так, батенька? Как могли? Неужели Вам действительности понравилась эта галиматья?» — спросил Мережковский. «Ну, что Вы, Дмитрий Сергеевич, я же понимаю, что книга полная дрянь, но уж очень меня хорошие люди просили… — оправдывался критик. — Не смог отказать». — «Ну, тогда это совсем иное дело, — в момент успокоился Мережковский. — Ежели из подлости, то ничего, а то я вдруг решил, что Вы это всерьез».
Естественно девушкам эта история не понравилась – они просто не знали, кто такой Мережковский. Зато дядя Ираклий наоборот, сказал, что байка старая и заезженная, а поэтому не проходит. Единогласно мне поставили «низачот», и заставили отдуваться вторично. На сей раз, мне выпало слово «небоскреб», и тут вдруг повезло. Я неожиданно для себя вспомнил тупой, но довольно забавный анекдот, что рассказывали наши туристы в аэропорту: