Она обернулась к Калхасу:
– Готовь все для жертвоприношения.
– Готово, – едва вымолвил тот.
Ифигения шла сквозь ряды вооруженных людей в полной тишине, глашатаю Тальфибию даже не пришлось призывать всех перестать галдеть. Агамемнон не смог смотреть на это, он упал на землю, закрыв голову своим плащом, а в шатре билась в истерике Клитемнестра:
– Ненавижу! Ненавижу тебя! Убийца! Отправить на смерть собственную дочь!
Также в полной тишине Калхас надел на голову девушки венок, вытащил из ножен жертвенный нож. Ахилл подал сосуд со священной водой и тихо прошептал девушке:
– Я надеюсь, боги заберут тебя на Олимп.
Та чуть улыбнулась дрожащими губами:
– Пусть это будет не зря.
– Клянусь.
Калхас поднял жертвенный нож к небу:
– О, Артемида, ты хотела этой жертвы, вот она! Пошли же ахейцам благополучное плавание к берегам Троады и победу над врагами! Мы приносим самую страшную жертву, которую ты потребовала!
Ахилл заметил, как дрожит жертвенный нож в руке Калхаса, конечно, одно дело перерезать шею козочке или даже волу, и совсем другое красивой юной царской дочери. Он шепнул провидцу:
– Не тяни, ей будет больнее! Резким движением, сразу и сильно!
Видно, это понял и сам Калхас, он глубоко вздохнул и…
Единый вопль вырвался из всех уст! И следом установилась немыслимая тишина, казалось, даже волны застыли, перестав рокотать, и ветер стих, не шелохнув листочка. Сколько длилась такая тишина, не понял никто, но ее разорвал рев тысяч голосов, потому что… вместо убитой Ифигении на жертвеннике билась в предсмертных судорогах лань!
Калхас, едва не задохнувшись от произошедшего чуда, вскинул вверх руки с криком:
– Артемида приняла нашу жертву! Радуйтесь, ахейцы!
Вокруг орали, ликовали, обнимались тысячи воинов, гремя оружием, вскидывая его к небу в едином вопле восторга!
Ахилл пробрался к лежащему на земле Агамемнону, содрал с его головы плащ, затормошил:
– Агамемнон, Артемида приняла нашу жертву! Приняла!
Царь поднял на него остановившиеся глаза, на его лице не было не только радости, но и вообще жизни. Только тут Ахилл сообразил, что тот не знает о замене! Он затеребил Агамемнона, пытаясь переорать немыслимый крик тысяч глоток прямо царю в ухо:
– Артемида заменила Ифигению на жертвеннике ланью! Она забрала твою дочь к себе!
– Как… как заменила?!
– Так вот! В тот миг, когда Калхас уже занес нож, Ифигения вдруг превратилась в лань! Иди посмотри!
Агамемнон поднялся, ошалело глядя на ликующую толпу, на жертвенник, на котором действительно лежала крупная лань, а потом ринулся в свой шатер. Понятно, надо же и Клитемнестре сказать о замене.
Не удалось, той было все равно, она шипела, как змея, одно:
– Ненавижу!
Теперь оставалось ждать подтверждения, что Артемида больше не сердится. Богини дамы капризные, вдруг следом за дочерью ей потребуется еще кто-то? Но долго ждать не пришлось, от берега уже кричали, что ветер переменился!
Казалось бы, теперь ахейцы должны уважать Агамемнона, пожертвовавшего ради общего дела самым дорогим – дочерью. Они только что, как дети, радовались этой жертве, умилялись тому, что Артемида, потрясенная благородным поступком Ифигении, забрала девушку к себе, не дав лишить ее жизни. Но люди странные создания, как только ветер сменился и корабли вышли в море, на Агамемнона стали поглядывать не просто косо, а очень косо. Что же это за человек, если он не пожалел собственной дочери ради завоевания какого-то города, пусть и очень богатого?!
Для всех царь Микен стал олицетворением жадности и желания наживы.
Сам царь Микен усмехнулся, кивая брату на недовольных мирмидонян:
– Это еще одна жертва, которую я должен принести за Трою – всеобщая ненависть.
Менелай хотел сказать, что его и без того не слишком любили, но промолчал. Агамемнон прав, нелюбовь быстро перерастала в тихую ненависть. Пока тихую, чем она прорвется со временем?
Ветер надувал паруса, помогая ахейцам быстрее добраться до берегов Троады… Засидевшиеся и уставшие от безделья люди взялись за весла, хотя в этом не было необходимости. Снова зазвучали над волнами голоса: «Э-гей! Э-гей! Э-гей!», точно воины взывали к своему предку.
ОСАДА…
Шло время, у Елены было уже трое сыновей, но следующие точно от Париса, теперь она поневоле спала только с мужем. Приам улыбался, перед всеми признавал Елену красавицей, но большего внимания никак не оказывал, сколько она ни старалась.
Однажды Гекуба жестоко посмеялась:
– Пытаешься соблазнить царя? Глупая, он больше ни на кого не смотрит. Вернее, только смотрит, но не больше. А если от него не отстанешь ты, то тоже ни на кого смотреть не будешь и лицо твое станет безобразным…
Елена остолбенела от яда в голосе свекрови, она уже знала, что Гекуба способна на все, если с успехом отправила к Аиду предыдущих жен Приама, то уж неугодную невестку не пожалеет тем более! Женщина растерянно смотрела вслед уходящей старухи, как вдруг почувствовала, что ее волос коснулась чья-то легкая рука. Вздрогнув, как от удара, Елена обернулась и увидела изумленные глаза Креусы:
– Чего ты так испугалась? Я не Гекуба, и моему мужу ты не нужна… Ты правильно боишься Гекубу, правильно. Пойдем, постоим наверху, там дышится легче, сегодня что-то жарко.
Свежего ветерка Елене действительно не хватало, угроза была нешуточной, а жизнь становилась невыносимой. Видно, Креуса понимала мучения женщины, она усмехнулась:
– Твой главный враг в Трое – Гекуба, она не станет убивать тебя сразу, сначала превратит в уродину, дряхлую старуху с трясущимися руками, слюной изо рта и обвислыми щеками.
Говоря это, Креуса протянула руку и слегка коснулась лица Елены, шеи, задержавшись на груди…
– Но я знаю, каким ядом она пользуется, и знаю противоядие. Если ты будешь себя хорошо вести, я дам тебе противоядие…
Взгляд, которым Креуса окинула Елену, не оставлял сомнений, какого рода интерес у старшей дочери Гекубы к женщине, он раздевал почище мужского. Елена знала, что Креуса предпочитает мужу молодых рабынь, но не становиться же самой любовницей этой царевны! Но царевна воспользуется своим знанием. Елену передернуло от ненависти к ней.
Креуса хищно улыбнулась:
– О, ты не представляешь, какое удовольствие ласкать женщину, которая тебя ненавидит! Тем более такую красивую… Посмотри, – она неожиданно указала на что-то в стороне моря, стоило Елене повернуться туда, как она почувствовала спиной прижавшееся тело Креусы, а ее губы зашептали в ухо: – Между ядом Гекубы и моими ласками ты всегда будешь выбирать меня. А твоя ненависть только придаст им дополнительное очарование. Мало того, я не буду тебя торопить, чем дольше ты будешь сопротивляться, тем слаще будут мои муки ожидания и твои ласки потом… Мм… я вижу твое восхитительное тело, уже чувствую, как мой язык лижет твою грудь, руки ласкают то, что пока доступно только мужчинам…
Шепча все это, Креуса прижалась к Елене сзади всем телом, ее руки скользнули под тунику и действительно принялись ласкать бедра, живот… Спина ощущала упругую грудь, ноги – прикосновения ее ног… Креуса знала толк в ласках. Елена почувствовала, что ее заливает горячая волна. Неизвестно, чем бы все закончилось, скорее всего, она оказалась бы в объятиях царской дочери, но тут послышались шаги и голос Париса.
Креуса оттолкнула от себя женщину и фыркнула:
– Тартар бы побрал твоего дурного мужа! – И почти приказала: – Завтра, когда твоего дурака не будет, придешь ко мне. – И уже громче, потому что подошел Парис, добавила: – Я научу тебя варить напиток для утоления печали. Придешь?
– Приду, – кивнула Елена.
Глядя ей вслед, Парис поморщился:
– Странная она. С Энеем не живет, всегда сама по себе, никто не знает, куда исчезает надолго…
Елена пожала плечами:
– Какая разница?
Она снова чувствовала себя зависимой, и это была странная зависимость. Креуса сумела приласкать ее так же, как это делал когда-то Агамемнон. Ее прикосновения разбудили желание, Парис был удивлен страстью жены, но сам ответить должным образом не смог. Нет, у него все получилось, но муж попросту не умел так ласкать.
Креуса действительно дала какое-то зелье, но Елена сомневалась, что там только противоядие, скорее всего, было подмешано и что-то возбуждающее и притягивающее саму Елену к царской дочери. Но это было лучше, чем даже ласки Париса, постепенно Елена даже привыкла. Креуса научила ее многому, в том числе варить кое-какое зелье, например, заставляющее забывать все неприятности.
Парис видел эту связь, но ничего поделать не мог, обе женщины только смеялись над незадачливым мужем. Попытка пожаловаться на супругу Приаму, вызвала у того хохот:
– Парис, ты предлагаешь мне держать ее за ноги, пока ты сам будешь стараться? С такой красоткой у молодого мужчины не может ничего не получаться, если только он мужчина, конечно…
– У меня все получается! – взвился Парис. – Но она связалась с Креусой!
– А чем Креуса хуже любой другой?
Услышав этот разговор, нахмурилась Гекуба, но потом и она фыркнула:
– Оставь ты жену в покое. Ее хватает на тебя? Вот и довольствуйся тем, что есть!
Царица не стала говорить, что ее саму вполне устроила связь Елены с Креусой, потому что старшая дочь отвлекала красотку от мужчин. Но поразмыслив, Гекуба решила себя обезопасить. Креуса привязалась к Елене, а сама Елена все же держится за детей, и Гекуба вдруг приказала перевести мальчиков жить в свой дом.
Елена примчалась к царице возмущенная:
– Почему?!
– Сыновьям вовсе ни к чему видеть, как мать обнимается с женщиной, или слышать, как ссорятся из-за такого поведения родители.
Конечно, Елена не допускала такого, но ответить ей было нечем. Получалось, что Креуса за свои ласки отнимала у нее детей. Гекуба постарается вырастить сыновей такими, чтобы они ненавидели собственную мать!
Неизвестно чем бы закончилось противостояние женщин, но скоро всех отвлекло нечто большее…
В Трое происходило что-то странное, в воздухе словно разлилась тревога, и никто не мог понять почему. Ветер уже второй день дул с моря, принося влагу. Порывы ветра раскачивали стволы деревьев, хлопали незакрепленными кожами и тканями навесов, изредка швыряя горстями дождинок, но настоящий дождь так и не начался. Нигде не громыхало, не сверкало, почему же забеспокоились троянцы?
Оказалось, не зря…
На море появились паруса, но вполне привычная картина быстро стала угрожающей – количество парусов неумолимо росло! Это не были торговые корабли, к берегам Троады шел ахейский флот! Гектор не поверил своим ушам, услышав донесение. А где же троянский флот, что стоял за островом Тенедос, предотвращая именно такое нападение?! То, что ахейские корабли подходили к Геллеспонту, могло означать одно – троянского флота больше нет! Теперь надежда Трои только на ее стены и ее защитников.
Менелай выполнил свою угрозу – к берегам Троады приплыли спартанцы и микенцы, итакийцы и локрийцы, абанты и афиняне, аргиване, критцы и многие, многие другие… В ушах Гектора снова прозвучали слова спартанского царя: «Это война, Гектор! Я Артрид и верну ее силой!»
Но раздумывать некогда, Гектор скомандовал трубить общий сбор. В бронзовые цепи Великих ворот срочно впрягали волов, чтобы закрыть огромное сооружение. Великие ворота были настолько большими, что держаться на любых, даже самых мощных петлях не могли, а потому каждая их часть покоилась на огромном валуне, обмотанном бронзовыми цепями. Только три десятка волов могли сдвинуть эти валуны с места, чтобы огромные ворота закрылись. Сжечь их тоже невозможно, они обиты медью и скреплены бронзовыми гвоздями.
Троянцы готовы встретить незваных гостей копьями и стрелами. Корабли еще не успели пристать, как Гектор крикнул:
– Зачем вы здесь с оружием? Чего ты хочешь, Менелай?!
– Тебе известно, я пришел за своей женой и украденным золотом!
– Елена давно жена другого, тебе нечего делать в Трое!
– Если мне нечего делать на этом клочке земли, значит, и Трое на нем не стоять!
Первым пристал к берегу корабль Одиссея, но воины почему-то не спешили. Троянцы не могли понять, почему ахейцы не торопятся высаживаться. А тех удерживало предсказание, что тот, кто первым из них ступит на троянскую землю, погибнет. Ахейцы топтались, не решаясь прыгнуть на берег. Еще чуть, и удивленные троянцы опомнятся и начнут бить всех колеблющихся!
Одиссей вдруг сделал неожиданный жест, он бросил под ноги свой щит и прыгнул на него. Увидев, что Одиссей уже прыгнул, и решив, что первый есть, за ним последовал юный фессалийский царь Протесилай, которому не терпелось вступить в бой. Но, конечно, он прыгнул прямо на землю, и тут же оказался пронзенным копьем Гектора! Пророчество сбылось.
Теперь ахейцы прыгали без разбора, на берегу завязался бой, а корабли все прибывали и прибывали…
Гектор быстро понял, что противника не сдержать, и дал команду отходить за городские стены. Впервые за много лет Троя видела, как ее защитники удирают, торопясь скрыться за воротами. Пока ахейцы их не очень преследовали.
На виду у троянцев они спокойно и деловито вытащили свои корабли на берег и принялись устраиваться лагерем вдоль берега от гор Сигейона до гор Ройтейона, всем своим видом показывая, кто теперь здесь хозяин. Троя оказалась отрезана и с моря, и со стороны долины реки Скамандер, и от Дардан. Только с одной стороны, там, где стена вплотную примыкала к лесу, оставалась малая возможность хоть как-то проникнуть через ворота в город. Эти ворота троянцы стерегли особенно тщательно.
Елена вместе со всеми поспешила на городскую стену. Гектор ругался, твердя, что никакие стены, даже выстроенные богами, не выдержат всех троянцев сразу, но его мало кто слушал. Горожане еще не прониклись ужасом войны и не научились подчиняться разумным требованиям. Война хоть и шла, пока была далекой и непонятной. Десяток погибших под стенами еще не впечатлил, а посмотреть на ахейцев было интересно.
Красавицу, конечно, заметили, любопытство к ней было особенно сильным, ведь это за ней прибыли в такую даль столько вооруженных мужчин. Конечно, мнения разделились. Мужчины только облизывались, твердя, что за такую красоту не грех и повоевать, а вот женщины, как и следовало ожидать, пожимали плечами: и что мужики в ней находят? Ну, стройная, ну, шея красивая, ну, глаза… Даже принялись вспоминать: а вот у Таисы, да, помните, это та, которая умерла при родах, у нее глаза были тоже синие-синие… И у рабыни Гелена волосы тоже были светлые и длинные… А у Ланики грудь немногим хуже… И талии бывают такие же тонкие… и бедра такие же крепкие… и ноги у Андромахи не хуже, тоже длинные и стройные…
Только вот оказывалось, что у остальных есть что-то одно, а у Елены вдруг все сразу!
Сама красавица не обращала внимания на шепот за своей спиной, она уже привыкла, не мечут стрелы, и ладно. Елена стояла на стене, пытаясь разглядеть среди ахейцев знакомые силуэты. Неожиданно сзади раздался голос:
– Кого ты видишь?
Она вздрогнула, не ожидая встретить здесь Приама, но ответила:
– Вот Агамемнон, он самый рослый. Вон Одиссей, рыжий крепкий. Вон большой Аякс Теламонид, а вот маленький. Это старый Нестор. Это… Менелай. А этого огромного не знаю…
– Неудивительно, – откликнулся поднявшийся на стену Гектор, – это Ахилл, ты такого никогда не видела.
– Ахилл успел стать таким огромным?!
– Десятый год…
Эта мысль, что она уже десятый год, как бежала из Спарты, не давала покоя Елене весь вечер. Она долго стояла у большого зеркала, вглядываясь в свое отражение и пытаясь понять, сильно ли изменилась. Если юный Ахилл стал таким могучим красавцем, то что же произошло с ней?! Но сколько ни смотрела, никаких признаков старости не увидела.
И тут у нее похолодело внутри – а вдруг это из-за зелья Креусы?! И стоит только перестать его пить, как старость наступит мгновенно?! Но это значит, что она навсегда привязана к дочери Гекубы? Елену обуял ужас, даже руки и ноги задрожали, пришлось присесть, чтобы не упасть.
Она забыла о высадившемся под стенами Трои войске, об угрозе городу и его жителям, сейчас думалось только о том, как осторожно разузнать у хитрой Креусы, действительно ли это действие зелья? Если та догадается, что Елена поняла, результат может быть страшным! Больше всего красавица боялась именно потери своей внешности, беззубой и беспомощной старости. Лучше смерть, чем безобразное и бессильное уродство. Оно будет тем более противно окружающим после стольких лет вызывающей красоты. Елена схватилась за сердце, нет, лучше зависимость от Креусы и ее жаркие ласки, чем потеря привлекательности!
Удивительно, но Креуса ее страха не почувствовала. На вопрос, не ее ли зелье вызывает долгую красоту, отмахнулась:
– Нет, оно от другого.
Знать бы какой груз свалился с души у Елены! Теперь она снова была в себе уверена.
День клонился к вечеру, Гелиос, блестя доспехами, стремительно гнал по небу своих коней к горизонту на западе, туда, откуда приплыли эти незваные гости. За ним накатывали сумерки. На земле между лагерем ахейцев и стенами Трои остались лежать не погребенными тела многих бойцов. И той, и другой стороне нужно было забрать погибших и предать погребальным кострам. Из ворот Трои выскользнул посол, ахейцы выслушали его со вниманием и согласились заключить перемирие на день, чтобы воздать честь погибшим.
Первые погребальные костры загорелись в Трое и у ахейцев, первый плач раздался в стенах города. Впервые троянцы задумались, ведь раньше их родные погибали где-то там далеко, куда их уводил воевать Гектор, теперь же смерть была близко, и раны тоже, и кровь мужей лилась на виду у жен.
Ахейцы обустраивались солидно, они даже окружили свой лагерь высоким валом и рвом, чтобы троянцы не смогли напасть на корабли. В разных концах лагеря встали шатры Ахилла и Аякса Теламонида, которые вызвались наблюдать, чтобы из города не смогли подойти незаметно. В центре расположился шатер Агамемнона, как главы войска.