— А он просил, чтобы его забрали? — уточила Эмма.
— Слезно умолял. Писал, что стал незаразным. Благодаря этим таблеткам, типа, он перестал распространять вирус и теперь вовсе не заразный и не опасный. Даже исследования свои им отправлял. Так что, Эмма, ты теперь тоже не заразна, не бойся. И я не заразен, я тоже решил пить эти таблетки. На всякий случай, для профилактики.
— Нам уже без разницы — заразные мы или нет. Гильдия забирает товары и присылает продукты и одежду. Значит, они знают о том, что у нас твориться. Значит, их это вполне устраивает. И на помощь нам никто не придет. Нам надо… Надо самим помочь себе… Жаль, что профессор погиб, он бы сейчас очень пригодился нам.
— Мне он не нравится.
— Что? — не поняла Эмма.
— Говорю, что не нравится мне этот профессор.
— Это точно, — подал голос Вовик, — он предатель.
— Почему? — удивленно спросила Эмма, — А что ему оставалось делать? У него был выбор — или стать животным, или выполнять работу для компании, с которой у него и так был контракт. Ну, я думаю, что у него был подписанный контракт с Гильдией, они наняли его для работы на станции. Тут ясно, что надо выбирать. Просто Гильдия его бросила, не выполнила своих обязательств. Или профессор четко не оговорил обязательства Гильдии, сейчас уже не понять.
— Дело даже не в этом, — Колька крутанулся на стуле, после пояснил, — я прочел все его отчеты. Ну, медицинские термины пропускал и научно составленные доклады. А так он все время писал о себе. Особенно в последнее время. "Я стал лучше видеть…", "Я чувствую новые смеси запахов и могу определить, откуда они…" и все в таком роде. Только о себе. Он не переживал за команду, не жалел их. Вообще ни о ком не думал. Даже не ясно, были ли у него дети на Втором Уровне. А ведь наверняка были, он не молодой, а клетки для зачатия детей берут у всех и воспроизводят каждый генотип, это обязательно. Чтобы не потерять. Наверняка у него были дети, но он вообще ни разу не написал про них. Все о себе да о себе. Он чуть позже завел собственный дневник, тут же, на планшете. Это уже когда Гильдия перестала ему отвечать. И записывал все свои ощущения.
— Может, у него действительно не было детей, мы ведь не можем точно знать, — медленно проговорила Эмма.
Какие‑то мысли крутились у нее в голове, но она не могла до конца оформить их. Ухватить и понять суть.
— То есть, никого не было у профессора. Никого, кто был бы ему дорог. Ни друзей, ни детей, ни жены. Сам для себя… — пояснил Колька, — мне кажется это странным.
Эмму вдруг осенило. Когда она лежала тут больная, когда ее одолевало наваждение, она думала о Соне. О Соне и о Лоне. И сейчас думает о них. Переживает, волнуется. Это ведь держало ее, помогало не стать зверем. Не кидаться, не рычать. Не убивать. Мысли о родных людях, вот что помогло остаться человеком. А у профессора, выходит, не было этих родных людей.
Эмма кивнула и тихо сказала:
— Мне помогло то, что я думала о Соне. Помнишь ее? Это удерживало. Не знаю, почему.
— Мысли о тех, кто дорог, всегда удерживают, — кивнул Колька, — я когда раньше ходил на охоту, любил пробираться к окну каюты, где вы жили. Если удавалось, конечно. И наблюдать за тобой и Соней. Мне нравилось смотреть, как вы что‑то делаете вместе. И я мечтал когда‑нибудь рисовать и играть вместе с вами. Мне не хватало вас, очень не хватало.
Эмма удивленно посмотрела на Кольку и спросила:
— Почему же ты не вывел нас раньше?
— Я сначала вывел мальков, Ромку, Вовку и Кристинку. А после ребята запретили выводить малышей. Сказали, что о них надо заботиться и учить, а лучше всего это сделают роботы. Они были правы. Нижний Уровень — не место для детей.
— Правильно, между прочим, — Эмма вздохнула, — я немного понимаю профессора. Это просто его работа. Интересная работа, за которую ему хорошо платили.
Она посмотрела на невымытую миску из‑под пюре и сказала:
— Я бы, наверное, на его месте поступила так же.
— И забыла Соню? Не наговаривай на себя, — Колька поднялся, взял Эммину миску и кружку и ушел в ванную мыть посуду.
Она и не наговаривала. Она просто знала. Знала, что поступила бы так же. Ну, может забрала бы к себе Соню и Лона, для помощи. После торговалась бы с Гильдией, чтобы вывезли хотя бы младшую сестру из этого ужаса. Но она точно была уверена — еще совсем недавно работа на Гильдию была для нее желанным приоритетом. Тем более, работа над интересными проектами.
2.
Времени у них было сколько угодно. Можно было читать письма, разбирать профессорские доклады и научные отчеты. Играть в игры — чем Вовик и занялся. Еды было мало — это да. И не слышно было чертей за стеной.
С одной стороны это немного радовало, может, удастся выбраться отсюда. С другой — Эмму одолевала тревога. Эти твари наверняка наверху. Конечно, с детьми роботы и пятнадцатые. Скорее всего уже перестреляли всех животных. Ну, или большинство. Сообщили в Гильдию, что твари выбрались на свободу.
— А вдруг они опять загонят сюда стаю и закроют двери в эти отсеки? И запрут нас вместе с животными? — спросила Эмма Колю.
Тот пожал плечами и ответил:
— Откроем. Мы ведь открыли один раз дверь. Откроем и второй. Меня беспокоит другое. Мы не можем быть уверенными, что несколько животных не бродят тут в темноте и не караулят нас. Вдруг они умные и все продумали?
— Ты думаешь о том, получиться ли у нас выбраться? — уточнила Эмма, — Насколько это опасно?
— Именно об этом. Надо все рассказать нашим. Теперь мы хотя бы частично знаем, что тут случилось.
— Прежде чем уходить, я хочу снять всю информацию с планшетов. Тут может быть то, что нам пригодиться, — Эмма поднялась.
Ее немного качало, но в целом самочувствие было хорошим. Ни тошноты, ни лихорадки. Таблетки помогали, но ведь их наверняка осталось не так много. Каждый день по одной таблетке — так писал профессор. Для нее и для Кольки. А если они вернуться на Темную базу — то и для тех, кто стал заболевать. Насколько хватит этих таблеток?
Почему одни поддаются вирусу, а другие нет? И почему дети остаются здоровыми? На Втором Уровне этой заразы нет. Никто из детей ни разу не болел ничем подобным.
Эмма сказал, что примет душ, и ушла в ванную. Сделала горячую воду — настолько горячую, что струи немного обжигали. Долго стояла и чувствовала, как согреваются ее пальцы на ногах, колени, плечи. Подумалось о том, что нет смены одежды. Вообще никакой. Ни трусов, ни маек.
Трусы она выстирает и повесит тут. Но что делать дальше — абсолютно непонятно. Без еды и без вещей долго не протянуть. Надо выбираться. Найти подходящий момент и уходить. Оружие у них есть, они могут дать отпор. Главное, чтобы животных было не так много.
Не было даже полотенца, чтобы вытереться. Какое‑то время Эмма просто стояла на разогретой от воды плитке и трясла мокрыми волосами, отжимая с них воду. Как же все неприятно…
Наконец она, вздохнув, взяла майку и вытерлась ею. Голову, плечи, грудь, ноги. После кинула майку на пол душевой кабинки — постирать. Натянула трикотажные теплые спортивные штаны с карманами и удобной резинкой. Хорошо, что на ней были именно эти штаны. Они мягкие и удобные. В джинсах без трусов было бы вообще отвратительно.
Водолазка, трикотажная пайта с карманами и капюшоном. От пайты пахнет коридорами Нижнего Уровня. Ее выкинуть бы надо, а она все еще натягивает этона себя. Потому что тут точно неоткуда взять другую одежду…
Приблизившись к зеркалу над раковиной, Эмма долго рассматривала свое лицо. Снова появились веснушки на коже, бледные и редкие. Большие глаза смотрели испуганно и потеряно. Под глазами — синяки, будто она не спала несколько дней. Но в целом и в общем, Эмма не изменилась, только похудела и побледнела. И даже подурнела — можно сказать.
Вернулось раздражение и злость. Но теперь Эмма не собралась предаваться этим чувствам. Что толку злиться? Надо действовать. Действовать и выбриться отсюда. У них должно получиться. Все у них должно получиться…
3.
— Сегодня первый день без крейсеров. То есть сегодня крейсеры не приходят, — сказал Колька, как только Эмма вышла из ванной.
— Ну, и что? — пожала она плечами.
— Ничего. Это я просто так вспомнил и подсчитал. Не хочется забыть, какой сегодня день.
— Посмотри по планшету. Да хотя бы по планшету профессора.
— На нем Вовик игру нашел.
— Ты бы не разрешал ему играть. Мы еще не скинули себе информацию. Вдруг что‑то заглючит, модель планшета старая.
— Модель старая, но выпускалась тут, на этой станции. А это значит — безупречное качество и долгие года службы. Помнишь рекламный слоган, который звучал иногда по утрам на Втором Уровне?
— Я‑то помню. Удивительно, что ты его помнишь.
— Второй Уровень я никогда не забуду. Точно так же, как и Первый.
— Хочу посмотреть, что там в лаборатории, — пояснила Эмма, наскоро заплела влажные волосы в косу и прошла за стеклянную, самораздвижную дверь.
— Я‑то помню. Удивительно, что ты его помнишь.
— Второй Уровень я никогда не забуду. Точно так же, как и Первый.
— Хочу посмотреть, что там в лаборатории, — пояснила Эмма, наскоро заплела влажные волосы в косу и прошла за стеклянную, самораздвижную дверь.
Комната явно не предназначалась для лаборатории. Столы, стулья, погасшие экраны на стене. Видимо, тут была небольшая столовая и комната отдыха для персонала. Несколько диванчиков, оббитых цветным кожзаменителем, мини — планшеты, видимо с книгами и фильмами. Прозрачные капельки наушников на столиках. На самом широком столике — большой планшет, несколько электронных микроскопов, видимо, подключенных к планшету.
Эмма дотронулась до экрана, и тут же появился голограммный монитор, на котором выпуклыми разноцветными папками повисли многочисленные файлы. Все распределено по цвету и датам. Научные работы — от бледно — голубого до синего цвета. Чем позже дата — тем насыщеннее цвет. Профессор, видимо, любил порядок.
Эмма тоже всегда держала свои папки на планшете в порядке, но до такой системы не додумалась.
Зеленые — это дневник. Эмма просмотрела пару записей.
…Ходил сегодня в коридоры номер четыре — Си и пять — Си. Ориентировался без фонарика. Проводку тут, видимо, нарушили, а восстанавливать некому. Не до проводки сейчас. В темноте я вижу отлично. Но еще лучше чувствую. Запахи складываются в четкую картинку. Трубы пахнут железом, пылью и немного ржавчиной. Стены пахнут железом, людьми — совсем немного. Но каждые человеческие отпечатки на стенах я чувствую с потрясающей точностью, и даже могу сказать, как давно тут проходил человек. Ни одних новых отпечатков я не встретил…
Эмма еда прикоснулась пальцем к следующей папке, чуть более зеленой, чем предыдущая.
…Не спал всю ночь. Слышал вой за стенами. Далеко отсюда, но все равно кажется, что рядом. Все переливы, все интонации сливались в долгую песню. Иногда мне кажется, что я понимаю, о чем они поют. Это песня голода. Им хочется есть, хочется свободы, хочется чего‑то странного и непонятного… они тоскуют, только не могут понять — по чему. То ли по своему прежнему облику, то ли по свободе. На меня тоже давят стены, замкнутые пространства, электрический свет, который имитирует дневной, но на самом деле таковым не является. Не могут электрические ртутные лампы заменить свет солнца. Я хочу на Землю. Скорее бы исследовательский интерес Гильдии закончился, и меня отправили обратно. Хочу уехать отсюда. Последний раз я был на Земле, когда мне было меньше десяти лет. Моя семья согласилась тогда участвовать в научных разработках на станции. У них не было другого выхода. Тогда ни у кого не было выбора. Работы у отца давно не было, с квартиры нас попросили съехать, и мы последние три года жили в общей ночлежке. Я до сих пор помню — коридор "Аш", проход-17 кровати 24, 25, 26 и 27. Для меня, родителей и младшего брата. После того, как родился младший брат, вступил в силу Закон о принудительной стерилизации и обязательной сдачи клеток для искусственного зачатия детей.
Эмма оторвалась от текста и шумно выдохнула воздух.
Слова о принудительной стерилизации звучали не так хорошо, как учили об этом в классах. Но с другой стороны — какой выход? Работы нет, средств к жизни тоже. Какой смысл рожать еще детей, если — судя по рассказу — родители профессора жили за счет дотаций Международного Сената. Вернее, этим занималось одно из отделений Сената — Партия Социального Обеспечения.
И семья профессора согласилась работать на станции. Все правильно, и им еще повезло. Видимо, у родителей было приличное образование и соответствующая подготовка.
Как странно звучат в этих рубках слова об образовании и подготовки. Вот прямо сейчас Эмме не поможет ни образование, ни та подготовка, что у нее есть. А владение оружием очень бы пригодилось.
Эмма вздохнула и кликнула на следующую папку.
…Поднимался до Верхнего Уровня. По вентиляционным люкам — это самое безопасное. Стая караулит уцелевших, запертых во Внутреннем Круге. Переговариваются эти животные короткими ультразвуками, но я улавливаю эти звуки. И, кажется, даже понимаю. Мне показалось, что я понимаю, как они обращаются к вожаку. Интересно, кто стал у них вожаком? Кем был вожак в прошлой жизни и почему сейчас стая его слушается?
Значит, ультразвук. Кажется, так общаются дельфины. Запись очень короткая, но поставлена отдельным файлом, чтобы можно было быстрее найти, что ли?
Эмма просмотрела еще несколько записей. Он описывал охоту чертей, которую ему довелось наблюдать. После написал, что стая реагирует на него, как на своего, видимо, потому, что у него поменялся запах. В одной из записей профессор написал, что у него получается слышать короткий свист и ультразвуки, что издают животные. Он писал, что рычание — это предупреждение, своеобразная демонстрация ярости. Вой — коллективная песня, в которой должен участвовать каждый член стаи, иначе его изгонят. А свист и короткие ультразвуки — это общение. Животные общаются между собой.
За спиной Эммы появился Колька. Коротко спросил:
— Нашла что‑то стоящее?
— Ты не разбирал файлы на этом планшете?
— Так, глянул немного. Тут почти то же самое, что у меня, в той комнате, — Колька мотнул головой, — профессор продублировал информацию. Только не знаю, зачем.
— Ну, может, он планировал забрать с собой маленький планшет. А большой оставить тут — его неудобно перевозить, и, к тому же, он подключен к микроскопам, — предположила Эмма, — Смотри.
Она кликнула еще на один файл дневника.
… Мне удалось записать некоторые звуки, что издают животные. Я начинаю понимать их. Звуки, означающие "опасность" и звуки, означающие "еда тут" очень похожи. Интересно было бы проанализировать этот язык — как он образовался.
— А где у него записанные звуки? — спросил Колька, обошел Эмму и принялся перерывать папки на экране.
— Да не суетись, — Эмма поморщилась, — он оставлял ссылки в конце каждой записи. Ссылки на его исследования и записи. Вот потому и файлы разных цветов — он знал, в какой записи какая ссылка. Все у него связано и четко. Смотри, вот сиреневые цвета — это звуковые записи языка.
Колька тут же открыл самый верхний файл бледно — сиреневого цвета. Еле слышные щелчки — и все.
— Тут ничего нет, — разочарованно протянул он.
— Потому что это — ультразвук. Надо включать адаптер. Программа у него тут есть такая, специальная. Но сам он отлично обходился без нее. Да и нам она не нужна, мы все равно не понимаем язык этих животных. Зато тут есть профессорский перевод. То есть, мы можем — ну, к примеру — скинуть на свои планшеты запись тревоги и когда будем выходить из этих коридоров — включим ее. Это разгонит всех животных.
— Отличная мысль, Эмка! — Колька удивленно глянул на нее, — ты просто гений!
— Я знаю, — невозмутимо ответила Эмма, — но я еще хочу посмотреть тут все и почитать. А после пойдем.
— Да, нам некуда торопиться. Наших уже всех съели…
— А, может, и не съели. Если помнишь, то наши закрывались от диких. Базы на замке. Так что, вряд ли твари добрались до наших. На Втором Уровне роботы, об этом нечего переживать. Пятнадцатые, наверное, уже перестреляли половину стаи. Тем более, если сегодня нет крейсеров. Я хочу все тут разобрать, все, что он делал. Это интересно. Это просто уникальная информация. Но сначала я разделю оставшиеся вафли и сделаю себе еще кофе. Сколько у нас пакетов с пюре?
— Три пакета пюре и три — вермишели. И один кусок колбаски, совсем небольшой.
— Мы вполне можем еще провести одну ночь тут. Прочитать файлы, отдохнуть и окончательно убедиться, что черти убрались отсюда. Поужинаем, позавтракаем и будем пробираться к своим. Пойду, приготовлю себе кофе и поделю вафли.
4.
В каждой пачке оказалось по четыре вафельки. Всего восемь, ровно на троих никак не разделишь. Потому Эмма решила каждую вафлю разделить на три части. По восемь частичек каждому — поровну и удобно. Пока автомат готовил кофеек, она взялась за ножик.
Язык животных — это же просто супер! Вот молодец профессор! Можно понять, во что стали превращаться люди на станции. Можно разобрать научные работы. Просто масса возможностей!
Ножик соскользнул, Эмма вскрикнула и подняла ладонь. Неглубокий порез, но все равно неприятно. Интересно, есть ли тут заживляющая мазь? С собой она не брала, не успела запастись у Лона, а ту, что была на Темной базе, взяла Таис.
Эмма открыла дверки шкафчиков, проверила ящики. Нет, тут мази точно нигде нет, даже на полке с таблетками. Почему профессор ей не запасся?
Она направилась, было, в лабораторию — столовую, как вдруг остановилась. Палец перестал болеть. Вообще. Она осмотрела руку. Порез исчез, как будто его и не было. Даже шрама не осталось.
Ей что, все приснилось, и она не резала себе палец?