Эльдорадо, заветная страна, в которую безуспешно стремились кладоискатели всего мира! Неуловимая, она маячила то за следующим горным хребтом, то за следующей рекой… Несмотря на неудачи, поиски Эльдорадо не прекращались. Предпринимались попытки осушить заветное озеро. Один богатый купец из Боготы нанял тысячи работников, чтобы прорыть ров в прибрежном холме и выпустить воду. Его затея почти удалась. Но когда вода хлынула из озера, были обнаружены всего несколько крупных изумрудов и золотых безделушек.
Другой искатель сокровищ пытался проделать в скале туннель для отвода воды, но своды туннеля рухнули и погребли под собой «джентльменов удачи».
Последнюю попытку осушить озеро предприняли англичане, которые использовали гигантские насосы. Им удалось отвести почти всю воду, но жидкий ил на дне быстро засасывал каждого, кто осмеливался на него ступить. На следующий день ил затвердел как застывший цемент, и золотые предметы приходилось буквально вырубать из него…
Все это известно и имело мало общего с видениями, обрушившимися на Марата.
Богатства Эльдорадо до сих пор не дают покоя искателям приключений. Без устали пересекают они вдоль и поперек горные хребты, джунгли и саванну Южной Америки, но… тщетно. Эта тема послужила созданию не одного романа и кинофильма, не одной романтической и трагической истории.
«Выходит, Эльдорадо не какая-то там страна несметных богатств, а всего лишь диковинный ритуал индейского правителя, — подумал Марат. — Однако… откуда я все это знаю? И о какой тайне идет речь?»
Устав от бесполезных усилий объяснить самому себе, что происходит, он отправился к Закревской.
— Ты мне посоветовала записывать все, что приходит в голову, — заявил он. — Ты и расхлебывай.
И положил перед ней листок с записями.
— Что это такое, по-твоему?
Ангелина Львовна внимательно прочитала написанное и покачала головой.
— Может, в тебе просыпается талант писателя? — предположила она. — Творчество — самое загадочное свойство человека. Откуда берутся образы, сюжеты, события? Откуда снисходит вдохновение? Как устроено воображение? И почему у одних людей всего этого в избытке, а у других явно не хватает?
— Есть и третья категория, — добавил Марат. — Это те, у кого полностью отсутствует все, что ты перечислила. Я всегда относил себя именно к ним.
— Почему?
— Ну, посуди сама. В детстве я терпеть не мог ни читать, ни тем более писать. Меня влекли приключения, путешествия, игры на открытом воздухе. Я любил бегать, драться и испытывать себя на прочность. Какое творчество? Я ни разу в жизни не нарисовал ни одного стоящего рисунка, не резал по дереву, не выпиливал… Подобные занятия настолько мне чужды, что это поняла даже моя бабуля. И оставила меня в покое.
— Да, но…
— Как я люблю эти твои «да, но…»! С одной стороны — ты как бы соглашаешься, а с другой — собираешься возражать. Неплохая штука. Это психологи придумали?
— Не знаю. Я вообще-то хотела сказать другое. Творчество может быть непроявленным… То есть оно зреет внутри личности, оставаясь до поры невостребованным.
— До какой поры? Она развела руками.
— Я изучаю этот аспект психики…
— Давай будем говорить на простом языке, — вздохнул Марат. — А то я начинаю чувствовать себя участником научной конференции.
— Извини… Я думаю, ты недооцениваешь свои способности. Ты же сам рассказывал, как, будучи мальчиком, сумел заразить своими фантазиями друзей и приятелей. Игры — это тоже разновидность творчества. Тебя вдруг привлекла давно угасшая цивилизация южноамериканских индейцев. Почему именно она?
Марат молчал. Он уже не раз задавал себе этот вопрос.
— Может, потому, что мне попалась в руки книга «Дочь Монтесумы»?
Закревская с сомнением смотрела на него.
— У вас в доме была библиотека?
— Да, — кивнул он. — И у родителей, и у бабули. Иметь библиотеку считалось престижным.
— Вот видишь? То есть книги тебе попадались разные, а прочитал ты именно эту. При всей твоей нелюбви к литературе.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что тема, изложенная в романе, совпала с твоим собственным скрытым интересом. И он проявился.
— Слишком сложно…
— А кто тебе говорил, что человек — это просто?
— Ой, Лина, Лина, ты меня совсем запутала… Калитин встал и принялся вышагивать по кабинету.
— Ладно, черт с ними, с видениями. Мало ли что иногда людям лезет в голову?
— Я бы не стала отмахиваться от того, что «лезет», — возразила Ангелина Львовна. — Но раз ты против…
— Да не против, не против! Хотя… почему-то я не люблю копаться в себе. Вдруг отыщу что-нибудь ужасное?
Закревская засмеялась.
— Боишься увидеть динозавров, обитающих в подсознании? Не так страшен черт.
Марат сделал еще пару кругов по кабинету, потом снова сел.
— Знаешь, что интересно? — неожиданно спросил он. — Откуда у инков и ацтеков было столько золота? И куда оно потом делось?
— Завоеватели разграбили, — предположила Ангелина Львовна. — Вывезли в Европу…
— Это понятно. Но тогда… должны были остаться места разработок, шахты, наконец. Что-то я не слыхал, чтобы Мексика или Перу славились добычей золота.
— Мы с тобой не геологи.
— Тоже верно…
Глава 11
ПамирИлья Вересов решил перенести лагерь в другое место. Он облюбовал для этого небольшую ровную площадку, защищенную от ветра двумя отвесными скалами. Более опытные Аксельрод и Потапенко сразу оценили предложение Ильи. Новички же огорчились, но виду не показывали. Опять придется тащить снаряжение, рюкзаки и продукты, переустанавливать палатки!
— Гоша с Виталиком сердятся, — добродушно улыбаясь, сообщил Потапенко. — Считают, мы дурью маемся.
— Молодые еще… — отозвался Аксельрод. — Зеленые. Ничего, пусть закаляются. Памир их обкатает! Это не Крым, где маки цветут по скифским курганам.
— Зря ты так, — вмешался Илья. — И в Крыму есть где потренироваться. Там такие двухсотметровые стеночки стоят, гладкие, как монолит — любо-дорого смотреть. А уж подниматься какое удовольствие! Просто я по Памиру соскучился.
— Илья Григорьевич! — позвал его один из новичков. — Идите сюда!
Вересов отставил в сторону рюкзак, подошел к молодым.
— Глядите, — взволнованно говорил Гоша Марков, показывая на несколько банок от сгущенного молока и тушенки. — Что это?
Банки были пусты. Кто-то грубо открыл их и выпотрошил содержимое. Или съел. Второе более вероятно.
— У нас есть голодные! — со смехом заключил Илья. — Ничего из ряда вон выходящего. Осталось только выяснить, кому не хватает еды, и готовить побольше.
На самом деле увиденное ему не понравилось. Вересов не первый раз ходил в горы, и подобное приключилось в его команде впервые.
Подошли Аксельрод и Потапенко, обескураженно уставились на пустые банки.
— Саня, — шутливо балагурил Илья. — Признавайся, когда ты умудрился умять молоко и тушенку? Ночью небось? Встал втихаря и…
— Да ты че? — обиделся Аксельрод. — На солнце перегрелся?
Вокруг злополучных банок топтался второй молодой спортсмен, Виталик Саворский. Его веснушчатое лицо покрылось жарким румянцем.
— Ребята, а может, это медведь был? — робко предположил он. — Уже весна… Может, он проснулся? А? Кушать захотел…
— Ну да, — деловито поддержал его Потапенко. — Проснулся мишка, почуял, что живот свело от голода, и решил к нам в лагерь нагрянуть, сладеньким полакомиться. Ты даешь, Кострома!
Саворский был родом из Костромы, за что и получил свое прозвище. Парень он оказался покладистый и мирный. Правду сказать, Илья к себе в группу других не брал.
— А что? Разве не может такого быть? — растерялся Виталик.
— Во-первых, для мишки здесь высоковато, — заявил Аксельрод. — Во-вторых, медведь бы эти банки погрыз, помял, разбросал. Животное, оно порядка не понимает. А баночки-то рядком поставлены и гляди, как открыты, будто ножом консервным.
— Ага, — кивнул Гоша. — Только тупым.
— Следы! — воскликнул Потапенко. — Если это медведь, должны остаться следы. От другого зверя тоже.
— Какие следы? Мы тут все вверх дном перевернули, палатки таскаем, снаряжение… Все затоптано!
Вопреки сказанному, они дружно принялись искать следы.
— Следопыты из вас никакие, — подшучивал над новенькими Аксельрод. — Особенно ты, Кострома. Кто ж так ищет? Нагибаться надо пониже, каждую бороздку рассматривать…
— Ну да, — смущался Саворский. — Я вам не сторожевой пес Мухтар.
— Жалко…
Никаких следов, кроме человеческих, вокруг лагеря обнаружено не было. Впрочем, ничего другого Илья и не ожидал.
— Ладно, ребята, шутки шутками, но кто все-таки съел консервы?
— Ну да, — смущался Саворский. — Я вам не сторожевой пес Мухтар.
— Жалко…
Никаких следов, кроме человеческих, вокруг лагеря обнаружено не было. Впрочем, ничего другого Илья и не ожидал.
— Ладно, ребята, шутки шутками, но кто все-таки съел консервы?
Он обвел взглядом всех четверых. Никто не признался. За Сашу Аксельрода и Толю Потапенко Вересов мог поручиться головой. Новички тоже не производили впечатления бессовестных обжор и обманщиков.
— Хорошо, — после долгого молчания сказал Илья. — Будем считать инцидент исчерпанным.
Но сам он решил на досуге заняться разгадкой неприятного происшествия…
Обустроили новый лагерь, приготовили ужин. Горячая каша с мясом показалась райским лакомством. За едой травили обычные альпинистские байки.
— Анатолий, а правда, что вы поднимались на Пти-Дрю? — перекладывая кружку с дымящимся чаем из руки в руку, спросил Виталик.
— Пти-Дрю — в переводе с французского Маленькая Птичка, — это вершина во Французских Альпах, — пояснил Илья.
— Ага, — охотно подтвердил Потапенко. — Меня пригласил совершить восхождение на Пти-Дрю французский альпинист Жан Картье. Мы с ним вместе штурмовали Ушбу. Так что я еще и член английского клуба.
— Шутите! — застенчиво улыбнулся Саворский.
В свете костра его веснушки резко выделялись на круглом лице, особенно на носу и щеках.
— Вовсе нет! Он действительно член английского клуба ушбистов, — сказал Илья.
— Кого?
— Ушбистов! Кавказская Ушба — сложная для восхождения вершина, вот англичане и учредили специальный клуб тех, кто на нее поднимался.
— А-а… здорово! — с завистью глядя на Потапенко, протянул Гоша. — Тогда я тоже хочу подняться на Ушбу.
— Значит, поднимешься. У вас, ребята, все вершины еще впереди.
К ночи резко похолодало. Небо заволокло тяжелыми, полными снега тучами. Дул пронизывающий ветер. Но расходиться по палаткам не хотелось.
— Красивые горы Альпы? — не унимался Саворский. — Лучше наших?
— Лучше, хуже… я бы так вопрос не ставил, — улыбнулся Толик. — Любые горы красивы по-своему. А Пти-Дрю — вершина особенная, с головокружительными отвесами, гладкими гранитными стенами, на которых играет солнце. Подъем на нее — дело не простое, а уж спуск…
— Бывает, что спуск гораздо тяжелее подъема, — поддержал приятеля Вересов.
Он чувствовал: атмосфера в лагере напряженная из-за утреннего конфуза с консервными банками.
— С сегодняшнего дня я назначаю дежурного по лагерю, — объявил Илья, допивая чай. — Этой ночью дежурит Потапенко.
— А что я должен делать? Бродить между двух палаток? — удивился Толик.
Какие обязанности у дежурного днем, хорошо известно: охранять имущество; связываться, в случае необходимости, по рации с базовым лагерем; готовить еду и мыть посуду. А вот ночью…
— Просто будь настороже, — сказал Вересов. — Постарайся не уснуть и прислушиваться ко всему, что происходит. Вдруг нашему мишке понравилось угощение и он опять захочет подкрепиться? Если заметишь что-то подозрительное, разбуди меня.
— Не говори ерунду, Илья. Какой мишка? Мы, кажется, об этом уже говорили.
— Значит, не мишка, — спокойно согласился Вересов.
— А кто?
— Любой другой, кому вздумается наведаться к нам в лагерь. Можешь взять мое ружье.
У новеньких так округлились глаза, что Вересов не выдержал и рассмеялся.
— Ты думаешь, здесь был чужой? — спросил Потапенко.
Предложение Ильи настолько поразило его, что он встал и начал расхаживать вокруг костра.
— Не знаю, — развел руками тот. — Но полностью исключить такой вариант не могу. Кто-то же съел консервы? Или выбросил содержимое.
— Ты еще скажи, что это голуб-яван! — пошутил Аксельрод.
Поскольку Илья оставил его шутку без внимания, Саня переключился на Потапенко:
— Везет же тебе, Толик! Если сфотографируешь голуб-явана, станешь знаменитостью. Может, даже международную премию получишь.
— Иди ты, — отмахнулся тот.
— Да ты не тушуйся. Я тебе свой фотоаппарат дам, — не унимался Саня. — Представляешь? Во всех газетах твой портрет и заголовки крупным шрифтом: «Он встретился с голуб-яваном!»
— Тьфу на тебя! — плюнул с досады Потапенко. — Сам фотографируй своего явана!
Новенькие только переглядывались. Они не понимали, о чем идет речь.
— Что это за голуб-яван такой? — спросил Гоша.
— Вот чудак! — захохотал Аксельрод. — Ты что, про голуб-явана не слышал?
— Не-е-ет…
— А еще альпинист называется. Ты не где-нибудь, а на Памире, парень! Голуб-яван — это «снежный человек». Усек?
— Усек…
— Ну вот. Именно о нем мы и говорим.
У Саворского чуть глаза не выскочили из орбит.
— Здесь водится «снежный человек»? — вне себя от волнения, спросил он. — Тот самый… про которого…
— Конечно, тот самый! Только никто его не видел. Зато всякие загадочные происшествия случаются. Вот, например, как с нашими банками.
— Кончай хохмить, Саня, — рассердился Потапенко. — Чем, по-твоему, этот «снежный человек» открыл банки? Думаешь, у него есть консервный нож?
Но Аксельрода не так-то просто было сбить с толку.
— Как это чем? — удивился он такой непонятливости. — Когтями! Знаешь, какие у него когти? Как бритва. Кино про Фредди Крюгера смотрел?
— Ну?
— Вот примерно такие когти у «снежного человека». Только не железные, а это… костяные. Но крепкие. Если схватит, не вырвешься! Теперь понимаешь, почему тебе Вересов ружье предлагает?
— Хватит! — взревел Потапенко, угрожающе надвигаясь на Саню. — Что ты несешь?
— А че, ребята? — вмешался Кострома, разряжая обстановку. — Вдруг это правда «снежный человек»? И мы его сфотографируем? Это же мировая сенсация!
— Где же в таком случае следы? — внес в спор свою лепту Гоша. — «Снежный человек» оставляет после себя огромные следы. Я читал. Их ни с чем не спутаешь. И затоптать мы их не могли.
— Вот! — поднял вверх палец Вересов. — Где следы?
— Ну… — не сдавался Аксельрод. — Голуб-яван — существо таинственное, практически неизученное, мало ли…
— Нужно не выдумывать басни, — возмутился Илья, — а смотреть на вещи реально. Раз следов нет, значит…
— …консервы сожрал кто-то из своих! — злорадно заключил Потапенко. — А теперь пытается все свалить на «снежного человека»!
Над лагерем раздался такой дружный хохот, что с горы полетели вниз мелкие камешки…
МоскваИз разговоров с Закревской Марат сделал вывод: он не один такой уникальный. Есть еще человек, у которого сходная проблема. Иначе с чего бы Лина заинтересовалась вдруг индейцами? Она никогда просто так, от нечего делать, не заводит речь о подобных вещах.
«Интересно, кого еще беспокоят видения давно забытого прошлого? — думал Калитин. — Надо бы познакомиться, поделиться впечатлениями. Глядишь, что-то и выяснится».
Но спрашивать об этом Ангелину он не стал. Вряд ли она скажет. Пациенты имеют право на конфиденциальность.
Как бы там ни было, Марат перестал волноваться. Он решил точно следовать советам Закревской, то есть записывать все, что приходит в голову, какой бы чепухой это ему ни казалось.
«Достоверность — не твоя забота, — твердила она. — Тебе следует просто излагать на бумаге все, не упуская ни одной детали. Чем подробнее, тем лучше. Причем сразу, как только на тебя „находит“. Если ночью — не жди до утра, а вставай и пиши. Если на работе — уединись, отложи все дела и записывай».
«Прямо вот так? — удивился Калитин. — Все бросать и за перо?»
«Я не шучу», — рассердилась Ангелина.
«Ладно, я все понял…»
В планы Марата не входило портить Лине настроение. Наоборот, он старался быть для нее приятным, желанным собеседником. И не только.
Очередная картина возникла в его сознании неожиданно. Он стоял у стола, за которым Ирочка принимала заказы, разговаривал по телефону, и вдруг…
— Извините, я вам перезвоню, — поспешно буркнул Калитин и поспешно отправился к себе в кабинет.
«Что это с ним? — удивилась Ирочка, провожая его ревнивым взглядом. — Надо выяснить». Она поправила прическу и выпорхнула в коридор. Там было пусто. Дверь в кабинет Марата оказалась плотно закрытой. Вот незадача! Ирочка на всякий случай оглянулась — не подсматривает ли кто? — и прильнула ухом к щелке. В кабинете сто — яла тишина.
«Что он там делает? — гадала Ирочка, изо всех сил напрягая свой музыкальный слух. — Уснул, что ли?» После минутного колебания она тихонько постучала. Никто не отозвался. Ирочка немного постояла, прислушиваясь, и снова постучала, на этот раз громче. Результат был тот же…
Ирочка еще минуту подождала и решительно нажала на ручку двери.
— Марат Анатольевич!
Она осеклась и даже сделала шаг назад, таким он ее обдал взглядом. Калитин сидел за столом и что-то писал. Некоторое время он просто смотрел на вошедшую Ирочку, потом, видимо, собрался с мыслями и спросил, что ей здесь надо.