— Бог Солнца по-ирански.
— А-а…
На этот раз спорить никто не осмелился. Солнце слепило немилосердно, и в очках идти стало значительно легче.
Спустя два часа группа остановилась на небольшой, покрытой снегом поляне.
— Ну вот, отдохните немного, — сказал Потапенко. — Отсюда и начнем восхождение. Правильно я понял, Илья?
Вересов поднял голову, окидывая взглядом простирающийся под солнцем ледник. Тот оказался каким — то ступенчатым и больше походил на ледопад.
— Правильно, — кивнул он. — На льду и на скалах нужно чувствовать себя одинаково уверенно. Так что это местечко нам как раз подходит. Я его еще три дня назад присмотрел. А повыше, ребятки, там есть скальная стеночка, градусов шестьдесят.
— Ого! — отозвался Аксельрод. — Не круто для начала?
— А у нас здесь крутые скалолазы, — пошутил Потапенко, подмигнув молодым. — Думаю, в самый раз будет.
Они разбили на поляне палатки, переложили в них часть продуктов, чтобы легче было идти.
— Я пойду в голове цепочки, — сказал Илья.
Подъем на ледник оказался труднее, чем он предполагал. Глубокие трещины, ледяные глыбы и прочие причудливые нагромождения льда то и дело преграждали путь. Первым двигался Вересов. Он шел на кошках медленно, осторожно, но бесстрашно.
За ледопадом, который группа одолела без происшествий, начиналась крутая скальная стена с участками натечного льда. На подходы к ней ушел почти целый день. Под этой стеной команде Вересова пришлось заночевать. К вечеру поднялся сильный порывистый ветер.
Палатку установили с трудом. Разожгли примус, вскипятили чай, немного согрелись.
— Всем вместе спать теплее будет, — заверил ребят Потапенко.
Ночью ветер дважды срывал палатку, завывал, как стая диких волков. Под утро ненастье чуть улеглось, стихло. Кострома и Гоша спали, как младенцы. Потапенко ворочался, кряхтел. Илья никак не мог уснуть. Он высунулся из спального мешка, шепотом окликнул Аксельрода.
— Саня… ты спишь?
— Как же! Уснешь тут… — глухо отозвался тот. — Тревожно мне, Илюха.
— И мне тревожно…
Страшный грохот заглушил последние слова Вересова. Откуда-то сверху посыпались камни. Сбивая друг друга и ударяясь о скальные выступы, они меняли направление полета, высекая искры…
— Землетрясение! — догадался Илья. — Никому не двигаться. Отсюда бежать некуда…
К счастью, все обошлось. Защищенная каменным карнизом палатка послужила хорошим убежищем. Камнепад прекратился, но альпинистам уже было не до сна. Едва рассвело, принялись за очистку лагеря от камней.
Аксельрод и Потапенко пытались разгрести осыпавшийся на рюкзаки снег, как вдруг…
— Что это? — дрогнувшим голосом спросил Толик, наклоняясь ниже.
Из снега показалась скрюченная человеческая рука.
— Наши где? — не своим голосом гаркнул Аксельрод, оглядываясь по сторонам.
К ним тут же подбежали Илья, Гоша и Кострома, с ужасом уставились на торчащую из снега руку.
— Ф-фу ты… — с облегчением вздохнул Саша. — Слава богу, все здесь! Я уж подумал…
Общими усилиями тело откопали быстро. Незнакомый бородатый мужчина в красном пуховике был мертв. По-видимому, давно. Его лицо перекосила жуткая гримаса.
— Наверное, сорвался с гребня и замерз, — предположил Вересов. — Найти не смогли. Теперь гору тряхнуло, вот труп и снесло вместе с камнями и снегом.
— Это все ты! — взорвался Потапенко, глядя на Аксельрода. — Нечего было болтать про австрийцев! Дурные разговоры перед восхождением — плохая примета!
— Ты прав, — согласился Саня, качая головой. — Какого черта мне надо было вспоминать этих австрийцев?
— Вот-вот… и черта поминай поменьше, — остыл Толик. — И вообще, у нас труп, ребята. Может, вернемся?
— Труп еще хуже, чем дурные разговоры, — подтвердил Илья. — Но мы уже поднялись на ледник… Человек умер давным-давно, а к нам свалился из-за землетрясения. Стоит ли возвращаться?
— Как с ним быть?
— Давайте оттащим его подальше от палатки, завернем и оставим. После спуска со стены сообщим о трупе в базовый лагерь. Мы не сможем сами транспортировать его вниз.
Так и сделали. Гоша с Костромой примолкли, все их недовольство и кураж как рукой сняло. Труп произвел на них удручающее впечатление. Надо сказать, и опытных альпинистов мертвец вывел из равновесия. Все понимали, что это происшествие не сулит ничего хорошего.
Однако Вересов решил продолжать подъем.
Вверх по стене двигались медленно и осторожно, тщательно страхуя друг друга. Каждый метр преодолевали с трудом. К обеду погода испортилась. Небо потемнело, сверху сыпалась ледяная крупа, барабанила по капюшонам штормовых курток.
На крохотной скальной площадке пришлось остановиться на отдых. Вскипятили чай, поели. С новыми силами двинулись вверх, прошли стену благополучно. Спуск, на удивление, начался легко. Даже погода смилостивилась над ними. Все расслабились, и тут, когда в разрыве облаков уже проглянула небесная синева… отроги хребта вновь затряслись. Высекая искры, полетели камни. Много. У Аксельрода снесло каску с головы. Запоздай он на секунду, не прижмись к скале, был бы еще один труп…
Благополучно добравшись до палатки, альпинисты сами себе не верили. В лагере их ждал еще один сюрприз. Тело неизвестного скалолаза… исчезло.
— Куда он мог деться? — недоумевал Потапенко.
Они обошли маленькую площадку у подножия стены. Мертвеца нигде не было.
— Может, у нас это… горная болезнь разыгралась? — смешно хлопая глазами, предположил Кострома. — Галюники мерещатся?
— У всех? — возмутился Аксельрод. — Не знаю, как вы, а я в своем уме! Труп был. Он лежал вот здесь.
— Что же он, убежал, по-твоему?
Вересов внимательно исследовал снег на краю площадки, где они оставили тело погибшего альпиниста.
— Наверное, во время второго землетрясения его снесло вниз. Теперь не найдешь.
— В базовый лагерь сообщать будем? — настраивая рацию, спросил Потапенко.
— О чем?
— О трупе.
— Интересно получается! Где этот труп-то? — развел руками Саня. — Что мы скажем? Был труп, и нет трупа? Хочешь, чтобы нас посчитали чокнутыми?
— Вдруг его правда не было? — выдавил кривую улыбку Гоша. — А, ребята? Вдруг нам показалось?
— Ладно, — махнул рукой Вересов. — Нет трупа, не о чем и сообщать. Потом решим, как быть.
— Ребята! — воскликнул Потапенко. — База сообщает, было землетрясение, пять баллов.
— Это нам и без них известно. Передай, что у нас все в порядке, — велел Илья. — И давайте спать.
Они поужинали, застегнули палатку и забрались в спальники. Над Памиром стояла холодная, тревожная ночь…
МоскваСамойленко просто раздувался от собственной важности, когда Ангелина Львовна обращалась к нему с вопросами или за советом. Он едва не подпрыгнул от восторга, когда она зашла к нему в кабинет и попросила рассказать подробнее о хрустальном шаре.
— Ну вот! Наконец-то! — ликовал он. — Я знал, что для тебя еще не все потеряно! Раз ты интересуешься шаром, значит, в твоем сознании происходят кардинальные сдвиги…
— Я сварила кофе, — внесла она охлаждающую струю в его жаркий поток. — Будем пить и беседовать.
Самойленко водрузил шар на свой стол и уселся напротив.
— Спрашивай…
Закревская некоторое время всматривалась в глубину шара. За окнами вовсю светило солнце, но того странного золотистого оттенка, как при Ревине, внутри шара не появлялось.
— Из чего он сделан? — спросила она.
— Это прозрачный кристалл кварца, я же тебе говорил.
— Прости, Олег… тогда я не придала этому значения. Теперь хочу узнать подробнее. Что может этот шар?
Самойленко с важным видом почесал свою бородку и пустился в объяснения.
— Ну… кристаллы имеют тысячелетнюю историю. Они обладают магическими свойствами. Например, кристалл «Череп предсказаний»…
— Олег, — перебила его Закревская. — Говори конкретно о шаре, который стоит тут перед нами. У меня мало времени, через пятнадцать минут придет Ревин.
— Вечно ты торопишься. «Служенье муз не терпит суеты»!
— Я не поэт, а врач, — возразила она. — Говори о том, что мне нужно. Разливаться соловьем и пускать пыль в глаза будешь своим пациенткам. А меня уволь, пожалуйста.
— Ладно, — согласился Самойленко. — Раз ты торопишься… Кристаллы уникальны. Они лечат, их воздействие на чакры[15] трудно переоценить. Кристаллы способствуют развитию скрытых способностей. Их можно применять в телепатии и предсказаниях будущего. Кристаллы излучают и принимают различные вибрации. Кристаллы…
— Олег! Вот этот конкретный шар что может? Самойленко снова почесал бородку.
— Мой знакомый экстрасенс сказал, что этот шарик принимает энергию как из космоса, так и от человека.
— Как это происходит?
— А черт его знает! — Он закатил глаза и развел руками. — Понятия не имею!
— Зачем же ты выставил в кабинете этот шар, если не умеешь им пользоваться?
— Ну и что же? — возмущенно завопил Самойленко. — Вдруг у меня прорежется понимание? В один прекрасный момент посмотрю на шар и… все!
— Что все?
— Мало ли… Откуда я знаю? Что угодно! Кристаллы могут хранить и передавать информацию. Я нахожусь рядом с шаром, изо дня в день, изо дня в день… Нужно же ему с кем-то общаться? Вот он мне и передаст все свои знания. Больше ведь нет никого!
Закревская не выдержала и захохотала до слез.
— Ой… ну, дай тебе бог здоровья, Олег! Насмешил ты меня!
— А ты не смейся, — обиделся коллега. — Когда мне откроются законы Вселенной, ты еще удивишься! Я буду знать все об устройстве не только нашего мира, но и всех остальных миров. Я…
— Эк тебя понесло, братец, — остановила его Ангелина Львовна. — Ладно, убедил. Можешь дать мне твой шарик на пару дней?
— Зачем?
— Ну, как же? Вдруг и я сподоблюсь Высшего Знания? Нельзя быть эгоистом, Олежек. Господь велел делиться.
— Ты что? — опешил Самойленко. — Ты… серьезно?
— Почему бы и нет? Думаешь, я не хочу знать, как устроены миры?
Он подозрительно уставился на Закревскую, не понимая, шутит она или нет.
— Я не шучу! — решительно сказала она. — Давай шар. Ко мне уже пациент приехал. Слышишь, входная дверь хлопнула?
— А-ага…
Так и не разобравшись в ситуации, Самойленко сам с необыкновенной торжественностью отнес магический шар в кабинет Ангелины Львовны.
— Черт ее разберет… — бормотал он, возвращаясь к себе. — Смеется она надо мной, что ли?
Но Закревская и не думала смеяться над своим коллегой. Ей действительно нужен был шар. Для эксперимента.
Она едва успела успокоиться и принять надлежащий вид, как вошел господин Ревин.
— Рад вас видеть в добром здравии! — радушно сказал он, улыбаясь.
Полный рот золотых зубов сверкнул в солнечных лучах, и на мгновение Закревской показалось, что у Ревина изо рта пышет огонь. Впечатление было не из приятных.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — указала она на мягкое кресло.
— Вам нравится?
— Что именно?
Даниил Петрович с видимым удовольствием указал на свою золотую челюсть.
— Это.
— Ничего…
— Вижу, что вы не в восторге, — совершенно не огорчился он. — Моя жена даже в обморок упала, когда увидела. Странно, право.
— Что ж тут странного? Сейчас как-то не принято ставить золотые коронки…
— И напрасно! — горячо возразил Ревин. — Напрасно! Меня просто тошнит от фарфоровых зубов. А вас?
— Н-нет. Белые зубы естественнее выглядят.
— Ха! — махнул рукой Даниил Петрович. — Это как для кого.
— Возможно. А у вас что, простите, зубы болели?
— Почему болели? Коронки я для красоты поставил. И не только. Знаете, как жизненный тонус сразу поднялся?
Ангелина Львовна пожала плечами, размышляя, как ей перейти от темы зубов к теме денег. Пора выяснить, куда тратит свои средства милейший Даниил Петрович.
— Наверное, уйму денег стоило это удовольствие? — спросила она.
— Что деньги? Бумага… — Ревин презрительно скривился. — Обыкновенная бумага.
— Вы полагаете?
— А вы что, по-другому считаете? — Он вытащил из кармана портмоне, достал из него купюру, порвал ее на мелкие клочки и подбросил в воздух. — Вот они, ваши деньги! Прах ничтожный. Скажете, нет? Ну, убедите меня в обратном.
Закревская растерялась. И тут ее взгляд случайно упал на шар, о котором она напрочь забыла. В его прозрачной глубине мерцал тот самый золотистый цвет… Она с трудом оторвала взгляд от шара.
— Да… но чтобы заработать деньги, надо потратить усилия.
— Я потратил много усилий, — обрадовался Ревин. — Это вы правильно заметили. Я заработал много, очень много денег. Знаете, в чем беда?
— В чем?
Ангелина Львовна все еще думала о шаре, и слова Ревина пролетали мимо ее ушей. Только профессиональная собранность помогала ей поддерживать разговор.
— Я работал, вкалывал, как проклятый… и не ведал зачем. Но тогда все были мной довольны. И моя жена, и мой финансовый директор. Никто не возмущался, не интересовался моим здоровьем, не посылал меня к доктору. А теперь… когда я наконец понял, для чего мне нужны деньги, они взбунтовались!
— Кто?
— Маша… Холмогоров… они просто встали на дыбы! Представляете себе?
Закревская промолчала.
— Я понял, зачем я зарабатывал деньги и куда мне следует их потратить, — повторил Ревин. — О, как все взбесились! Они вовсе не рады. Они в гневе! Они говорят, что я болен! Что я идиот!
— Никто не считает вас…
— Бросьте! — перебил ее Даниил Петрович. — Уж кому, как не вам, известно, что обо мне думает моя собственная жена. Да она спит и видит объявить меня невменяемым, недееспособным придурком. Ну уж нет! Такого удовольствия я вам, господа хорошие, не доставлю! Я полностью в своем уме и прекрасно — слышите, вы? — прекрасно отдаю себе отчет, что я делаю и с какой целью. Хочу предупредить вас: прекратите выведывать, ходить вокруг да около, вынюхивать и лезть туда, где вас не ждут. Вы меня поняли?
— Вполне.
— Так вот. Сегодня я пришел объявить вам, что никакая терапия мне больше не нужна. Если я раньше чего-то не понимал, то теперь мне все открылось. Теперь в моем сознании наступила такая ясность, о какой вы и не мечтаете. Просто потому, что вы не знаете, каково это — вдруг прозреть! Когда с глаз падает пелена, и слепой начинает видеть мир в красках! Вам этого не понять…
— Я не ошиблась? Вы заявляете, что сегодня у нас последний сеанс?
— Это у вас последний сеанс! — возразил Ревин. — А у меня — просто последний разговор с вами в этом вашем кабинете.
— Вы уверены, что больше не нуждаетесь в моей помощи?
— Не только в вашей, но и в чьей-либо еще. Так и передайте моей драгоценной супруге!
По мере того как Ревин говорил, желтоватый свет внутри шара то разгорался, то утихал. Закревская краем глаза следила за шаром, стараясь делать это незаметно.
— Что ж… — рассеянно сказала она. — Тогда нам стоит попрощаться и расстаться добрыми друзьями…
— Как вам будет угодно. — Ревин встал и слегка поклонился. — Надеюсь, вы не будете скучать по мне?
— Постараюсь…
Он вышел, а Закревская все еще сидела, не спуская глаз с шара. По мере того как шло время, золотое свечение в глубине шара тускнело, пока полностью не угасло. Наконец шар стал кристально чистым, прозрачным, как и до прихода Ревина.
— Что же это такое? — пробормотала Ангелина Львовна. — Как это понять? Самойленко! — позвала она, надеясь, что тот свободен.
— Ты меня звала?
Олег Иванович развязно зашел и уселся в кресло, заложив ногу на ногу.
— Послушай… Отчего шар может светиться?
— Шар? — Коллега явно не ожидал, что его позвали из-за шара. — Хм… ну, от солнечных лучей, наверное. Или от лампы. А что, он у тебя светился?
Самойленко взглянул на шар, который был девственно прозрачен, и несколько раз моргнул.
— Если на него пристально смотреть, то глаза устают, и… всякое может показаться. Знаешь, гипнотизеры заставляют смотреть на блестящий предмет, и человек невольно впадает в транс.
— Спасибо, о гипнотическом трансе я сама знаю, — вздохнула Ангелина Львовна. — У тебя выпить что-нибудь есть?
— Да-а…
«Странная женщина! — думал Самойленко, отправляясь к себе в кабинет за коньяком. — Странная и… красивая».
Глава 15
Памир— Ну, и как ты себе это представляешь? Режиссер Бахмет, Борис и пиротехник обсуждали предстоящие съемки взрыва туннеля.
Пиротехник высказывал свои соображения, Борис свои, а режиссер все это выслушивал, посасывая трубку, и вносил коррективы.
— У нас люди в туннеле не задохнутся, если ты столько дыму напустишь? — спрашивал он пиротехника.
— Так вы же сами требуете максимально естественных условий, — вяло защищался тот. — Вам и взрыв подавай, и обвал, и чтобы все происходило не где-нибудь, а под землей. Я даже не знаю, какая там у них система вентиляции.
— Узнай, — злился Борис. — Это твоя работа.
— Сам попробуй узнай! Паршин со мной даже разговаривать не хочет.
— Ты что, не можешь к нему подход найти?
— Не могу! — взорвался пиротехник. — Я практик, а не психолог. А к вашему Паршину подход один — деньги! Набаловался, котяра…
— Если надо будет, заплатим, — спокойно вставил Бахмет. — Но ты пока попробуй вопрос с ним как-нибудь по-другому уладить. У нас и без того большие расходы. Я уже связался с Москвой, чтобы увеличили финансирование.
— Гаврилов небось в бешенстве.
— Ты бы тоже был в бешенстве, — заметил Борис. — Если бы речь о твоих деньгах шла.