— Гаврилов небось в бешенстве.
— Ты бы тоже был в бешенстве, — заметил Борис. — Если бы речь о твоих деньгах шла.
Режиссер выпустил изо рта пару колец дыма и сказал:
— У Паршина заместитель есть, помоложе. Надо с ним поговорить. Может, он окажется покладистее.
— Изотов, что ли? Валера?
— Какой он тебе Валера? — возмутился Борис. — Для тебя он Валерий Михайлович. Твоя фамильярность, Коля, ужасает. С людьми так нельзя. Ты еще хочешь, чтобы Паршин с тобой сотрудничал!
— Зато ты у нас специалист по работе с общественностью, — съязвил пиротехник. — Знаток этикета! Меня вот мамка забыла благородным манерам обучить. Я по-простому привык.
— Простота, Коля, хуже воровства.
Бахмет, которому надоела бесполезная перепалка, сердито кашлянул.
— Хватит вам языки чесать. Давайте о деле.
— Так мы как раз о деле, — возразил Борис. — Пусть Николай встретится с Изотовым и поговорит обо всем. По-моему, Валерий Михайлович мужик неплохой.
— Почему опять я? — возмутился пиротехник.
— Тебя, Борис, съемки взрыва тоже напрямую касаются, — обратился к каскадеру Бахмет. — Актеры в трюках участвовать не будут. Не хватало мне еще несчастного случая! Пусть твои ребята делают свое дело. Зачем мы вас сюда везли?
— Ладно, — согласился Борис, бросая сердитые взгляды на пиротехника. — Вижу, что без меня ничего не выйдет. Если туннель окажется сильно задымленным, я за последствия не ручаюсь. Вентиляция, конечно, дело хорошее, но… береженого бог бережет.
— Давайте выдадим людям противогазы, на всякий случай, — предложил Николай.
— Батюшки мои! — всплеснул руками Бахмет. — Как же я сам не догадался? Выдать всем противогазы, и дело в шляпе. Ну, Коля, ты голова! Я тебя в художественный совет выдвину. Мне такие умные во как нужны!
Пиротехник застыл с глупой улыбкой на лице, не понимая, шутит режиссер или говорит серьезно.
— Где я тебе возьму столько противогазов? — заорал Бахмет, переходя от притворного тона к настоящему. — У меня съемочная группа, а не штаб гражданской обороны!
Он стукнул кулаком по столу, что было силы:
— Глафира! Глафира!
Через минуту в приоткрытую дверь просунулась голова администраторши.
— Я вам нужна, Дмитрий Лаврентьевич?
— Глафира, — режиссер уже несколько остыл. — У нас есть противогазы?
Пышнотелая дама бочком протиснулась в комнату и развела руками.
— Откуда, Дмитрий Лаврентьевич? Не предусмотрено.
— Видишь, Коля? — Он многозначительно поднял вверх указательный палец. — Не предусмотрено! Мы не военные действия снимаем, где происходят газовые атаки. Понимаешь, дружок?
— Понимаю, но… надо было предусмотреть, — не сдавался пиротехник. — Взрывы и обвалы тоже могут сопровождаться дымом и газами.
— Нет, вы посмотрите на него! Он хочет довести меня до инфаркта! — Бахмет схватил трубку и начал с остервенением пускать клубы дыма. — Что ж ты в Москве молчал?
— Меня никто не спрашивал, — отрезал пиротехник.
Воцарилось напряженное молчание.
— У нас есть парочка респираторов… — робко вставила Глафира. — Я захватила. На всякий пожарный случай…
— Оч-чень хорошо! — ожесточенно произнес Бахмет. — Парочка респираторов! Вы меня без ножа режете!
Глафира привыкла к выпадам режиссера, поэтому особо не расстраивалась. Просто стояла и хлопала глазами.
— Нужно разузнать, нет ли у кого партии противогазов, — предложила она. — И попросить.
— У кого это в горах могут быть… А ведь она права! — Борис аж привстал. — Строители! У них наверняка есть. Прокладка туннеля — дело не шуточное, вдруг метан просочится… или еще что. У проходчиков противогазы должны быть, я думаю. Хотя бы десяток.
— Нам этого хватит, — отозвался пиротехник.
Бахмет злобно курил, переводя взгляд с одного участника дискуссии на другого.
— Пусть Коля поговорит с Изотовым, — вынес он свой вердикт. — И насчет противогазов тоже…
Утро следующего дня выдалось ненастное. На вершины гор легли сизые тучи, шел мелкий снег, дул ветер. Лариса подумала, что к туннелю они сегодня не поедут, но ошиблась.
— Собирайся, — разбудила ее Глафира ни свет ни заря. — Ехать пора.
— Куда? Снег же идет…
— Ну и что? Снег на улице, а ребята внутри работать будут.
— В самом туннеле?
— Да. Борис к трюкам готовится, а пиротехники что-то там измерять собираются, рассчитывать. В общем, мы должны помогать, чем сможем.
Лариса нехотя встала, принялась одеваться. Снегопад за окном вызывал желание греться у печки, пить горячий чай, а не тащиться за тридевять земель в надоевшем автобусе.
— Ты Изотова знаешь? — спросила Глафира, когда они наконец выехали на дорогу, ведущую к туннелю.
— Валеру, что ли?
Администраторша своим вездесущим орлиным взором давно заприметила интерес инженера Изотова к бывшей учительнице Мельниковой. И решила использовать это обстоятельство. Николай слишком резкий, прямолинейный, а к Изотову нужен нежный, дипломатичный подход. Лариса гораздо легче найдет с ним общий язык.
— Ты поговори с Валерой, — как бы между прочим предложила Глафира.
— О чем?
— О разном. Скажи, пусть посодействует нам в съемках. А то Паршин совсем взбесился. Только и делает, что чинит препятствия.
— Думаешь, Изотов меня послушает?
— По-моему, он тебе симпатизирует…
— Ой! — смутилась Лариса. — Не выдумывайте, Глафира. Просто он воспитанный человек. Не то что Паршин. Хапуга и нахал, каких поискать.
— Вот-вот. Мы уже все эпизоды рядом с туннелем сняли. Теперь нам внутрь надо. А Паршин не пускает. Дни идут, деньги тратятся, а толку никакого!
Мельникова подумала, подумала, и согласилась. Изотов в самом деле оказывает ей знаки внимания. Мелкие, правда, но… выбирать особо не приходится.
— Ладно, — согласилась она. — Я попробую.
— Давай, помощница, дерзай. Если с Изотовым дело выгорит… я тебе премию выбью. Обещаю! — заверила ее Глафира.
Автобус остановился у самых вагончиков, все вышли, с наслаждением разминая затекшие конечности, вдыхая холодный, чистый воздух.
На строительстве их ожидала новость: Паршин слег с жестоким радикулитом и не может подняться с постели.
— Судьба благоволит к нам, — шепнула Ларисе администраторша. — Вон, Изотов идет. Действуй!
Инженер увидел автобус съемочной группы и направился к приехавшим. Он выглядел усталым и подавленным.
— Похолодало, — сказала Мельникова, незаметно подталкиваемая сзади Глафирой. — Вы неважно выглядите, Валерий Михайлович. Как здоровье?
Он махнул рукой.
— Так себе…
Администраторша деликатно отошла в сторону, и Лариса с Изотовым остались вдвоем.
— Что-то не ладится? — участливо спросила Мельникова.
— С этим туннелем с самого начала все не ладится! — признался Изотов. — Дьявольское невезение. Мы его решили прокладывать с западного и восточного порталов одновременно, чтобы быстрее шло. И на тебе! Нестыковка получилась. Виданное ли дело, чтобы два геодезиста ошиблись? Теперь приходится на ходу все исправлять. Паршин даже слег, так его все достало.
— Да, понимаю. У нас тоже неприятности. Съемки затягиваются, начальство недовольно. Все не слава богу!
— Вы люди творческие, — улыбнулся инженер. — А мы — технари. Все до сантиметра высчитали, вымерили, а получилось так, будто шли сквозь гору вслепую. Да еще с грунтом возня! То твердый, как черт, то сыплется песком… Ничего не понимаю. Ось туннеля никак не могла отклониться… и все же отклонилась. Как заговоренная эта гора!
— Нам надо взрыв снимать, — гнула свою линию Мельникова. — Вы не могли бы помочь?
— Я? — удивился Изотов. — Каким образом? Я ведь в кино ничего не смыслю.
— Так от вас ничего особенного и не требуется, кроме разрешения. У нас фильм-катастрофа, про то, как туннель обрушился. Понимаете? Нам надо внутри, под землей, отснять еще пару эпизодов.
— Ну… не знаю, — ему было неловко отказывать Ларисе. — По технике безопасности не положено.
— Валера, миленький, — взмолилась Лариса. — Помогите! Мы будем очень осторожны. И каски наденем, и эти… противогазы. У вас есть?
— Что? Противогазы? Есть… немного.
— Вы нам раздайте, на всякий случай. И каски. Ладно? Нам же кино снимать надо! А искусство требует жертв.
— Ох, еще только жертв не хватало! — засмеялся Изотов. — Давайте без жертв обойдемся.
Лариса поняла, что лед тронулся, и приободрилась.
— Покажите мне туннель, — понизив голос, попросила она. — Можно? Проведите экскурсию, лично для меня.
— Для вас?
Инженер был польщен. Экскурсия в туннеле! А что? Тем более для такой интересной женщины, как Лариса…
МоскваВ городе, несмотря на весну, по ночам ложился мороз. Утром деревья стояли все белые, из-за клубящейся морозной дымки призраком виднелся Кремль. На бледном небе золотой луковицей блестела колокольня Ивана Великого. Вода в реке казалась льдисто-серой, студеной.
Калитин и Ангелина Львовна медленным шагом прогуливались по набережной и разговаривали.
— Почки на деревьях не померзнут?
— Не должны, — отвечал Марат. — Северная природа к холодам привыкшая.
Он подошел к одинокому, звонкому от мороза деревцу, пощупал ветки.
— Ну, что?
— Спят еще почки… Кстати, я тебе принес очередной «опус», — небрежно, стараясь не акцентировать на этом внимание, сказал Калитин.
«Опусами» он называл описания эпизодов, приходивших к нему из непонятного источника. Они становились все более явственными, обрастали подробностями, окрашивались эмоциями. Словно захватывающий кинофильм разворачивался в сознании Марата, и он проживал в нем как будто свои собственные трепетные, жаркие мгновения.
— Что ты чувствуешь, когда пишешь? — спросила Закревская.
— Чувствую, что я там живу. Но такого же не бывает!
Она остановилась у парапета, глядя на воду.
— Кто из нас осмелится утверждать, что бывает, а чего не бывает?
— Ты правда не считаешь меня психом? — улыбнулся Марат.
— Разумеется, нет. Что за глупости? — вздохнула она, провожая взглядом плывущие по воде льдинки. — Границы нормальности очень размыты. Психиатрия — сплошные условности, каждую из которых можно если не опровергнуть, то оспорить…
— Спасибо, утешила, — перебил он, заходя вперед и поворачиваясь к ней лицом. — Ну-ка, давай постоим. Значит, происходящее со мной выходит за эти ваши границы? Не бойся, говори.
— В общем, да… Но не стоит пугаться. Любой талант, любое проявление творческих способностей тоже выходит за общепринятые границы. Гениальность таит в себе своего рода… божественное безумие. Оставаясь в границах ума, можно создать только добротную подделку. Истинный шедевр рождается в иных сферах и оттуда приходит в наш мир. Именно поэтому гениальность столь притягательна.
— Ты серьезно?
— Это только мое мнение, — подчеркнула Закревская.
— Может, во мне просыпается гениальный писатель? — пошутил Марат. — Как же мне назвать свой шедевр? О! Придумал. «Семнадцать мгновений весны»… Как тебе?
— Избито. И вообще, это плагиат.
— Зато популярно. Сразу привлечет внимание.
— На чужих колесах далеко не уедешь.
— Ну во-о-от… — с притворной обидой протянул Калитин. — Так я и знал. Не успел пикнуть, сразу обрушился поток критики. Куда же это годится? Конечно, художника каждый может высмеять…
Так, дурачась и хохоча, они подошли к машине Марата.
— Тебя подвезти?
— Нет, — решительно отказалась Ангелина Львовна. — Я лучше на метро. В прошлый раз мы попали в такую «пробку»…
— Это не моя вина, — оправдывался он. — Я старался. Виноваты урбанизация и гигантомания. Города превращаются в технических монстров, которые пожирают не только чистый воздух, воду и здоровье граждан, но и время. Здорово я придумал?
— Здорово, здорово. Растешь, Калитин. Ладно, я побежала. Пока…
По дороге к подземке она обернулась и помахала ему рукой в белой пуховой варежке.
У входа в офис Ангелину Львовну поджидал Самойленко. Он курил.
— Позвонила твоя пациентка, сказала, что не придет.
— Почему?
— Откуда я знаю? Говорит, заболела. В городе эпидемия гриппа, да будет тебе известно.
Закревская знала про эпидемию. В транспорте люди чихали, кашляли и в ужасе шарахались друг от друга. В магазинах пахло хлоркой, а продавцы стояли за прилавками в масках, которые народ метко прозвал «намордниками».
— Олег! Немедленно приобрети себе «намордник»! — хихикнула она, закрывая за собой дверь кабинета.
— Что?…
Самойленко так и застыл с открытым ртом, машинально бросив в пепельницу недокуренную сигарету.
Закревская включила кофеварку, уселась за стол и достала из сумочки сложенные вчетверо листы с литературными опытами Марата Калитина. Они заинтересовали ее не только с медицинской точки зрения…
XV век, империя ацтеков…Я понял, что в Теночтитлане мне более делать нечего. Все, что я мог, я узнал. Бедная Шиктони! Кажется, она искренне полюбила меня. Хотя… у них все так пропитано притворством, что надеяться на чистоту чувств смешно. Она поплачет немного и успокоится. А мне следует изменить район моих поисков.
Я заранее предполагал, что всю тайну не может знать кто-то один. Прошло довольно много времени. Они должны были вести себя с величайшими предосторожностями. И они разделили тайну на фрагменты, которые трудно связать друг с другом. Так ее можно до — верить нескольким лицам и чувствовать себя в относительной безопасности. Полного спокойствия все равно не будет. Потому что пока существуют те, кто прячет, будут существовать те, кто ищет.
Сложность хранения их тайны заключается еще и в том, что она слишком важна. Если ею владеет только один, то как быть в случае его смерти? Вдруг хранителя настигнет непредвиденная кончина, и произойдет это в обстоятельствах, когда некому будет передать знание? Последствия могут оказаться катастрофическими. С другой стороны то, что знают двое, уже не является надежно защищенным. Ну, а о троих и говорить нечего. Именно поэтому они изобрели такую сложную систему сокрытия.
Итак, ацтеки владели фрагментом, который стал почти ясен для меня. Увы! Они слишком плохо летают, и золота у них меньше, чем следовало ожидать. Они — хранители косвенных данных. А меня интересует главное.
Я понял, куда мне нужно теперь направиться. Осталось придумать более-менее достоверную причину, по которой я мог бы покинуть Теночтитлан. Мое исчезновение не должно вызвать никаких толков и поводов для объявления розыска. Следовательно…
План отъезда давно сложился у меня в голове. Всему виной я объявлю нашу с Миктони интимную связь. Она испугается, а всем остальным станет ясно, почему я скрылся не только из города, но и из страны. Еще бы! Возможная месть ее мужа, гордого правителя, привела меня в неописуемый ужас, и я бежал, не чуя под собой ног. Меня вполне устраивала такая версия.
Миктони, скорее всего, не пострадает. В мое отсутствие установить ее вину будет невозможно. На нее падут ничем не подтвержденные подозрения, а этого слишком мало, чтобы расправиться с женщиной столь знатного рода. В конце концов, почему меня должны волновать ее взаимоотношения с мужем и родственниками? Они сами породили свои обычаи. Не я их создавал.
На следующий день я взялся за осуществление своего замысла…
Все сошло гладко. Через одного из слуг Миктони я назначил встречу дворцовому управителю. Он был главным осведомителем ее мужа, человеком крайне подозрительным и жестоким. Мучимый любопытством, он явился на площадь перед храмом Уицилопочтли. Я ожидал его там, переодетый до неузнаваемости.
Люди толпились у храма в преддверии начала «солнечной мистерии». Огромный золотой диск на вершине святилища был накрыт прозрачной, развевающейся на ветру тканью. Вдоль лестницы выстроились пышно разодетые для церемонии жрецы. В углу площади жались друг к другу предназначенные в жертву пленники, бледные и дрожащие.
Я не торопился. Хотел удостовериться, что шпион, как и было у словлено, явился один. Управитель нервно оглядывался, надеясь рассмотреть меня в толпе. Напрасно. Я двинулся вместе с паломниками и жителями города, приносящими щедрые дары к подножию храма. Многие из них в экстазе вспарывали свою плоть острыми шипами растения магу эй, окропляя кровью ступени храма и свои подношения. Жрецы распевали ритуальные гимны, толпа быстро прибывала…
Подобравшись почти вплотную к управителю, я шепотом поведал ему о коварной измене Миктони, предложив выследить ее и любовника завтра вечером. Я также сказал ему, где можно будет застать нечестивцев, позорящих честь славного рода.
Управитель пытался повернуться, но толпа так плотно сжала его со всех сторон, что он едва шевелил головой. Я же, закончив свою речь, начал проталкиваться к ступеням храма, дабы возложить принесенные дары. Никто не заметил моего маневра, естественно вписавшегося в церемонию. Я исчез, растворился среди сотен таких же, как я, и по истечении некоторого времени покинул площадь…
Наступила очередь Миктони. Мне без труда удалось убедить ее, что мы раскрыты.
— Как же так? — рыдала она. — Что с нами будет?
Она была прекрасна в своем горе! Я почти сожалел о нашей разлуке. Но… близость к тай — не заставляла меня спешить.
— Кто-то следил за тобой, — сказал я. — Мне придется бежать из Теночтитлана.
— О боги! Нет… Может быть, это неправда? Ведь мы были очень осторожны…
— Я тоже не хотел верить. Завтра на месте наших встреч… нас будут поджидать.