– Я понимаю, – кивнула она.
Губернатор сделал еще одну затяжку.
– Случившееся с тобой… лишний раз доказывает, сколько опасностей таит в себе этот мир, пока в нем есть такие негодяи. Нужно расправиться с ними, пока не случилось что-нибудь похуже. Мы положим конец их бесчинствам. Любой ценой. Понимаешь?
Лилли ответила не сразу, задержав взгляд у него на лице.
– Увидимся утром, – наконец сказала она холодным бесцветным голосом.
Затем она развернулась и пошла прочь, сжав кулаки.
Губернатор еще некоторое время стоял в темноте у ворот гоночного трека и смотрел вслед Лилли Коул. Сама ее походка говорила о том, что она была готова. Она была готова убивать.
Она завернула за угол на Мейн-стит, и ночной ветер метнул ей вслед валявшийся на тротуаре мусор.
Филип глубоко вздохнул, выбросил окурок и затушил его подошвой сапога. У него оставалось лишь одно дело, которое нужно было окончить до рассвета, – лишь одного члена племени нужно было склонить на свою сторону, прежде чем прольется кровь.
Он пошел по улице, посвистывая и чувствуя себя как никогда живым. Сомнений больше не было.
Война началась.
Часть 2 Часы судного дня
Глава десятая
Боб Стуки неловко потирал руки, стоя в душной, провонявшей гнилью прихожей квартиры Губернатора. Его вытащили из постели в три часа ночи, и голова медика слегка кружилась, но все же он старался держать себя в руках и не пялиться на мертвую девочку, прикованную к стене в десяти футах от него. На ней было голубое платьице в цветочек, ткань которого так истрепалась и пропиталась грязью, что казалось, будто кто-то пропустил ее через мясорубку. Волосы на жуткой голове все еще были заплетены в косички. Ее глаза были широко распахнуты – она напоминала рыбу, насаженную на крючок, – а черные беззубые челюсти бесшумно хватали воздух, когда она тянулась к ближайшему к ней человеку.
– Я скоро вернусь, милая, не волнуйся, – сказал Губернатор, опустившись перед ней на колени.
Он улыбался девочке, но на его лице было какое-то странное выражение. Если бы Боба попросили описать его, он бы сказал, что оно напоминает маску смерти, клоунский грим, нанесенный на лицо мертвеца.
– Ты даже не успеешь соскучиться. Веди себя хорошо, ладно? Слушайся дядю Боба, – мертвая Пенни застонала и снова ухватила ртом воздух. Губернатор обнял ее. – Знаю, знаю… Я тоже тебя люблю.
Боб отвернулся, охваченный волной противоречивых чувств – отвращения, печали, страха, сожаления, – которые сильно ударили по нему. Кроме него, о существовании Пенни знали только двое, и в эту минуту Боб сомневался, хочется ли ему такого доверия Губернатора. Он опустил глаза и сдержал рвотные позывы.
– Боб?
Должно быть, Губернатор заметил кислое лицо Боба и обратился к нему довольно резко, словно к провинившемуся ребенку.
– Ты уверен, что справишься? Я не шучу – она многое для меня значит.
Боб прислонился спиной к стене и глубоко вздохнул.
– Я присмотрю за ней, Губернатор. Я трезв как стеклышко. Я с нее глаз не спущу. Не волнуйтесь об этом.
Губернатор тоже вздохнул и снова повернулся к жуткой девочке.
– Можешь спустить ее с цепи, если хочешь. Впрочем, я не буду возражать, если ты оставишь ее на привязи. – Губернатор смотрел на беспрестанно движущиеся черные губы дочери. – Она больше не может укусить, но ей все равно палец в рот не клади. Сейчас ее нечем покормить, поэтому она немного капризна.
Боб кивнул, не сдвинувшись с места. У него на лбу выступили капельки пота, глаза горели огнем. Он неожиданно понял, что ему вовсе не хочется подходить ни на шаг ближе к маленькому монстру.
Губернатор посмотрел на Боба.
– Но если кто-то умрет – кто угодно, Боб, – покорми ее. Понимаешь меня?
– Да, – Боб старался не смотреть на девочку. – Все понял.
Губернатор еще раз обнял мертвую дочь. Когда он наконец отстранился, у него на плече блеснула ее слюна.
Немногим меньше часа спустя – в 5:14 утра – Губернатор уже стоял рядом с Гейбом в северном конце городской площади Вудбери. Их освещал единственный фонарь, уцелевший на телефонном столбе, и в луче света роилась целая туча мотыльков. Мужчины облачились в тяжелую кевларовую амуницию, добытую на базе Национальной гвардии, и в доспехах напоминали истинных воинов, не знающих пощады. Было прохладно. Пока они проводили смотр выстроившихся перед ними разношерстных войск, состоящих из двадцати трех бойцов, с их губ то и дело слетали облачка пара.
Вдоль бордюра стояло почти две дюжины мужчин и женщин, снабженных патронташами и портупеями, тяжелыми от оружия и запасных патронов. Все смотрели на главнокомандующего в ожидании последних приказаний. Позади них на полквартала растянулась цепочка автомобилей, уже заправленных и тарахтящих на холостом ходу. Их фары освещали ворота города.
Бойцы намеревались оставить двадцать пять своих товарищей без единого пистолета или патрона – весь их арсенал сейчас был погружен в грузовики и фургоны и сложен в кузовах огромных фур. Губернатор попросил Штернов остаться и присмотреть за городом, а когда Барбара посмела возразить ему – в конце концов, они с Дэвидом входили в число лучших стрелков Вудбери, – он заявил ей, что это не просьба, а чертов приказ.
– Они у нас на мушке, друзья! – воскликнул теперь Филип Блейк, обращаясь к своей армии, и его громкий голос эхом разнесся над темной площадью.
Каждый из собравшихся ощущал серьезность момента. Их глаза под козырьками бейсболок светились мрачной решимостью и глубоко запрятанным страхом. Пальцы нервно постукивали по спусковым скобам и прикладам автоматов. Этих людей никак нельзя было назвать профессиональными военными, но Филип видел, как проснувшийся в них инстинкт выживания заряжал их энергией, подготавливая к битве.
Он еще сильнее воодушевлял их своим громоподобным голосом.
– Эти ублюдки убили доктора Стивенса! Они убили Брюса Купера!
Губернатор обвел взглядом угрюмые лица и наконец заметил Лилли, которая стояла в конце цепочки. Рядом с ней был Остин, державший на плече винтовку «Гаранд». Он наклонил голову, всем своим видом выражая готовность к действию. Волосы Лилли были стянуты в тугой конский хвост. Она держала ладони на рукоятях своих ругеров, закрепленных у нее на бедрах. За спиной у нее виднелся силуэт снайперской винтовки «Ремингтон MSR». На мгновение что-то во взгляде Лилли озадачило Филипа. Может, ему все это только показалось, но создавалось ощущение, что она глубоко погрузилась в мысли и сосредоточенно обдумывала что-то, вместо того чтобы гудеть от ярости, подобно камертону. Не сводя с нее взгляда, Филип провозгласил:
– Они искалечили меня. Настал час расплаты!
Лилли на долгое мгновение встретилась с ним глазами.
Затем она кивнула.
Губернатор воскликнул:
– ПО МАШИНАМ! ВПЕРЕД!
Ровно в 5:30 утра тяжеловооруженная колонна сдвинулась с места под тарахтение двигателей, скрип ходовых частей и беспорядочные возгласы.
Лилли ехала в середине процессии и старалась не отставать от красных габаритных огней, сиявших впереди, вцепившись обеими руками в огромное рулевое колесо ревущего армейского грузовика M35 весом две с половиной тонны. Ни черта не было видно. Из-за стоявшей долгое время засухи дороги вокруг Вудбери стали пыльными, словно покрытыми песком, и в этот предрассветный час колонна, выдвинувшаяся из южных ворот, поднимала вокруг себя целые столбы пыли. Сквозь окно в задней стенке кабины Лилли едва могла различить пятнадцатифутовый кузов грузовика, вдоль поднятых бортов которого сидели люди.
Она чувствовала себя карликом в гигантском автомобиле: ноги с трудом доставали до педали акселератора на полу. В кабине воняло потом не одного поколения нервных гвардейцев. Остин сидел рядом с ней на пассажирском сиденье и держал на коленях рацию. Каждые несколько минут из динамика раздавался голос Губернатора, приказывавшего Гейбу ехать со скоростью не более сорока миль в час, чтобы танк не отрывался от них, повернуть на восемьдесят пятое шоссе в южном направлении – А НЕ В СЕВЕРНОМ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ! – и выключить чертовы фары, пока он не разбудил весь округ!
Несколько лет назад Лилли часами сидела в психиатрической клинике Мариетты, пытаясь справиться с паническими атаками. Ее психиатром была добрая женщина в годах, доктор Кара Леоне, которая предпочитала терапевтические беседы лекарствам и много времени посвящала попыткам отыскать причины тревожности Лилли. Панические атаки были вызваны отчасти гормонами, отчасти болями роста, отчасти нейрохимическими реакциями и отчасти тоской из-за проигранной ее матерью битвы с раком груди. Они всегда настигали Лилли в общественных местах, в толпе и сопровождались свистопляской мыслей, рождающихся в голове. Уродка, неудачница, толстуха, все смотрят, а она вот-вот упадет в обморок, сложно дышать, голова кружится, у нее опухоль мозга, она умрет прямо здесь, в продуктовом магазине. К счастью, она то ли переросла эти приступы, то ли научилась справляться с ними… Но теперь все вернулось.
Следуя за армейским грузовиком, красные габаритные огни которого светились в облаке пыли и выхлопных газов, виляя из стороны в сторону, она чувствовала первые признаки приближения панической атаки. Такого не случалось с ней уже лет десять, но ошибки быть не могло: мысли разлетались, голова начинала кружиться от страха, по шее бежали мурашки. Она не отрывала взгляда от красных огней и смотрела, смотрела на них, пока они не превратились в две карликовых красных планеты, зависшие в пространстве… И тут она вспомнила, чему ее учили. Она вспомнила, как Боб давал ей уроки, которые сам получил на курсе молодого бойца, – дзен снайпера.
Пуля летит по дуге. Снайпер должен учитывать это и на больших расстояниях целиться выше. Если дистанция до цели неизвестна, стрелок может рассчитать угол стрельбы, используя какой-либо ориентир, расположенный рядом с целью, например телеграфный столб или опору забора, и перенося поправку на цель. Лилли думала об этом, управляя грузовиком, и отгоняла страх предельной концентрацией. Лучше всего стрелять в голову. Ширина средней головы составляет шесть дюймов, ширина плеч среднего человека – двадцать дюймов, а среднее расстояние от копчика до макушки равняется сорока дюймам. Едущий перед ней грузовик под прямым углом повернул на Миллард-драйв, и Лилли последовала за ним, крутанув руль и осторожно направив M35 по узкой дороге.
Стало легче. Она почувствовала, как скачущие мысли улеглись и в голове воцарилось спокойствие истинного снайпера, о котором Боб однажды так распалялся по пьяни. Тип пули определяет ее траекторию. Ремингтон стреляет патронами триста восьмого калибра на 175 гран. Так, чтобы поразить голову на расстоянии шестисот ярдов, нужно сделать поправку на семидесятиградусную дугу. Лилли почувствовала, что колонна впереди нее растянулась, и сильнее надавила на газ. Стрелка спидометра пересекла отметку в сорок миль в час. Остин что-то сказал.
– А? – переспросила Лилли, бросив на него короткий взгляд и чувствуя, будто она только что очнулась от глубокого сна. – Ты что-то сказал?
Остин посмотрел на нее. Напряжение сковало его мальчишеское лицо.
– Все в порядке?
– Все отлично.
– Хорошо.
Кивнув, Остин повернулся к боковому окну, вглядевшись вдаль. Лилли заметила, что небо за деревьями уже светлело: темные краски сменились грязно-серыми. Восход был не за горами. Она крепче вцепилась в руль и свернула вслед за колонной на проселочную дорогу. Столб пыли поднялся еще выше. Каждые несколько секунд она смотрела в боковое зеркало и видела Губернатора, который стоял в кузове среди мужчин и женщин, с трудом втиснувшихся в грузовик.
«Черт, у него такой вид, словно он как минимум форсирует Делавэр[5]», – подумала она, и ее окатило волной противоречивых эмоций. Ей было немного неловко видеть, как он стоит в сверкающих доспехах – с самодельной повязкой на глазу, с демонстративно поднятой головой, держась единственной уцелевшей рукой за угловую стойку, чтобы не упасть, – напоминая израненного спартанского полководца, жаждущего мести. Все это, впрочем, было так. Но, с другой стороны, Лилли упивалась тем, как Губернатор представлял себя Каменной Стеной – настоящим генералом Джексоном[6]. Филип был истинным сорвиголовой, и Лилли ощущала уверенность – с таким предводителем они просто не могли проиграть битву. Кто еще мог расправиться с этой раковой опухолью?
Через пятнадцать минут сквозь деревья уже пробивались первые оранжевые лучи утреннего солнца, а дорога начала сильно петлять.
Лес по обе стороны от дороги стал более густым, запахло хвоей, прошлогодней листвой и испражнениями ходячих. Лилли снова взглянула в боковое зеркало и увидела, как Губернатор смотрит вдаль, неуклюже держа одной рукой карту, которая трепыхалась на ветру. Он снял с ремня рацию. Остальные пассажиры, сидевшие в кузове вокруг него, подняли винтовки и проверили обоймы, решительно сжав зубы.
Губернатор нажал на кнопку передачи. В кабине раздался его голос:
– Мы приближаемся к холму, откуда открывается вид на тюрьму… Верно, Гейб?
Сквозь треск Гейб ответил:
– Так точно, шеф. Тюрьма ярдах в пятистах от нас, на равнине, у самой границы округа.
– Отлично, – отозвался Губернатор. – План таков: нужно найти открытую площадку, где можно остановиться. Лучше всего с видом на тюрьму.
– Вас понял!
Утреннее солнце осветило деревья, тонкими лучиками пробившись сквозь ветки. В воздухе летали призрачные комки тополиного пуха, из-за которых лес казался едва ли не первобытным. Было ровно 6:15 утра. Гейб нашел среди деревьев узкую просеку и остановился на ней, остальная часть колонны последовала его примеру. Двигаясь медленно, стараясь производить как можно меньше шума, грузовики один за другим подтянулись к нему.
Лилли остановила М35 позади армейской фуры и дернула за рычаг переключения передач, поставив его на нейтраль.
Несколько долгих секунд никто не двигался и не говорил ни слова. В ушах у Лилли оглушительно пульсировала кровь. Затем дверцы начали одна за другой открываться с тихим треском. Пути назад не было. Лилли и Остин выпрыгнули из кабины на землю. Суставы заныли от напряжения, внутри все похолодело. Лилли услышала, как в голубоватой тени деревьев тихо защелкали затворы винтовок. Патроны вошли в патронники. Ремни патронташей подтянули. Кевларовые жилеты поправили, глаза скрыли за стеклами солнечных очков. Все выстроились вдоль капотов тихо тарахтящих автомобилей.
– Вот мы и на месте, – объявил Губернатор, стоя в кузове грузовика Лилли. При звуке его голоса все замерли. Он повел рукой в сторону просвета в деревьях в восточной стороне просеки. Вниз, в долину, с холма вела узкая тропинка. Ярдах в четырехстах от них в дрожащем от жары воздухе виднелась огромная тюрьма. – Мы так близко, что чувствуем запах их злобы.
Все головы повернулись к стоящим в отдалении каменным зданиям. Весь комплекс напоминал какой-то странный бедуинский город, затерянный среди полей. Низкие жилые блоки окружало несколько рядов сетчатых заборов и колючей проволоки. Сторожевые башни казались пустынными и заброшенными. Место взывало к Лилли – оно напоминало жуткий дом, наполненный призраками. Когда-то здесь было полно отбросов общества, но теперь тюрьма как будто спала: ее территорию окружала сеть пыльных дорог, однако нигде не было заметно никакого движения, за исключением шевеления толпы ходячих, которые бродили вдоль ограды, напоминая пассажиров метро в час пик. Издалека они казались крошечными и черными, как букашки.
– Старайтесь не отставать от танка на подходе к тюрьме, – велел Губернатор с платформы. Он говорил не слишком громко, чтобы бойцы услышали его, но больше никто не узнал об их присутствии – по крайней мере, пока. – Я хочу, чтобы мы стали приближающейся к берегу волной, от которой невозможно спрятаться. Мы хотим испугать их, застать их врасплох!
Лилли подняла винтовку и проверила обойму – все было в порядке. По спине бежали мурашки.
– Когда все начнется, когда вы впервые увидите их смерть, – продолжил Губернатор, единственным глазом изучая каждого из своих воинов, – не судите об этих людях по одежке. Вы увидите женщин – даже детей, – но уверяю вас, все они настоящие монстры. Они ничем не отличаются от кусачих, которых мы убиваем без всякой задней мысли!
Лилли многозначительно переглянулась с Остином, который стоял рядом с ней, сжав кулаки. Он кивнул. Выражение его мальчишеского лица разбивало Лилли сердце – он словно постарел на много лет в резком свете утреннего солнца.
– Жизнь изменила этих людей, – сказал Губернатор. – Она превратила их в слепые орудия смерти. Они убивают без пощады, без сострадания, без оглядки на ценность человеческой жизни. Они не заслуживают пощады.
Губернатор спустился с кузова. Лилли не сводила с него глаз. Ее сердце билось все чаще. Она прекрасно понимала, куда он направился. Он пошел к голове колонны. Песок хрустел у него под сапогами, кожаная перчатка скрипнула, когда он сжал кулак.
Сидевший за рулем головного грузовика Гейб удивленно выглянул из окна.
– Шеф, все в порядке?
Губернатор взглянул на него.
– Следуй в колонне. Я хочу, чтобы машины растянулись на всю ширину долины. И пошли человека к задней части тюрьмы, чтобы никто их этих крыс не смог сбежать.
Кивнув, Гейб спросил:
– Вы не едете?
Губернатор взглянул на тюрьму.
– Я бы ни за что не пропустил такое, – он снова повернулся к Гейбу. – Я поведу танк.
Они подошли с востока. Солнце светило им в спины, в его лучах кружилась пыль.
Пока они спускались с холма и перестраивались в долине, Губернатор стоял на носу танка, положив руку на орудийную башню, словно всадник на норовистом коне. Огромные гусеницы танка и гигантские колеса армейских грузовиков оставляли глубокие следы на пропитанной влагой земле, двигатели ревели – армия валькирий летела, чтобы забрать души обреченных, в густом облаке пыли, которое практически скрывало машины из виду.