— А приходим?
— Тоже на час раньше?
— Нет, как обычно.
— Спасибо и на этом.
— Хэллоуин — детский праздник.
— Да, как вспомнишь…
— Это было так давно?
— Спасибо, милочка.
— Джен, а вы пустите свою крошку?
— Нет, она ещё мала для таких развлечений.
— Конечно, вы правы.
— Кстати, просили не отпускать детей одних.
— Почему?
— Ну, милочка, это элементарно. Из-за цветных.
— И вообще обойтись без гуляний.
— Что-что? — встрепенулась Женя. — Хэллоуин всегда был…
— Всегда, Джен, — перебила её Майра. — А теперь, когда цветные безнаказанно шляются по городу, да к тому же они все напьются…
— В честь праздника, — хмыкнула Ирэн.
— Ну, они и в будни… тёпленькие, — рассмеялась Этель.
— Да, конечно, — Ирэн сосредоточенно просмотрела очередной лист и стала исправлять опечатку. — Мне думается, и нам лучше посидеть дома. Если, конечно, вы не любительница острых ощущений, Джен?
— Нет, — рассмеялась Женя. — Не любительница.
Показалось ей или впрямь миссис Стоун при этих словах быстро посмотрела на неё и тут же отвела глаза? Показалось, конечно. Миссис Стоун ни до кого нет дела. И никому до неё тоже.
Рабочий день плавно подходил к концу. Они уже собирали свои вещи, неспешно, оттягивая время, подравнивали отпечатанные листы. Почему-то Мервин не пришёл, чтобы осыпать их комплиментами и забрать сделанное. Ну и не надо!
Женя, как и все, убрала свой стол, закрыла машинку футляром и, оставив отпечатанный текст на виду, вместе со всеми вышла на улицу.
Рассел уже ждал её. Вежливо приподнял шляпу, здороваясь со всеми — в Джексонвилле все всех знают — и ни с кем, ловко взял Женю под локоть и повёл так, что она сама не поняла, как оказалась в стороне от всех на боковой тихой улице.
Два дня — вчера и сегодня — она мысленно репетировала гневную отповедь, перебирала убийственные, с её точки зрения, варианты, а дошло до дела… её взяли и повели. И она терпит. Женя дёрнула руку.
— Ну-ну, Джен, не спешите. Судя по вашему… гневу, вы прочитали.
— Да, — Женя заставила себя говорить спокойно. — Сейчас я вам отдам.
Она всё-таки высвободила руку и достала из сумки с покупками книгу с вложенным в неё буклетом.
— Вот, пожалуйста.
Рассел взял её и небрежно засунул в карман плаща.
— Вы не хотите сказать мне спасибо?
— За что?
— Чтение было малоприятным, — рассмеялся Рассел. — Не так ли?
— Вы правы, Рассел. А теперь извините, я спешу домой.
— Я провожу вас.
Женя поняла, что он не отстанет, а идти на скандал… сама же убеждала Эркина не связываться. Она немного демонстративно пожала плечами и молча пошла по улице. Рассел шёл рядом, больше не пытаясь взять её под руку.
— Вы не хотите ни о чём меня спросить, Джен?
— Вряд ли вы ответите на мои вопросы. Я имею в виду, ответите правду.
— Ну-ну, Джен. Давайте попробуем.
— Хорошо, — и неожиданно для самой себя Женя задала совсем не тот вопрос: — Там грифы "совершенно секретно" и про отчётность. С запретом выноса. Как она попала к вам, Рассел?
Рассел присвистнул.
— Однако, Джен, действительно, такого вопроса я не ждал. Но я отвечу и отвечу правду. Я подобрал её в… одной разорённой квартире. Ещё зимой. Вы удовлетворены?
Женя неопределённо повела плечом и промолчала.
— Ну, хорошо. А зачем я вам дал эту книгу, вас не интересует?
— Нет, Рассел. Тем более, что ответ лежит на поверхности. Вами двигала элементарная ревность.
Рассел быстро посмотрел на неё и отвёл глаза.
— Отличный удар, Джен. Поздравляю. Но… это не совсем так. Не ревность, а обида. Я обиделся за Хьюго.
— Он-то при чём? — искренне удивилась Женя.
— Вы отвергли его ради…
— Рассел, если уж на то пошло, Хьюго виноват сам. Ему не нужна моя дочь. А мне не нужен он. Вот и всё.
Рассел задумчиво кивнул.
— Что ж, это вполне логично. Но… но неужели вы и сейчас не поняли, зачем ему нужна ваша дочь?
— Кому?
— Не надо, Джен. Не будем играть в прятки. Мы взрослые люди. Пусть парень не виноват в своей ущербности, согласен, но он остаётся машиной, секс-машиной, автоматом.
— Заводная кукла… — усмехнулась Женя.
— Да. Вы умница, Джен. Точное сравнение. Конечно, это ваша дочь, и если вы хотите, чтобы она начала… свою сексуальную жизнь сейчас, это ваше право. Тем более, с таким опытным, я говорю без иронии, вработанным экземпляром… Но, учтите, Джен, в книге этого нет, но с возрастом у спальников сексуальная активность легко переходит в агрессивность. Учтите и не оставляйте их наедине. Вот и всё.
Женя заставила себя промолчать. И продолжала спокойно идти, хотя больше всего ей хотелось влепить Расселу пощёчину. Как он смеет такое… об Эркине, но… Ладно, ещё месяц — и Рассел станет прошлым.
— Я не убедил вас, Джен? Так? — Рассел улыбнулся. — Вы обижены на меня. Но что поделать, правда — неприятная штука. И самое неприятное, что это действительно так.
Сзади послышались чьи-то шаги. Кто-то бегом нагонял их. Рассел повернулся, заслоняя Женю. Обернулась и Женя. Их догонял белобрысый подросток в форме самообороны.
— Минутку, Джен, — Рассел ободряюще улыбнулся ей и быстро шагнул навстречу мальчишке.
Они заговорили, вернее, говорил мальчишка, а Рассел только кивал. Когда мальчишка замолчал, Рассел обернулся к Жене.
— Прошу прощения, Джен, но я должен идти. Но мы ещё увидимся. Вы дойдёте одна?
— Да, благодарю вас. До свидания.
Но последние слова она договорила уже ему в спину. Удачно получилось. Женя переложила сумку из руки в руку и быстро пошла домой. Кажется, избавилась. Ну… ну, негодяй! Ему, видите ли, обидно за Хьюго, за этого бледного слизняка! Смеет говорить такое об Эркине! Ну, ничего, она с ним ещё посчитается. За всё. И за его мерзкие намёки в первую очередь.
Репетируя уничтожающую Рассела речь, Женя неожиданно быстро дошла до дома. Эркин, сидя на пороге сарая, сосредоточенно щепал лучину. Несмотря на сумерки народу во дворе было много, и Женя, увидев, что к ней направляется Элма Маури, самым строгим и деловым тоном велела Эркину отнести в кухню сумку с покупками. Эркин отложил нож и со словами: "Слушаюсь, мэм", — взял у неё сумку и ушёл в дом.
Элма Маури рассказала Жене о погоде, своём здоровье и, понизив голос, о некоторых событиях в личной жизни прошлого поколения горожан, сделав ряд глубокомысленных замечаний о влиянии этих событий на жизнь нынешнего поколения. Женя ахала, поддакивала и задавала положенные вопросы.
Во двор вышел Эркин и, не поглядев на них, вернулся к прерванной работе. Женя плавно закруглила разговор и побежала в дом.
Алиса ждала её в прихожей и… с ходу неожиданно пожаловалась на Эркина:
— А Эрик меня во двор не пускает.
Женя на мгновение растерялась. Эркин чего-то не разрешил Алисе?! Совсем интересно. Алиса требовательно смотрела на неё, ожидая окончательного решения.
— И правильно сделал, — безапелляционно заявила Женя. — Темно уже.
Алиса, что-то обдумывая, кивнула. Женя поцеловала её в щёку, быстро переоделась и захлопотала. Плита уже горячая, чайник и кастрюля с кашей греются. В кашу он налил воды? А то пригорит, потом не отскребёшь. Да, налил.
Женя бегала по квартире, а Алиса, как всегда, ходила за ней по пятам, рассказывая дневные новости. Что сказали и сделали Дрыгалка, Спотти, Линда, Тедди и мисс Рози. Эркин принёс вязанку дров и лучинки, взял ключ от сарая и ушёл закрывать его. Женя задёрнула и расправила шторы, зажгла лампу. Заправлял лампу теперь Эркин. И печь, и вода, и… да вся грязная работа по дому на нём, а он ещё и ещё на себя взваливает. Кастрюли и сковородку так оттёр, что даже как посветлело на кухне. Женя помешала кашу и отодвинула на край плиты. За её спиной в прихожей стукнула дверь и лязгнул замок.
— Эркин, ты?
— Да. Я всё убрал и закрыл.
— Ага, спасибо. Мой руки и садись. У меня уже готово.
Эркин, как всегда, переоделся в кладовке и вошёл в кухню уже в рабских штанах и рябенькой рубашке. Стоя у плиты, Женя слышала, как он звякает рукомойником, умываясь, как фыркнула Алиса, видно, он опять, забирая у неё полотенце, брызнул ей в лицо водой — с недавних пор это вошло в ритуал вечернего умывания.
— Что нести? Чайник, кашу?
Женя счастливо улыбнулась.
— Бери чайник, каши только на вечер осталось.
— Ага.
Они сели за стол. Алиса сосредоточенно воевала с кашей, а Эркин и Женя вели свой нескончаемый разговор на любимую тему: как они поедут.
— Хорошо, что зимой: всё тёплое на себя наденем, уже паковать меньше.
— А постели придётся оставить?
— Да, жалко, конечно, перины, подушки, одеяла
— Может, хоть для Алисы возьмём?
— Нет, и так много.
— Чемодан купим.
— Да, придётся.
— Моё-то всё в один мешок влезет. Сапоги, куртка — на мне, а остальное… Да, а ковёр?
— Да, придётся.
— Моё-то всё в один мешок влезет. Сапоги, куртка — на мне, а остальное… Да, а ковёр?
— Ну, что ты, ковёр, конечно, возьмём.
— А если в него всю одежду увязать? Он же мягкий.
— Это ты хорошо придумал, — одобрила Женя. — Значит, что получается?
— Два мешка, узел с одеждой и…
— И всё, Эркин. У тебя не сто рук. И спина всего одна.
— Зато широкая и сильная, — рассмеялся Эркин.
Засмеялась и Женя.
— В один мешок моё всё уместится, — продолжал Эркин. — В другой, он побольше, туда если без ковра…
— Туда остальное бельё, посуда, мелочи всякие, продукты на дорогу. Или нет. Вот посуду, продукты, мелочи и всё, что в дороге нужно, в маленький мешок. А в большой всё бельё, а в ковёр верхнее. Деньги и документы…
— У тебя в сумочке.
— Хорошо. Но часть денег у тебя, чтобы не держать в одном месте.
— А моё? — вмешалась в разговор Алиса.
— В ковёр, — сразу ответила Женя.
— Да?! — возмутилась Алиса. — У тебя мешок, у Эрика мешок, а у меня ничего?! Так нечестно!
— Будет и тебе мешок, — засмеялась Женя. — Сделаю я тебе рюкзачок.
— Ага, — удовлетворилась обещанием Алиса.
Женя разлила по чашкам чай, положила Алисе сахар.
— Аккуратно мешай, — и посмотрела на Эркина. — Как сегодня у тебя?
— Всё так же, — Эркин взмахом головы отбросил со лба прядь. — Работы мало, вместо платы еда и сигареты. Правда, кормят хорошо, а с деньгами, — Эркин помрачнел, — с деньгами совсем туго.
— Ничего, — Женя подвинула поближе к нему баночку с джемом. — До отъезда у нас денег хватит.
— Деньги на дорогу нужны, — Эркин старательно не замечал джема. — В дороге тоже… есть надо, да и… мало ли за что платить придётся.
— Ничего, — повторила Женя. — Не переживай. И, пожалуйста, не задирайся.
Эркин только вздохнул в ответ. Но если так и дальше пойдёт, то никаких запасов не хватит, и жить придётся только на деньги Жени… Скорей бы уехать.
Алиса допила чай, и Женя взглядом отправила её спать. Алиса вздохнула, но подчинилась. Эркин встал, собрал и унёс посуду на кухню, оставив только две их чашки. Сидя за столом, Женя слышала, как он укладывает посуду в тазик и заливает водой, звякнул дверцей топки, видно, огонь подправлял. В комнату вернулась Алиса. Женя помогла ей переодеться и уложила. Укутала одеяльцем, поцеловала в щёчку.
— Спи, зайчик.
— Ага-а, — сонным вздохом согласилась Алиса.
— Женя, — Эркин внёс подогретый чайник и сел на своё место.
— Что?
Женя ещё раз поцеловала Алису и вернулась к столу.
— Почему ты её не по имени зовёшь?
Женя не сразу поняла.
— Кого? А, Алиску? — и улыбнулась. — Это ласково так. Меня папа звал Пуговкой. И Трещоткой. А тебя… — и осеклась.
Но Эркин улыбнулся.
— По-всякому. Чаще просто Индейцем.
— А Эркином кто тебя назвал?
— Я сам, — Эркин говорил спокойно, улыбаясь. — Понимаешь, рабу имя не положено. Хозяин даёт кличку. Ну, и сами друг друга называли тоже… кличками. Что у меня имя есть, никто не знал. Я тебе первой сказал. Тогда. А второй раз уже после освобождения. Когда справку получал.
Женя кивнула.
— Я читала когда-то, что индейские имена обязательно со значением. И вот летом у нас тут была комиссия, ну, по переселению индейцев, — Эркин понимающе кивнул. — И там было двое индейцев. Офицеры. Так вот, одного звали Большое Крыло, а другого — Неистовая Рысь. Правда, красиво?
— Д-да, — неуверенно ответил Эркин.
— А твоё имя что означает?
Женя смотрела на него так бесхитростно, так доверчиво… Он может выдумать что угодно, и она поверит. Но… он обещал, что тайн не будет, так что надо сказать правду.
— Я не знаю, — тихо сказал Эркин. — Я… я просто услышал…
…Все учебные питомники одинаковы. Сколько их было на его памяти. И зачем-то снова перевозят. Но он уже знал, что задумываться над причудами белых себе дороже. Чем меньше думаешь, тем легче. И распределители все одинаковые. И вот он опять стоит, заложив руки за спину и опустив голову, а надзиратели спорят над ним.
— Ну, куда его, спальника недоделанного?
— К мелюзге — он их испортит, а к большим, так его размажут.
— Так недоделанный же ещё, может, и обойдётся.
— Ага, а вычет ты за меня платить будешь?…
…— Понимаешь, Женя, мне лет двенадцать или чуть больше было, и вот в распределителе…
— Где?
Он осёкся. Женя не знает?! Да, конечно же, да! Откуда ей это знать?
— Ну, перед торгами нас там держали. Ну вот, и меня отправили в коридор к отработочным. К индейцам, — Эркин усмехнулся, — в отдельную камеру…
…— С ума сошёл?
— Порядок. В отдельную закроем. Там в конце как раз.
— Я в этом не участвую.
— Я и один справлюсь. Слышишь, черномазые расшумелись. Давай, успокой.
— Ну, смотри.
Надзиратель ткнул его дубинкой, направляя в коридор к отработочным. Замирая от ужаса, он прошёл между решётками, из-за которых на него молча смотрели индейцы. Обритые наголо, в лохмотьях. Но вот и маленькая полутёмная камера в конце. Лязгает решётка, толчок дубинки между лопатка, шаг через порог, лязг за спиной, он оглядывается и переводит дыхание. Один? Неужели один?! И тут же вздрагивает, увидев, что тёмная масса в дальнем углу шевелится. Прижавшись спиной к решётке, он следит, как в углу медленно встаёт на ноги человек, выпрямляется, а на полу… Сколько их? Двое? Трое? Взрослые, не отбиться. Рабов отработочные забивали, а ещё поймут, что он спальник, то… то конец, не отбиться. Запах грязного тела и крови накатывает на него удушливой волной, он ещё теснее вжимается в решётку. Негромкий гортанный шёпот. Он не понимает слов и молча следит за надвигающимся на него высоким костлявым индейцем в лохмотьях. Штаны и рубашка не рабские, белые обноски, что ли…
…— Я вот сейчас вспоминаю, — улыбнулся Эркин, — и думаю, это джинсы были. И ковбойка. Я до этого никогда ковбоев не видел…
…— Парень… не бойся… — улавливает он в потоке гортанных звуков знакомые слова.
Ладно-ладно, не бойся, подойди, сядь рядом, ложись поспи, а потом… знаем, и слышали, и видели. Второй раз на это не поймаете. Тёмная рука тянется к нему, к голове. Ухватят за волосы — точно не отбиться. Резким ударом ребром ладони по чужому запястью так, чтобы не перехватили он отбрасывает чужую руку и застывает, готовясь к новой схватке. Но индеец не нападает. Стоит, растирая ушибленное запястье, и смотрит на него. Странно смотрит. Будто и не отработочный. А кто тогда? Что-то не то, не так. Но если опять полезет, придётся драться. Нет, отошёл к лежащему у стены и сел рядом с тем, жестом приглашает подойти. Ну нет, такие дураки давно в Овраге. Он осторожно, скользя спиной по решётке, опускается на корточки и садится, подтянув колени к подбородку, сворачивается тугим клубком, чтобы в любой момент развернуться для удара или отпрянуть. Оба индейца смотрят на него, негромко переговариваются. Он слышит часто повторяющееся слово "эркин" и догадывается, что это его они так называют. И похоже… по тону, по их взглядам, что это не ругательство. Он не знает, как это назвать, но чувствует: нет обиды в этом слове…
…— Всю ночь так просидел. Они шевельнутся, я проснусь сразу, — Эркин хмыкнул. — Всю ночь продрожал. Но они между собой только говорили. Я уже и бояться перестал. Думал, если ещё раз позовут, то подойду. Но не позвали, обиделись наверное. А утром за мной надзиратель пришёл. А слово я запомнил. И решил, — он улыбнулся. — Пусть у меня будет имя. Индейское. Я же индеец. Мне все тыкают этим, а я, ну, ничего индейского не знаю. Пусть хоть имя.
Женя кивнула, протянула руку и погладила его по плечу. Он быстро повернул голову, прижал её руку подбородком и тут же отпустил. И встал, собирая чашки. Встала и Женя. И в самом деле, поздно уже, пора ложиться спать.
— Проследите за молодняком. Если нормы соблюдаются, то… на здоровье. Пусть оформляют владение.
— Да, сэр.
— Ступайте.
Кропстон кивком отпустил всех и задержал Сторма.
— Что вас смущает, Эд?
Сторм пожал плечами.
— То же, что и вас. Русские.
Кропстон задумчиво кивнул.
— Возможно, вы и правы. Но…
Сторм улыбнулся.
— Но, сэр. Я согласен с вами. Постараемся обойтись минимальными потерями.
— И что же вы считаете максимальной потерей? — усмехнулся Кропстон.
— Свою шкуру, сэр, — Сторм встал. — Я могу идти?
— Приглядите за Расселом, — бросил ему в спину Кропстон.
Сторм молча кивнул, выходя из кабинета.
Когда за ним закрылась дверь, Кропстон достал из ящика стола колоду и стал раскладывать пасьянс. Итак… Сторм уверен в провале. Но надо быть круглым идиотом, чтобы рассчитывать на что-то другое. Значит, максимальная потеря — своя шкура, а минимальная… все остальные. Что ж, вполне… вполне и даже весьма. Сведём потери к минимуму.