— Для такого случая есть чудесная книга о кампаниях Мальборо, — ответила Шарлотта. — Пару дней назад я спрашивала вас, могу ли я ее одолжить, и вы любезно позволили взять ее.
— В самом деле? — Генерал выглядел застигнутым врасплох, и она поняла, что он расстроен сильнее, чем ей показалось вначале. — В самом деле? — повторил он, что выглядело довольно глупо. — Я забыл. Разумеется, вы изучили…
— Если у вас есть другие неотложные дела, то я вполне могу работать одна, — с улыбкой предложила Шарлотта. — Нет необходимости контролировать меня, если это неудобно.
— Вы очень любезны, но у меня нет никаких дел… По крайней мере сейчас. Благодарю вас. — Слегка покраснев, генерал уткнулся в свои бумаги.
Один или два раза он заговаривал с ней снова, но его замечания были непоследовательными, и Шарлотта не реагировала на них, понимая, что его голова занята совсем другими мыслями. Неужели он узнал что-то новое о Кристине? О том, что она переживает о возможной беременности? Или что-то похуже? Сочувствие не позволяло ей предпринимать попытки узнать, что же случилось. Шарлотте хотелось сказать или сделать хоть что-то, чтобы утешить генерала. Инстинктивно ей даже хотелось дотронуться до него, чтобы помочь ему снять напряжение. Балантайну не помешает на мгновение поступиться своими правилами и расслабиться. Но, конечно, это абсолютно невозможно. Это не улучшит отношения между ними, а скорее вызовет замешательство, непонимание и даже страх. Они следуют принятым правилам общения между людьми. Поэтому помощница генерала предпочитала делать вид, что все в порядке. По крайней мере, она оставила его в покое и позволила ему погрузиться мыслями в свои проблемы. Несомненно, именно этого он и желал.
Ближе к обеду вошел Макс. Он сообщил, что Гарсон Кэмпбелл находится в комнате для утренних приемов, и спросил, может ли генерал Балантайн принять его.
— Что?
Макс повторил вопрос. Взглянув на лакея, Шарлотта увидела самого агрессивного мужчину из всех, которых когда-либо видела. Искривленный рот и влажные губы, словно он постоянно их облизывал, хотя, по правде говоря, она никогда не видела, чтобы он когда-либо делал это.
— Да, конечно, — согласился Балантайн. — Пригласи его сюда. Я не выйду из кабинета, иначе он решит, что я могу потратить на него весь день.
Вошел Гарсон Кэмпбелл. Шарлотта видела его впервые. Она продолжала тихо сидеть в углу, держа книгу о Мальборо так, чтобы та загораживала ее лицо. Кто знает, вдруг мужчины ее не заметят? Иногда она чуть опускала книгу, чтобы посмотреть поверх нее.
У Кэмпбелла было умное лицо, длинный нос, резко очерченный, насмешливый рот и быстрые глаза. Он слегка притопывал ногами, возможно, из-за холода.
— Доброе утро, Балантайн. — Было очевидно, что он не видел Шарлотту, и она старалась не двигаться, предполагая, что генерал также забыл о ней.
— Доброе утро, Кэмпбелл.
— Все еще возрождаете славу былых побед? Ну, я думаю, это гораздо лучше, чем нынешняя всеобщая бездеятельность. Если только мы не считаем, что одно другого стоит.
— Мы вряд ли чему-то научимся, если предпочтем забыть нашу историю, — ответил генерал, защищаясь.
— Мой дорогой Балантайн, — Кэмпбелл сел, — день, когда человечество начнет извлекать пользу из уроков истории, будет днем второго пришествия. Так или иначе, это безвредное занятие и, смею сказать, занимательное чтение. Менее опасное, чем политика. Я хочу, чтобы некоторые из ваших военных коллег придумали себе столь же безвредный досуг. Почему мужчины полагают, что лишь по той причине, что они купили офицерский чин в армии и были достаточно удачливы, чтобы не быть убитыми, они могут так же купить место в Вестминстере и бесконечно долго прозябать в менее жестких войнах, то есть в политике?
— Не знаю, — коротко сказал генерал. — Я не тот человек, которому нужно адресовать подобный вопрос.
— Да ладно, Балантайн. Это так, размышления по ходу дела. Я не ожидаю от вас ответа. Я не ожидаю ответа ни от кого. Но, может быть, найдется кто-то, кто по крайней мере признает вопрос, — это самое большее, на что я надеюсь… К вам снова заходил этот чертов полицейский?
Балантайн насторожился:
— Да. Почему вы спрашиваете?
— Пора им закончить с этим делом и сдаться. Вся их работа превратилась в пустое академическое упражнение, пускание пыли в глаза окружающей публике. Они весьма преуспели в этом. Полицейские не смогли найти того, кто это сделал, и если у них есть хоть капля здравого смысла, то они и не будут этого делать.
— Они должны попытаться. Это очень серьезное преступление.
— Какая-то несчастная девушка родила мертвого ребенка или убила его сразу же после родов… Ради бога, Балантайн, люди постоянно везде умирают. Вы хоть представляете, сколько детей бедняков помирает в Лондоне каждый год? Вероятно, никто никогда не интересовался этим. Какого сорта жизнь была бы уготована для них? Не говорите мне сентиментальной ерунды. Кроме того, как вы вели себя на поле боя? Боялись отдать приказ стрелять, опасаясь кого-нибудь убить?
— Вы не можете сравнивать участие в войне, когда нужно защищать наши идеалы или нашу страну, с убийством детей! — Балантайн был готов вспылить и выйти из себя.
Шарлотта видела, как напряглись его скулы. Лицо генерала было мужественнее, чем у Кэмпбелла, сухощавее, с более четкими чертами. Однако мягкая линия сжатых губ выдавала его ранимость. Шарлотте хотелось возразить Кэмпбеллу, противопоставив его ловкому цинизму свою внутреннюю железную уверенность. Она его не боялась, потому что чувствовала всем сердцем, что жить без оптимизма, то есть без беспричинной надежды скорее в душе, нежели в голове, — это роковая ошибка, смерти подобная.
— Что сделано, того не вернуть, Балантайн, — вздохнул Гарсон. — Ради бога, давайте спасем то, что осталось. Я уже поговорил с некоторыми людьми насчет того, чтобы убрали полицию. Пора похвалить их за хорошую работу и отправить подальше. Так же, как и у Карлтона, у вас есть влиятельные друзья. Подумайте, что бы вы могли сделать. Я уверен, Карлтон тоже что-нибудь предпримет. Бедняга, он уже нашел змею в собственном доме. Впрочем, он был единственный, кто об этом не знал. Ефимия, цветущая молодая женщина, выходит замуж за полнеющего старого козла… Не знаю, чего он еще ожидал! Кроме того, очень жаль, что эта новость должна стать всеобщим достоянием. Этого бы не случилось, если бы полиция занималась своим делом.
Генерал побледнел.
— Эта новость не просочится в общество, если вы этого не захотите. Нужно вести себя как подобает джентльмену. Вы — не джентльмен. — Он привстал в кресле, словно намеревался расправиться с ним физически.
Однако Кэмпбелл не испугался. Происходящее его скорее веселило.
— Конечно, нет. У каждого из нас есть свои тайны. Я еще не встречал человека, которому абсолютно нечего стыдиться. Конечно, большинство из нас хотели бы сохранить свои секреты. Сядьте, Балантайн. Вы выглядите смешно. Просто подумайте, о чем я говорю. — Гарсон в первый раз взглянул в сторону Шарлотты. Она тут же опустила глаза, однако успела увидеть его насмешливый оценивающий взгляд. Что он себе вообразил на ее счет? Она почувствовала, как кровь прилила к лицу, когда очевидная мысль пришла ей в голову. Шарлотта надеялась, что генерал был слишком невинен и слишком напряжен, чтобы подумать о том же самом.
Однако это было не так. Едва Кэмпбелл ушел, генерал повернулся к своей помощнице. Его лицо пылало.
— Шарлотта, я… я… извиняюсь за Кэмпбелла. Я должен был предположить, что он не сразу понял, что вы здесь. Я… я уверяю вас…
Шарлотта сразу же забыла о своем смущении.
— Не переживайте, — улыбнулась она. — По правде говоря, я не думала об этом, да ничего особенного и не произошло. Просто несколько неприятных слов. Не думайте об этом.
Балантайн внимательно посмотрел на нее, затем с облегчением вздохнул:
— Спасибо… э… Спасибо.
Прошла еще неделя, прежде чем Огаста наконец-то нашла приемлемый способ избавиться от Макса. Ей требовалась помощь, однако нужно было найти удобное объяснение. Хорошенько все обдумав, она связалась со своими дальними родственниками и предложила им совершить небольшой обмен, услуга за услугу. Теперь все было улажено, оставалось только проинформировать об этом Макса.
До Рождества оставалось всего ничего. Огаста чувствовала себя гораздо лучше, чем в то ужасное утро, когда заходил Питт. Дела Кристины продвигались очень успешно, и Алан Росс, кажется, уже почти готов был решить свою дальнейшую судьбу. Она видела его буквально сегодня вечером, провожая Кристину кататься в его экипаже. Огаста вышла на улицу и видела, как они отъехали. Брэнди стоял на тротуаре, беседуя с милой гувернанткой Сотеронов. Привлекательное создание — немного худощава, но грациозна и с очаровательной улыбкой. Подходящая особа, которой можно доверить детей.
До Рождества оставалось всего ничего. Огаста чувствовала себя гораздо лучше, чем в то ужасное утро, когда заходил Питт. Дела Кристины продвигались очень успешно, и Алан Росс, кажется, уже почти готов был решить свою дальнейшую судьбу. Она видела его буквально сегодня вечером, провожая Кристину кататься в его экипаже. Огаста вышла на улицу и видела, как они отъехали. Брэнди стоял на тротуаре, беседуя с милой гувернанткой Сотеронов. Привлекательное создание — немного худощава, но грациозна и с очаровательной улыбкой. Подходящая особа, которой можно доверить детей.
Леди Балантайн была одна дома. Брэнди уехал в свой клуб, генерал — тоже. И эта молодая женщина, мисс Эллисон, рано ушла домой. Огаста позвонила в колокольчик, вызывая Макса. Тот пришел через несколько минут.
— Да, миледи. — Лакей, как всегда, был высокомерен.
— Я договорилась о новом месте для тебя, Макс.
— Миледи… — Он смотрел на нее не отрываясь.
— Это в Лондоне, — продолжала хозяйка. — У лорда Вейча. Я дала тебе отличную рекомендацию. Ты будешь слугой и камердинером, когда лорд путешествует за границу, что он делает довольно часто. Обычно он находится в Лондоне, но лето и охотничий сезон проводит в деревне. Очень часто наезжает в Париж и в Вену. Ты будешь путешествовать с ним, и он станет платить тебе больше, чем платим мы. Продвижение по службе, ты согласен?
— Конечно, миледи. — Макс поклонился с легкой усмешкой. — Я очень признателен. Когда приступать?
— Немедленно. Завтра утром лорд Вейч отправляется в деревню на Рождество. Затем — в Париж на Новый год.
— Благодарю вас, миледи. — Лакей снова поклонился, по-прежнему улыбаясь, и удалился.
Огаста рассказала об этом мужу в тот же вечер, сидя за туалетным столиком. Ее распущенные волосы рассыпались по плечам. Служанка расчесала их и была отпущена.
Балантайн в ночной пижаме пристально посмотрел на жену:
— Ты позволила этому мерзавцу перейти на лучшую позицию? Но при чем тут Берти Вейч? Что такого он сделал, чтобы это заслужить?
— Он должен мне услугу.
— Огаста!
— Я предупредила его, и я буду платить разницу в его зарплате.
— Сколько времени? И я против того, чтобы награждать эту свинью за его подлость!
— Ему не придется долго наслаждаться, Брэндон. Берти возьмет его из деревни в Париж, а затем в Вену. В Вене он уличит его в каком-нибудь проступке и уволит за нечестность. Думаю, Максу не понравятся условия в венской тюрьме.
Генерал с недоверием смотрел на свою жену:
— Как ты могла, Огаста? Это же нечестно!
— Другого он не заслуживает, — сказала она. Ее холодный взгляд встретился с его взглядом. Затем она отвела глаза. — Что, по-твоему, я должна была сделать? Позволить ему оставаться здесь и шантажировать нас? В этом доме, с Кристиной и Аланом Россом?
— Конечно, нет! Но не это же…
— Что тогда? Ты придумал что-то еще?
Брэндон стоял молча, высокий и стройный, замерев в напряжении и неотрывно глядя на жену.
Огаста встала и пошла к своей кровати. С ниспадающими волосами она чувствовала себя страшно уязвимой, словно новобрачная в комнате с незнакомцем.
Глава 7
Рождество прошло в полном соответствии с традициями, отмеченное, как всегда, плясками, роскошной пищей и крепкими винами, флиртом, подарками, украшениями, колокольчиками, песнями и даже, при случае, молитвами.
На этой неделе Шарлотта не ходила на Калландер-сквер, занимаясь благоустройством своего дома. Она уже привыкла к семейной жизни, к теплоте отношений с мужем, к беззаветной преданной дружбе, к полной самоотдаче. Сейчас Шарлотта развесила фонарики и цветные гирлянды в гостиной, украсила небольшую елку и занялась приготовлением скромных угощений для певцов из детского хора, которые ходят по домам и поют рождественские песни. Она также завернула маленькие подарки для своей семьи.
Второго января дела на Калландер-сквер заставили ее отвлечься от домашних забот. Когда Томас ушел утром в полицейский участок, Шарлотта закончила мелкие работы по хозяйству и снова явилась в резиденцию Балантайнов, чтобы оттуда вести наблюдение за остальными жителями района, начиная с Сотеронов. В конце концов, если Реджи Сотерон действительно приставал ко всем своим горничным, то, может быть, не все из них были такими недотрогами, как заявляет Мэри Энн. Да и можно ли быть уверенной, что сама Мэри Энн не позволяла ничего более серьезного, нежели поцелуй? А громкий протест — просто способ защиты своей чести. Хорошо бы установить, как долго Мэри Энн работает на Калландер-сквер, и получить какую-нибудь информацию о ее предшественнице.
Шарлотта уже успела сдружиться с Джемаймой Вагонер и с удовольствием приняла ее приглашение на ланч днем раньше. Поэтому в полдень она попросила прощения у генерала и, покинув библиотеку, под дождем побежала к главному входу дома Сотеронов. Ее впустила судомойка и, хихикая, провела наверх в классную комнату, где в полном одиночестве обедала Джемайма. Ее ученицы — Фэйт, Частити и Пэйшенс — обедали у Кэмпбеллов, которые праздновали день рождения Виктории Кэмпбелл.
Джемайма тут же вскочила с места, ее лицо осветилось улыбкой.
— Шарлотта, входите, пожалуйста, я так рада, что вы приняли мое приглашение! Генерал Балантайн не возражал?
— Нет, конечно, — с условием, что я вернусь к двум часам. В конце концов, он и сам должен пообедать. К тому же, сказать по правде, мы уже рассортировали все бумаги, и я думаю, он теперь не знает, что делать дальше.
— Он довольно устрашающий человек, не так ли? — Это был не вопрос, а скорее предположение.
Во время разговора Джемайма приготовила маленький столик, накрыв его скатертью и расставив приборы. Едва она закончила, одна из девушек внесла поднос, подготовленный кухаркой. Это был удивительно изысканный ланч, и Шарлотта подумала, что изощренность блюд отражает любовь Реджи Сотерона к роскоши и комфорту.
Шарлотта выразила свое восхищение обедом, и разговор зашел о еде и вообще о порядке в доме Сотеронов. Когда со вторым блюдом было покончено и принесли пудинг, Джемайма вернулась к разговору о генерале.
— Это секретная работа? — спросила она.
— Вовсе нет, — ответила Шарлотта. — На самом деле чем больше людей хотят узнать прошлое и интересуются историей, тем более доволен и он сам. Генерал очень гордится своей семьей. И я его понимаю. Я бы тоже гордилась, если бы моя семья была такой выдающейся. Балантайны участвовали почти в каждом сражении еще со времен герцога Мальборо.
Джемайма мягко улыбнулась, глядя куда-то вдаль:
— Великолепное наследие. Должно быть, трудно приходится мужчинам, рожденным в такой семье. Надо обладать очень многими качествами, чтобы соответствовать своей фамилии. Интересно, будет ли молодой мистер Балантайн участвовать в таких сражениях и станет ли тоже генералом?
— Ну, сейчас, кажется, нет никаких войн, — ответила Шарлотта, хотя ее мысли были связаны не с военными тревогами, а с волнениями сердечными. Выражение лица Джемаймы заинтриговало ее. Гувернантку военные события интересовали совсем в ином ключе, нежели Шарлотту, которая историю воспринимала обобщенно — как мужество, смелость и боль тех людей, которые жили и умирали на войне. Джемайма же опасалась всего этого из-за Брэнди Балантайна. Она была явно неравнодушна к улыбке этого брюнета, как и к его выправке.
Гувернантка колебалась с ответом. Казалось, ее что-то смущало.
— Надеюсь, что нет, — сказала она наконец, рассматривая ложку в руке. — Мучительно думать о молодых мужчинах, которые уезжают за границу, чтобы сражаться в битвах, которые нас не особо-то и касаются, где их калечат и убивают.
— Интересно, как мало отношения они имеют именно к нам, — задумчиво сказала Шарлотта. — Мы живем так, как привыкли, в довольстве и безопасности, занимаемся морской торговлей по всему свету, продаем товары на мировых рынках, у себя дома можем купить экзотические товары из других стран, и все это потому, что наша империя распространилась почти в каждый уголок земного шара. И многие считают, что наш долг, — продолжала она, глядя собеседнице в лицо, — распространять цивилизацию, христианство и умение управлять страной среди тех народов, которые никогда и не слышали о таких вещах.
— Я полагаю, это верно, — немного подумав, согласилась Джемайма. — Но кажется, за это мы платим неоправданно высокую цену. Столько людей не возвращается домой! Подумайте об их женах и семьях…
— Немногое можно купить, если не платить огромную цену, — заметила Шарлотта, думая о некоторых вещах, по-настоящему важных: сочувствие, благодарность, понимание. — К сожалению, есть вещи, за которые мы даже не платим, но которые являются действительно ценными. — Она улыбнулась, чтобы немного смягчить сказанное.