В 20-30-е годы Закс еще не считает себя профессиональным литератором, хотя ее стихи иногда печатаются в «Берлинер Тагеблатт» («Berliner Tageblatt») и других газетах. После смерти отца в 1930 году она вместе с матерью живет замкнутой жизнью. Спустя три года, с приходом Гитлера к власти, в Германии начинают расти антисемитские настроения, многие друзья и знакомые Закс уезжают из Германии. В это тревожное время она увлекается иудейской и христианской мистикой, пророчествами Ветхого завета, Каббалой и хасидизмом.
До 1938 года ее стихотворения время от времени появляются в еврейских периодических изданиях.
Один из предвоенных снимков Н.Закс
В 1940 году, когда немецкие войска оккупировали Европу, Закс с матерью с помощью Лагерлеф нашли пристанище в Швеции – в получении виз им было оказано содействие непосредственно через королевскую семью. К сожалению, их прибытия в Швецию Лагерлеф не суждено было дождаться, и Закс с матерью поначалу чувствовали себя на чужой земле в полной изоляции. В это время Закс изучает шведский язык и зарабатывает на жизнь переводами на немецкий язык произведений шведских поэтов.
Став шведской подданной, Закс откликалась своей поэзией – этим «немым криком» – на уничтожение евреев в концлагерях. Ее новые стихи коренным образом отличаются от прежних, романтических.
«В жилище смерти». Издание 1947 года
Нерифмованная, сжатая, наполненная емкими образами, поэзия Закс являет собой пример современной мистики. Первый послевоенный сборник стихотворений «В жилище смерти» («In den Wohnungen des Todes») был опубликован в 1946 году в Восточной Германии, за ним последовали другие: «Затмение звезд» («Sternverdunkelung», 1949), «И никто не знает, как быть дальше» («Und niemand weiss weiter», 1957), «Бегство и превращение» («Fluch und Verwandlung», 1959). «Ее стихи разнообразны, – отмечал английский поэт и критик С.Спендер, – и вместе с тем все, что она пишет, – одно стихотворение». Ее «религиозные апокалипсические гимны», продолжал Спендер, «…являются олицетворением еврейского самосознания, столь сильного, что жизнь приравнивается к смерти, и наоборот…».
(«Эта цепь загадок…», перевод В. Микушевича)В этих стихах, как и в пьесе «Эли» («Eli», 1943), заявлены все основные темы. В томике поздних стихов (1965) выделяется поэтический цикл «Пылающие загадки» («Glühende Rätsel»).
Провидческая поэзия Закс пронизана экстатическим напряжением и мистицизмом. В основе ее поэтического мышления – мотив преследования и бегства, символика охотника и его добычи, извечная драма, разворачивающаяся между истязателями и их жертвами.
Здесь некоторое время жила Н.Закс
В послевоенные годы Закс, помимо стихов, пишет пьесы и драматические отрывки, которые называет «сценической поэзией». Герой ее первой пьесы «Мистерия о страданиях Израиля» («Ein Mysterienspiel vom Leiden Israels», 1951) – уличный сапожник, который разыскивает немецкого солдата, убившего молодую польскую пастушку. «Мистерия» в 1950 году передавалась по западногерманскому радио, была поставлена в Дортмунде в 1962 году и переложена на музыку в качестве оперы шведским композитором Мозесом Пергаментом. Известна также пьеса-символ Закс «Авраам в солончаках» («Abram im Salz»), написанная по мотивам библейской истории о царе Нимроде и юном Аврааме, которая была опубликована в сборнике «Знаки на песке» («Zeichen im Sand», 1962).
(«Мистерия», перевод В.Микушевича)Воспитанная, как принято, на мировой культуре, Нелли Закс как бы и не считала себя еврейкой. Она читала «Бхагаватгиту», тянулась к древним источникам мудрости – разные мистические учений стали с юности ее внутренней жизнью, но там, в жизни ее души, не было места для тайн и судеб народа, к которому ей выпало принадлежать. История, откровения и, наконец, сама загадка Израиля, давшего миру пророков, Библию, Иисуса Христа, и все неисчислимые последствия этого были для нее вроде и недействительны.
И только дым из печных труб, сооруженных в центре гуманистической цивилизации, огонь, разведенный людьми, чтобы сжечь тело целого народа, заставили ее очнуться… Все печати с ее библейской души оказались сорванными – душа, сплошная рана, открылась.
Один из последних сборников стихотворений Н.Закс
«Страшные переживания, которые привели меня как человека на край смерти и сумасшествия, выучили меня писать. Если бы я не умела писать, я бы не выжила», – так объясняла Нелли Закс свое позднее посвящение в поэзию, опровергая тем самым все, что нам как бы уже известно о нас самих и о мире, в котором мы живем…
Аверс памятной медали Н.Закс
После выхода в свет в 1959 году «Бегства и превращения» к Закс приходит известность. В 1960 году, через 20 лет после ее бегства из Германии, Закс вручается премия Анетты фон Дросте-Хюлшофф, а в следующем году власти Дортмунда устанавливают ежегодную литературную премию ее имени и назначают поэтессе пожизненную пенсию. В 1965 году Закс удостаивается премии Мира западногерманской ассоциации книгоиздателей и книготорговцев, одной из наиболее престижных литературных наград в Западной Германии.
Закс была удостоена Нобелевской премии по литературе за «выдающиеся лирические и драматические произведения, исследующие судьбу еврейского народа». Нобелевскую премию 1966 года Закс разделила с Агноном. «В ее книгах с исключительной силой прозвучал трагический голос еврейского народа», – заявил на церемонии награждения представитель Шведской академии А.Эстерлинг. Хотя книги Закс рассказывают об «ужасной правде… о лагерях массового уничтожения и фабриках смерти», продолжил Эстерлинг, «писательница стоит выше ненависти к истязателям».
Н.Закс получает Нобелевскую премию. Стокгольм. Швеция. 1966 год
«Мне кажется, – сказала Закс в ответной речи, – то, что со мной происходит, – это прекрасная сказка». «Агнон представляет государство Израиль, – заметила далее поэтесса, – а я – трагедию еврейского народа».
После получения Нобелевской премии Закс, которая так и не вышла замуж, по-прежнему жила и работала в своей маленькой квартире в Стокгольме. Она умерла после продолжительной болезни в возрасте 78 лет.
Здесь, в Швеции, похоронена Н.Закс
Широкое признание Закс получила за поэтический протест против уничтожения евреев. «Ее поэзия, – отмечал Спендер, – учит знать то, что мы обязаны знать о нашей истории прежде всего – кошмар и возрождение». «Нелли Закс предлагает своим читателям непростое утешение, –заметил критик Э.Розенфельд в литературном приложении к «Таймс», – ее стихи – это бойня, которая постоянно присутствует как непосредственный опыт и несмываемое пятно в памяти. И вместе с тем этот страшный опыт преображается в симпатию ко всему живому».
(«На дорогах земли», перевод В.Микушевича)Глава XII Мигель Анхель Астуриас (Asturias) 1967, Гватемала
Мигель Анхель Астуриас
Глава XII
Мигель Анхель Астуриас (Asturias)
1967, Гватемала
Мигель Анхель Астуриас
Мигель Анхель Астуриас (19 октября 1899 года – 9 июня 1974 года), гватемальский прозаик, поэт и журналист, родился в Гватемале. Он был старшим из двух сыновей судьи Эрнесто Астуриаса и учительницы Марии (Розалес) Астуриас. Из-за несогласия с политикой гватемальского диктатора Эстрады Кабреры, который пришел к власти в 1898 году, родители Мигеля лишились работы, и семья Астуриас была вынуждена перебраться в город Салама к родственникам. В столицу Астуриасы вернулись лишь в 1907 году.
Будучи студентом Гватемальского университета Сан-Карлоса, Астуриас принял участие в восстании против Кабреры (1920), которое привело к падению диктаторского режима. Вскоре после этого будущий писатель способствовал созданию Народного университета Гватемалы, бесплатного вечернего учебного заведения для рабочих, где преподавали учителя– энтузиасты. В 1923 году Астуриас получает ученую степень по юриспруденции в Университете Сан-Карлоса за работу «Социальные проблемы индейцев», удостоенную премии Гальвеса.
Хотя Кабрера был свергнут, политическая атмосфера в Гватемале продолжала оставаться весьма напряженной: различные военные группировки не прекращали борьбу за власть. После того как один из друзей Мигеля за выражение своих политических взглядов был жестоко избит, родители Астуриаса, боясь за сына, отправили его для продолжения образования в Европу. Первоначально Астуриас собирался изучать экономику и политэкономию в Лондоне, однако оказался в Париже, в Сорбонне, где занимается этнографией и богословием. Большое влияние на него оказал Ж.Райно, специалист по мифологии и культуре индейцев майя. Астуриас учился у Райно в течение пяти лет и за это время перевел на испанский язык его основные работы.
Попав под влияние французских сюрреалистов, мировосприятие которых показалось Астуриасу более близким латиноамериканской действительности, чем традиционному западному рационализму, он и сам начинает в это время писать стихи и прозу.
Свой творческий путь Астуриас начинал именно с поэзии – в 1929 году он выпускает сборник лирики «Луч звезды» («Rayito de estrella). Значительно позднее многие его ранние стихи были собраны в книге «Поэзия: пульс жаворонка («Poesía: sién de alondra», 1949).
«Легенды Гватемалы» М.Астуриаса – книга, переиздающаяся каждый год уже более 75 лет
Находясь в Европе, Астуриас написал «Легенды Гватемалы» («Leyendos de Guatemala») – поэтическую интерпретацию мифологии майя. Книга была издана в Мадриде в 1930 году, а в 1932 году получила премию Силла Монсегура.
В это же время был написан первый роман Астуриаса «Сеньор Президент» («El Senor Presidente»), мрачный сюрреалистический рассказ о латиноамериканской диктатуре, навеянный воспоминаниями о режиме Кабреры: Кара де Анхель, фаворит всемогущего президента, влюбляется в дочь своего противника генерала Каналеса. Когда генерал узнает об этой связи, он чувствует себя преданным и умирает. Кара де Анхель, который давно отрекся от президента, гибнет в тюрьме… Глубоко пессимистичный роман раскрывает суть диктаторского правления, которое приводит к извращению всех человеческих взаимоотношений.
Книга была запрещена режимом генерала Убико. Астуриас оказался под надзором полиции, несколько раз был арестован, вся его семья жила под угрозой ареста. Тем не менее, в 1938 году он основал радиостанцию «Диарио дель Айре» – единственную станцию, которая транслировала новости и политические комментарии.
По политическим соображениям роман этот был издан лишь в 1946 году, да и то в Мексике, за счет автора.
В 1928 году Астуриас едет в Гватемалу и на Кубу с лекциями, которые в том же году были опубликованы под названием «Создание новой жизни» («La Arquitectura de la Vida Nueva»). Пять лет спустя писатель возвращается жить в Гватемалу, которая в то время находилась во власти режима диктатора Х.Убико. Астуриас пишет стихи, работает журналистом – в частности, для радиопрограммы «Воздушная газета».
Когда вместо свергнутого Убико страну в 1944 году возглавил Хуан Хосе Аревало, президент более демократического склада, Астуриас поступает на дипломатическую службу, едет культурным атташе в Мексику и Аргентину, а затем послом в Сальвадор.
«Сеньор президент» М.Астуриаса в США в 1967 году
Работая в Буэнос-Айресе, Астуриас пишет роман «Маисовые люди» («Hombres de Maiz», 1946), который некоторые критики считают лучшим его произведением. В этой полуфантастической, написанной ритмической прозой книге Астуриас изображает волшебный мир индейцев майя и противопоставляет их ценности ценностям носителей латинской культуры, против которых индейцы восстали. Труднодоступное для европейского читателя произведение представляет собой смесь реальности и древних мифов коренных жителей Центральной Америки, мифов, являющихся для них частью действительности (например, превращение людей в камни или животных). А собственно темой романа является борьба возделывателей кукурузы против жестокого агрария-предпринимателя…
«Глаза погребенных»…
За «Маисовыми людьми» последовали три романа, иногда называемые «Банановой трилогией»: «Ураган» («Viento Fuerte», 1950), «Зеленый Папа» («El Papa Verde», 1954) и «Глаза погребенных» («Los Qjos de los Enterrados», 1960). Во всех трех романах звучит протест против насилия и беззакония, творимых в Центральной Америке Соединенными Штатами (трилогия явно была направлена против экономического и политического влияния американской компании «United Fruit Company»). Астуриас отказался от стилистических экспериментов и обратился к классическому реализму – дабы иметь возможность представлять, прежде всего, суровые факты. По мнению многих критиков, Астуриас пожертвовал искусством ради политики. В ответ на это обвинение в одном из своих интервью писатель сказал: «Я полагаю, что функция нашей литературы всегда заключалась в том, чтобы повествовать о страданиях народа. Мне кажется, что литература такого типа не может быть чистой литературой, доставляющей удовольствие и сосредоточенной только на прекрасном».
Беспощадное солнце шпарило так, что сотни тысяч пауков непрерывным потоком лезли из-под камней, чтобы не изжариться в земле. Кошмарное пекло день и ночь, и ни капли влаги. Люди – потные, задыхающиеся, с пересохшим горлом – останавливались поглядеть на небо. Синяя мгла неба. Животные, измученные зноем и жаждой, валились с ног, словно тряпичные чучела. В огромном костре, как застывшие языки пламени, стояли деревья, а банановые пальмы высасывали из почвы всю воду без остатка. Колдун взял приготовленные заранее ведра с известью и отправился на кладбище. На всем пространстве до горизонта, сколько хватал глаз, он был один. Шагал один – одинешенек с ведрами извести. На кладбище земля трещала под ногами. Надо было воспользоваться этим полуднем, полуднем девятого марта. Колдун вошел за ограду. Один. Недавно похороненные мертвецы могли бы схватить его своими руками, огненными и ледяными одновременно, – земля была как бы раскаленный горн, и мертвые сравнялись температурой с живыми. Погост нагретых костей, погост зеленых и красноватых мух, которые, жужжа, словно вентиляторы, летали над блеклой растительностью.
Первое издание «Маисовых людей» М.Астуриаса
Он один. Он так одинок, что с ним могли бы заговорить мертвецы. Низенького роста, в заношенной бурой одежде – в складки въелась пыль, пыль размочили дожди, и костюм стал жестким, корявым, почти картонным. Пиджак, без наплечников, застегнут до горла. Все щеки колдуна были в угольно – черных пятнах лишаев вроде щетины. Ему стоило огромного труда открыть глаза, утонувшие в морщинах; веки, лоб, уши – все это были сплошные морщины. Морщинистыми были и пальцы на руках и ногах.
– Дуй – плюй, дуй – плюй…
С этим заклинанием колдун вошел на кладбище. Из ведер проливалась известь, капала на дорожку, обливала ему ноги. Белые струйки и капли. Он медленно прошел мимо могил у входа. Дуй – плюй, дуй – плюй… Оставил позади и другие могилы, расположенные против первых. Дуй – плюй, дуй – плюй… Он шел и шел мимо могил.
Морщинистая маска его лица изменила выражение: из печальной она стала веселой. Он поднял голову в фетровом котелке (этакие надглазья жабы!), чтобы разглядеть местность: щелочками глаз он плохо видел, а потому напружинивал и вытягивал шею. Почти ощупью добрался он до каменистого бугра и поставил там ведра с известью. Потом долго сидел на корточках и ждал невесть чего. Какого-нибудь знака… Дуй – плюй, дуй – плюй…
У колдуна слипались глаза под набрякшими веками, но он не спал. Вдруг он вскочил, словно от удара током…