Прилагаю два моих стихотворения, переведенных Валассопуло и отредактированных нами обоими. Это «Могила Игнатия» и «Все то же» (я прилагаю и греческие оригиналы).
Весь январь и начало февраля я был нездоров - воспаление левого глаза. Теперь, однако, я чувствую себя хорошо.
Всегда Ваш,
К. П. Кавафи
Вест Хакхерст, Абингер
Хаммер, Доркинг
28/3/26
Мой дорогой Кавафи,
Простите, что отвечаю на Вашу долгожданную записку лишь несколькими строчками, к тому же машинописными: после перелома запястья я стал чаще печатать. Во-первых, спасибо за стихи; в ближайшее время я подробно напишу о них Валассопуло - он также прислал мне еще несколько стихотворений. Во-вторых, я очень рад, что Вам понравился Флитч. По-моему, он очень интересный человек, хотя это не всегда заметно при первой встрече. Кстати, я не вполне понимаю, почему Вы считаете проявлением заботы с моей стороны то, что я даю моим друзьям рекомендации к Вам. Это как раз проявление заботы по отношению к ним, ибо, прочитав Ваши стихи, они очень хотят встретиться с Вами! Я только что получил известия от Раймонда Мортимера. Он был весьма огорчен, что из-за непродолжительности своего пребывания в Александрии не имел возможности зайти к Вам.
Мне очень жаль, что Ваш глаз доставил Вам столько беспокойства.
Всего наилучшего от Вашего
Э. М. Форстера
[черновик Кавафиса]
начало апреля 1926 года
Мой дорогой Форстер,
я своевременно получил Ваше письмо от 28 марта.
Левый глаз снова беспокоил меня, так что пришлось сделать небольшую операцию. Но теперь все в порядке.
Один из моих друзей показал мне номер парижского Les Nouvelles Litteraires (от 6 марта) со статьей Андре Моруа[131] о современном английском романе. Я был очень рад ее прочесть. Писательские отзывы на «Поездку в Индию» [нрзб]
Я прилагаю два моих стихотворения - «Иудей (50 г.)» и «Могила Эвриона», переведенных Валассопуло и переработанных нами совместно (я прилагаю также греческие оригиналы).
Всегда Ваш
К. П. Кавафи
Вест Хакхерст, Абингер
Хаммер, Доркинг
19-1-27
Мой дорогой Кавафи,
Я даю рекомендательное письмо к Вам (надеюсь, не зря) молодому человеку, которого едва знаю, но который, несомненно, умен и, по мнению наших общих друзей, весьма приятен. Его зовут Кристофер Скайф[132], и он едет по каким-то делам, связанным с Egyptian Gazette. Он учился в Оксфорде и, кажется, был там председателем Студенческого Союза, что очень почетно для студентов первой степени. Затем он был на Вест-Эндской сцене, не знаю, насколько успешно. Он хорошо образован и умен. По-видимому, он вручит Вам рекомендательное письмо достаточно скоро, ибо он, судя по всему, очень обрадовался, получив его, и я надеюсь, что Ваше здоровье позволит Вам его принять.
У меня все в порядке. Я очень занят подготовкой лекций, которые начинаются на этой неделе, - не помню, говорил ли я Вам, что в этом году я читаю в Кембридже Кларковские лекции. Это достаточно волнующая честь. В качестве темы я выбрал «Аспекты романа»[133]. Всего будет 8 или 9 лекций. Они будут в Тринити [колледже], а не в университете, и предполагают также какие-то общественные функции, ибо слушатели должны будут платить за вход.
Добре, которого Вы немного знаете, только что отправился в Каир занять тот самый профессорский пост, который освободил Грейвз. Интересно, увидите ли Вы его? Грейвз несет на себе отпечаток гениальности, однако Добре, несомненно, лучше подходит для этого поста, поскольку он также и ученый. Он изучает драму эпохи Реставрации.
Этим летом я ездил за границу, в Данию и Швецию, где имел большой успех.
Очень надеюсь, что глаза беспокоят Вас меньше. Судя по Вашему почерку, они не вполне в порядке.
Всегда Ваш,
Э. М. Форстер
[черновик Кавафиса]
16.2.27
Мой дорогой Форстер,
Я получил Ваше письмо от 19 января [нрзб] Добре пока не заходил ко мне, хотя Вы и дали ему рекомендательное письмо. Возможно, он еще не был в Александрии. Я попросил у него, и получил, его стихи, которые мне весьма понравились, и я был бы очень рад свести с ним знакомство.
Кристофера Скайфа я еще не видел. Я очень рад, что Вы дали ему рекомендательное письмо ко мне. Я люблю знакомиться с людьми, которых знаете Вы. Фирнесс, как Вам, видимо, известно, сейчас в Каире [нрзб]
[черновик Кавафиса]
13 июня [?] 1929
Мой дорогой Форстер,
Я горячо благодарен Вам за то, что Вы написали обо мне в Semaine Egyptienne. Это еще одно доказательство Вашей дружбы, которую я ценю чрезвычайно высоко. Несмотря на то, что я живу на достаточно большом расстоянии от Англии, до меня доходят вести о Вашем большом и заслуженном литературном успехе, которые чрезвычайно меня радуют. В этом годуя слышал замечательный доклад Бонами Добре о Вашей работе. Возможно, Вы скоро увидите Добре в Лондоне. На прошлой неделе он отплыл в Грецию, но его пребывание там должно быть весьма непродолжительным. Надеюсь, Вы видели Фирнесса. Его греческое четверостишие восхитительно. Переводы двух моих стихотворений появились в прошлом году в «Кри-терионе», доставив мне большое удовольствие. Я бы хотел, чтобы Вы при встрече передали это мистеру Элиоту[134].
Всегда Ваш
8.7.29
Юнион Касл Лайн
Корабль Лландовери Касл
Мой дорогой Кавафи,
С огромным удовольствием получил Ваше милое письмо. Смогу ли я найти Вас в Египте около ю или и сентября? Если представится возможность, я надеюсь остановиться там на пару дней по пути из Южной Африки, и я бы это сделал с еще большей вероятностью, если бы смог увидеть Вас. Не могли бы Вы написать мне пару строк как можно скорее?
Э. М. Ф.
Британская Ассоциация
Пассажир судна «Матиана»
Через «Маккензи Смит и компания» Момбаса
Британская Восточная Африка
8 августа 1929 г.
Мой дорогой Форстер,
Получив вчера Ваше письмо от 8 июля, я почувствовал себя счастливым.
Я не собираюсь отлучаться из Александрии в этом году, так что надеюсь испытать величайшее удовольствие, вновь увидев Вас. С нетерпением жду этого. Пожалуйста, сообщите мне, как только прибудете в Александрию.
Я чрезвычайно обрадован этой новостью.
Всегда Ваш,
К. П. Кавафи
Отель Луна Парк, Каир
14-9-1929
Мой дорогой Кавафи,
Все идет хорошо, и если все будет в порядке, пожалуйста, ждите меня у своего порога в 9 часов во вторник. Я получил Ваше письмо в Момбасе. Большое спасибо за него.
Всегда Ваш,
Э. М. Форстер
Корабль компании
P.&O.S.N. Наркунда
26-9-29
Мой дорогой Кавафи,
Я только что отправил экземпляр S[emaine] E[giptienne] Дженнингсу Брамлису, - я не мог послать его раньше, - а второй уже отдал старому доктору Грину, [нрзб] египтологу. Когда я показал ему статью, он крайне заинтересовался и захотел показать [нрзб] другим археологам в Британском Музее, которые знают новогреческий. Поэтому я отдал ему номер.
Жаль, что я был так недолго. Я столько хотел Вам сказать, в частности, совершенно забыл сообщить, что я написал роман и несколько рассказов, которые не могут быть опубликованы[135] и которые мне бы хотелось Вам показать. Но чтобы увидеть их, Вы должны приехать в Англию, а Вы никогда этого не сделаете!
Я был восхищен пребыванием в Египте и добротой всех моих друзей и решил приехать еще раз. Надеюсь, статья в «Тахидромосе» встречена хорошо. Обычно я отказываюсь давать интервью, но, конечно, мне хотелось принять участие в чем-то, связанном с Сингопуло[136], - он был так добр ко мне в прошлый раз, - не говоря уже о том, что связано с Вами.
Я напишу Вам из Англии. Мне совсем несложно связаться с Т. С. Элиотом, а что касается тех двух новых переводов, которые Вы мне дали, я попытаюсь поместить один из них в «Нэшн». Ваше новое большое стихотворение очень понравилось мне и, в Вашем переводе, произвело на меня впечатление поэтического рассказа (я сказал «в переводе», поскольку знаю, что, если бы я мог прочесть его в оригинале, оно бы произвело на меня впечатление поэтического стихотворения!)
Я начинаю новый лист бумаги, хотя мне особенно нечего сказать, кроме того, что я преклоняюсь перед Вашими стихами более, чем когда бы то ни было, и что я был чрезвычайно рад увидеть Вас, и что здесь очень холодно. Завтра мы будем в Марселе. Я попытаюсь встретиться с моим индийским другом[137], который возвращается из Индии, но он обязательно что-нибудь перепутает.
Уже прозвучал сигнал на обед, так что, хотя я и не собираюсь переодеваться, но должен, по крайней мере, умыться, поэтому пока прощаюсь с Вами.
С горячей любовью и благодарностью от
Э. М. Форстера
Рю Лепсиус, 10,
15 октября 1929.
Дорогой Форстер,
Ваше письмо от 26 сентября, написанное на борту корабля, доставило мне большое удовольствие.
Ваш визит был столь коротким, и я рад, что Вы подумываете о новом посещении Александрии. Нам удалось провести вместе слишком недолгое время: наша дружба требует большего. Но, по крайней мере, за те немногие часы я имел возможность в полной мере выразить Вам мое восхищение этой прекрасной книгой, «Поездка в Индию», и объяснить причины моего восхищения. С 1924 года они стали моими спутниками: миссис Мур, Филдинг, Азиз, Ад ела, Хислоп, Мак-Брайд [нрзб]
Интервью появилось в «Тахидромосе» от 26 сентября, и мадам Сингопуло сказала мне, что она послала Вам два экземпляра. Она также сказала, что там поместили Ваш портрет работы Ротенштейна[138], из «График» от 8 ноября 1924 года, поскольку в «Тахидромосе» ей сообщили, что с другого портрета, из «Иллюстрейтед Лондон Ньюс» от и октября 1924 года, не получится сделать удовлетворительную копию.
Я в восторге от Вашего намерения поместить в «Нэшн» перевод одного из моих стихотворений и очень рад, что Вам не трудно связаться с Элиотом.
Если увидите Добре, пожалуйста, напомните ему обо мне.
Всегда Ваш,
К. П. Кавафи
Вест Хакхерст, Абингер
Хаммер, Доркинг
24-8-30
Мой дорогой Кавафи,
На днях я был в Арле с моим французским переводчиком и другом Шарлем Мороном139, и он рассказал мне о надписи [нрзб], которая, по его словам, всегда напоминает ему Ваши стихи, - а он Ваш горячий поклонник. Так что мы отправились посмотреть на нее, и мне она напомнила то же самое, поэтому я посылаю Вам небольшую монографию, в которой она приводится, хотя мне кажется, что перевод не вполне точен.
Я должен был написать Вам давным-давно, но Вы знаете меня еще дольше, и поэтому можете быть уверены, что никогда не выходите у меня из головы. У меня не так много новостей, касающихся меня самого. Все в порядке; сейчас я занят подготовкой новых лекций для Кембриджа на тему «Творец как критик», [нрзб] и мне бы хотелось придумать что-то новое. Романы и рассказы больше не складываются в моем мозгу, и мне кажется, что в моем возрасте, если этот процесс однажды прекратился, он уже никогда не возобновится.
Вулфы ушли из «Нэшн», так что у меня пока не было возможности предложить туда два Ваших стихотворения. Я написал Элиоту и напомнил ему, что у него лежат некоторые Ваши вещи, но не знаю, сделал ли он что-нибудь. Он занятный человек и на днях, непонятно за что, атаковал меня в прессе. Но я его, скорее, люблю.
После того, как я так себя вел, я не смею рассчитывать на скорый ответ, однако если бы позднее Вы написали мне пару строк о себе и своей работе, я был бы весьма признателен. Мне так понравилось в последний раз в Александрии, что у меня есть смутная идея - не знаю, созреет ли она, - снова приехать приблизительно через год[140]. Когда увидите Валассопуло, передавайте ему мои горячие приветы, и, пожалуйста, примите то же самое и на свой счет.
Всегда Ваш,
Э. М. Форстер
[черновик Кавафиса]
29.8.30
Мой дорогой Форстер,
Я был очень рад получить от Вас письмо - Ваше письмо от 24 августа.
С радостью прочел, что Морону нравятся мои стихи.
Конечно же, хоть я и люблю получать от Вас письма, я хорошо знаю, что их отсутствие ни в коей мере не свидетельствует об ослаблении Вашей дружбы [нрзб]
[почтовая марка - Белфаст]
14-5-31
Мой дорогой Кавафи,
Прилагаемое, возможно, заинтересует Вас, так что я пересылаю его Вам, как и предложил автор. Это молодой южноафриканец[141], в какой-то мере выучивший новогреческий (из любви к нему) [нрзб] Когда я обнаружил, что он не знаком с Башей работой, я дал ему второй экземпляр сборника Ваших ранних стихов. Я думаю, что позволю ему оставить его у себя, - он, действительно, хорошо образован, - и непременно дам ему также сборник Ваших поздних стихов.
Роман Пломера «Тарбот Вольф» и его рассказы «Я говорю об Африке» весьма меня заинтересовали. Он с отвращением покинул свою родину
и уехал в Японию, о которой также что-то писал, но этого мне читать не приходилось. Более того, я не видел и его стихотворений, кроме одного, про Улисса, возвращающегося на Корфу, которое мне понравилось. Это большой и славный человек, со сдержанными и четкими манерами, и это странным образом противоречит тому немногому, что я знаю о его жизни. Я думаю, что, если бы Вы ему написали, это доставило бы ему огромное удовольствие.
Я и сам собирался писать Вам: Вы часто в моих мыслях, но это Вы знаете. Я должен Вам письмо, и это я знаю, [нрзб] Я только что завершил небольшой фрагмент - всего 6000 слов, но мне нравится. Я пришлю Вам экземпляр, когда он будет напечатан.
Я сейчас в Белфасте [нрзб] поэтому у меня нет с собою Вашего письма, и я не могу с ним свериться. Я буду дома приблизительно через неделю и фазу напишу, дабы рекомендовать Вам молодого человека, который ждет этого с нетерпением.
Как всегда, всевозможные
наилучшие пожелания
от Э. М. Форстера
[черновик Кавафиса]
12.1.32
[нрзб] Надеюсь, что у Вас все в порядке, и желаю, чтобы 1932 год был для Вас счастливым
ПРИЛОЖЕНИЕ II
Эдвард Морган Форстер[142]
МОХАММАДУ ЭЛЬ АДЛЮ,
умершему в Мансуре вскоре после 8 мая 1922 года, в возрасте около двадцати трех лет, от туберкулеза; его мать, отец, брат и сын умерли раньше него;
его дочь умерла позже; его вдова, говорят, вновь вышла замуж;
и моей любви к нему
посвящается.
5 августа 1922 года
Дорогой Мохаммад,
эта книга - для тебя и для меня. Я бы хотел научиться лучше различать между тобой и мной, но это всегда было для меня нелегко, а теперь тебя здесь нет, и ты не можешь поправить меня, если я представляю тебя не таким, каков ты на самом деле, а таким, каким мне хочется тебя представить. Я пишу эти строки, думая о тебе и теша себя иллюзией, что ты еще жив и мыслишь. Я притворяюсь, будто ты еще жив, ибо только так могу думать о тебе как о чем-то реальном, хотя и знаю, что от тебя осталось лишь разлагающееся тело на кладбище в Мансуре. Я пишу для собственного утешения и для того, чтобы вернуть прошлое, а еще потому, что я профессиональный литератор и хочу воздать тебе последние почести, хотя многого ты не поймешь, а кое с чем не согласился бы. Эту книгу могут увидеть и другие, либо случайно, либо я сам покажу им, но это ничего не меняет: она лишь для тебя и для меня.
Мы приехали в Александрию одновременно[143], но это было за два года до начала нашей дружбы. Я впервые заметил тебя весной 1916 года, когда мы с Фирнессом стояли на Абу эль Наватир. Ты ехал в трамвае, шедшем в сторону Багоса, с голубой табличкой. Я увидел тебя снизу, с мостовой, и подумал: «красивый». Утро было свежим и солнечным. Позднее по утрам в тот же час я пытался увидеть тебя - иногда успешно, - но все это было еще крайне неотчетливо. Ты был единственным кондуктором, который, протискиваясь между пассажирами, не наступал им на ноги. Однажды мы с Фирнессом наблюдали, как ты весело беседуешь с каким-то солдатом, а когда он выходил на остановке, вы в знак прощания по очереди прикоснулись к одной из пуговиц на его гимнастерке. Нам это показалось очаровательным, и мы улыбнулись. «В этом парне есть какая-то негритянская кровь», - заметил Фирнесс.
Однажды холодной зимней ночью - я жил тогда у Ирене на Саба Паша, - я один возвращался в трамвае; на подножке был ты и два других кондуктора. Ты попросил меня привстать, посколькутвое огромное пальто оказалось под моим сиденьем. Это были первые твои слова, обращенные ко мне, и первые, произнесенные по-английски, но я не могу их вспомнить. Ты был мил и вежлив, я сказал: «да, холодно», - и мы улыбнулись. С тех пор ты полуприветствовал меня, когда твой трамвай подъезжал к остановке, и я отвечал тем же. Мы отличали друг друга от остальных. Не более того.
В марте 1917 года ты сказал: «Вы не должны платить», - потому что тебе понравилось, как я однажды поблагодарил тебя. - «Ты говоришь по-английски». - «Немного. Практика помогает». - «Я бы хотел выучить арабский». - «Зачем?» - «Чтобы читать "Тысячу и одну ночь"». - «О, их автор был знаменитый философ». Таким был наш первый разговор.
Потом Ирене переехала на Кам де Сезар, и зачастую, возвращаясь поздно вечером в эту спокойную и унылую квартиру, я спрашивал себя: «Неужели так будет всегда?» Однако, когда я видел тебя, я понимал, что это не так, и решил ничего не бояться, пока не буду к этому вынужден. Я часто ждал на остановке по три четверти часа, пока не подходил твой вагон, и я видел твою голову, склонившуюся под тяжестью путевой книги, которую ты нес в контору, твой номер, 86, на небольшой овальной бело-синей бляхе, твою униформу цвета хаки и темно-красный тюрбан. Ты говорил мне «второй вагон» или какой он там был, ибо понял, что я жду тебя, а затем стал сообщать мне свое расписание, как только узнавал его.