Денег катастрофически не хватало.
Алла пыталась пробиться к совести Михайлы, дергала его, как «корову за дойки» (выражение матери). Но толку никакого. Михайло молчал с бесстрастным лицом, и Алла могла только оторвать дойки, не добившись ничего. Михайло не зарабатывал, и главное – не хотел ничего менять.
Пришлось сдать дачу. И выходить самой на работу.
Все мужчины, без исключения, казались ей лучшими, чем Михайло. Хуже Михайлы – никого. Он – первый от конца.
Славочку пришлось перегрузить на мамашу, а по вечерам – на Михайлу. Нянька из Михайлы получилась неплохая, и даже хорошая.
Михайло любил Славочку всей силой своей крестьянской души. Играл с ним, складывал кубики. Не выдержав напора нежности, – поднимал вверх и держал на вытянутых руках. Славочка хохотал от восторга. Михайло тоже хохотал. Лица у обоих были светящиеся. Светились навстречу друг другу. Святые минуты.
Алла отдавала себе отчет: мальчику нужен родной отец. И каким бы трутнем Михайло ни оказался, его никто не заменит.
Близкая подруга Гузелька говорила: «Хочешь себе позволить? Позволь. Лучше сделать, а потом пожалеть, чем не сделать и пожалеть об упущенном». Алла не была смелой, или, как сейчас говорят «отвязанной», как коза без поводка. Позволь… А как же семья? Как же обед: первое, второе, третье, компот из сухофруктов… Значит, она будет себе позволять, а семья на воде и хлебе, как в тюрьме. Да ни за что.
Время тянулось медленно, но проскочило быстро.
Не успела оглянуться, а Славочка уже в пятом классе.
Учился плохо. На уроках смотрел в окно. Учителя вызывали Аллу в школу.
Алла догадывалась: в кого такое сокровище. В своего папашу. Но от этого Славочка не становился хуже в ее глазах. Это учителя плохие. Не умеют заинтересовать ребенка. Алла являлась в школу и скандалила. Орала как иерихонская труба. Учителя шарахались от нее в разные стороны. Было проще не связываться. Ставили тройки и переводили в другой класс.
Алла обожала своего Славика и ласкала, как девочку. Целовала в макушку. От его волос пахло сухарями. Сама укладывала спать. Перед сном – обязательная сказка.
Сказки она выдумывала сама. Все они начинались одинаково:
– Славочка спал крепко…
– Но вдруг… – включался мальчик.
– Вдруг к нему в окно влез волк, тощий, голодный и вонючий…
У Славочки в темноте светились глаза, так было страшно и интересно.
– Зачем ты влез? – продолжала Алла. – Тебя сейчас найдут и убьют…
– Это кто сказал?
– Это ты сказал. Волку.
– А он?
– Я кушать хочу, – ответил волк. – Я месяц ничего не ел. У меня уже кишки слиплись.
– Ладно, – сказал Славочка. – Я пойду на кухню и принесу тебе сосисочку.
– Какую сосисочку! – завопил волк. – Мне надо много свежего мяса. Приведи какого-нибудь родственника.
– Бабушку, – предложил Славочка.
– Нет. Она старая. Ее тяжело жевать, а у меня плохие зубы.
– Тогда дедушку.
– Нет. Он злой, у него горькое мясо.
– Маму я не дам, – заявил Славочка.
– Тогда папу. Он жирный. Мне его надолго хватит.
Сказка была с продолжением и хэппи-эндом. Все в конце концов освобождались на волю, отсидев срок в волчьем желудке, где было сыро, тесно и вонюче.
Волк пожирал соседей, одноклассников, учителей. Сказка была бесконечной, как сериал, но начиналась всегда одинаково:
– Славочка спал крепко.
– Но вдруг… – включался Славочка.
Спокойное действие разбивалось этим «но вдруг».
Жизнь катится себе, течет. Но вдруг…
Славочка учился с отвращением. Школу ненавидел. Но вдруг…
Это произошло в восьмом классе.
Игорь на день рождения подарил племяннику гитару. Алла подметила, что гитара довольно дешевая, мог бы купить и подороже. Да и зачем мальчику гитара? Дал бы просто денег.
О! Как она оказалась нужна, гитара. Славочка обзавелся самоучителем. У него открылись суперспособности. Он сам писал музыку. Не Моцарт, конечно, но и не просто прыщавый подросток, который чешет на пузе гитарные струны.
Славочка сочинял авторские песни. Всякому талантливому музыканту нужен талантливый слушатель. Дом набивался, как автобус в часы пик. Деться некуда, жить невозможно. Но Алла терпела. Идет становление личности. А это главное.
И внешне Славочка изменился кардинально. Из него вылез дядя Игорь, родной брат Аллы: белокурый, высокий, с развернутыми плечами. Алеша Попович в ранней юности.
Алла смотрела на сына почти со страхом. Смотрела и не верила: неужели это – ее?
А девчонка из класса Света Макарова (Алле она не нравилась) смотрела на Славочку как на икону. Только что не плакала.
Славочка превратился в лидера – вот что значит власть таланта. Она прочнее и долговечнее, чем любая другая власть.
Иногда он уставал от собственного блеска и тихо играл по вечерам, склонив голову к плечу. Пастушок Лель. Играл только себе, доставая звуки со дна души. А Светка Макарова сидела перед ним на корточках и была бесконечно одинока. Прекрасное рождает грусть.
Алла чистила картошку, когда зазвонил телефон. Она сняла трубку. В трубке молчали. Что-то в ней сказало: Марек.
– Кто там? – крикнула Алла.
– Это я.
Это был он. Алла не удивилась. Он должен был возникнуть. Иначе и быть не могло.
В соседней комнате кипел молодняк, трубили, как лоси. Алла напряженно вылавливала каждое слово, каждую букву. Ее лицо перекосило от напряжения.
– Я собираюсь в Москву, – сообщил Марек.
– У тебя дела?
– Да.
– Какие?
– Ты.
– И все?
– И все.
Алла молчала. Она испугалась.
– У меня билет на третье, – прокричал Марек. – Я прилечу и позвоню.
– Что?
– Прилечу третьего. И позвоню.
– У меня сын…
– А у меня два. И что? Дети – это отдельные люди. У них своя жизнь, а у нас своя.
Алла молчала.
– Я пробовал без тебя жить. У меня не получается…
В комнату вперся Михайло. Говорить стало невозможно.
– Ты слышишь? – крикнул Марек. – У меня не получается без тебя…
Алла положила трубку.
– Кто это? – спросил Михайло.
– Ты не знаешь.
– А что у тебя рожа перекошенная?
– Не рожа, а лицо, – поправила Алла.
Пошла на кухню. Ее ждала картошка. Наткнулась глазами на зеркало, в нем на секунду отразилось ее лицо. Рожа действительно оказалась перекошенной.
До третьего мая оставалась неделя.
Всю эту неделю Алла разговаривала сама с собой.
Марек – это счастье. Счастья хочется. Она и ходила бы по земле иначе. Иначе бы ставила ногу и смотрела вперед иначе. Возле нее лучший из лучших, а она – его выбор. Значит, и она, Алла, чего-то стоит. Иное видение себя. Не МНС (младший научный сотрудник), а королева. Новые друзья плюс к старым. Новый облик. И новый ребенок – сын или дочка. Вся жизнь – с чистого листа.
А как же Славочка? Если Мареку плевать на собственных сыновей, то что говорить о чужом? Он будет его просто игнорировать. Значит, Алла будет погружаться в море любви, а ее сын плакать по ночам в подушку?
Можно оставить Славочку с отцом, а самой отвалить в Варшаву. Но это такое унижение для брошенной семьи. Славочка воспримет ее уход как предательство, и будет прав. Да и что такое Алла без сына? Сирота.
В результате – как ни кинь: если ей с Мареком хорошо, ее семье – плохо. И наоборот. Повторялась ситуация: жертва – палач. Алла должна стать либо жертвой, заложницей семьи. Либо хищницей: напиться чужой кровью и пойти по головам.
Настало третье мая. Вторник. В восемь утра раздался телефонный звонок. Алла медлила. Телефон звонил.
– Подойди! – крикнул Михайло.
Алла медлила.
Телефон замолчал и зазвонил снова. Михайло снял трубку.
– У телефона…
Алла ненавидела эту форму обращения.
– Говорите! – потребовал Михайло. Подождал и вернул трубку на рычаг. – Молчат. Тебя, наверное… Твои любовники.
– Почему меня? Может быть, Славика.
Светка Макарова имела обыкновение трезвонить по утрам, чтобы вместе встретить новый день. Приучала Славика к себе.
Алла оделась и ушла на работу.
Она знала, что если услышит Марека, обязательно встретится. А если встретится – уедет с ним. Не устоит.
Михайло надоел до ноздрей. Никчемушник. Не Ломоносов, отнюдь. Таскает с помоек всякие железки и деревяшки. Весь двор захламил. И все, что он создает: забор или ворота – все имеет какой-то помоечный, непородистый почерк, НЕИНТЕРЕСНО – вот главное слово, определяющее ее жизнь возле Михайлы.
Алла пришла на работу.
Все отвратительно. Историю крутят, как велосипед: куда хочу, туда верчу. То Бухарин – враг, то Бухарин – друг. Бедный Бухарин. Такой молодой, умница, ясное лицо. Юная жена с крошечным ребенком. Можно себе представить чувства Бухарина, который летел в пропасть и увлекал за собой самых любимых и беззащитных и ничего, ничего не мог сделать. Апокалипсис.
Тетка Галина небось орала в первых рядах: «Враг народа», «Стрелять как бешеных собак».
Остался бы Бухарин жив, Алла узнала бы его адрес, поехала к нему домой и извинилась за тетку. Но Бухарина нет, и тетки нет. Есть только Алла, которая пишет фальшивые учебники.
Тетка Галина небось орала в первых рядах: «Враг народа», «Стрелять как бешеных собак».
Остался бы Бухарин жив, Алла узнала бы его адрес, поехала к нему домой и извинилась за тетку. Но Бухарина нет, и тетки нет. Есть только Алла, которая пишет фальшивые учебники.
До перестройки было далеко. Время покаяния еще не пришло. Да и потом не покаялись. Просто признали факт: Бухарин невиновен. И все.
Где-то трезвонил Марек каждые десять минут. Откуда он звонил?
Из номера гостиницы? Из автомата?
Вошел завотделом. Стал придираться, размахивать руками – старый, высокий, костистый и вдобавок – дурак.
Старый – не значит умный. Есть умные молодые и старые дураки. Жизненный опыт ни при чем.
Алла – вся на нерве. Ей много не надо было. Она не пожелала терпеть замечания в свой адрес. Выскочила из-за стола и возопила как иерихонская труба. Несчастный старик оторопел. Он не знал, что все дело в Мареке. Откуда ему знать? Он решил, что все дело в неуважении, неподчинении, нарушении субординации. Алла – паршивая овца, которая может перепортить все стадо. Вон! Вон из коллектива! Сию же секунду! С волчьим билетом. Никуда! Никогда!
Завотделом стал багровый как свекла. И вдруг рухнул прямо на Аллу – она стояла напротив. Сбил ее с ног.
Сбежались сотрудники, увидели странное зрелище. Заведующий дергается в любовной агонии, а сотрудница под ним вопит и стонет.
Приехала «скорая помощь», но опоздала. Завотделом умер как раз на Алле. Увезли уже не заведующего, а его тело.
Алла села за свой рабочий стол и стала плакать. Она оплакивала этого несчастного дурака заведующего, хотя жил он хорошо и умер приятно. На женщине. Как Петрарка. Алла оплакивала свою упущенную любовь и всю дальнейшую жизнь без Марека. Сын женится через пять лет на Светке Макаровой, она его дожмет. Славочка уйдет и забудет сказать «спасибо». А ей, Алле, только и останется ненавидеть Светку и путаться под ногами чужой молодой жизни.
Вечером Алла вернулась с работы домой.
Мать сообщила, что звонил какой-то мужик с акцентом и оставил телефон. Она записала на бумажке.
Мать отправилась искать бумажку, но не нашла. Забыла, куда положила.
Она последнее время все забывала, в том числе – как ее зовут.
Алла кинулась искать вместе с матерью, вывернула помойное ведро прямо среди кухни. Искомая бумажка не находилась. Алла села на пол, стала исследовать каждую картофельную очистку.
– Может ты не записала? – спросила она.
Мать смотрела растерянно. Может, и не записала. Глубокий склероз. Человек стареет. Портится.
Алла сидела среди мусора, рыбьих внутренностей. Вот она, ее жизнь: помойка, разруха, убожество…
Марек позвонил через неделю. Из Варшавы.
– Ты обиделся? – спросила Алла.
– Нет. Просто я понял, что ты трусливая. И всегда была трусливая.
– Это плохо?
– Это твой характер.
Алла не стала оправдываться. Ей было легче принять роль жертвы. А жертва в результате всегда остается в дураках. Начинает ненавидеть и упрекать. Становится злой, и пространство вокруг нее постепенно пустеет. Как говорил маленький Славочка: пустовеет.
Алла заплакала.
– Мне жаль, что я сейчас далеко, – произнес Марек. – Я хочу тебя обнять, защитить от тебя самой…
Это был последний разговор с Мареком.
Алла часто думала: что было бы, если бы… Но, как говорится, у истории не бывает сослагательных наклонений. Все было как было. Точка.
Славочка рос легко. У него не было склонности к вредным привычкам, если не считать гитару. Он буквально сросся с ней. И со Светкой Макаровой.
Алла смирилась с постоянным присутствием Светки. В стране, и даже во всем мире, эпидемия СПИДа. Наркомания. Пусть лучше Светка. Пусть ранний брак. У мальчика будет постоянный сексуальный партнер.
Все шло неплохо. И даже хорошо.
Однажды Алла возвращалась с работы домой, на метро, как обычно. Вагон мерно покачивался. Алла покачивалась вместе с вагоном, незаметно задремала.
…Медленно проплыл гроб, обтянутый красным. В гробу – Славочка. Волосы зачесаны на косой пробор. Он так никогда не носил. Славочка по грудь засыпан цветами: красные и белые розы, лиловые хризантемы. Буквально холм из цветов.
Алла вздрогнула и очнулась. Гроб пропал. Обыкновенный вагон метро. Вокруг люди с задумчивыми лицами, углубленные в себя.
«Давно не отдыхала», – подумала Алла.
Она пришла домой. Нажала на звонок. Звонила долго.
Дверь открыл заспанный Славочка. Стоял перед ней – живой и теплый, расслабленный сном.
Алла обняла его, крепко прижала, как будто проверяла на прочность.
– Я спал, – сказал Славочка.
Алла немножко удивилась: мальчик спит среди дна, как старик. И тут же себя успокоила – растет. Что нужно растущему организму: еда, спорт, любовь. Любви у него сколько угодно: хоть ложкой ешь.
В отдел пришел новый заведующий, на освободившееся место. Очень качественный еврей, и фамилия красивая: Франк. Звучит, как имя. Тетка Галина в гробу бы перевернулась.
Франк был профессор, доктор исторических наук. Знал все про все и даже больше. Не сотворял себе кумиров. Относился к революционным лидерам как к соседям по лестничной клетке.
Франк был разведен, позиционировался как возможный жених, что очень располагало к нему одиноких женщин, и не одиноких тоже. Он был престижный профессор, не старый – сорока четырех лет, почетный член всяких организаций. Правда, немножко мятый. Даже пиджак у него был мятый, будто жеваный. Не говоря о рубашке. Рубашку он застегивал под горло. Кончики воротника задирались. Понятное дело: отсутствие женской руки.
Аллу он приметил сразу. Она была в его вкусе: блондинка с голубыми глазами. Славянский тип. Франк не любил семитскую красоту: черные волосы, черные глаза, завышенные требования. Ему нравились русские женщины, которые ничего не требовали, а, наоборот, норовили все отдать: душу, тело, продукты питания.
Франк настроился прокрутить с Аллой легкий служебный роман, но Алла оказалась какая-то тугая, как ржавый замок. Франк привык, что женщины впивались в него, как энцефалитный клещ, а тут постоянные сложности и невозможности: то день рождения у племянника Оси, то плохое самочувствие у мамаши.
Франк предложил Алле поехать на юг, в Ялту. Поступок для него беспрецедентный. Франк не привык тратить на женщину время и деньги, но иначе не получалось. Его тянуло к этой высокой холодноватой блондинке, а Москва отвлекала. Оттягивала.
Алла согласилась поехать в Ялту, но не вдвоем с Франком, а широкой компанией, включая подругу Гузельку. Компания сколотилась быстро: шесть человек. Весело. Можно вечерами играть в преферанс, купаться нагишом, пить молодое дешевое вино, совершать прогулки. Платит каждый за себя. Никто никому ничего не должен.
А в дальнейшем – как получится. Хочется себе позволить – позволь.
Не хочется – дело твое.
Существуют органы чувств: зрение, слух, обоняние, осязание. В случае с Франком: смотреть особенно не на что. Нюхать его не хотелось. Осязать тем более. Но вот слушать… Когда Франк начинал что-то рассказывать, расцветали сады Семирамиды. Говорить он умел и любил, при этом глубоко знал предмет, о котором говорил. Просвечивал острый ум, юмор, анализ. ИНТЕРЕСНО – вот главное слово возле Франка. Хотелось слушать и слушать, и постепенно он становился красивым, несмотря на залысины, мятость и перхоть, как будто кочевал на мельнице, спал на мешках с мукой.
* * *Михайло был поставлен в известность.
– Я уезжаю в Ялту на две недели, – сообщила Алла.
– Ты вернешься? – спросил Михайло.
– Куда же я денусь? В Турцию уплыву?
– Отберут…
Михайло всю жизнь опасался за свое счастье, но ревновал тихо, не устраивал сцен и дознаний. Не пытался бежать впереди паровоза. Уповал на судьбу, на Божью милость и на тяжелый якорь Славочку.
Бархатный сезон был на исходе. Много купались: перед завтраком и перед обедом, а потом весело усаживались в гостиничном ресторанчике с мокрыми волосами. Ходили почти голые, как в раю. Алле нравилось свое стройное загорелое тело, и другим оно тоже нравилось.
По вечерам отправлялись смотреть закат. Небо становилось воспаленно-розовым с лиловыми штрихами. Солнце неуклонно устремлялось к морю, касалось его и медленно проваливалось. Горизонт сразу менялся. Впечатления каждый раз были величественны и неповторимы. Вспоминались чеховская дама с собачкой и Гуров, которые тоже смотрели на закат, и, может быть, на этом же месте.
Франк любил работать по ночам. Дурная привычка: работать ночью, а потом спать до часу дня. Теряются лучшие утренние часы. Но Алла так устала от безделья Михайлы, от его оскорбительной праздности, что любая деятельность, а тем более умственная, приводила ее в тихий восторг.
Франк сидел, как правило, за маленьким гостиничным столиком, поддерживал рукой голову. Голова тяжелая, килограммов пять весит. Мозгов много.