— Может, правда? — вздохнула Катя. — Может, не обращать на это внимания? Он говорит, что это животный инстинкт. Ничего общего с любовью не имеет.
— Конечно. — Я легко согласилась. Представить себе, чтобы Антон полюбил Снежанну, было невозможно. Как невозможно представить своим мужем Телепузика.
— К тому же у него сейчас совсем нет денег. Как я его брошу?
— Да…
Катя снова тихонько всхлипнула.
— А может, тебе тоже изменить ему? И сказать, что это — животное? Посмотрим, понравится ли ему это?
— Нет… Антон считает, что у женщины все идет от головы. В отличие от мужчин. И поэтому достойная женщина спать с кем попало не будет.
Я восхитилась Антоном. Недаром мы дружим столько лет. Такая сильная аргументация! Буквально все продумано до мелочей.
— А ты его любишь? — спросила я подругу.
— Да, — выдохнула Катя.
Я словно увидела ее улыбку на другом конце провода. Дурацкую улыбку. Такую, словно мышцы лица на секунду перестали работать. Улыбка посвященных.
Я вдруг подумала, что тоже простила бы Рому.
Пусть он удовлетворяет свои тупые животные инстинкты с такими девушками, как Снежанна.
Только пусть он потом приходит домой!
Я так пронзительно остро поняла это: я очень хочу, чтобы Рома пришел домой. И пусть хрустит своими вечными сухариками перед телевизором. И даже ест семечки. Я так хочу, чтобы кто-то хрустел сухариками у меня перед телевизором! Или даже ел семечки.
И чтобы это был не кто-то. А он. Никого другого с сухариками я не вынесу.
И чтобы Артем отрабатывал на нем новые приемы карате.
Чтобы ко мне вернулась моя жизнь.
Эти каникулы слишком затянулись. И я очень соскучилась по Артему. Почему Рома отправил его за границу?
Рома не перезванивал.
Я выехала на освещенную трассу Ленинградского шоссе.
Свернула на 16-м километре. Долго плутала проселочными дорогами, сверяясь с планом, который нарисовала на титульном листе «Голого завтрака» Берроуза. Мадам диктовала мне по телефону, а я рисовала все эти повороты с ее слов.
Как в анекдоте про гинеколога.
Я искала экспериментально-строительный поселок «Эдем». Интересно, с чем они экспериментируют? Надеюсь, не со строительными материалами? Может быть, с ценами?
В поселке под названием «Эдем» скрылся Сайд.
Было уже совсем темно.
Мадам ждала меня около широкого проема в кирпичном неоштукатуренном заборе. Но недостаточно широкого для того, чтобы проехала моя машина. Я вышла.
«Эдем» располагался примерно на пятнадцати гектарах земли. И на Эдем совсем похож не был.
Огромные костры освещали одинаковые двух-трехэтажные коттеджи. Некрашеные и без окон, в красном свете костров они были похожи на страшную коллекцию черепов с пустыми глазницами.
Всюду сновали рабочие, в основном таджики.
Их были сотни.
Женщины готовили на кострах еду.
Дети играли с таким азартом, словно это была не полночь на стройке, а утренник в образцовом детском саду.
Я оставила машину около забора.
— Им к этому проходу проституток привозят, — пояснила Эрудит, — на автобусе.
— Проституток? — удивилась я.
Вспомнились проститутки из фильмов. В ботфортах и коротких шубках. Они ругаются матом и смеются с вульгарным шиком. Но я никак не могла представить их себе в данной интерпретации Эдема.
— Ну, с Ленинградки. Они берут одну на круг, человек на десять. У них же денег нет.
Эрудит уверенно пробиралась мимо людей, домов, костров и кирпичей. Таджики молча косились на нас и не уступали дорогу.
Найти Сайда в этом муравейнике было невозможно.
Я заглядывала в пустые окна домов, словно надеясь увидеть там юношу своего свекра. Или какие-то его следы. Я всматривалась в лица рабочих, и в каждом мне мерещился похититель.
Я была бы не против найти здесь и свою машину.
Я уехала домой, а мои девушки остались в «Эдеме».
***Мне снился страшный сон. Как будто Рома разводит костер, но у него никак не получается.
Он злился и подкидывал в слабенькое пламя все новые и новые дрова. А вокруг сновали таджики.
Я стояла в стороне и смеялась с вульгарным шиком. Над Ромой, над таджиками, над всеми. Это длилось целую ночь.
Я проснулась с головной болью.
Захотелось пересказать сон Роме. Я представила себе, как он смеется надо мной. Или философски замечает, что такой сон может быть, например, к деньгам.
У Ромы отключен телефон. Я отправила еще одно SMS:
«Прошу тебя, перезвони мне. Я не буду кричать, не буду скандалить. Я просто хочу все тебе объяснить»
Свекру дали три дня, чтобы он собрал миллион долларов. Еще ничего. Вероятно, им и в голову не могло прийти, сколько миллионов мог бы собрать мои свекор за три дня. К счастью.
Они сказали, что перезвонят и скажут, куда привезти деньги.
Я не могла заставить себя встать с кровати.
Я вела бесконечный монолог с Ромой. Я мысленно все ему объясняла и рассказывала. Я вспоминала все наши ссоры и заново оправдывалась перед ним. И обвиняла его. Я вытирала слезы, и жалость к себе сменялась обидой. Бессилием. Меня бросил муж, и я уже ничего не могу поделать с этим.
Я звонила Рембо. Телефон отключен. Я была рада этому. Через несколько минут звонила снова. Я боялась, что он ответит. Но все равно звонила.
Я постаралась взять себя в руки. Не плакать.
Я облизала губы. Они были солеными. Хорошо к пиву.
Плакать не буду.
Буду.
Меня бросил муж.
Подлец! У-у-у!…
Интересно, а как плачут глухонемые? Не слыша собственных завываний? Наверное, от тишины в этот момент у них лопаются барабанные перепонки.
Позвонил Стас.
— Что у тебя с голосом? — тревожно спросил он.
Я всхлипнула.
— Не молчи, пожалуйста. Что случилось?
Я с удовольствием разрыдалась.
Зачем мне Рома, если у меня есть Стас? Такой молодой, такой заботливый. Такой красивый.
Я могу родить ему ребенка. Сына. И у него будут такие же, слегка припухшие, губы. Нет, пусть лучше будет девочка. Девочку можно наряжать, и ей не обязательно быть умной. Достаточно хорошо готовить. Я готовлю отвратительно. Зато меня жалко.
— Просто ты так долго не звонил. И я подумала, что ты меня бросил…
— Девочка моя… Что мне делать? Хочешь, я приеду?
Мне давно никто не говорил «девочка моя».
Когда мне было девятнадцать и у меня был мой первый серьезный роман, я объясняла своему семнадцатилетнему возлюбленному: «Я — твоя женщина». Он смаковал слово «женщина», и мы оба казались себе невероятно взрослыми.
— Скажи еще раз «девочка моя»! — попросила я.
— Девочка моя… Самая лучшая!
Может, встретиться со Стасом? Невозможно сидеть дома. А если позвонит Рома, то даже лучше. Пусть поревнует. Все мужчины — собственники.
Он предложил пойти пообедать. На «Веранду». Но я не видела никакого смысла сидеть со Стасом в ресторане. Пить я не собиралась. Мало ли, вдруг какие новости у свекра… Надо быть в нормальном состоянии.
Я сказала Стасу, что приеду к нему. Он обрадовался. Он расценил это как проявление моих чувств. Все мужчины — самоуверенные идиоты.
Рома не звонил.
Стас был очень мил. Он исполнял любое мое желание, заглядывал мне в глаза и говорил приятные слова.
Рома не звонил.
Мы всерьез обсуждали предстоящую семейную жизнь. Стас считал, что через год мы начнем ссориться. Я смеялась. Он наивно надеялся, что ему позволено будет со мной ссориться. Он надеялся, что через год я вспомню, как его зовут.
— Стас, ты меня любишь? — Я преданно заглянула ему в глаза.
Ямки на щечках стали нежно-розового цвета.
— А ты меня?
Я ответила шепотом:
— Мне кажется, да.
И удивилась: как же люди слышат то, что хотят слышать. Не скрытый в моем голосе смех, не равнодушную интонацию, а только одно слово: «да».
Стас обнял меня почти отечески.
— Девочка моя…
Я не стала настаивать на его признании. Пусть немножко почувствует свое превосходство. Пусть побудет мужчиной.
Позвонил Рома.
— У тебя все нормально?
Я уютно сидела на коленях у Стаса.
— В общем, да. Но мне надо с тобой поговорить. Я хочу тебе кое-что рассказать…
— Я через три дня буду в Москве, поговорим.
— Ты позвонишь?
— Да. Как Артем? Звонил?
— Да. Все нормально. Ром…
— Я спешу, Никита. Пока.
То, что я сказала Стасу в следующую минуту, было от чистого сердца.
— Я ведь вправду за тебя замуж выйду.
— Я знаю.
Я опять уехала утром. Пока Стас спал. Я даже хотела пойти на кухню, поесть квашеной капусты. Я люблю заводить традиции. Но всю капусту съели вчера.
Если уж я смирилась с тем, что когда-нибудь непременно умру, то почему бы мне не смириться с тем, что Рома меня бросил? Просто нужно принять это как неизбежное.
Глупо плакать из-за того, что все мы умрем.
А значит, еще глупее — из-за того, что меня бросил муж.
Когда стадо баранов ведут на живодерню, они ведь тоже, наверное, пока в дороге, занимаются своими проблемами; выясняют, кто сильней, делят овец… Бедняги. А разве это имеет какое-то значение?
Глупо плакать из-за того, что все мы умрем.
А значит, еще глупее — из-за того, что меня бросил муж.
Когда стадо баранов ведут на живодерню, они ведь тоже, наверное, пока в дороге, занимаются своими проблемами; выясняют, кто сильней, делят овец… Бедняги. А разве это имеет какое-то значение?
Я стояла у себя в гардеробной. Перед зеркалом. Мы собирались пообедать на «Веранде».
Я взяла черную юбку. Положила обратно.
Надо молодиться. Я сняла с себя все бриллианты.
Неплохо.
Мы решили, что «Веранда» надоела, и поехали в «Red Bar» на Кутузовском.
Анжела рассказывала про свою подругу, которая собирает со всех знакомых деньги, чтобы передать их жертвам Беслана.
— Я не верю, что она их передаст, — говорила Анжела.
— Почему? Нормальная благотворительность, этим сейчас все занимаются. Я бы и сама передала деньги. Там такой ужас, в Беслане. — Катя развела в огромном бокале пиво со спрайтом, попробовала, добавила еще пива.
— Да потому что! — возмущалась Анжела. — Я бы тоже передала! А она — нет. Ни налоги не спишешь, ни в прессу не попадешь! Значит, зачем ей это? Только чтобы себе деньги забрать.
— Вот гадина, — подтвердила я.
— Вот-вот, — обрадовалась Анжела, — гадина! Вон Никита все время игрушки Артема в детский дом отвозила…
— С водителем отправляла, — поправила я. — И одежду тоже…
— Девочки, у меня одежды — полно… — задумалась Катя.
— А ты в комиссионный отнеси. У меня одна знакомая рассказывала, комиссионный называется «Мечта». Покупаешь Doice&Gabbana за $5000, а туда за двести отдаешь. А если пять костюмов, то уже тысячу получишь. — Анжела прикидывала в голове, сколько будет, если отнести в «Мечту» десять костюмов.
— Неплохо, — согласилась я.
— Конечно, две-три тысячи в месяц можно иметь. Плохо, что ли? Пошла в «Soho», себе новое платье купила, — Анжела заказала бутылку вина, — и в некотором роде благотворительность: студентки какие-нибудь мечтают в именных вещах ходить.
В «Red Bar» огромные окна. Из них видны огни Кутузовского проспекта. Как будто на самолете приземляешься. Ночью.
Я люблю смотреть на город сверху. Некоторым нравится различать дороги, дома… Или телевизионную башню. А мне нравится представлять людей, которые строили этот город тысячи лет назад. Я не вижу, во что они одеты, не различаю их лиц… Но их морщины и их улыбки, их мозоли и их мечты витают над городом, концентрируются в воздухе и наполняют своей энергетикой эти постройки, эти дороги и эту телевизионную башню. И меня. И моих подруг.
В дверях появилась Олеся.
И Олесю.
— Кто Олеське сказал, что мы здесь? — прошипела Катя, приветливо улыбаясь нашей приятельнице.
— Я. — Я вздохнула. Не люблю врать по мелочам.
— Девочки, привет! — Олеся была в длинной шубе, хотя снег еще не выпал. — Бедная Катечка!
Катя закатила глаза.
— Мне никогда не нравился Антон, — сообщила Олеся, усаживаясь.
— Ты ему тоже, — ответила Катя не очень вежливо, и я подумала, что напрасно не соврала Олесе.
— И у Никиты проблемы тоже, — продолжала Олеся, и я уже точно знала, что лучше бы я соврала. — Анжел, а у тебя что?
— У меня, Олеська, — любовь. Но ты нам лучше про себя расскажи. — Анжела закурила сигарету.
— Ты же антиникотиновый пластырь наклеила, — удивилась я.
— Ага, — кивнула Анжела, — просто заставляю себя курить. Вообще не хочется. Еле-еле до половины докуриваю…
Она с отвращением потушила Vogue с ментолом.
— У меня тут такой жених был! — сообщила Олеся, заказывая виски со льдом. — Депутат. Богатый, не старый! В меня влюбился с первого взгляда!
— Как фамилия? — поинтересовалась Катя.
Олеся задумалась:
— Попозже сама вспомню, скажу.
— И что? — немного ревниво спросила Анжела.
— Ничего. Я даже телефон не оставила. У него жена беременная, на девятом месяце. Двойня.
— Так она же скоро родит! — не унималась Анжела.
Олеся пожала плечами:
— Да ну, женатый… Вы знаете, девочки, он без сотки тысяч долларов из дома не выходит!
— Ну, — воодушевилась Анжела, — он же без сотки не выходит, а не без жены! Олесь, ты что, с ума сошла?
— Не знаю. — Видно было, что Олеся провела не один час в размышлении на тему депутата. — Ну все равно, как я теперь его искать буду?
— С металлоискателем! — засмеялась Катя, и мы все ее поддержали. Кроме Олеси.
— Девочки, я мужа своего люблю, — обиделась Олеся.
— Тогда да… — согласилась я.
— Кать, позвони Антону, пусть «номер первый» привезет, — попросила Анжела, — а то, я чувствую, здесь долго не высижу. А у меня Денис еще два часа на футболе будет.
— У него нет. Я с ним разговаривала. Он на спорт поехал.
— На какой спорт? — удивилась я. И обрадовалась. Я начала считать дни, проведенные без кокса. Как когда сидишь на кефире. Один день получилось, два дня, три, зашла соседка с тортиком.
— Я ему абонемент в «World Class» купила.
Антон появился в дверях «Red Bar» почти одновременно с этими словами.
— Забыл кроссовки взять, — объяснил он, — пришлось отложить тренировку. Жалко, конечно.
— Зачем тебе тренировки? Ты и так красивый, — сказала Анжела.
— У меня есть цель: дожить до ста лет максимально здоровым.
— Поэтому ты и «первый» не привез? — поинтересовалась я.
— Нет, — Антон аккуратно положил салфетку себе на одно колено, — просто денег не оказалось. Я хотел взять сразу граммов десять.
— А один ты не мог взять? — спросила Катя.
Мы с интересом наблюдали за ней. Как она будет вести себя с Антоном после его любовного приключения с девушкой одного из первых олигархов Москвы?
Катя смотрела на Антона с обожанием. Она любила его так, как любят собаку: принимая его таким, каков он есть, не пыталась его переделать, — а если иногда и дрессировала, то только для того, чтобы перед людьми не было стыдно.
Антон ее вопрос проигнорировал.
— Ну, вы выпиваете? — Антон кивком подозвал официанта. — А кстати, где футбол?
— На футболе, — ответила Анжела.
— Только когда вы все на стадион начнете ходить, пожалуйста, меня не зовите, — попросил Антон немного капризно.
Антон был из тех мужчин, которым всегда улыбаешься. И все прощаешь. Я понимала Катю.
Антон настолько всегда был «здесь» и «сейчас», что невозможно было представить себе существование у него интересов где-то в другом месте.
Он ел салат из зеленых листьев.
— Кать, расскажи, как прошла сегодняшняя клизма? — заботливо поинтересовался Антон, пробуя вино.
— Как по маслу, — улыбнулась Катя.
— По-моему, йога лучше, — рассуждала я, — и без всяких посторонних вмешательств.
— Ну, это как сказать, — возразила Анжела, беспечно намазывая на хлеб масло. Под нашими недоуменными взглядами. — Вон у Ленки из Жуковки чакра открылась. Она рассказывала, страшно — ужас. Как будто световой луч пронзает.
— Ты масло не слишком толсто мажешь? — поинтересовалась Катя.
— Нет. Нормально.
— Она что, тоже асанами интересуется? — спросил Антон.
— А ты чем интересуешься? — возмутилась Катя.
— Просто так спросил, — обиделся Антон.
— Она на Бали ездила. Медитировать, — вспомнила я.
— Поэтому и чакра открылась, — поддержал разговор Антон. — Не то что вы. Вам все равно, что йога, что клизма.
Катя схватила Антона за шею и начала душить.
Он дурачился и строил рожицы.
— Между прочим, она японский изучает и арабский, — прощебетала Олеся.
Катя посмотрела на Олесю с ненавистью.
Олеся сделала вид, что увлечена своими устрицами.
У меня зазвонил телефон. Стас.
— Мой молодой поклонник, — объяснила я друзьям.
— Бери телефон! — У Анжелы загорелись глаза.
— Приглашай его сюда! — предложила Катя.
Антон сморщил нос.
— Девочки, он — лох. С ним неприлично и скучно. С ним только домой. Секс. — Я улыбнулась Антону.
— Секс нам здесь не нужен, — подтвердил Антон, — мы просто выпить немножко собрались.
— Алле. — Я все-таки ответила.
— Я думал, что если ты не возьмешь трубку, то я сойду с ума…
Я улыбнулась Анжеле и вздохнула, закатив глаза.
— Малыш, я перезвоню тебе из дома…
Я никогда не называла Стаса «малыш». Но мне понравилось. В окружении своих друзей, в «Red Bar», с бокалом отличного вина в руке, назвать его по-другому я просто не могла.
Он пытался что-то сказать.
Я была взрослой, искушенной и снисходительной.
— Малыш, я за столом. Мне неудобно говорить, пока.
Я отключила телефон, оборвав его на полуслове.
— Он тебе совсем не нравится? — поинтересовалась Катя.
— Нравится. Очень. У него такие губы… — я загадочно сощурила глаза, — просто надоел пока.
Когда мы выходили, было уже темно. Мы решили заехать в «Галерею». Выпить.
Вереницей из четырех машин мы не успели добраться до Триумфальной арки, как нашу головную машину (Антона) остановила муниципальная милиция. Мы припарковались неподалеку.