В ту минуту, когда они снова вышли на веранду, сверху спустилась Луиза с маленькой сестрой на руках.
– Я завивала ей волосы, – объяснила она, – и не слышала, как вы приехали. Дейзи, поцелуй Кейти. А теперь – Кловер. Ну не прелесть ли она? Разве не красавица? – добавила она, сама с восторгом целуя ребенка.
– Просто прелесть! – воскликнули девочки, и скоро уже все трое сидели на полу веранды, передавая Дейзи друг другу из рук в руки, словно какое-то лакомство. Вероятно, это было привычным для малышки, и она вполне добродушно позволяла целовать себя, качать на колене, подбрасывать и вообще ласкать. Миссис Эгнью сидела поблизости и смеялась, глядя на них. Когда ребенка унесли, чтобы уложить поспать после обеда, Луиза провела девочек в гостиную – другую красивую и странную комнату, полную гравюр, эскизов и всевозможных картин, одни в рамах, другие с веткой осенних листьев или плюща вокруг них в качестве завершающей детали. На столе стояла ваза с красивыми поздними розами, и хотя, вероятно, одна камчатная штора миссис Пейдж стоила больше, чем вся мебель в гостиной Эгнью, все здесь казалось таким радостным, по-домашнему уютным и приятным для взора, что сразу согрело сердце Кейти. Они рассматривали портрет Луизы с Дейзи на коленях, написанный ее отцом, когда вошел мистер Эгнью. Девочкам сразу понравилось его лицо. Оно было красивым и открытым; и ничего не могло быть приятнее, чем видеть, как он поднял свою прелестную больную жену, словно она была ребенком, и понес в столовую, чтобы посадить ее на место во главе стола.
Кейти и Кловер впоследствии сошлись во мнении, что это был самый веселый обед в их жизни, с тех пор как они покинули родной дом. Мистер Эгнью рассказывал о живописи и о художниках и был очарователен. Не менее приятна была и задушевная беседа в комнате Луизы после обеда, и веселая возня с Дейзи, и долгий вечер, проведенный за книгами и фотографиями. День пролетел незаметно. Когда в десять часов они вышли из дома в сопровождении мистера Эгнью, из-за дерева появилась темная фигура и присоединилась к Кловер. Это был Кларенс!
– Я решил просто прогуляться по этой дороге, – объяснил он. – Дома было ужасно скучно весь день без вас.
Кловер была невероятно польщена, но удивление миссис Пейдж на следующее утро не знало границ.
– Право же, – сказала она, – я начинаю наконец питать некоторые надежды в отношении Кларенса. Не припомню, чтобы прежде он хоть раз сопровождал кого-нибудь.
– Слушай, Кловер, – сказал Кларенс вечером накануне того дня, когда девочкам предстояло вернуться в школу. – Слушай, может, напишешь когда-нибудь человеку.
– Ты имеешь в виду себя, когда говоришь «человеку»? – засмеялась Кловер.
– Ты же не думаешь, что я имею в виду Джорджа Хикмена или этого осла Илса? – возразил Кларенс.
– Нет, не думаю. Я не против написать человеку, если этот человек ты, при условии, что человек будет отвечать на мои письма. Ты будешь отвечать?
– Буду, – грубовато ответил он, – только не показывай моих писем другим девочкам и не смейся над моим почерком, а то я перестану писать. Лили говорит, что я пишу как кура лапой. Не так уж много, впрочем, она об этом знает – я ей не пишу! Ну, обещай писать, Кловер!
– Обещаю, – сказала Кловер, довольная тем, что Кларенс сам предложил переписываться.
На следующее утро девочки уехали в Хиллсовер. Дружба с Кларенсом и воспоминание о дне, проведенном в гостях у Луизы, были самым приятным, что девочки увезли с собой после этих осенних каникул.
Глава 10 Пачка писем
«Хиллсовер, 21 октября
Дорогая Элси,
я не писала тебе в прошлую субботу, так как в этот день мы вернулись в школу и с тех пор у меня не было ни одной минуты свободной. Мы надеялись, что, может быть, мисс Джейн освободит нас от воскресного изложения, так как это все же был первый день занятий, и я собиралась написать тебе вместо этого, но она не освободила. Она сказала, что единственный способ удержать девочек от озорства – это чем-нибудь их занять. Роза Ред уверена, что за время каникул с миссионером с мисс Джейн случилось что-то плохое, – она ужасно сердитая. Ах, как это неприятно – вернуться и снова слушать ее выговоры!
Не помню, рассказывала ли я тебе о воскресных изложениях. Мы пишем их после воскресной проповеди и должны привести текст, названия разделов и содержание, сколько сумели запомнить. Иногда пастор Принс начинает так: «Я разделю обсуждаемый вопрос на три части» – и говорит, что это будут за части. Когда он так делает, большинство девочек достает карандаши, записывает, а потом уже не слушает. Но мы с Кейти слушаем, так как Кейти говорит, что нехорошо не слушать проповедь. Мисс Джейн делает вид, что читает все наши изложения от начала до конца, но на самом деле не читает, так как однажды Роза Ред, чтобы проверить ее, написала прямо посреди своего изложения: «В эту минуту я сижу у окна, а по улице идет рыжая корова. Интересно, не родня ли она корове миссис Секомб?», – а мисс Джейн ничего не заметила и все равно поставила ей «отлично». Смешно, правда?
Еще я должна рассказать тебе о нашем обратном путешествии. Мистер Пейдж проехал с нами весь путь до школы и был такой милый. Кларенс ехал с нами в экипаже до станции. Он сделал мне прощальный подарок – очень красивый ластик и золотой карандаш. Я думаю, что ты и Дорри тоже полюбили бы Кларенса, только, может быть, поначалу ты сказала бы, что он довольно грубый и сердитый. Я тоже так думала, но теперь очень его люблю. Тетя Оливия подарила Кейти вязаный воротничок и манжеты, а мне носовой платочек с вышитым на уголке листиком клевера. Какая она добрая, правда? Мне жаль, что я написала в последнем письме, будто мы не радовались каникулам. Конечно, каникулы были не очень веселые, но это не совсем вина тети Оливии. Она хотела, чтобы нам было весело, только не знала, что для этого нужно. Понимаешь, некоторые люди этого не знают. И не говори никому, что я написала, хорошо?
Роза Ред приехала в школу поездом раньше, чем мы. Она была так рада, когда нас увидела, что заплакала. Она говорит, это потому, что она очень тосковала по дому, пока сидела одна в Монастыре, ожидая нас. Роза – такая милая! У нее были замечательные каникулы – три вечеринки и один пикник. И знаешь что? Ее зимняя шляпка из черного бархата с розовой отделкой – и у меня точно такая же! Я сначала хотела голубую, но тетя Оливия сказала, что розовое более модно. И теперь я рада, потому что мне приятно быть как Роза.
В этом семестре мы с Кейти живем в комнате номер 2. Здесь гораздо лучше, чем в нашей прежней комнате, а в коридоре, сразу за дверью, – печка, так что нам будет очень тепло. Есть и солнце, только миссис Нипсон велела прибить на окна толстую хлопчатую ткань, так что остается только небольшой открытый кусочек наверху. Теперь все окна в доме так закрыты. Ты представить не можешь, как все девочки сердиты из-за этого. В первый вечер у нас было стихийное собрание, и все приняли гневную резолюцию, а некоторые девочки сказали, что не останутся в школе – напишут своим папам, чтобы они приехали и забрали их домой. Но, впрочем, ни одна не написала. А вообще это очень грустно, когда не можешь выглянуть в окно. Ах, как я хочу, чтобы скорее пришла весна!
У нас новая столовая. Она гораздо больше, чем прежняя, так что теперь мы едим все вместе, а не по очереди. Это гораздо приятнее, потому что раньше я становилась такой страшно голодной, пока ждала, что даже не знала, что делать. Одно только очень неприятно: каждая девочка должна за обедом что-нибудь сказать по-французски. Высказывания должны быть на тему, которую задает миссис Нипсон. Сегодня это было «Les oiseaux»[26], и Роза Ред сказала: «J’aime beaucoup les oiseaux, et surtout ceux qui sont rôtis»[27], обхохотались. А эта забавная маленькая Белла Аркрайт сказала: «J’aime beaucoup les oiseaux qui[28] поют». Она думала, что «поют» – французское слово! Каждая девочка начинала так: «J’aime beaucoup les oiseaux!»[29] Завтрашняя тема «Jules Cesar»[30]. Ума не приложу, что сказать! В Оллендорфе[31] нет о нем ни слова.
В этом семестре не так много новеньких, как в прошлом. Девочки думают, что это потому, что миссис Нипсон не пользуется такой любовью, какой пользовалась прежде миссис Флоренс. Две или три из новеньких, кажется, милые, но я еще не знаю. Луиза Эгнью самая милая здесь после Розы. Лили Пейдж называет ее вульгарной, потому что папа Луизы рисует картины и они не знакомы с теми людьми, которых знает тетя Оливия, но на самом деле Луиза совсем не такая. Мы ездили к ней в гости, перед тем как уехать из Ашборна, и провели у нее целый день. У нее замечательные папа и мама. А в доме полно всяких необычных и интересных вещей и картин. Мистер Эгнью очень много рассказывал нам о художниках и о том, что они делали. Одна его история была о мальчике, который делал из сливочного масла фигурки львов, а потом стал знаменитым. Я забыла, как его звали. Мы чудесно провели время у Луизы. А видели бы вы маленькую сестренку Луизы – Дейзи! Ей всего два года, но она настоящая маленькая красавица. У нее десять зубов, и она почти никогда не плачет.
Пожалуйста, спроси папу…»
В тот момент, когда Кловер дошла до этого места, в комнату вбежала Кейти, прямо в шляпе и с пачкой писем в руках.
– Смотри! – воскликнула она. – Замечательно, правда? Мисс Марш взяла меня с собой на почту, а там столько писем! Три – тебе, два – мне, одно – Розе. Подожди минутку, я отдам Розе ее письмо, а потом мы прочитаем наши письма вместе.
Через минуту обе уютно сидели рядышком, открывая первое письмо. Оно было от папы.
«Дорогие мои девочки…»
– Видишь, это нам двоим, – сказала Кейти.
«На прошлой неделе пришло ваше письмо от 31-го, и мы были рады узнать, что вы здоровы и готовы к возвращению в школу. К тому времени, когда вы получите это письмо, вы уже снова будете в Хиллсовере и начнется ваш зимний семестр. Постарайтесь извлечь как можно больше пользы из учебы, так как все мы чувствуем, что никогда больше не сможем отпустить вас из дома. Джонни говорит, что, когда вы вернетесь, она намажет ваши платья рыбьим клеем, чтобы вы и пошевелиться не могли. У меня самого почти те же мысли. Сиси вернулась из пансиона и ведет себя как взрослая леди. Элси очень занимают вечерние платья, которые миссис Холл заказала для Сиси, и она каждый день бегает к ним посмотреть, не привезли ли что-нибудь новое. По этой причине я, пожалуй, даже рад, что вас нет здесь сейчас, так как вам было бы нелегко сохранять хладнокровие и продолжать учебу, когда столько всего происходит по соседству. Я послал кузине Оливии чек за те вещи, что она купила для вас. Я очень благодарен ей за то, что она проследила, чтобы у вас было все необходимое. Кейти была совершенно права, что подумала о расходах, но я хочу, чтобы у вас было все, что вам нужно. Я вкладываю в письмо две десятидолларовые бумажки – по одной для каждой из вас – на карманные расходы. Большой привет от всех детей.
Любящий вас
Филип Карр.
Р. S. У кузины Элен был тяжелый приступ, но теперь она поправляется».
– Как я хотела бы, чтобы папа писал письма подлиннее, – вздохнула Кейти. – Он всегда посылает нам деньги, но не прикладывает к ним и половины тех слов, что нам хотелось бы. – Она свернула письмо и нежно его погладила.
– Он всегда так занят, – ответила Кловер. – Помнишь, как он всегда садился за стол и строчил письма, а кто-нибудь всегда непременно звонил в дверь, прежде чем он успеет дописать? Я очень рада, что он прислал денег, так как теперь я могу вернуть тебе шестьдесят два цента, которые задолжала. Теперь моя очередь читать. Это от Элси. Какое длинное! Отложи пока эти записки, Кейти, а то они потеряются. Вот так, теперь начнем вместе.
«Дорогая Кловер,
ты даже не знаешь, как я рада, когда приходит мой черед получить от тебя письмо, адресованное лично мне. Конечно, я читаю, что вы пишете папе и всем остальным дома, но мне кажется, что ты говоришь со мной, только когда ты начнешь с «Дорогая Элси». Мне иногда хочется, чтобы ты вкладывала в свои письма маленькую записочку для меня с пометкой «лично», которую другим читать необязательно. Это было бы так интересно! Пожалуйста, напиши мне такую записочку. Я думаю, вам ужасно не понравилось у тети Оливии. Когда я прочитала, что она назвала ваши дорожные платья «допотопными», то не на шутку рассердилась. Но, наверное, в школу вам тоже не очень хочется возвращаться, хотя иногда там, должно быть, просто замечательно. Джонни назвала свою старую тряпичную куклу – ту, которую раньше звала «блинолицая», – «Ниппи», в честь миссис Нипсон. Я сделала ей муслиновый чепец, а Дорри пририсовал очки вокруг глаз. Теперь она настоящее пугало, и Джонни все время играет в то, что с Ниппи происходят всякие ужасы. Джонни колет ее булавками, изображает, что у куклы болит ухо или что она спотыкается и ушибается, так что мне иногда становится ее жаль, хотя все это только игра. Когда ты написала нам, что у вас на обед один лишь пудинг, я не могла съесть ни крошки. А Джонни положила Ниппи в шкаф с лоскутками и морит ее голодом с тех самых пор, и Фил говорит, что так ей и надо! Ты представить себе не можешь, как мне иногда ужасно одиноко без вас. Если бы не Элен Гиббс, та новенькая девочка, о которой я тебе писала, не знаю, что я стала бы делать. Она самая красивая девочка в школе мисс Мак-Крейн. У нее такие же вьющиеся волосы, как у меня, только в четыре раза длиннее и в миллион раз гуще, а талия у нее, честное слово, ненамного толще, чем столбик кровати. Мы большущие друзья. Она говорит, что любит меня так, как если бы я была ее настоящей сестрой, но у нее никогда не было настоящих сестер. На днях она на меня очень рассердилась, потому что я сказала ей, что не могу любить ее так сильно, как тебя и Кейти, и она всю большую перемену со мной не разговаривала, но теперь мы помирились. Дорри в нее ужасно влюблен, так что я иногда не могу уговорить его войти в комнату, когда она к нам приходит. Он краснеет, когда мы его дразним из-за нее. Но это большой секрет. Мы с Дорри каждый вечер играем в шахматы. Он почти всегда у меня выигрывает, если только папа не подойдет и мне не поможет. Фил тоже научился играть, потому что он всегда хочет делать то же, что и мы. Дорри отдал ему ладью и слона, и коня, и четыре пешки а потом выиграл в шесть ходов. Фил так рассердился, что мы не могли удержаться от смеха. Вчера вечером он спрятал своего короля под курточку, застегнул ее на все пуговицы и сказал: «Вот теперь ты уж никак не поставишь мне мат!»
Сиси вернулась домой. Она теперь взрослая – делает совсем другую прическу и носит длинные платья. Этой зимой она будет выезжать на вечера, и миссис Холл собирается устроить для нее вечер в четверг, на следующей неделе, с настоящими взрослыми гостями. У нее красивые новые платья – из белого муслина, из голубой кисеи, из розового шелка. Розовое шелковое, по-моему, самое красивое. Сиси такая добрая и разрешает мне рассматривать все ее вещи. У нее прелестная брошь, новый веер из слоновой кости и много всего другого. Я очень хотела бы быть взрослой. Это, должно быть, так приятно. Я хочу тебе что-то сказать, только не говори никому, кроме Кейти. Помнишь, Сиси раньше всегда говорила, что не будет кататься с молодыми джентльменами, а собирается сидеть дома и читать Библию бедным людям? Так вот, она говорила неправду, потому что уже три раза ездила в двуколке с Сильвестром Слэком. А когда я сказала, что она не должна этого делать, потому что это нарушение обещания, она только засмеялась и сказала, что я глупенькая маленькая девочка. Странно, правда?
Я хочу рассказать тебе, какую ужасную ошибку я недавно совершила. Мерайя Авери пригласила меня на чай, и папа разрешил мне пойти. Я не очень хотела идти, но не знала, как отказаться, и потому пошла. Ты же знаешь, какие они бедные и как тетя Иззи всегда говорила, что они «обидчивые», так что я подумала, что постараюсь посидеть подольше после чая, чтобы они не подумали, будто мне у них не понравилось. И я сидела и ждала, и ждала, и ждала, и мне так захотелось спать, что пришлось себя щипать, чтобы не уснуть. Наконец я решила, что уже наверняка около девяти часов, и попросила мистера Авери отвезти меня домой. И знаешь, когда мы добрались до нашего дома, было уже четверть одиннадцатого, и папа собирался ехать за мной. Дорри сказал, что, наверное, мне было очень хорошо в гостях, раз я так засиделась. Я три дня никому об этом не говорила; я знала, что они будут смеяться, и они действительно смеялись. Ведь смешно, правда? А у старой миссис Авери был такой же сонный вид, как у меня, и она все время потихоньку зевала в руку. Я сказала папе, что, если бы у меня были свои часы, я не дала бы таких промахов. Он засмеялся и сказал: «Посмотрим!» Как ты думаешь, это значит, что он собирается подарить мне часы?
Мы очень гордимся Дорри. Он получил две награды на экзаменах. Ему дали вторую награду по латыни и первую по математике. Мистер Пулман говорит, что Дорри один из самых вдумчивых мальчиков, каких он видел. Приятно, правда? Наградили его книжками. Одна – «Жизнь Бенджамина Франклина»[32], а другая – «Жизнь генерала Батлера»[33]. Папа говорит, что он не очень высокого мнения о «Жизни генерала Батлера», но Дорри начал читать и говорит, что книжка замечательная. Фил сказал, что, когда ему дадут награду, он хотел бы, чтобы это были конфеты и новый перочинный ножик, но ему придется долго ждать, если только он не станет учиться усерднее, чем сейчас. Он только что пришел и пристает ко мне, чтобы я пошла с ним на чердак и помогла достать его санки. Он думает, что пойдет снег, но нигде никакого признака, и погода стоит довольно теплая. Я спросила его, что тебе передать, а он сказал: «Напиши, чтобы приезжала домой. и все остальное, что хочешь». Я сказала: «Может быть, передать от тебя привет и написать, что ты здоров?», а он сказал: «Да, мисс Элси, я думаю, ты считала бы, что очень хорошо себя чувствуешь, если бы у тебя каждый день так болела голова, как у меня». Но ты не пугайся, потому что он такой же румяный и пухлый, как всегда, хоть почти каждый день говорит, что болен, когда приходит время идти в школу. Когда папа уезжал по делам, мисс Финч поверила Филу и два дня оставляла его дома. И неудивительно: ты представить себе не можешь, какая у него была физиономия. Но выздоровел он так быстро, что теперь она на него не обращает внимания. На днях папа встретил его на дороге около одиннадцати часов; он шел один, бросал камни в птиц и шумел, как только мог. Папе он сказал, что ему было так плохо в школе, что учительница отпустила его домой. Но папа заметил, что у него липкий рот, и открыл его корзинку с завтраком. Оказалось, что маленький плут съел по дороге все, что там было, – солонину, хлеб с маслом, большой кусок сладкого пирога и шесть груш. Папа не мог не рассмеяться, но велел ему повернуть обратно и идти прямо в школу.