— Ринос?!
— Слушаю вас, господин!
— Со своим отделением издали объедете этот холм! За убегающими не гнаться, понятно?
— Да, господин!
Нападавший противник тоже оказался не криворуким. Как оказалось, наши бойцы получили двенадцать попаданий, а некоторые даже по два, но благодаря качественным доспехам и отличным шлемам с личинами, фатальных последствий не случилось. В нашей команде было всего двое раненных: дед Котяй, который получил стрелу в левую руку и сейчас неустанно матерился, проклиная свою медлительность и старость–не–радость, а так же мальчишка Жок. Этот любопытный охламон был на волосок от гибели, ему стрела на макушке вырвала клок волос. Под «охи» Ханны и её дочерей, обоими немедленно занялась Илана.
Вскоре вернулся Ринос и доложил, что на месте вражеской засады никого больше нет, видели лишь уходящие на север две накатанные лыжни. Среди поражённых болтами и лежавших на снегу узкоглазых и плосколицых дикарей, семеро были ранены и вполне могли выжить. Под недоумёнными взглядами наших воинов я лично сам вытащил из их натурально грязных и действительно вонючих тел болты и оказал первую помощь, при этом обезболивающий препарат не колол, но антисептику ран провел и чистой льняной тканью перевязал.
— Мальчики и деды к нашим разным чудачествам привыкли, а Кара и Гита в шоке, — тихо шептала мне Илана, — Сначала они удивлялись нашему оружию, а сейчас они удивляются тебе.
В течение одного часа все дела были сделаны, трофеи из шести неплохих копий, четырнадцати ерундовых луков, четырёх сабель, восьми костяных, двух бронзовых и четырёх железных ножей, а так же четырнадцати подбитых мехом лыж были собраны. Между прочим, четверо нападавших дикарей были одеты в довольно приличные доспехи. Попарно раненных и погибших погрузили на заводных лошадей, после чего караван двинулся дальше. Теперь меня нисколько не удивляло, что в этом мире к понятию смерти относились обыкновенно, а на трупы и кровь чужих людей даже сельские девчонки не обращали совершенно никакого внимания.
— Домишки у них такие длинные, глинобитные, «хунза» называется, — рассказывал Лагос, кобылка которого вышагивала рядом, нервируя наших с Иланой жеребцов, — Когда мы к ним приезжали, так во всём посёлке был праздник. Здесь прибытие торговца, это великое дело!
— Ага, — ухмыльнулся я, — привезём девять трупов, и будет у них праздник.
— А нечего было нападать, мы в своём праве! — возмутился он, — Ты, Рэд, будь с ними построже! Они за нападение тебе ещё выкуп обязаны заплатить! Только в этом случае для охраны каравана будет не торговая, а трофейная доля.
— Не переживай, ни тебя, ни других воинов не обижу, — заверил его, — Лишь бы с местными разногласия утрясти.
— И утрясать нечего! Припугни их, что за нападение на правах сильного десятерых старших мужчин повесишь и всё, будут слушать тебя, как миленькие. И женщин тоже они нам сегодня должны дать бесплатно, — при этих словах он почему‑то оглянулся. Весь авангард слушал наш диалог, но в разговор никто не встревал.
— А завтра что, платно? А как же жрицы Силары?
— Дикари не знают наших богов, они празднуют каких‑то своих лесных духов.
Расположенный на высоком берегу посёлок увидели издали. Везде всё было тихо, безлюдно, лишь где‑то далеко в тайге истошно лаяли два пса. Лагос решительно завернул голову каравана в сторону накатанного упряжками пологого подъёма.
Посёлок на снимке из космоса выглядел мелким, но по местным меркам считался довольно большим. Он состоял из беспорядочно разбросанных невысоких и длинных присыпанных снегом домишек, с торчащими глиняными дымарями, из которых курился дымок. Даже на первый взгляд здесь их было больше сотни, а с учётом того, что в каждом доме проживает не менее десятка людей, то у меня начали возникать вопросы.
— Лагос, ты уверен, что они на нас сейчас все скопом не кинутся?
— Что ты?! Во–первых, основная масса охотников живёт на зимниках, а все остальные, видишь, попрятались! Это когда начнётся торг, так они все сбегутся вино пить и праздновать. Во–вторых, они не воины и даже не кочевники, а простые охотники, они ничем не лучше наших мужиков–землепашцев. Напасть из засады ещё могут, а умирать в открытом бою совсем не умеют.
Приказав своему старшему сыну Диносу развязать и скинуть с заводной лошади одного из раненных аборигенов прямо на снег, он указал рукой ему на посёлок:
— Иди! Скажи главе рода, пусть готовит выкуп! Много! А за то, что натравил собак, то ещё больше! Иначе всех будем вешать! Твоя моя понимай?!
Говорил Лагос не просто громко, а очень громко, почти кричал, наверное, думал, что чем громче изъясняется, тем абориген его лучше поймёт. Между тем, тот головой кивал усердно и часто–часто.
— Вот, а ты говоришь, скопом кинутся, — сказал он гораздо тише, после чего кивнул Диносу.
В данном случае его старший сын исполнил обязанность левой отцовой ноги и аборигену поддал пинка под зад. Тот вскочил и несильно хромая устремился вглубь посёлка. Мы же бдительности не теряли, укрылись за арбами, и оружие держали наготове.
Посланец вернулся через двадцать минут, и не один, а в сопровождении двух человек. Один из них, краснощёкий и толстый, был одет в оленью доху с соболиным капюшоном, а второй, похожий на чучело огородное, надел на лицо белую маску, а на себе таскал куски каких‑то шкур, с ожерельями из разных железяк и костей.
— О! Их старейшина вместе с шаманом, — просветил Лагос.
— Внимание! — воскликнул, наблюдая за процессией и проведя рукой по кобуре игольника, — Илана и Лагос идут со мной на переговоры, остальным находится в укрытии, арбалеты держать готовыми к бою.
Гиту с Карой мы с собой не звали, но они, как само собой разумеющееся, вышли следом и стали сразу же за нами, посматривая по сторонам. Тем временем, не доходя к нам метров четырёх, «чучело» резко остановился, дёрнул за рукав краснощёкого главного и вполголоса о чём‑то забормотал. Мы с Иланой переглянулись, как это ни странно, но тарабарщину поняли прекрасно, их язык был похож на хиндский.
— Го, — сказал «чучело», — типеря моя знай, циго цитыре десятка охотника и цитыре десятка собацка, не смогли победить такой маленький куцка.
— Циго?
— Тот молодой баба есть оцинь больсой, оцинь сильный саман. Это он бросал много малинький зелезный стрелка.
— Ух, суцка какой, моих пять собацка убил. И цё теперь?
— Ницё, будем торговать. Посли, будес говорить.
Краснощёкий как‑то боком подшагнул к Лагосу, словно подкрался, раз пять мелко–мелко поклонился и спросил:
— Ты купеса?
— Нет, — ответил Лагос и указал на меня, — Вот господин Рэд Дангор, он наш хозяин.
— Моя Го, старейсина род. Не гневись, купеса, моя не виноватая, — краснощёкий обратился ко мне с поклоном, коверкая парсийский язык, затем кивнул на один из привязанных к крупу лошади трупов, — Она виноватая.
— А он разве не из твоего рода? — спросил у него.
— Моя, только она самая непослусная в род, и другой глупый охотник подбила.
— Вот видишь, я с открытой душой шёл к вам торговать, вёз ткани, вино, муку, доспехи, железные ножи, копья и мечи…
— Оёй, доспехи, и меци?! — удивлённо переспросил Го.
— Да, и ещё серебряные монеты на ожерелья для ваших женщин, а твои родичи на нас так коварно напали и нанесли большой ущерб, — стал выговаривать ему, — Ранили двух моих воинов, пробили стрелой пятиамфорную бочку вина, и оно всё вытекло, напустили стаю злых собак и испугали волов и лошадей. Так что, старейшина, если не хочешь, чтобы я сердился, и мы в будущем дружили, то плати контрибуцию.
— Цё плати?
— Выкуп, говорю, плати за спокойную жизнь!
— Хоросо–хоросо, купеса Рэд! Моя даёт выкупа цитыре десятка пуцок белка!
— У какой ты хитрый, уважаемый Го, хочешь меня обмануть, так дело не пойдет, — сказал ему, помня наставления Лагоса. Дело в том, что назвать местного дельца хитрым обманщиком, это значит сильно ему польстить.
— Цё твоя, купеса Рэд, моя не обманывать, моя правильно говорить, — самодовольно ответил старейшина.
Вопросы местной ценовой политики мною были изучены ещё до похода, поэтому я прекрасно знал, о чём говорил. Своеобразными деньгами, эквивалентом стоимости других товаров здесь служили меха. Минимальным средством платежа, что‑то типа нашей меди, были обычные беличьи шкурки. Их пучок (связка из десяти шкурок) был равноценен одному соболю, два соболя — одной чёрной лисе, три соболя — одной белой лисе, четыре соболя — одному бурому бобру, а три бурых бобра — одной голубой выдре. Что же касается моего товара то, например, меру (половину тана — около четырёхсот тридцати грамм) вина или муки продавали за одну белку, то есть, в десять раз дороже, чем в империи. Подобным был порядок ценообразования и на прочие привозные товары.
— Значит так, уважаемый Го, на четыре пучка белки я согласен, они пойдут в оплату за возврат девяти твоих убитых сородичей, а семь десятков пучков заплатишь за живых.
— Твоя цё, купеса, теперь моя обман будет?!
— Не перебивай! Мы все четыре десятка твоих охотников могли убить, как тех собак, которых вы на нас натравили, но пожалели! Иначе прикажу сейчас живых развесить на деревьях, а мёртвых вывезти в тайгу и отдать диким зверям.
— Низя зверям, — встрял лохматый шаман, — неуспокоенная дуса вернётся в хунзу и будет муцить сородицей.
— Вот и я говорю о том же, а старейшина меня слушать не хочет. Иначе сейчас скажу своей шаманке, и она быстро закидает посёлок стрелками. Они даже железные доспехи пробивают, а не то, что какую‑то глиняную хунзу.
— Не говори ницё свой баба–саман, моя твоя слусает, — испугано ответил тот.
— И ещё компенсируешь затраты на лечение двух моих раненных, отдашь по десятку пучков белки за каждого. Ну, а за нападение нужно заплатить отдельно.
— И много, — добавил Лагос.
Понятие «много» здесь было не совсем абстрактным, а имело вполне определённую величину.
— Да! — подтвердил я, — Иначе моя шаманка никого не пожалеет.
Выражения лица «чучела» за маской видно не было, но краснощёкий посматривал на улыбающуюся Илану с видимой опаской. Что ж, было бы комично, если бы не было столь трагично. В результате недолгого торга, мы согласились получить шкуру огромного тигра, на которого, как позже выяснилось, в прошлом году охотники удачно скинули большой камень, затем добили.
— Сколько это может стоить? — спросил у Лагоса, но тот пожал плечами.
— Достойная плата и, главное, редкая, — услышал сзади тихий голос Гиты, которая, как всегда, стояла за спиной Иланы, — Три года назад тигриную шкуру купили во дворец Жеронского экзарха, за сто двадцать зеолов.
— Ух ты! — пробормотал Лагос, — стоит, как большая усадьба вместе с рабами.
После решения вопросов выплаты контрибуции и скрепления мирного договора на вечные времена кувшином тростникового вина (шаман и старейшина выпить были не дураки), посёлок резко ожил. Аборигены помогли убраться своим раненным, унесли убитых, а затем все скопом отправились в тайгу, видать на погребение, и появились только к вечеру. К обоюдному согласию никто из нас друг друга в этот день не беспокоил.
Мы расположились на поляне в километре от крайних хибар, составили из арб небольшую крепость, натянули тенты от ветра, только теперь мы с Иланой установили себе палатку. Стали здесь обустраивать свой лагерь в первую очередь потому, что ближе к посёлку вся территория была вытоптана, а здесь под снегом была настоящая подушка сена.
Планировали задержаться дней на пять, поторговать, затем выполнить следующий четырёхдневный переход к очередной группе посёлков. Лагос говорил, что его бывший хозяин в этих двух местах за две с половиной докады фактически продавал всё, но у нас товара было почти в два раза больше, поэтому предстояло осваивать более широкую среду обитания таёжных дикарей.
Ночью периметр наших «пугал» не пересекла ни одна поселковая собака, даже дети, которые объявились с самого утра, вдруг развернулись и прыснули обратно, после чего догадался деактивировать и снять две стойки, расположенные по направлению к посёлку. А потом повалил местный народ и начался торг, при этом наша Ханна проявила себя с неожиданной стороны.
— Смотрите, господин, — она вдруг подошла ко мне, когда я пересчитывал связки соболей, — эти шкурки хорошие, а эта — плохая. У неё мездра сморщена и мех не такой густой.
С тех пор я с облегчением вздохнул и назначил её продавцом и главным приёмщиком, а помогали ей дочери и, как это ни странно, Лагос. Да, в последнее время мой одноногий воин сильно изменился, правда, его желание повеселиться и покувыркаться никуда не исчезло, а совсем наоборот. Только теперь в его спальном мешке по ночам попискивала не местная аборигенка, отмытая в походной баньке, а размеренно постанывала моя главная продавщица. Кстати, шустрик Динос прибрал к своим рукам её обеих дочерей.
Мы с Иланой лишний раз убедились, что в этом мире в сексуальных отношениях понятия интимности ещё не существовало. Многое было не только слышно, но и явно видно, и такое положение дел никого из присутствующих совершенно не смущало.
Что ж, ничего не поделаешь, дикие времена, дикие нравы.
Глава 6
Наше путешествие по тайге продлилось сорок шесть дней. В первом посёлке первые три дня торговля шла средненько, зато в последующие три, с зимников примчались охотники с пушниной, и началось веселье. В хунзах аборигенов запахло свежими лепёшками и завоняло винным перегаром, дни пролетали в пьянках и гулянках.
Все воины формально считались в походе, поэтому потребление горячительных напитков было под строгим запретом, зато все парни, свободные от нарядов, накувыркались с местными девками от души. На территории лагеря этого им никто не запрещал, и начинали они в помывочной, а продолжали в спальных мешках. Оказывается, род был заинтересован во вливании свежей крови, вот и направляли к нам тех, кто в это время мог забеременеть. Однако, вскоре аборигенам на обмен стало нечего нести, закончились меха, поэтому они опять рванули на охоту, а мы засобирались дальше.
Перед самым убытием, лагерь посетил старейшина Го с сыновьями, и выпросил в долг три бочонка вина, бочонок муки, три комплекта доспехов с железными нагрудными пластинами, пять сабель, десять копий и два десятка ножей. Лагос вспомнил, что такая практика здесь существует, и торговец Саридон в своё время тоже ссужал в долг местных глав родов разными товарами, вот и подумал: А почему бы и нет? Поняв из разговоров сыновей Го, что они собираются отправиться поторговать на упряжках в какие‑то дальние поселения, а так же выслушав заверения старейшины, что расчёт меня будет ожидать уже через десять дней, решил согласиться.
О дальнейшем маршруте мы тайны не делали, наоборот, о том, куда двигаемся, говорили всем и каждому. Таким образом, молва о торговом караване, охраняемом кучкой воинов, но сопровождаемом «сапсем молодой, но великий баба–саман, его умеет кидать доздь из зелезный стрелка», надолго нас опередила. Видимо, поэтому на нас никто ни разу не напал и, мало того, все встречные одинокие путешественники обходили десятой дорогой. А когда прибыли во второй посёлок, то здешний старейшина, растеряв свою важность, сказал буквально следующее:
— Йой, купеса, твоя узе давно здём, сицас будем делать праздник! А где твой баба–саман, покази, а?
За его спиной толпилась куча дикарей, в том числе и лохматое чучело в маске.
— А их шаман что, старейшине подсказать не может или твою силу не чувствует? — спросил подошедшую Илану, которая видела энергетическую составляющую человека, обладающего пси–способностями.
— Ничего он не может показать, — ответила она, — он больше шарлатан, чем шаман, его аура блеклая и скудная на цвета, а значит, силы не хватит и на минуту ментального воздействия.
В здешних местах мы задержались ненадолго, но загрузились ничуть не меньше, чем в первом посёлке. Дело в том, что местные охотники, зная о маршруте каравана, уже давно подготовились к торгу, и для того, чтобы выгрести все их меха, нам понадобилось лишь три дня. А дальше повторилась история с долговыми обязательствами.
Видно, не просто так предприниматели, например, тот же торговец Саридон доставлял к своим покупателям всего четыре арбы с товаром (без учёта пятой, загруженной продуктами питания и личными вещами команды). Если бы было больше, то и времени на реализацию затратил бы больше, в результате нависала угроза задержаться до весны и попасть в руки какой‑нибудь банде кочевников.
Сидеть на месте и потихоньку торговать, никакого резона не было, нас ожидали в будущем другие, не менее интересные дела и к их исполнению нужно было поспеть вовремя. У нас оставалось ещё четыре нераспроданных арбы, поэтому прибытию делегации должников я искренне обрадовался, и пол–арбы товаров раздал без сожаления. После этого мы отправились к более отдалённым поселениям, к которым, говорят, ранее торговцы не ходили.
Дальнейший переход занял ещё семь дней. Однажды ночевали у небольшого посёлка, при этом несколько часов неплохо поторговали но, наконец, прибыли в крайнюю точку нашего нынешнего пути, где задержались надолго. И задержались не потому, что слабо шёл торг, как раз совсем наоборот, неизбалованные имперскими товарами, но вполне платёжеспособные аборигены размели всё буквально за четыре дня. Дело было не в этом.
На второй день к нашему лагерю на собачьей упряжке подкатила какая‑то богато одетая женщина. Среди покупателей пронёсся шёпот: «Великий саман Эо присол», после чего резко отступили в сторону, пропуская её вперёд, и стали часто–часто кланяться. На мой взгляд, она совсем не походила на шаманку, внешне чистоплотная и аккуратная старушка, с блеклыми, но сохранившими зелень радужками глаз и чертами лица далеко не восточными. Остановившись в шаге от лежащих на снегу покрывал с разложенным товаром, она по нему скользнула взглядом, зацепившись на миг за остаток рулона шёлковой ткани, доставшийся нам в числе трофеев, и подняла глаза на Илану, которая, в свою очередь, с недоумением уставилась на неё.