Рагнур вел их широкими петлями, заметая, путая следы, выводя к забытым всеми каменным руинам, что подобно обглоданным костям торчали из песчаных волн и где в глубоких подвалах удавалось отыскать колодцы.
— Чьи это города? Кто здесь жил? — допытывался Фолко.
— Земля — исконно харадская. Раньше тут, рассказывают, и лесов было вдоволь, и степей, и реки даже текли — короткие, мелкие, но все-таки реки.
А потом… Словно проклял кто эту землю — то ли мордорский былой хозяин, то ли те, что на Закате, за Морем… Короче, поля родить перестали, народ их бросал да новые расчищал. А расчищали известно как — топором да огнем.
А когда лес отсюда ушел, за ним следом песок двинулся… Оглянуться не успели — а вокруг пустыня. Ну и ушли. На юге-то, вокруг Хриссаады, земля богатая… Вот с тех времен башни эти и остались…
В старых руинах остались только змеи, да еще мелкие птицы гнездились по верху обрушенных стен. Сквозь рваные раны окон нанесло песка, но под его слоем еще чувствовалась старая, мощная кладка. Пол вымощен громадными гладкими плитами; из любопытства гномы — пока оставались силы — разметали песок. Открылись старые, мощные перекрытия, время так и не смогло сокрушить их. Плиты испещрены непонятными письменами, не Кирит и не Тенгвар.
— Что это? — не удержался Фолко.
— Кто знает? — пожал плечами кхандец. — Письмена мне не знакомы. Да и какое нам до них дело? Хорошо бы колодец не пересох, вот о чем беспокоиться надо!
Фолко долго вглядывался в незнакомые очертания знаков. В них нет легкой строгости рун Феанора, прихотливости гномьих символов; стремительные, округлые, сливающиеся, с многочисленными точками и завитками, они казались застывшим ручейком, окруженным облаком легких брызг…
И вот все позади. А впереди — харадская столица. В отличие от Минас-Тирита и Аннуминаса здесь правители никогда не забывали своевременно подновить укрепления или же возвести новые. Казалось, сероватое рыхлое тело города накрепко перепоясано многочисленными тугими ремнями — коричневые стены пересекали городские кварталы, а в самом сердце, на холме, что господствовал над мутным Сохатом, высился дворец правителя — цитадель, крепость в крепости.
Хриссаада была не так уж стара, ей едва ли минуло более шести сотен лет. По сравнению с Исенгардом, Эдорасом — не говоря уж о Минас-Тирите или Аннуминасе — всего ничего.
По дороге Рагнур много рассказывал о Хараде. Черная воля Саурона подчинила здешних обитателей давным-давно, однако долгое время южные племена жили раздробленно, часто воюя друг с другом, несмотря на запреты мордорского Властелина. Но потом нашелся один из вождей — более сильный или просто более удачливый, — который и объединил всю страну. Тогда, шесть веков назад, он и основал Хриссааду — в трех днях пути от знаменитой Черной Скалы, которой испокон веку поклонялись харадские жители.
— А дерево Нур-Нур? — припомнил хоббит.
— А-а! — Кхандец махнул рукой. — Харадримы все одинаковы. Чего тебе еще? Дурь на этом дереве растет, самая настоящая!
— Дурь — на дереве? — удивился Фолко.
— Это мы в Кханде ее так называем. У Нур-Нур и кора, и орехи, и листья — все с какой-то дрянью. Харадримы эти листья жуют, из орехов отвар какой-то делают, а из коры даже ухитряются что-то добыть — мол, в бою храбрее воинов делает. Да только ерунда все это, по-моему. Наши жизнью рисковали, листьев этих добыли — только провалялись потом три дня, будто крепким вином упившись.
— А… дерево… оно большое? — полюбопытствовал Малыш.
— Здоровенное, — кивнул эльдринг. — Я таких больших, пожалуй, нигде и не видывал. За облака уходит! Вокруг ствола не сразу и обойдешь…
— Гм! — недоверчиво хмыкнул Торин.
— Ты чего? — Рагнур нахмурился — гордый кхандец не любил, когда в его словах сомневались. — Не веришь мне, что ли?
— Да не обижайся ты. — Торин хлопнул его по плечу. — Не бывает в Средиземье таких деревьев! Понимаешь? Ветер такое легко повалит, какие бы крепкие корни ни отрастило. Уж в этом ты мне, тангару, поверь. Нам строить немало приходится, так уж умеем рассчитывать, что и где выдержит, а что рухнет.
— Я сам это дерево видел, своими глазами! — Рагнур с гневом ударил себя кулаком в грудь.
— Тихо-тихо, друг, успокойся. Я ж не к тому, что в тебе сомневаюсь.
Магия какая-то в этом дереве должна быть, понимаешь? Так просто эдакие громадины не вымахивают.
— Ну, про магию — это не со мной толковать нужно, — Рагнур махнул рукой, — я во все эти чудеса не верю. Потому как не видел еще ни одного чародея, чтобы бурю, например, мог остановить.
— А мы вот видели, — встрял Малыш. — И бурю остановить, а если надо, то и наслать!
— Это ты о ком? — изумился кхандец.
— Да об Олмере, о ком же еще! — Малыш махнул рукой.
— Ну, Олмер! Олмер Великий — другое дело! Хотя зачем он с эльфами сцепился — утопи меня Отец Морской, до сих пор не пойму. Чем они ему мешали?
— Однако и тан Фарнак их, помнится, не слишком жаловал? — напомнил Торин.
— Жаловал не жаловал — мы на них не нападали. Они на нас тоже. Недаром ведь тан-то наш со Скиллудром к эльфийской гавани не пошел!.. Вот и Олмер… Завоевал бы Гондор с Арнором, потом — Беорнингов… а эльфы сами бы ушли — они ж, бают, и так уплывали? И чего он на них полез? — закончил Рагнур с явным сожалением.
— С кем бы вы тогда воевали, кабы все берега евонными стали-то? — заметил Малыш.
— На службу к нему пошли бы. Он земли тоже обещал, да вот выполнить не успел, эх, жаль… Воевать-то тоже, знаешь, надоедает. Но, — белозубо усмехнулся эльдринг, — пока еще не надоело!
Все осталось позади. Дорога, длинные броски от одного потайного колодца к другому, сторожевые разъезды харадских воинов… Малыш из кожи вон лез от возмущения, когда они, четверо отлично вооруженных и бывалых воинов, лежали в кустах, носами в землю, а мимо и проезжала-то всего лишь жалкая пара дозорных всадников-новобранцев.
— Порубить их — и вся недолга! — выходил из себя Маленький Гном.
— Ты что, Строри, зачем?! — втолковывал другу Фолко. — Что они тебе сделали, мальчишки эти? Мы ж пока с ними не воюем.
— Не говоря уж о том, что дозорных-то мы, конечно, зарубим, да только найдут их быстрее, чем хотелось бы, — продолжил Рагнур. — Тогда не миновать облавы. Погоди, гном, вот доберемся до Хриссаады, придется мечом поработать…
И вот Хриссаада перед ними.
Чужой, дальний предел. Все здесь другое — и небо, и деревья, и трава, и звери… Мир этот незнаком хоббиту, здесь ему вновь придется учиться, а урок должен проверить самый суровый из всех учителей — бой.
Темнело. Рагнур перевернулся на спину и заложил руки за голову. Кхандец недавно вернулся — ходил на разведку в город. Новости по южным базарам разносятся быстро: караван, что вез невольниц для правителя, попирающего золотые моря пустынь, днем раньше достиг столицы. Известие занимало многих торговцев живым товаром, и не без оснований — рабыни, отвергнутые престолодержцем, пойдут с молотка, а северные красавицы издавна ценились в Хараде…
— Все новоприбывшие уже во дворце. Эовин жива, ее видели служанки и, конечно, не преминули растрепать по всему базару. Единственная золотоволосая пленница — спутать ее не с кем.
— Так что же мы тут сидим? — вознегодовал Малыш.
— Не волнуйся, тангар. Чуток потемнее станет — пойдем. Луны сегодня нет, хорошо.
— А что, по свету войти совсем нельзя? — полюбопытствовал хоббит.
— Нельзя. Гномов тут отродясь не видывали, стража тотчас прицепится: кто такие, да откуда, да предъявите подорожную, да почему отметок постов на Тракте нет… В город лучше проскользнуть незаметно. Там у меня есть где укрыться.
— Потом постучимся в дворцовые ворота и скажем: извиняйте, нам тут одну девчонку забрать нужно? — съехидничал Малыш.
— Примерно так, — ответил Рагнур. — Доверься мне, я хорошо знаю харадримов, и у меня с ними давние счеты. В свое время они прижали нас к Мордорским Горам и едва не искрошили всех до единого. Вожди спасли племя лишь тем, что пали в ноги хозяину Черного Замка и он харадримов приструнил…
— А план дворца? Где искать Эовин? Это ты знаешь? — засомневался Фолко.
— Плана я, конечно, не знаю, — Рагнур блеснул беспечной белозубой улыбкой, — но и не нужно. Будем действовать так…
ИЮЛЬ, 31, ОКОЛО ЧАСА ПОПОЛУНОЧИ, ХРИССААДА, ДВОРЕЦ ПРАВИТЕЛЯ
Эовин готовилась умереть. Юная дочь Рохана сызмальства воспитывалась на героических балладах, в которых девы-воительницы, попадая в плен, всегда уходили в смерть от осквернения, стараясь при этом захватить с собой побольше врагов. И Эовин надеялась не отстать.
Всю дорогу за ней бдительно следили. От жажды и усталости умирали другие невольники, а с ее головы не упал и волос. Весь путь от Умбара до Хриссаады она проделала в закрытом паланкине, получая вдоволь воды.
Попыталась отказаться — стали поить насильно: харадские работорговцы накопили немалый опыт в этом тонком деле. За девушкой бдительно следили двое слуг, с одним-единственным приказом — не дать особо ценной рабыне, предназначенной для услаждения взоров и чресел Повелителя, покончить с собой. И только здесь, во дворце, среди поражающего обилия безвкусной, кричащей роскоши, она избавилась от докучного надзора.
Эовин поместили в крошечную каморку с зарешеченным окном, всю устланную мягкими коврами. Кроме железной посудины, в каморке ничего не было — совсем-совсем ничего, что хотя бы отдаленно напоминало бы оружие. Через отверстие в потолке проникал свет. Вместо двери — простая решетка.
Внушительного вида стражница, темнокожая баба, шириной плеч не уступавшая гному, вооруженная кнутом и кинжалом, расхаживала взад-вперед по длинному коридору, всякий раз останавливаясь возле камеры Эовин. По-видимому, службой своей эта тетка дорожила.
Тяжелые шаги надзирательницы гулко отдавались в тишине коридора.
Невольно Эовин начала прислушиваться — и внезапно вздрогнула, когда перед камерой совершенно бесшумно появилась еще одна фигура. Девушка была потрясена еще сильнее, разглядев новоприбывшего как следует.
По плечам в беспорядке рассыпались темно-русые волосы. Алые губы плотно сжаты. На щеках ямочки — легкомысленные, совсем не вяжущиеся с воинственным обликом гостьи.
Незнакомка была очень молода, быть может, лишь на два или три года старше Эовин. Пришелица казалась смуглой, но это был загар, а не природный цвет кожи. Дугой выгнутые гордые брови, точеные скулы, острый подбородок — она легко могла сойти за рожденную в Рохане или иных северных землях.
Легкая белая блуза, белые же широкие шаровары, удобные для езды верхом, на тонкой талии — узкий коричневый пояс. И вооружена до зубов — тонкая кривая сабля, обычная для харадских воителей, пара кинжалов, за плечами — небольшой лук, на запястьях — шипастые боевые браслеты. Но главными во всем ее облике были глаза.
Громадные, черные глаза незнакомки завораживали и пугали. Тьма жила в них, глубокая бездонная ночь, когда не видно ни луны, ни звезд, древняя, первородная ночь, когда и сами небесные огни еще не были сотворены Бардой… Взгляд девушки пронзал, словно отточенная шпага.
Несмотря на все свое мужество, Эовин под этим взглядом почувствовала предательскую дрожь в коленках. Она готова была к встрече с отвратительными палачами, к пыткам, к боли, даже к смерти, но не к дробящему яростному взору.
— Так-так… — на Всеобщем Языке произнесла гостья. — Надо же! Хургуз обошел меня! Старый плешивый велбуд! Ты сама откуда?
Эовин хотела гордо промолчать, но черные глаза подавляли всякую мысль о сопротивлении. Губы пленницы открылись словно бы сами собой:
— Эовин. Из Рохана.
Гостья подняла бровь:
— Вот как? Редкая добыча, клянусь всеми песчаными морями великого Тхерема! Как же Хургуз ухитрился тебя поймать? Никогда не поверю, что этот мешок шакальего дерьма осмелился перейти Харнен!
— Почему я должна тебе отвечать? — Эовин собрала все силы. — Кто ты такая?
— Я? — Девушка рассмеялась. — Меня зовут… впрочем, истинное мое имя тебе знать не обязательно, еще наложишь проклятье, пожалуй… Здесь меня прозывают Тубалой, по-тхеремски это значит нечто вроде «охотящаяся во мраке».
Шаги надзирательницы раздались совсем рядом, и Эовин увидела, как темнокожая стражница склонилась перед Тубалой в низком поклоне. Та ответила лишь легким кивком, точно бывалый капитан новобранцу.
— Я не стану говорить. — Эовин боролась, призвав остатки мужества. — Пусть меня убьют, я буду молчать!
— Ну, тебя так и так убьют, будешь ли ты молчать или, напротив, поразишь всех красноречием. — Тубала равнодушно пожала плечами. — А если тебе удастся упросить меня, то я прикончу тебя быстро и без мучений. Быть сваренной в кипящем масле — это, знаешь ли, очень и очень неприятно. Причем варят тебя медленно, не один час, так что мясо слезает с костей, а человек все еще жив…
Эовин вздрогнула. По телу пробежал озноб.
— Боишься? Правильно. Я ведь тебе не вру. Ну, поговоришь со мной?
Обещаю меткую стрелу прямо в сердце еще до того, как тебя начнут пытать.
Чем ты рискуешь?
— А если ты соврешь? Мне надо покончить с собой наверняка! — вырвалось у Эовин.
Брови Тубалы сошлись. Несколько мгновений она пристально вглядывалась в глаза невольницы, и той казалось, что ее вот-вот разорвут на части тысячи тысяч незримых когтистых лап.
— О, да ты серьезная девчонка! — медленно протянула воительница, задумчиво потирая подбородок. — Кажется, ты и впрямь готова… Слушай, мне это нравится. Клянусь моим луком, я прикончу тебя в любом случае, и здешние заплечники не коснутся тебя своими лапами. — Тубала сбросила с плеча лук и колчан, усевшись прямо на каменный пол рядом с решеткой. — Но, может, все-таки расскажешь?
— Меня схватили в Умбаре, — нехотя выдавила из себя Эовин.
— В Умбаре? — Тубала вновь подняла брови. — Как ты там оказалась? Это ведь довольно далеко от Рохана!
— Я отправилась туда вместе… вместе с одним… человеком. — Она не собиралась посвящать гостью в историю мастера Холбутлы.
— Ого! — Тубала усмехнулась и поерзала, устраиваясь поудобнее. — Обожаю любовные истории! Ну, рассказывай дальше! Он, конечно же, знатный роханский рыцарь? Твой муж?
Эовин густо покраснела.
— Он и в самом деле знатный роханский рыцарь, — отчеканила она. — Он начальствует над одним из полков короля Эодрейда!
— Начальствует над полком?.. Хм… Брего — косноязычен, его никогда не пошлют в Умбар, да вдобавок он давно женат… Эркенбранд стар и может только пускать слюни… Хама слишком молод, его тоже не отправят к Морскому Народу… Теомунд родом из Анориэна, он не знает свободных танов… Эотайн слишком горяч, у Сеорла что на уме, то и на языке — не умеет он скрывать своих мыслей… По всем статьям подошел бы Фрека, но он тоже женат… и недавно… и про невесту его говорили — волосы ее белы как снег… Так кто же у нас остается из Маршалов? Да никого! Так что, мыслю, привираешь ты, подружка…
— Я не вру! — вскинулась Эовин, на миг забыв даже изумление от осведомленности Тубалы в роханских делах. Сама Эовин, конечно, ничего подобного не знала.
Воительница вновь тяжело воззрилась на пленницу. По щекам Эовин потекли слезы, однако она не отвела взгляда.
— Нет, ты не врешь! — с удивлением заключила Тубала. — Так кто же тогда этот роханский витязь? Или он стал Маршалом совсем недавно?
Это был изощренный допрос. Воля Тубалы сковывала сознание Эовин, опутывая его тысячами тысяч цепей; в ушах бился один упорный неотвязный приказ: «Правду! Правду! Правду! Ничего, кроме правды!»
— Какое тебе дело? — простонала Эовин. — Я вижу, ты хочешь что-то у меня вызнать! Не получи-и-и… — И осеклась под пронзающим взором заполненных тьмой глаз. Из горла вырвалось нечто нечленораздельное.
— Вызнать? — Тубала вновь усмехнулась. Казалось, ее жутковатые глаза вообще не способны смеяться. — Да, пожалуй что, и так, девочка. У меня есть к тебе вопрос… а если ответ будет «да»… то обещай мне помочь в одном деле, и тогда… — даже сквозь темный загар на щеках Тубалы от волнения проступила краска.
Она говорила горячо, не таясь, словно и не было вокруг враждебного, полного вооруженной стражи дворца, и не расхаживала по коридору, гремя подбитыми железом сапогами, широкоплечая надзирательница…
— Вытащишь меня отсюда? — невольно вырвалось у Эовин. Как бы то ни было, она еще слишком молода, чтобы умирать!
Тубала молча кивнула.
— Но если ты спросишь меня о нашем воинстве…
— Да помолчи ты, дуреха! Все, что мне нужно, я уже знаю. Смотри мне в глаза! И отвечай правдиво, известны ли тебе гномы Торин, сын Дарта, Строри, сын Наина, и… — голос говорившей задрожал, словно от ненависти, — и такой невысокий человек, что командует полком пеших лучников Рохана, мастер Холбутла?! Отвечай быстро!
— Известны, — сорвалось с языка Эовин прежде, чем она успела в испуге зажать рот ладошкой. — Ой!..
— Ну вот и все, — Тубала медленно вытерла пот со лба, — это я и хотела услышать. Знала… Понятно. Они здесь, в Умбаре? Отвечай!
Черные глаза вновь впились в душу пленницы.
«Но ведь нет ничего страшного в том, что я знала мастера Холбутлу!» — спасаясь от самой себя, беззвучно крикнула Эовин.
— Они в Умбаре?! — рявкнула Тубала, вцепившись обеими руками в решетку.
— Да… — завороженно глядя на нее, выдавила Эовин, и ноги ее внезапно подкосились. Всхлипывая, она осела на пол. Голова раскалывалась от боли, глаза жгло…
— Тебя, значит, украли у них из-под носа… Отлично! — Тубала вскочила на ноги. — Ну что ж, я своего слова не нарушу. Сегодня ночью я тебя выведу отсюда! Еще до рассвета ты будешь свободна!