А мне запомнился этот случай. И, приезжая сюда, а иногда даже из Москвы я справлялся о Люсе Бояркиной. То есть о вас…
– А та… моя мать… на лестнице… Какая она? Вы не помните?
– Не помню. Теперь мне кажется, что вы на нее похожи. Но это, вероятно, фантазия. Разве я мог в темноте, за одно мгновение разглядеть ее? Конечно, фантазия!
…Вот так Люся все и узнала. Так получила путевку в жизнь.
И теперь все тот же Владимир Павлович пригласил ее на роль Неточки Незвановой. Это было его давней мечтой: снять о ней фильм.
Люся так переволновалась в период проб, что, когда начались съемки, наступил резкий спад. Она почувствовала усталое умиротворение. И это ее напугало.
«Покой для актера страшнее всего», – подумала она. Но покой этот, к счастью, исчез при первой же встрече с кинокамерой.
На съемки до студии ее провожал Антон. Он готов был, поджидая ее, просидеть до ночи в коридоре студии или гулять все это время на улице. Но Люся строго запретила ждать, и он, пожелав ей: «Ни пуха!..» – поплелся к троллейбусу.
На крыльце проходной будки она оглянулась, посмотрела ему вслед. Он шел съежившись, подняв воротник пальто, затолкав руки в карманы. Издали он казался совсем маленьким и смешно загребал правой ногой.
«И все же я не очень люблю его… – подумала она. – Во всяком случае, сцена, экран – они мне дороже!»
Люся шагнула через порог, словно в другой мир. И сразу же Антон стал ненужным, обременяющим, затерялся где-то вдали. Она была один на один с миром искусства – счастливая, неподкупная, неожиданно строгая к себе и к другим.
В час ночи, истерзанный до предела нервным напряжением, Владимир Павлович полулежал в кресле в комнате отдыха киностудии. Напротив него лежал такой же истерзанный оператор.
– Это чудо! Маленькое чудо! – с трудом ворочая губами, восторгался режиссер. – Знал ли я восемнадцать лет назад, в ту осеннюю ночь, что держу на руках, в пеленках, такое чудо?..
– Стало быть, крестный отец во всех смыслах! – ухмыльнулся оператор.
– Стало быть! А как же она доберется ночью до общежития? Транспорт-то уже не ходит! – вдруг всполошился Владимир Павлович. – Надо было на дежурной машине…
А маленькое чудо, забыв на студии шарф и перчатки, шагало в эти минуты по ночной притихшей и безлюдной Москве. Может быть, она шла даже не в ту сторону… Она была сейчас Неточкой Незвановой и, забыв обо всем на свете, тащилась по узким переулкам старого Петербурга.
14
Утром, когда Нонна встала, повторилось вчерашнее: тети Тани не было. Тот же скромный завтрак стоял на столе, а рядом лежала записка. Тетя Таня сообщала о том, что в 12 часов Курт заедет за Нонной. Они втроем пообедают, а потом отправятся в магазины, где тетя Таня собирается кое-чем ее побаловать.
Это было приятно! Нонна очень любила подарки. И не видела ничего предосудительного в том, что богатая тетка немного поистратится на племянницу.
А приодеться ей не мешало. Студенческих средств на наряды не хватало. Денег у бабушки просить не хотелось. Сама же она не замечала нужд внучки, да и то, что иногда предназначалось для Нонны, уплывало в руки хитрой, предприимчивой компаньонки.
В десять часов позвонил Курт.
– Доброе утро, Нонна, – услышала она в трубке его жизнерадостный тенорок. – Как вы спали?
– Гутен морген, Курт! – весело ответила Нонна. – Отлично спала. А вы как?
– Я не спал, Нонна, я думал о вас. Оказалось, что я очень люблю вас. Поверьте мне.
– Курт! Вы так гладко говорите по-русски, сознайтесь: перед вами лежит русско-немецкий словарь… Или кто-то написал вам эту речь?
– Нонна, вы злая девушка, – упавшим голосом сказал Курт. – Хотя я все равно люблю вас.
Нонна удобно уселась в кресле возле телефонного столика и, покачивая босой ногой, с удовольствием занялась разговором:
– Курт, я не верю, чтобы мужчина в сорок пять лет влюбился так, сразу… в девушку, которую совсем не знает. Это случается только в плохих кинокартинах.
– Я буду доказать вам! Скажите, как? – страстно протестовал Курт.
– Я подумаю…
– Хорошо. В двенадцать часов я приеду за вами. Я буду очень счастлив. До свидания, Нонна.
– Ауфвидерзейн, Курт!
Нонна влезла в домашние туфли, прихватила рукой шлейф пеньюара и, пританцовывая, стала кружить по мягкому полу. Движения ее были гордыми, самоуверенными…
Она развеселилась, сбросила туфли, перевязала пеньюар в талии чулком, поддернула его выше колен и, напевая, с увлечением принялась отплясывать русскую. Этот танец на занятиях в училище особенно удавался ей. На экзамене она получила за него пятерку.
А теперь… О, если бы теперь кафедра видела, с каким темпераментом танцевала она в доме мюнхенской миллионерши! В ее пляске был широкий размах, искристое озорство и дерзкий вызов и этому дому и вообще всему незнакомому, чужому, что окружало ее.
Она так увлеклась, что не услышала настойчивых звонков… Опомнилась же только тогда, когда в дверях гостиной увидела Курта.
Не смея шагнуть вперед, он восторженно протянул к ней руки и, задыхаясь, сказал:
– Богиня! Это – гений!
– Вы?! Вон!.. Вон из комнаты!
Она, разгоряченная танцем, гневно топала босой ногой.
Курт мгновенно исчез. Нонна слышала, как он смущенно оправдывался за дверью, в коридоре. Оказывается, он много раз нажимал на кнопку звонка, а потом испугался, не случилось ли чего с Нонной, и открыл дверь ключом фрау Татьяны. Она дала ему ключ на всякий случай: вдруг Нонна уйдет гулять…
В машине Нонна делала вид, что сердится на Курта. Тот оправдывался, но только для вида. В душе он прекрасно понимал: его восторг, вызванный танцем, не может быть неприятен актрисе.
Он и в самом деле был изумлен! Он поверил в ее талант. Нет, нельзя больше повторять эту выдумку про фильм, посвященный Марфе Мироновой. Надо любой ценой заставить какого-нибудь режиссера действительно снять фильм с участием Нонны. Он решил, что это нужно сделать сейчас же, немедленно, пока эта удивительная девушка из Москвы здесь, в Мюнхене. Это единственный путь к ней!
На автомобильной стоянке площади Одеонсплац Курт остановил машину.
– Нонна, я хочу разговаривать с вами, когда фрау Татьяны нет. Я не смеюсь, Нонна, нет, я удивляюсь! Мне плакать хочется. Я люблю вас. Вы удивились. « Так сразу – с первого взгляда?» Жизнь разная. Все по-разному. У каждого. Я не мальчик. Я не развлекаюсь. Это очень серьезно, Нонна. Я плохо говорю. Вы не смейтесь. Это очень серьезно.
Нонна верила Курту: чувствовала, что он говорит правду. И ей стало жалко его.
– Пока не будем говорить об этом, Курт. Слишком мало вы меня знаете. Я пробуду здесь еще долго. У вас есть возможность проверить свои чувства. – И, взглянув на круглые часы машины, она всполошилась: – Едемте! Мы же опаздываем. Тетя Таня – деловой человек. У нее не только часы – у нее минуты рассчитаны.
Слова Нонны приободрили Курта: он уловил в них какую-то надежду, посмотрел на нее с благодарностью и снова взялся за руль.
Втроем они пообедали в небольшом, ничем не примечательном ресторанчике и поехали в универсальный магазин.
Тетя Таня стремительно шла мимо столов с разноцветными горами шерстяных и синтетических кофточек, мимо витрин со шляпами, выставок платьев, костюмов и цветных капроновых халатов.
Нонна с любопытством разглядывала товары, отставала от тети Тани, наталкивалась на посетителей магазина. А Курт сразу исчез. Чувство такта не позволило ему присутствовать при покупке вещей. Это женское дело. Тетя Таня остановилась возле застекленных шкафов с меховыми шубами. Показывая на Нонну, она объяснила продавщице, что нужна элегантная шубка из натурального меха.
Хрупкая продавщица в изящном черном платье с белым рюшем на воротнике и обшлагах окинула Нонну профессиональным взглядом и отодвинула стеклянную дверь… У Нонны разбегались глаза: перед ней были шубы из разноцветной норки, черные – из натурального котика и каракуля, коричневые соболиные, белые из горностая.
– Ну, что же ты, Нонночка? Выбирай! – сказала тетя Таня.
Нонна была в замешательстве. Во-первых, тетя Таня даже не поинтересовалась, что именно хотела бы она купить в этом магазине, а во-вторых, ее поразила цена этих шубок. Она тихо сказала:
– Но это же очень дорого…
Продавщица достала белую шубку из горностая, проворно надела на девушку, застегнула пуговицы из черных хвостиков, что-то подправила, отряхнула и подвела Нонну к зеркалу.
Странная мысль мелькнула у Нонны: «Если бы меня сейчас увидел Алеша!» Она залюбовалась собой…
– А вот эту? – Тетя Таня указала продавщице на другую шубку. И обратилась к Нонне: – Белая слишком… – Она хотела сказать: «маркая», но не нашла этого слова. – Примерьте вон ту!..
Продавщица молниеносно сняла с Нонны горностаевую шубку, и не успела та опомниться, как увидела себя в шубке из голубой норки.
– По-моему, очень славно! – воскликнула тетя Таня.
– Зер гут! – подтвердила продавщица, ласково проводя рукой по меху.
– Зер гут! – подтвердила продавщица, ласково проводя рукой по меху.
Нонна растерянно глядела в зеркало и не знала, что ответить тетке.
– Ну что же ты молчишь? Не нравится? – спросила та улыбаясь.
– Очень нравится, но…
– Ну, если нравится – берем! – твердо сказала тетя Таня, словно бы не расслышав тихого «но».
Продавщица выписала чек на сумму, от которой у Нонны зарябило в глазах.
Потом купили шапочку, сапоги, перчатки и сумку – все под цвет шубы.
– На сегодня хватит, – сказала тетя Таня. – Я ужасно устаю от магазинов. И поэтому стараюсь за один прием закупить себе нужное на весь сезон.
Нагруженные покупками, они вышли на улицу. У тети Тани был усталый, но довольный и гордый вид, а Нонна шла молчаливая, подавленная обилием голубых вещей, которые обошлись ее экономной тетке в несколько тысяч марок.
Курт сидел в автомобиле, задумчиво облокотившись на руль. Он увидел фрау Татьяну и Нонну, выскочил, открыл дверцу и сразу же заметил, что девушка чем-то расстроена. Он не стал ни о чем расспрашивать.
Фрау Татьяну Курт завез в ее книжный магазин, а Нонну помчал на виллу.
– Нонна, ваше настроение плохое? – спросил Курт. – Почему?
– Мне неприятно, что тетя Таня истратила на меня такие большие деньги, – чистосердечно и жалобно сказала Нонна.
Курт пожал плечами и метнул на нее короткий изумленный взгляд.
«Необыкновенная девушка!» – подумал он и свернул с шоссе на дорогу, ведущую к вилле.
Нонна не хотела оставаться с Куртом в доме наедине. Она сказала:
– У меня болит голова. Я хочу отдохнуть.
– О! Вы будете сейчас отдыхать. Я не побеспокою вас. Я только отнесу ваши покупки! И все…
Он остановил автомобиль у подъезда, внес коробки с покупками в коридор. Потом медленно, церемонно поцеловал руку Нонны и покорно пошел к дверям. Остановился и тихо сказал:
– Я тоже хочу подарить вам мюнхенский сувенир. На память. Вы сердиться не будете?
– Не буду, – сказала Нонна и взяла небольшую коробочку из его рук. – Благодарю вас. До вечера!
– До вечера в ресторане «Романов», – ответил Курт и вышел.
Она постояла у двери, прислушалась. Слышно было, как Курт включил мотор, и машина стремительно отошла от дома, точно сорвалась с места. Курт водил машину с особым шиком.
Нонна теперь знала, что у Курта есть ключ от двери, и это ее беспокоило.
Прежде всего она, конечно, распаковала покупки, надела на себя роскошную голубоватую шубку, высокую шапочку, длинные, до колен, сапожки с широкими носками и тисненым рисунком на боках голенищ, натянула замшевые перчатки.
Исполнив перед зеркалом роль мюнхенской капиталистки, она еще раз пожалела о том, что ее не видит Алеша.
Потом она вспомнила о сувенире Курта и раскрыла красную коробочку. В ней лежал браслет. Нонна повертела его в руках. Ничего особенного – серебряная змейка, жалящая себя в хвост, усыпанная белыми и красными камушками. Может быть, это какая-то мюнхенская эмблема? «Не дорог подарок – дорого внимание», – подумала Нонна и закрыла коробку.
Она была рада, что Курт преподнес ей недорогую вещь, иначе ей было бы стыдно. Тетя Таня – другое дело… Почему, в конце концов, богатая тетка не может побаловать родную племянницу?.. Что тут особенного?
И все же в душе у Нонны возникало какое-то неприятное ощущение. Она не могла до конца разобраться в нем. Но оно мешало радоваться роскошным новым вещам…
Тетя Таня застала племянницу у зеркала. Нонна смотрела в него без всякого торжества, даже грустно, разочарованно. Но тетя Таня не заметила этого взгляда.
– Прекрасно! – сказала она. – Ты не можешь расстаться с подарками. Это меня радует! Но теперь собирайся: Курт уже поехал в ресторан заказать столик.
Нонна ушла в свою комнату и переоделась. Когда она вернулась в гостиную, взгляд тети Тани сразу остановился на змейке, цепко охватившей запястье девушки.
– О! Какая роскошь!
Она взяла ее руку и долго разглядывала браслет.
– Это сувенир Курта, – краснея, сказала Нонна.
– О! – снова воскликнула тетя Таня. – Курт не пожалел денег!
Нонна поспешно сняла браслет.
– А что в нем особенного? – растерянно спросила она. – Серебро и какие-то стекляшки! Форма, правда, своеобразная.
– Эх ты, дурочка моя! – воскликнула тетя Таня, надевая очки. – Это не серебро, а платина. Она, как тебе известно, дороже золота. И не стекляшки рассыпаны по ней, а драгоценные камни: сапфиры, алмазы. А вот тут, видишь, – она близко к лицу поднесла браслет, – глаза змейки сделаны из каких-то зеленоватых камешков. Не знаю, что это за камни, но уверяю тебя – тоже драгоценные!
– Тогда я верну Курту этот подарок! – решительно сказала Нонна, отыскивая на низком полированном столике, заваленном пакетами и коробками, красный футляр от браслета. – Я не давала Курту повода дарить мне дорогие вещи. Вы – моя родная тетка. От вас я принимаю эти дорогие подарки. А от него не хочу!
Тетя Таня расстегнула шубу, откинула ее с плеч, опустилась на диван, достала зажигалку-пистолет и закурила, указывая Нонне место возле себя и протягивая ей сигареты.
Нонна тоже закурила.
– Ты пойми, Нонночка: каждый человек делает подарок по своим средствам. Ты – студентка, получаешь стипендию и на эти средства живешь. Естественно, что ты привезла мне в подарок очаровательные русские рюмочки, которые смогла купить на свои деньги. И я очень благодарна тебе. Эти рюмочки гораздо дороже мне вон того чертика из яшмы с золотом… – Тетя Таня кивнула на горку с сувенирами. – Я дарю тебе такой подарок, – тетя Таня дотронулась до голубой шубки, – потому что имею деньги. Курт – богатый человек, и он всегда всем делает подарки по своим средствам. А в тебя он влюблен. Разве ты не видишь? Зачем же обижать его? Зачем? Я не могу понять!
Тетя Таня достала из коробочки браслет и надела его на руку Нонны.
«В самом деле, зачем я буду обижать Курта? – подумала Нонна. – Если он действительно влюбился в меня, его и так ждет немало разочарований. Поношу этот браслет, а потом оставлю его у тети Тани и попрошу отдать Курту».
Вопрос был решен мирно и быстро. Нонна, ни на минуту не забывая о том, что ее одежда стоит тысячи марок, торжественно и неторопливо спустилась с крыльца и села в автомобиль.
– Тетя Таня! Меня тут у вас никто не украдет? Уж очень я дорогая!
Тетя Таня расхохоталась.
15
Они помчались по дороге, которую выхватывали из темноты, чуть рассвеченной тусклыми фонарями, фары автомобиля.
Но вот машина ворвалась в город и, потушив фары, сбавив скорость, влилась в поток других машин. Вскоре она свернула в узкую, почти не освещенную улицу и остановилась.
На невысоком крыльце мрачноватого дома их ждал Курт. Его блестящие глаза и румяное от легкого морозца лицо были неприятны Нонне. А браслет, цепко обхвативший запястье левой руки, показался ей вдруг холодным.
«Зачем я послушалась тетю Таню и не сняла этот его подарок?» – с досадой подумала Нонна, поднимаясь на крыльцо.
Курт окинул пристальным взглядом её новую одежду, но ничего не сказал, и Нонна была благодарна ему за это.
С краю, около входной двери, было написано: «ROMANOFF».
Они вошли в маленький вестибюль, и девушка в великорусском наряде приняла их шубы.
В дверях появился толстый, с лоснящимся лицом, хозяин ресторана.
– Здравствуйте! Добрый день, – сказал он, кланяясь Нонне. Сказал с трудом, потому что не знал русского языка и еще потому, что его мучила одышка.
Хозяин сам провел Нонну, Курта и тетю Таню в небольшой, полутемный и полупустой зал, посадил на полированные лавки за небольшой, тоже полированный, узкий стол: Нонну с Куртом рядом, а тетю Таню напротив.
Нонна огляделась. Откуда-то сверху доносилась старая-престарая мелодия: квартет играл песню «По улице ходила большая крокодила». Над головой, по потолку, несколько пар ног чечеточно, негромко выбивали ритм песни.
Зал освещался робким, неуверенным светом керосиновых ламп.
Длинные тени играли на прибитых к стенам медвежьих шкурах, оленьих рогах, на огромном медном самоваре, начищенном до такого ослепительного сияния, что даже в полумраке глазам становилось больно смотреть на него.
На окнах, высоких и узких, как в древних светелках, стояли расписные матрешки разной величины.
Хозяин принес меню, протянул его Нонне.
– Это по-русски, Нонна, – сказал Курт.
Она раскрыла меню.
Скрипки уже играли романс «Ах, эти черные глаза» – томно и замедленно, и ноги выбивали чечеткой ритм романса где-то вверху, на потолке.
Тетя Таня кружевной пеной платочка вытирала глаза, видимо вспоминая далекую юность.
Нонна читала меню:
«Закуски:
Лососина под сметанным хреном с блинами.
Яйца по-русски с винегретом.
Салат «Романов».
Она перечитала еще раз, не удержалась и фыркнула. Тетя Таня заглянула через ее плечо и тоже развеселилась.
– «Биф тетер с яйцом, – продолжала читать Нонна уже вслух, – бульон куриный с сибирскими пельменями. Бифштекс «Распутин».