Вообще, думал Саша, в наших дворах одно удовольствие кого-нибудь застрелить. Вечно в них по периферии гниют чьи-то старые железные гаражи, обязательно находятся какие-то замусоренные пустыри, загаженные овраги, плохо огороженные помойки…
— Приехали, — сказал водитель.
Мураш встрепенулся, убрал потные волосы со лба. Саша достал из кармана латексные перчатки. Взял свою «дежурную» сумку, вышел из машины. Дикая мысль шевельнулась в голове. А с чего он взял, что в этом втором его случае был именно огнестрел? У Витьки понятно — он пулю нашел. А у этого второго трупа ведь не было никакой пули. У Саши заколотилось сердце. И следов действия пороховых газов, частиц копоти, металла — ведь тоже он не нашел? Ну да, он решил, что не нашел потому, что стреляли метров эдак… ну, больше трех, наверное. В судебной медицине ведь можно определить расстояние близкого выстрела. Хоть приблизительно, до сантиметра, но можно. А с неблизкого — это все, что дальше полутора-двух метров. И еще многое зависит от оружия. Вот он дознавающему и сказал — стреляли, вероятно, с неблизкого расстояния. То есть совершенно исключено, что в упор и до метра. То есть этот мужик нападавшего не видел. Он стоял спиной. Но если вдруг его чем-нибудь огрели сзади? Вернее, даже не огрели, а проткнули, как кусок мяса на шашлычный вертел? Подкрались и воткнули в него какой-нибудь шомпол? Поэтому и входное отверстие без следов огнестрельного поражения? И не стоит ли это повреждение в какой-нибудь связи с этими протыканиями кнопками-ромашками. Одного проткнули кнопкой, а второго каким-нибудь железным стебельком?
Саша вошел в подъезд за Мурашом и поморщился. Ну и дурацкие же фантазии приходят в голову в четвертом часу ночи. Рана-то выходная — все-таки больше тянет на огнестрел. Он вздохнул. Хотя… если так наискосок каким-нибудь шомполом с большой силой всадить… Можно зубы-то вместе с челюстью и выбить.
По всей вероятности, внук их ждал. Сверху на лестницу падал свет из открытой входной двери. «Скорая» подъехала чуть раньше, и, войдя в квартиру, Саша услышал, как врач со «Скорой» пытается впарить внуку какую-то фирму ритуальных услуг. Они прошли в комнату и увидели старушку. Чистенькая, маленькая, в старенькой розовой шерстяной кофточке поверх синего халата, она лежала на полу, на ковре, и позади шеи от ее тела отходила полоска синей материи — хвост петли, подумал Саша. Поясок от халата. Он натянул перчатки, присел. Пощупал старушке руку. Достал термометр, чтобы измерить температуру. Ручки у старушки были маленькие, беленькие, сухонькие, с коротко остриженными ногтями. На ногах — носки и гамашки. Один носок аккуратно заштопан.
— Долго висела? — это вопрос к внуку.
— Ну часа два.
— А вы откуда знаете? — удивился Мурашов.
— Ну я говорю — минимум два часа. Я сюда пришел… — внук посмотрел на часы, — где-то после двенадцати. Пока увидел… — нижняя губа у него задрожала. — Я не мог понять, пытался снять… — он запутался в словах, — …вынуть бабушку… У меня не получилось. Я тогда стал вызывать «Скорую», а они приехали вот только сейчас…
— А в милицию вы звонили? — спросил Саша.
— В полицию, — поправил его Мураш.
— Нет, не звонил. Мне в «Скорой» сказали, что если она… все равно умерла, то они сами позвонят…
— А вы что, навестить бабушку всегда так поздно приходите? — спросил Мурашов.
— Да я не навестить… Я с ней живу.
— Живете… Ну что там? — Мурашов наклонился к Саше. Тот вынул ножницы, аккуратно разрезал сбоку петлю. Отдал ее следователю. Нежно повернул голову старушки вбок. Показал Мурашу след от петли.
— Смотри. Странгуляционная борозда. Выражена не очень заметно, но и петля скорее мягкая, чем жесткая, — Саша кинул внимательный взгляд на поясок. — Дай посмотреть — петля скользящая. Да еще и двойная, кажется?
Мурашов тоже посмотрел на петлю.
— Точно, двойная.
— Ну вот. Это тебе не проволока. Такие петли грубых следов не оставляют. Расположение борозды косовосходящее, переднее, типичное, что соответствует вообще-то версии, что старушка повесилась сама. Правда, вот валика от двойной петли я не вижу, но… старушка худенькая, легонькая… Божий одуванчик. Мог быть и не выражен этот валик. — Саша вынул термометр, посмотрел на часы, зафиксировал время, измерил, записал температуру. Оба они, он и Мураш, встали с корточек, отошли на шаг, еще раз посмотрели на повесившуюся. Лицо ее не было синим. И язык не был высунут, вопреки всем расхожим представлениям, что он обязательно высовывается при такой смерти. Она действительно была безобидна и как бы пушиста. Правильно Саша определил «божий одуванчик».
— Сколько ей было лет? — спросил следователь.
— Семьдесят пять.
— На вид выглядела моложе, — заметил Мураш.
Саша поднял старушке веки, осмотрел глаза.
— Кровоизлияния в конъюнктиву, — заметил как бы себе.
— Это что? — испугался Мураш.
— Нормально, так и должно быть. — Саша еще отметил слегка влажные на бедрах гамашки, окончательно захлопнул свой блокнот и снял перчатки.
— Ну, зови водилу, забирай. Или вызывай перевозку.
— А куда ее? — заволновался внук. Был он парень такой же аккуратный, светленький и будто воздушный. Такой же, как бабушка. Они, наверное, в молодости были на одно лицо.
— Вскрытие надо сделать, — пояснил Мурашов.
— Что вы! Она же верующая была! Она бы с ума сошла, если б узнала, что ей будут делать вскрытие.
— Верующая — а повесилась, — заметил Саша.
— Я вас отблагодарю, только не надо вскрытия! — Внук стал доставать из карманов деньги. Саша уже заметил протянутую руку Мурашова.
— Вова! — Попов легонько обнял Мураша за талию. — Сейчас нельзя. Вези. — Мурашов вопросительно и с неудовольствием повернул к Саше голову. Тот еле заметно в ответ покачал своей. — Надо вскрывать, — тихонько одними губами сказал он.
— Ну че ты? Ведь косовосходящая же борозда? — прохныкал Мураш.
— Если что пропустишь — оно потом все равно где-нибудь обязательно выплывет, — так же тихо сказал Саша.
— Вы что, мне взятку предлагаете? — громко и мрачно пробасил Мурашов в сторону внука, и тот испуганно отошел в сторонку. — Полагается вскрытие, значит, полагается.
— Насильственная смерть, — ласково пояснил ему Саша.
— Какая же насильственная?! — вспыхнул внук. — Ведь бабушка сама!
— Сама — это когда в постели, под одеялом, во сне. Или от болезни. А здесь — в петле. Какая разница, сама или не сама? Если бы петли не было, бабушка ведь еще бы жила?
— Жила, — печально повторил внук.
— Ну вот, — сказал Саша. — Поэтому смерть — насильственная. Бабушка случайно застрахована не была?
— Не была.
— Это хорошо. А то не выплатили бы страховку.
Мурашов сел писать протокол, попросил внука:
— Паспорт свой принесите.
— Прислать тебе водилу? — спросил собиравшийся подремать в машине Саша.
— Не надо, я уже позвонил в перевозку.
И уже от самой двери Саша услышал, что на вопрос Мурашова о том, где он учится или работает, внук ответил, что он является студентом юридического университета.
Наверное, не дорос еще до судебной медицины, подумал Саша, выходя на улицу. Или учат там черт знает как. Или парень — разгильдяй и двоечник, несмотря на весь его божески-одуванчиковый вид.
Саша спустился вниз и сел к водителю.
— Не спишь?
— Не сплю.
— А что делаешь?
— Да вот, в Интернете шарю, — водитель показал на мобильный телефон.
— Да… Модернизация и инновация. — Саша пожал плечами, взглянул на часы. Скоро пять. Интересно, что там показывает Хозяйка Медной горы на своем циферблате на столе у Вячеслава Дмитриевича? Саша не заметил, как сами закрылись у него глаза.
— Эй, сейчас поедем. Ты здесь останешься или пересядешь назад?
Саша, ни слова не говоря, вылез с переднего сиденья. И надо ж тебе, как только они поехали, сна опять как не бывало.
— Тебя в Бюро?
— Угу. — Следом за ними тащилась перевозка.
Уже во дворе Саша вспомнил, о чем хотел узнать весь вечер.
— Слушай, Вова, а ты нашел родных этого Сергеева А. Л.?
Мураш посмотрел на Сашу не то чтобы сконфуженно, а как-то с неохотой.
— Родных не нашел. Зато сам этот А. Л. появился сегодня вечером в своей квартире собственной персоной.
— Сергеев А. Л.?
— И не один появился, а с девушкой.
— У него что, удостоверение выкрали?
— Сам, говорит, отдал. Институтскому приятелю. Чтобы тот за него поработал. Папаша, видишь ли, у этого А. Л. строгий. Попросту говоря, самодур. Сынок вроде бы на втором курсе жениться решил, так папаша отрядил его на работу. Чтобы мальчик понял, как непросто семью содержать. Завтра привезу его к тебе утром на опознание. Пусть посмотрит на своего приятеля.
— Что и требовалось доказать, — констатировал Саша. — Хотя этому приятелю, по-видимому, не очень повезло. Пока А. Л. с девушкой развлекался, его кнопочками потыкали.
— У него что, удостоверение выкрали?
— Сам, говорит, отдал. Институтскому приятелю. Чтобы тот за него поработал. Папаша, видишь ли, у этого А. Л. строгий. Попросту говоря, самодур. Сынок вроде бы на втором курсе жениться решил, так папаша отрядил его на работу. Чтобы мальчик понял, как непросто семью содержать. Завтра привезу его к тебе утром на опознание. Пусть посмотрит на своего приятеля.
— Что и требовалось доказать, — констатировал Саша. — Хотя этому приятелю, по-видимому, не очень повезло. Пока А. Л. с девушкой развлекался, его кнопочками потыкали.
— Ему-то не повезло, ну а мне все-таки полегче, что это не высокопоставленного сынка замочили. Вот увидишь, как только выяснится, что это не Сергеев, прокуратура сразу к этому делу интерес потеряет.
— Это их проблемы.
— Я и говорю. — Мураш закурил. — Ну а ты с причиной смерти еще не разобрался?
— Вова, я же тебе сказал, — с деланой скукой во взгляде ответил Попов. — Не раньше, чем будут готовы все исследования. И особенно гистология. Наркотиков, алкоголя и другой гадости в крови этого парня не обнаружено. Тебе хватит?
— Не-а. — Мурашов сплюнул почти себе под ноги.
— Кстати учти. Табачный дым в сочетании с жареной картошкой из «Макдоналдса» и пивом приводит к импотенции в ста процентах случаев.
— Да с этой работой и без пива импотентом станешь. — Мурашов уже тоже смотрел на Сашу с раздражением. Хорошие они люди, эти эксперты, но на хрен они все время зазнаются?
— А-а-а, — понимающе кивнул Саша. — А ты случайно не видел, как мы утопление вскрываем? Через недельки три-четыре после попадания в воду? — Это он сказал специально, чтобы Мураша позлить. Устали они уже оба друг от друга и от дежурства.
Мурашов чуть не подавился дымом.
— И не надо тебе это видеть. Ну ладно, пока. До утра, что ли?
Мурашов вяло хлопнул по Сашиной ладони, сел в машину и уехал. Санитар Леша, заслышав звук подъ-ехавшей машины, вышел на крыльцо и ждал, пока выгрузят труп. Вышел шофер перевозки, открыл задние дверцы «газельки». Саша обратил внимание, как блеснули в темноте металлические пуговицы на розовой кофточке у лежащей на носилках бабульки, и в отвратительном настроении пошел к себе в комнату.
— Вещи сейчас будете осматривать? — крикнул ему вдогонку Леша.
— Оставь до утра. По всей вероятности, это самоубийство. Скорей всего, постановления на экспертизу не будет. Утром осмотрит тот, кто будет вскрывать. — Что ему в ответ буркнул Леша, Попов не расслышал.
6
Так, джинсы, футболка, поверх накинуть шерстяной джемпер и заглянуть в сумку. Хотя что там могло поменяться со вчерашнего вечера? Платок. Мокрый носовой платок. Выкинуть его в стирку и взять новый. На всякий случай. Лена проспала и впопыхах собиралась на работу.
— Я бы тебя подвезла, но мне в другую сторону, — мама, уже причесанная, накрашенная, в своем элегантном брусничного оттенка костюмчике, надевала в коридоре черные лодочки.
— Ладно, я на троллейбусе. — Лена по московской привычке запихнула в сумку первую попавшуюся под руки книжку с отцовского стола. Какая разница, что попадется — все равно что-нибудь историческое.
— Сок и бутерброды на столе. Не забудь хорошо закрыть дверь.
Мама вышла из квартиры своей уверенной легкой походкой, и через некоторое время Лена услышала, как пикнула сигнализация ее машины.
— Окно-то надо закрыть! — Лена кинулась к окну, на обратном пути, торопясь, завернула все бутерброды с тарелки в салфетки, чуть не поперхнулась апельсиновым соком и вслед за матерью выбежала из квартиры. О черт, она еще не привыкла к новой железной двери. Ну и возня с этими ключами. Оказывается, есть своя маленькая радость у тех, кому нечего запирать на ключ. Однако же она вспомнила, как свое главное богатство, дорогой ноутбук, всегда таскала в Москве с собой, и побежала по лестнице вниз.
Хорошо, что троллейбуса не пришлось долго ждать. Только очутившись на заднем сиденье, Лена смогла вздохнуть. Теперь уж от нее ничего не зависит. Как пойдет трафик. С удивлением она обнаружила, что пробки теперь есть везде. На ближайшем же перекрестке троллейбус встал, и Лена вспомнила о захваченной с собой книжке. Что это она взяла? Есть такое гадание — открываешь первую попавшуюся страницу и тычешь наугад в любую строку. Какие слова попадутся — это и есть твоя судьба.
Лена закрыла глаза и, не вынимая книжку из сумки, заложила наугад пальцем страницу. Потом, все так же не глядя, вытащила маленький томик в мягкой обложке, обернутый старой газетой. Приподняла ресницы.
Да… Видно, что книжка папина. Самые, на его взгляд, ценные экземпляры он всегда обертывал по старинке — газетами. И сколько мама ни покупала ему специальных обложек в магазинах для школьников, папа все равно всякому дерматинчику предпочитал печатные СМИ. Теперь по газетам можно было судить, когда покупалась та или иная книга. Старые обертки были черно-белые. Газеты «Известия», «Литературная», «Вечерний город» — эти еще из студенческой жизни. Видимо, покупались еще его родителями до папиной женитьбы. Потом пошли трехцветные «Аргументы и факты», «Комсомольская правда», а в последнее время — новые названия. Лена сама газет не читала. Новости узнавала из Интернета. «Независимая газета», «Коммерсантъ» — это наверняка мамино чтиво. Папа такое вряд ли когда читал…
Ну так что там? Куда угодил Ленин палец? Господи! Как назло, попался Гай Светоний Транквилл. Лена знала эту книгу, так как отец часто читал ее, когда Лена была маленькой. Лена как-то, будучи студенткой, тоже взяла ее в руки. Скучнейшее описание биографий каких-то римских царей. Что может быть там интересного неспециалисту? Она хотела захлопнуть томик, но любопытство взяло свое. Троллейбус тряхнуло, он вяло тронулся в потоке других машин. Лена приблизила страницу к лицу, чтоб лучше видеть. Прочитала: «…Когда же он увидел, что со всех сторон на него направлены обнаженные кинжалы, он накинул на голову тогу и левой рукой распустил ее складки ниже колен, чтобы пристойнее упасть укрытым до пят; и так он был поражен двадцатью тремя ударами, только при первом испустив не крик даже, а стон…»
Какой кошмар! Лена торопливо кинула книжку в сумку. Почему-то сразу вспомнился Булгаков. «Аннушка уже разлила подсолнечное масло». Что же это значит, ей уготована такая страшная судьба? Как говорят — внутри у нее все похолодело. Вот как раз сейчас и похолодело. Лене понадобилось несколько минут, чтобы унять противное сердцебиение. Гадость какая! Угораздило же ее схватить этого Транквилла. Нет чтобы Донцову. Впрочем, Донцовой в их с мамой доме тем более не водилось.
Лена сделала несколько глубоких вдохов. С другой стороны, чего она так расстроилась? У этого Светония вообще одни мучения описаны. Как они все умирали, эти римские цари? В Древние времена надо было очень хорошо подумать, прежде чем сходить пообедать к собственному папе. А Светоний — это такая древность! Тот же Константин, который принял христианство — это Лена помнила еще из институтской программы по истории религии, — родного сына убил, не поморщился, не говоря уже о какой-то там по счету жене, которую заживо изжарили в термах. Чего она так перепугалась? Лена снова достала книжку и пролистала страницы наугад. Ну точно. Тиберия то ли задушили, то ли отравили, Гая Калигулу зарубили мечом и добили клинками, Нерон закололся сам, какой-то Домициан тоже погиб в результате заговора… О чем ей беспокоиться? Лена даже про себя засмеялась своему испугу.
Троллейбус теперь выбрался на простор, и мимо окна проплывали обычные городские улицы, высокие дома, афиши, реклама… А ведь скоро осень, подумала она, заметив первые желтые листья в кронах берез. И впервые в жизни, пожалуй, она подумала об осени не как о начале занятий или о новом рабочем цикле после отпуска, а как о времени жизни, за которым, быть может, уже скоро последует если не старость, то зрелость, а потом, возможно, зима и смерть.
Что это со мной? Неужели это Светоний так меня пробрал? Лена снова достала книжку и положила на колени. Страницы сами немного отогнулись. Лена усмехнулась и снова посмотрела — в каком месте. И снова наткнулась на тот же отрывок: «…и так он был поражен двадцатью тремя ударами, только при первом испустив не крик даже, а стон…» Она пролистала назад несколько страниц. О ком это? Конечно, о Цезаре. О великом Цезаре, то бишь о Юлии. О Гае Юлии Цезаре. Все правильно, ведь отец наметил писать монографию именно о нем, поэтому и оказались замятыми эти страницы. Вот все и разъяснилось. А вообще-то дурацкая пришла ей в голову идея — гадать по книжке. Еще бы по ромашке стала гадать. Вовсе на нее это не похоже.
Троллейбус подъезжал к конечной остановке. Лена порылась в сумке — где же пудреница? Вот черт, забыла положить. У нее была хорошая пудреница, купленная еще в Москве самой себе на Восьмое марта. Два продетых друг в друга полукольца красиво выделялись на черной гладкой пластмассовой крышке. Лене нравилась Шанель. Не в смысле биографии, а по стилю. Стиль худых, негрудастых женщин. Да, не Памела Андерсен, но в этих худышках, к которым принадлежала она сама, что-то есть. И главное — чтобы костюмчик сидел. Жаль, что нет с собой пудреницы, не во что посмотреться. Но… уж какая есть. Лена никогда не принадлежала к тем девушкам, которые поминутно определяют, хорошо ли они выглядят. Хотя и к другой части девушек — тем, кто считает себя неисправимыми дурнушками, Лена тоже отнюдь не принадлежала.