— Ну, может, и не обязательно, что это был Ленин отец. Что, он в городе один-единственный профессор?
— А мне кажется, что это он.
Петр Сергеевич в задумчивости допил свой чай. Как бы там ни было, рассказ ему не понравился.
— Отчего же он умер?
— Вот этого не скажу. Если хотите, завтра схожу в гистологию. Попрошу девок посмотреть архив. У них архивы за пятнадцать лет хранятся. Только бы фамилии совпадали.
— Ну если не забудете, сходите, — пробормотал Рябинкин.
— Схожу. Мне самой интересно. Но не с самого утра, — Людмила Васильевна засыпала в тазик с яблоками сахар, размешала, накрыла сверху чистой тряпкой, чтобы муха случайная на залетела. — Пора по домам. Надо выспаться. А то, я чувствую, завтра у нас с утра будет сумасшедший дом.
Вот тогда-то Петр Сергеевич взял с соседнего стула свой мотоциклетный шлем и ушел в свой кабинет.
10
Однако следующее утро в Бюро было совсем не похоже на утро в сумасшедшем доме. Ибо по утрам в сумасшедшем доме, кто не знает, бывает очень спокойно. Больные сидят по палатам и ждут, когда их позовут на беседы к врачам. Тем, кому было плохо ночью, к утру уже спят. Тем, кому ночью было хорошо, — то есть те, кто выспались на снотворных, сидят как огурчики и молчат, вспоминают сны. И вообще в настоящем сумасшедшем доме никогда не слышно ни криков, ни ругани. Психиатры почти все разговаривают тихими, вкрадчивыми голосами, больные стараются не разговаривать вообще. Бюро же судебно-медицинской экспертизы было с утра больше похоже на азиатский базар — разнообразностью лиц и разноголосицей. К девяти часам утра туда одновременно подтянулись две группы студентов, поголовно разочарованных тем, что единственный месяц каникул пролетел слишком быстро, и поэтому раздраженных и недовольных, как потревоженный улей. Родственники девушки, три месяца назад выбросившейся из окна, подавленные и встревоженные происшествием на эксгумации, ждали повторной экспертизы. С ними приехал рассерженный следователь прокуратуры, которому вовсе не улыбалось расхлебывать еще и историю с кражей трупа. Володя Мурашов приволок с утра пораньше на опознание какого-то подозрительного усатого человека. Родственники утонувшего, доставленного Витей Извековым для вскрытия на учебном занятии, подъехали уже к восьми часам за заключением о смерти и тоже были весьма недовольны задержкой из-за каких-то там студентов. Короче, в небольшой приемной на первом этаже был полный аншлаг. Над столом, за которым выдавались справки о смерти, Извеков от скуки ночью вывесил объявление, отпечатанное черными буквами в траурной рамке на листе А4. «Умереть — это вам не ишака купить». Он когда-то услышал что-то похожее от Соболевского, но запомнил только конец предложения. И этот конец ему так понравился, что он решил изобразить его наглядно, хотя понятия не имел, откуда оно взято.
И, таким образом, эдакое «memento mori», печальный дух смерти, который, казалось бы, должен был с утра уже витать в комнате для посетителей, каким-то непостижимым образом смешался со сварливой бюрократической текучкой действительности и разлетелся почти без следа, оставив после себя только специфический сладковатый запах застоявшейся крови, почему-то всегда присутствующий в Бюро. И жизнь побеждала во всех ее проявлениях: даже в цитрусовом запахе аэрозоля для туалета, который по велению Хачека санитары по утрам распыляли во всех помещениях Бюро. Вот и сейчас посетители не без интереса прислушивались к доносившимся из-за закрытой двери боцманским крикам заступившей на работу Клавки.
— Да раньше ни в жисть не вскрывали зараз и эксгумацию, и со студентами! — орала Клавка, не обращая никакого внимания ни на родственников, ни на Соболевского, ни на следователя прокуратуры. — Они вроде у одного трупа стоят, глаза пялят, а только отвернись, они уже и у второго отрежут что-нибудь не то! Пришивай потом за ними!
— Заткнись, наконец, твою мать! — Хачек вышел из своего кабинета и подошел к следователю, поздоровался с ним за руку.
Студенты, отлично слышавшие эти крики и понимающие, что им отнюдь здесь не рады, чувствовали себя оскорбленными. Летняя практика придала им уверенности в своей желанности и значимости. Этот эффект наблюдался со «студьем» исключительно на пятом курсе. На шестом они уже разбредались по разным специальностям, на которых снова ощущали себя как бы новичками, а вот на пятом, особенно до прохождения занятия по курсу судебной медицины по теме «Преступления, связанные с медицинской деятельностью», они уже начинали себя чувствовать чуть ли не на равных с преподавателями. И это, конечно, не могло не сказываться на их поведении.
Лена несколькими минутами раньше наблюдала из окна их учебной комнаты, как они шли гурьбой от троллейбусной остановки. Что-то среднее между армией Вильгельма Завоевателя и ордой скинхедов. Они казались ей огромными — и девушки, и парни. Взрослые, сильные, загорелые, отвязные, всезнающие… Да, это тебе не первачки-первокурсники, которых можно легко заткнуть. Неужели и она была такой же на пятом курсе? Как хорошо, что это пока все-таки еще не ее две группы. Лена вытерла ладонью вспотевший лоб. Первую неделю она будет только присутствовать на занятиях и на лекциях. Ну это ей не привыкать. Присутствовать — это не страшно. Первая лекция сегодня по расписанию с часу. Вводная. Интересно, как читает лекции Рябинкин? Раньше-то ему приходилось читать или нет? Он, наверное, тоже волнуется. Или нет? По нему незаметно. Впрочем, что ему волноваться? Если бы ей сейчас дали провести занятие по офтальмологии, она бы тоже не особенно волновалась.
— Все. Пора. — Рябинкин вошел в комнату и подал ей два учебных журнала. — Давай, Лена, вниз. Поздороваешься, покажешь, где раздевалка, где туалет, и веди пока обе группы наверх, в эту учебную комнату.
— Хорошо, — Лена выглядела овечкой. — А вы куда?
— Тоже вниз. Как назло, народу в секционной будет полно. Там сейчас Соболевский готовится к спектаклю. Студенты будут отвлекаться. Да как бы еще Хачмамедов не выкинул что-нибудь назло.
— Стойте насмерть! — крикнула Людмила Васильевна из лаборантской. — Один раз уступите, второй, нас вообще отовсюду гонять станут! — Людмила Васильевна сегодня тоже была при полном параде. Свежий до голубизны медицинский халат, высокая прическа, туфли.
— А что, сегодня у нас только один труп? — спросила Лена. Она, конечно, никому ничего не говорила, но почему-то ей казалось, что ночью должны были привезти третьего участника разговора у памятника. У нее даже возникло ощущение, будто она участница какого-то детективного фильма, сценарий которого ей заранее известен.
— Пока один. Никого ночью не привезли.
— У-у. — Она даже удивилась. Ей казалось, что она знала сценарий наизусть и вдруг кто-то что-то перепутал. Она взяла у Пети журналы и поспешила вниз. По дороге подумала — я становлюсь циничной. Серебристо-белые балетки, которые она взяла в качестве сменной обуви, быстро замелькали по ступенькам.
— Ногу не сломай! — крикнул ей Рябинкин в лестничный пролет и тоже вслед за Леной пошел к танатологам.
* * *Черноусый незнакомец стоял в компании Мурашова в полумраке холодильной камеры. Вошел Саша и включил верхний свет. Клавдия наотрез отказалась выкатывать из холодильника труп с двадцатью тремя ранами:
— То выкатывай вам, то закатывай — у меня и так сегодня работы полно! Сами идите в камеру и там хоть два часа на него смотрите!
Спорить не стали. В камере сначала показалось не очень прохладно. Через пять минут у Мураша уже стучали зубы. Саша зябко поеживался, крепко сцепив у шеи воротник халата. Черноусый незнакомец стоял с непроницаемым лицом.
— Посмотрите внимательнее, Джоев. Вы узнаете этого человека? — Вова смотрел прямо в лицо усатому. Тот стоял, насупившись, брови его были горестно взметены «домиком».
— Ой, как нэхорошо поступили с парнэм, как нэхорошо!
— Вы узнаете его или нет?
— Нэт, не узнаю.
— Я тебе еще нужен? — Саша легонько двинул Мураша под локоть. Ему было плевать на Усача, да и на Володю тоже. Он нетерпеливо топтался на месте, думая о том, как бы поскорее уйти. В холодильной камере отвратительно пахло. Вентилятор все лето не справлялся с нагрузкой, и, хотя сейчас было уже не так жарко, он, даже включенный на полную мощность, все еще хранил запахи тления, от которых во рту появлялась сладковато-горькая слюна.
— Я смотрю, вы даже не поморщились, — заметил Мураш в сторону Усача. — Откуда такая привычка?
— Я — осетин, я много видел, — Джоев горестно посмотрел на следователя и эксперта. — Пойдемте, ребята. Холодно тут. Нэ знаю я этого парня. Мнэ на работу надо идти.
— Не знает, так не знает. — Саша двинулся к выходу. Его слегка познабливало. Со вчерашнего вечера он непрерывно размышлял, где бы достать деньги, и нашел только один выход. Теперь нужно было осуществить свой план поскорее, чтобы не передумать.
— Я — осетин, я много видел, — Джоев горестно посмотрел на следователя и эксперта. — Пойдемте, ребята. Холодно тут. Нэ знаю я этого парня. Мнэ на работу надо идти.
— Не знает, так не знает. — Саша двинулся к выходу. Его слегка познабливало. Со вчерашнего вечера он непрерывно размышлял, где бы достать деньги, и нашел только один выход. Теперь нужно было осуществить свой план поскорее, чтобы не передумать.
Володя и осетин вышли вслед за ним.
— Джоев, вы не исчезайте. Я с вами хочу поговорить. Подождите меня у входа. — Мурашов пошел провожать Сашу до секционной. Навстречу им попалась толпа студентов. Девушки зажимали носы чистенькими платочками. Парни подняли воротники и утыкали носы в них. Студентов вела та самая рыжеволосая девушка. Она шла, гордо подняв голову, не обращая внимания на запах. Так, значит, она не уборщица. Значит, вот кого взяли на свободное место. Саша еще раз пожалел, что весной не принял предложение Извекова. Ассистентка, значит. И ему почему-то стало горько, будто он упустил в жизни какую-то замечательную возможность, использованную другими. Студенты прошли мимо секционной и остановились у лестницы. Лена пропустила их в дверях и замкнула собой процессию. Саша проследил, как закрылась за ними дверь.
В секционной Соболевский стоял в полном облачении возле стола — двойная пижама, халат, фартук до пола, перчатки из плотного латекса и очки. Медицинский колпак Соболевский натянул чуть не на уши. Саша хмыкнул, хотя сам прекрасно знал — запахи, и приятные и неприятные, впитываются в волосы в первую очередь. Выражение лица Соболевского напомнило ему лицо священнослужителя — благостность и снисхождение одновременно. С этим выражением он начал что-то показывать следователю на бронзово-буром теле эксгумированной девушки. Какая-то женщина с застывшим от ужаса лицом стояла, отвернувшись к окну в коридоре. Мать, подумал Саша мимоходом. Рядом со следователем прокуратуры выстроился по стойке «смирно» неизвестный ему мужчина. Должно быть, отец. Соболевский взял ножницы и стал быстрыми и точными движениями распарывать патологоанатомической шов. Клавке следовало бы достать аптечку для экстренных случаев. Только Саша подумал это, мужчина быстро вышел. В дверях он нелепо взмахнул рукой и на Сашиных глазах медленно осел на пол. Женщина вскрикнула и кинулась не к нему, а в секционную.
— Что вы с ней делаете? Что вы делаете с моей дочерью? — кричала она. Следователь прокуратуры поморщился и сказал ей что-то негромко, но резко.
— Клавдия, нашатырь! — заорал Саша.
На крики из кабинета вышел Хачек, негромко выматерился и вошел в секционную.
— А вы думали, вас тут будут конфетами угощать? — процедил он сквозь зубы. — Выведи его в приемную, — это он буркнул уже Саше.
Из комнаты экспертов вышли Петр Сергеевич и Извеков.
— Кто сегодня дежурит?
— Игорь, — Извеков махнул головой в сторону секционной.
— Слушай, утопление я сейчас вскрою со студентами сам, но труп надо задержать до двух часов. Если никого не привезут, придется тебе вечерней группе показать этот же случай. А я поеду читать лекцию.
Извеков был, казалось, смущен.
— Родственники уже с утра копытами стучат. Вряд ли удастся их уговорить ждать до пяти, до конца второго занятия.
— Постарайся, иначе занятие сорвем.
— Не знаю. — Извеков даже обрадовался, когда увидел Сашу. — Там тебе гистологию принесли. В комнате, в папке.
Рябинкин пошел искать Клавдию. Она, как назло, закрылась в своей комнате.
— Готовьте утопление! Почему до сих пор нет трупа на столе? Я сейчас спускаю вниз студентов.
— Чего? — открыла дверь Клавдия. — Нечего мной командовать! Надо мной только один начальник, как Господь Бог! Владимир Александрович! А он мне указания никакого не давал!
Рябинкин, сцепив зубы, пошел к Хачмамедову. Клавдия выглянула, увидела, куда он пошел, и быстренько побежала в холодильник. Когда Рябинкин вместе с Хачеком снова вышли в коридор, тело утонувшего уже лежало на столе. Хачек мрачно посмотрел на Петю и, молча раздувая усы и ноздри, пошел в секционную.
Саша в приемной держал обморочного мужчину за плечи, а Мурашов подносил ему под нос ватку с нашатырем.
— Хорошо, Вова, что ты еще не ушел.
— Я вообще-то с тобой хотел несколькими словами переметнуться.
— Сейчас. Ты подноси ватку прерывисто, — Саша был совершенно не рад, что ему надо возиться еще и с родственниками. — Поднес — убрал. Поднес — убрал. Так рецепторы лучше реагируют.
— Чего реагирует?
— Рецепторы обонятельные. Делай как я говорю. Или держи его сам.
Родственники утонувшего взирали на их действия из своего угла с благоговейным ужасом.
— Может, капель ему каких капнуть? Ему надо было перед этим делом влить в себя. — Мурашов сегодня был горд собой. Надо же, как он стойко перенес заход в холодильник. Может, и правда начал привыкать? Его даже не затошнило.
Глаза у обморочного мужчины вдруг приняли злобное, но вполне осмысленное выражение, и он отвел сам Вовину руку с нашатырем.
— Отойдите от меня!
Мурашов и Саша закрыли склянку, помахали перед собственными носами, рассеивая запах нашатыря, поморщились оба, с одинаковой почти ненавистью посмотрели на мужчину и отошли в сторону на несколько шагов, еще с опаской на него поглядывая.
— Я хотел сказать тебе, что тот парень с бабулькой раскололся. — Мураш не мог сдержать довольную улыбку.
— Пушинки в бронхе? — Саша следил, как мужчина поустойчивее уселся на скамейке. На расстоянии было видно, что дыхание его стало ровным и глубоким. Саша все-таки громко сказал на всякий случай:
— Может, вам «Скорую» вызвать?
— Не-лю-ди. Вы — нелюди. — Мужчина пошатываясь встал, подошел в Витькиному плакату и с треском сорвал его со стены. — Я напишу на вас в Москву… Я буду жаловаться президенту…
Саша и Мурашов посмотрели друг на друга, вздохнули и вернулись в коридор.
— Чертовы мясники! Продажные твари! — Мужчина еще долго себя распалял при посетителях.
— Ну вот. Я же тебе говорил — никогда не иди на поводу у родственников. — Саша невольно вспомнил отца и приподнялся на носках, чтобы ощущать себя выше Мурашова. — Как ты расколол этого будущего юриста?
— Уметь надо! — В Вовиных глазах светилась неподдельная гордость. — Теперь надо вынести постановление на экспертизу пуха?
Как Саша ни был озабочен, но не захотел упустить такой момент. Уж больно важным выглядел Мурашов.
— А ты откуда этот пух взял?
Мурашов с таким же важным видом извлек из кармана спичечную коробку, осторожно раскрыл. Коробка была набита серыми пушинками.
— Из пуховика. Пуховик у них дырявый оказался. Пуховик подруги. Они вместе бабульку им душили. Теперь все друг на друга валят. Кто за ноги держал, а кто голову бабке накрывал. Бабулька-то все равно квартиру внучку завещала. Ну вот они и решили ее поторопить.
Саша постоял, посмотрел на Мураша, и пропало у него желание посмеяться над ним. Противно как-то стало на душе.
— Знаешь, Вова, — Саша легонько похлопал его по плечу. — Ты не трудись. У нас специальный аппарат, что по пуху работает, сейчас как раз сломался. Я тебе без дополнительной экспертизы этот случай опишу.
Но пуганый Мурашов недоверчиво потоптался, наученный горьким опытом, не знал — верить Саше или не верить.
— Что, правда не надо постановление писать?
— Не надо, Мураш. Иди лучше, тряси теперь осетина. — Саша обернулся к окну. В стороне под деревом рядом с мотоциклом Петра Сергеевича тихонько стоял спиной к зданию осетин Джоев. Из-за головы у него поднималась тоненькая струйка дыма. Он курил. А на гостевой парковке выстроились в ряд огромные черные внедорожники. Как на площадке в автомагазине. Саша насчитал больше десяти.
— Как навозные жуки. Тупые.
Мурашов тоже подошел к окну. И неизвестно, чего было больше в его взгляде — зависти или скепсиса.
— Да-а-а. Сила.
— Ты о двигателях? Или о ездоках? — Саша посмотрел на него иронично.
— И о том, и о том.
Они тоже закурили.
— Сегодня два огнестрела должны забирать. Вот они и приехали прямо сюда. Попрощаться со своими. Кстати, ты нашел этого… ну второго, который должен был официантом работать?
— А думаешь, чего я этого осетина сюда припер? Сидит на лекции этот второй мальчик как огурец. Чистенький, умытый. Где был, не говорит. Просто, мол, не пошел в ресторан, и все. На фиг, говорит, мне эти официантские чаевые. Зато одна девчонка-официантка сболтнула, что к Джоеву приезжал племянник. А где он теперь, этот племянник, — неизвестно.
— А Джоев — он кто?
— Повар из ресторана. На шашлыках стоит. Во дворе. Говорят, хорошие шашлыки делает.
— А он как-то объясняет отсутствие племянника?
— Он-то объясняет… Да верить ему… Говорит, приезжал парень. Деньги забрать для семьи. Взял деньги, которые тут этот повар заработал, и на следующий же день уехал домой. А ты представляешь, мне запрос туда, в эту Осетию, посылать?