— И как же это сделать? — Лена смотрела на него с усмешкой. Неужели перед ней последний из могикан? Сумасшедший энтузиаст судебной медицины?
— Как сделать? — Рябинкин отвернулся от окна и подошел к шкафам. — Прежде всего прекратить обезличку. Вот вы не запомнили картинку, потому что вы не знали этого повесившегося человека. А если бы вам сказали, что это реальная фотография какой-нибудь знаменитости?
— Наверное, это неэтично? — предположила Лена.
— Я тоже об этом думал, — посмотрел на нее Рябинкин. — Неэтично было бы, если б это был чей-то близкий родственник или происшествие совершилось совсем недавно. Хотя, если недавно — все равно об этом пишут в газетах. Еще неизвестно, что более неэтично — учить студентов на примерах или обсасывать косточки пострадавшим на какой-нибудь телепередаче. Впрочем, ладно, я отвлекся. — Петр Сергеевич снова уселся за стол, теперь уже на место преподавателя. — Но представьте, допустим, студентам показывают фотографию из архива. Реальную фотографию реально повесившегося человека. Ну, например, Есенина. Со всеми необходимыми описаниями из архива, с протоколом осмотра трупа на месте его обнаружения, со всеми заключениями последующих экспертиз — это этично или неэтично?
— Не знаю, — пожала плечами Лена. — Если об этом пишут в книгах, в газетах, то, наверное, это допустимо…
— А как вы считаете, работа с документами — это интересно?
— Опять не знаю. Один студент будет честно читать все эти документы, а десять других в это время готовиться к занятию по другой кафедре. Скажут, на фиг нам сдался этот Есенин. Все равно про него уже все изучено.
— Есть такая вероятность, — согласился Рябинкин. — Поэтому мы с вами не будем подносить все на тарелочке с голубой каемочкой. Пускай сами повозятся, побывают на месте обнаружения, поговорят со следователем, составят сами протокол…
— Так мы что, вывозить, что ли, студентов будем? — ужаснулась Лена. Господи, как просты, приятны и необременительны занятия со студентами на кафедре глазных болезней!
Петя вдруг вскочил со своего места и пошел к шкафам. С выражением фокусника типа «Оп-ля!» стал по очереди откидывать одну за другой дверцы. Рассекреченные отделения распахивались перед Леной своей бледно-желтой пустотой и вызывали в ней скорее сомнения и тревогу, чем радость, которую несомненно испытывал Рябинкин при созерцании этих пустых ящиков. В уже полутемной комнате Лене был виден только его силуэт на фоне окна — волосы торчат вихрами, рукава рубашки закатаны выше локтей, джемпер снят и как попало болтается на спинке стула. Лена вглядывалась в тонкие плечи Рябинкина, в очертания его коротко остриженной светлой головы, в быстрые движения его рук, распахивающих дверцы, и не могла отделаться от ощущения, что все это — сон. Не может, ну никак не может этот странный человек — полумальчишка, полумужчина — быть ее руководителем и начальником. Конечно, он знает в судебной медицине побольше ее, это ясно, но все-таки совсем не таким она ожидала увидеть своего нового завкафедрой. Ну что-то все равно должно было быть ближе к тому же Павлу Быстрякину, а то, что она увидела… Да откуда он такой взялся? А может, он сумасшедший? Лена опомнилась. Да, эта версия многое бы объяснила. А мама еще связывала с ним какие-то намеки… Лена чуть не прыснула вслух. Надо будет обязательно рассказать про этого зануду маме. Он вообще откуда приехал, этот Рябинкин?
Петя тем временем подошел к выключателю, и длинные лампы с потолка ярко осветили комнату.
— Студенческие группы формируются по двенадцать человек. У нас теперь есть шесть шкафов. В каждом шкафу будет находиться свое место происшествия…
— Происшествия все-таки? Или обнаружения? — Лене почему-то ужасно захотелось поймать его на неточности. А пусть знает, чтобы не воображал.
— В данном случае эти два понятия будут совпадать. Вы только представьте себе, как вы пригласите студентов отправиться на осмотр места происшествия. И не на какую-то помойку всем скопом, и не к какой-то дурацкой картинке — одной на полгруппы, а на настоящее место происшествия, которое действительно было в реальности и воссоздано во всех деталях.
Лена молчала и смотрела на Петра Сергеевича со смесью иронии и жалости. Ну как можно быть таким мечтателем?
— Внутри ящиков будут установлены макеты с реальной обстановкой мест происшествий, точно такие, какими они были в действительности. Если это комната — то в ней будет реальная мебель, расставленная так, как она действительно стояла. Если это улица, значит, по ней едут настоящие машинки. Если лес, значит, будет выстроен макет реальной местности, только в масштабе. Все макеты будут освещаться маленькими лампочками, как при навесном потолке. Пусть студенты рассаживаются по своему выбору — кто куда хочет. К каждому шкафу — по два человека. Один из них будет выполнять роль следователя, а второй будет работать как эксперт.
— Ну понятно, что же здесь не понять, — покивала головой Лена. — Это такая ролевая игра. А чтобы всем было комфортнее, с потолка будет звучать приятная музыка, а из столовки дежурные на подносах поднесут жареные беляши. Студенты вместо того, чтобы заниматься, будут балдеть — целоваться, жрать, звонить по телефонам… Через пару групп все эти макеты заляпаются жирными пятнами, а к концу первого семестра студенты сопрут все трупы. Надо же будет что-то вместо сувениров показывать…
Рябинкин некоторое время смотрел на нее, а потом молча встал, включил свет и по очереди начал закрывать шкафы, в обратном порядке тому, как открывал. Лена тоже замолчала. Петя закрыл последний шкаф и связку ключей убрал в карман.
— Лена, вы по жизни вообще пессимистка или так говорите нарочно, потому что вас послали работать не туда, куда вы хотели?
Лена непроизвольно выпрямилась и сделала серьезное выражение лица.
— Видите ли, Петр Сергеевич, я действительно рассчитывала вернуться на другую кафедру. Но коль меня к вам послали, я не собираюсь отлынивать от работы. Это вообще не в моем характере. Но я просто не понимаю, зачем вы так хотите усложнить свою жизнь? Какие-то макеты… — Она тоже встала и прошлась по комнате. — Проходили же занятия и без этих хлопот? Думаете, студенты оценят ваши старания? Да им все по фигу! Я понимаю, была бы еще у нас клиническая кафедра… — Она подошла к Рябинкину и встала прямо напротив него. — Ну скажите, сколько человек из выпуска будут работать в судебной медицине? Из всех восьмисот человек? Ну максимум двое или трое. Или даже один. Из моего выпуска, например, в судебную медицину никто не пошел. И мы будем из-за трех человек из себя вылезать? Да те, кто заведомо хотят стать судебными медиками, все равно ими станут. Но совсем по другим причинам, а вовсе не из-за наших макетов. И я вовсе не пессимистка. Я просто не люблю тратить время и силы впустую. — Лена снова села и победно посмотрела на Петю. А ну-ка, пусть он попробует ей возразить? Она ведь тоже не с помойки сюда пришла. Кое-что ее аспирантура тоже стоит. Да и не пришла бы она никогда, если б не Павел Быстрякин.
— Вы совершенно не правы, Лена. — Петр Сергеевич будто потух. Он поднял свой рюкзак и стал машинально засовывать в него смявшийся джемпер. — Я ведь надеялся, что вы хоть и не интересовались раньше судебной медициной, но проявите хоть какой-то интерес. Иначе нам с вами трудно будет работать.
— Нет, подождите! — У Лены появилось чувство, будто это ее обманули. Она так старалась сегодня весь день… — Я не сказала, что у меня нет интереса к судебной медицине, хотя, — она с возмущением посмотрела на Рябинкина, — мое сегодняшнее пребывание на кафедре в роли уборщицы вряд ли могло этот интерес подогреть!
— Я дам вам отгул в зимние каникулы. В качестве компенсации. — Петя снова полез в рюкзак, вытащил из него смятый джемпер и надел на себя. — Пойдемте. Уже поздно, — он взял рюкзак и остановился в дверях, ожидая Лену. Она медленно прошла мимо него.
— До свидания, Петр Сергеевич! — Он запер дверь и, не оглядываясь, пошел вдоль по коридору, щелкая выключателями. Лампы поочередно гасли ему вслед. Лена стояла в коридоре и смотрела, как он скрылся в лаборантской. Тогда она мысленно ругнулась и вспомнила про свои ноги. Она до сих пор была в старых резиновых шлепанцах, ангажированных для нее Людмилой Васильевной. От пыли теперь они были неопределенного цвета и растрескались поперек подошвы. Лена в ярости достала из пакета свои нарядные туфли и по одному со всей силы запустила шлепанцы в стену. Рябинкин все еще не выходил из лаборантской. У Лены слезы показались на глазах — туфли теперь оказались малы для распухших от работы ног. Она даже не сразу смогла надеть их на ноги.
Как же она до дому дойдет? В гробу она видела эту судебную медицину! Завтра же снова пойдет к Быстрякину и попросит перевести. На микру так на микру. Куда угодно! Она сделала по направлению к лестнице несколько шагов. Господи, как больно. Скорей бы добраться домой, забраться в ванну. Чем бы помазать ноги, чтобы не болели? Надо спросить у мамы, может, у нее есть какая-нибудь мазь?
Лена, ковыляя, стала спускаться по крутой, неосвещенной лестнице, и вдруг резкий отвратительный запах ударил ей в ноздри. Господи, что это еще такое? Газовая атака? Морщась на каждом шагу, она опиралась на перила и думала только о том, как бы не свалиться в темноте. Непонятно, кто выключил свет на лестнице? Четыре этажа. Ну и высокие же раньше строили пролеты! Но вот и вход в танатологическое отделение. Слава богу. Только вот отвратительный запах — все сильнее. У Лены сперло дыхание и даже стали слезиться глаза. Она нерешительно остановилась у входа, стала искать в сумке платок. А может, можно выйти через черный ход? Уж лучше на помойку, чем нюхать это… Она поторкалась — нет, дверь закрыта. Конечно, украдут вас тут с этой вонью! Нужны вы кому-то! Она достала платок — он так и лежал на дне сумки со вчерашнего дня — скомканный и еще влажный. Ну уж дудки, не все же время она теперь будет плакать? Лена встряхнула платок, выбирая место посуше, зажала им нос и вошла в отделение. Что все-таки здесь происходит, черт возьми?
В коридоре кто-то, как оказалось молоденький мальчик, а вовсе не жирная старая жаба, растаскивал две сцепившиеся боками каталки. Лена подошла ближе. Запах, как она поняла, исходил от одной из них. Что-то темное, пергаментно-коричневое, с изящной, словно египетской, вытянутой головой, тонкими сухими ногами, впалым животом лежало на той каталке, что была ближе к Лене. Мальчик, а Лена даже сама не могла понять, почему она определила его как санитара, наверное, по одежде — он тоже был замотан в старый байковый халат, так вот, мальчик — голубоглазый, с румянцем на щеках — все-таки распихнул каталки прямо перед ней и стал закатывать «мумию» в двери холодильника. Сторонясь, Лена все-таки с удивлением отметила, что щеки у «малыша», как она определила санитара, горели румянами, а не естественным румянцем, а глаза были аккуратно подведены черной подводкой. Боже, кого здесь только нет! — догадалась она и поспешила пройти мимо. Не тут-то было.
— Ты скоро труп завезешь? — услышала она мужской голос из освещенной, несмотря на вечер, секционной. Торопясь пройти, она невольно заглянула внутрь. Тот самый молодой человек, которого она встретила днем на лестнице, стоял к ней боком и возился перед горой какой-то одежды. Второй мужчина — в надетых друг на друга нескольких пижамах, медицинском колпаке до самых бровей — мыл руки у раковины. Лена подумала — что же тут все так кутаются? Она кинула в секционную взгляд — и это здесь они когда-то занимались? И скоро ей тоже придется водить сюда студентов? Господи, какой кошмар!
— Ну я два часа, что ли, буду тебя ждать? — заорал вдруг тот самый, молодой, в сторону двери. Он повернулся и увидел Лену. Ей отчего-то стало неудобно — как будто она подсматривает. Лена опустила голову и быстро пошла.
— Везу, везу! — откликнулся санитар и стал закатывать вторую каталку. Она была гораздо тяжелее, чем с мумифицированным телом. На ней лежал грузный, еще не старый мужчина с залитым кровью лицом.
Мужчина постарше, закончив мыть руки, вышел из секционной и выглянул в коридор.
— Это кто? — спросил он у санитара про Лену.
— Не знаю. — Парнишка с грохотом вкатил вторую каталку в секционную.
— Саш, откуда у нас тут девушки красивые вечерами ходят? — спросил Соболевский у Саши Попова.
— Это с кафедры. Наверное, новая уборщица, — пробурчал Саша. Отчего-то ему стало неприятно, что Соболевский проявил интерес к этой незнакомке. Игорь Владимирович быстро снял с себя верхние пижамы и кинул санитару. — В стирку.
Саша посмотрел на Соболевского. Ему показалось, что тот явно заторопился.
— Уже уходите? — спросил Саша. Вроде бы просто так спросил, но как бы и с целью — задержать.
— Ухожу. Счастливо отдежурить. — Соболевский пошел к двери.
Не догонит, вдруг с тайным злорадством подумал Саша. Ему еще надо в комнату зайти, манатки забрать. Или все-таки догонит?
— А вы чего так поздно с кладбища приехали? — вдруг, сам не ожидая, крикнул он вдогонку Соболевскому. — Грозились, что всех сегодня из секционной повыгоняете, а сами приехали, когда уже все ушли.
— А у меня труп по дороге украли, — обернулся уже от дверей Соболевский. — Следователь зевнул, ну и…
— Ну да? — удивился Саша. — А чего же вы сразу не рассказали?
— Завтра расскажу. Во всех подробностях. Пока! — Соболевский тоже скрылся за дверью. Саша вернулся к телу, ввезенному в секционную. Скептически посмотрел на лицо лежащего мужчины.
— И чего это у нас каждый день теперь — огнестрел? — спросил он себя вслух, потому что санитар, справившись наконец со всеми каталками, уселся в сторонке пить чай. — Второй труп подряд, и все около черных внедорожников.
Он закончил осмотр одежды и бросил санитару:
— Родственники могут забрать.
Отдельной кучкой на столике лежали предметы из карманов. Саша быстро составил опись. Ничего особенного. Бумажник, довольно крупная сумма денег, запасные ключи от машины, водительские права, золотое обручальное кольцо — оно было на пальце мужчины, смятая конфетная бумажка… Саша хотел отправить бумажку в мусорную корзину, а все остальное — в полиэтиленовый пакет, но вдруг задержался взглядом на пестрой обертке. Он и сам не мог понять, что же его насторожило.
— Леш, дай мне два анатомических пинцета.
Санитар вздохнул, отставил кружку и, достав из металлического контейнера два чистых пинцета, принес Саше.
— Я надеюсь, вы вскрывать сейчас не будете?
— Не бойся, не буду. Хотя, — Саша посмотрел на лежащее тело, — я в принципе не отказался бы его взять. Что тут вскрывать? За полчаса бы справился. Ранение навылет. Вон, полголовы разнесло.
— В упор стреляли? — жадно расширил свои подведенные глаза санитар. Попов посмотрел на него чуть не с укором.
— Леш, тебя же все-таки не с первого курса выгнали! Ну взял бы учебник да почитал! Тем более что восстанавливаться хочешь. Ты же труп ворочал, когда на каталку клал? Неужели не видел, что входное отверстие сзади? Оно же маленькое. А на лице — выходное. Вон посмотри, аж всю щеку наружу вывернуло. Зубы повылетали. Стреляли в затылок почти в упор. Чуть наискосок пуля прошла.
— Ну, сказали, и ладно, — насупился Леша. — А читать я ничего не буду. Все равно меня не восстановят. Я уже два раза ходил.
— Ну не будешь читать — отвали. — Саша нагнулся и пинцетами стал осторожно развертывать бумажку. — Конечно, если к ректору ходить с накрашенными ресницами — кто тебя восстановит? Умываться надо, перед тем как ходить к начальству.
— Хачмамедов же меня взял? — пробурчал Леша уже со своего места.
— Так он тебя санитаром взял, — Саша расправил бумажку, — а закончил бы университет, экспертом бы мог стать… Вот тебе и на! — Саша в удивлении замер. Развернутый псевдофантик превратился в вырезанную из бумаги бледно-зеленую ромашку с белой сердцевиной. Саша наклонился, осматривая края лепестков. По неровным поверхностям срезов можно было различить, что цветок вырезали маленькими ножницами и, возможно, торопливо.
А не из того ли самого клуба ромашка? Саша поискал глазами, во что бы завернуть неожиданную находку, чтобы отдать следователю.
— Ну что же мне делать, если я Игоря Владимировича люблю? — хныкал возле своего столика санитар.
— А ты ему это скажи, он, возможно, тебе ответит взаимностью, — неудачно пошутил Саша. — Слушай, дай сюда упаковочный пакет или на крайний случай — кусок марли.
— В шкафу у нас пакеты. Сами берите. — Леша не переносил, когда его дразнили. Он гордо встал и вышел из секционной.
— Эй! Алексей! — позвал его Попов. — Куда ты пошел? Открой хоть окно! Твой Соболевский здесь такую вонищу развел, а ты даже не проветришь!
— А я даром, что ли, вторую пижаму надеть предлагал?! Воняйте теперь насквозь! — уже от дверей обидчиво крикнул Леша, и вскоре хлопнула входная дверь — санитар выбежал на улицу.
Саша постоял, почесал себе темечко, вздохнул и тоже вышел на крыльцо. Почти полная темнота окружила их здание. Только окна секционной освещали двор желтыми светящимися прямоугольниками. Петин мотоцикл все еще дремал, привязанный к столбику. А на парковке стояла только его собственная «Ауди» да Лешкина «пятерка». Соболевский уехал. Леша сидел на ступеньках и курил, нервно затягиваясь. Саша постоял рядом с ним, попросил сигарету. Вообще-то он курил редко, но сейчас пожалел санитара. Захотелось как-то посочувствовать ему, что ли… Не везет парню.
На плохо освещенной площади троллейбусного круга никого не было видно. Троллейбусов тоже не было. Зато около остановки стояла с зажженными задними огнями белая машина. Это Соболевский, подумал Саша. Наверное, все-таки не успела сесть на троллейбус эта девчонка.
— Вон твой красавец стоит. — Огонек сигареты в Сашиных пальцах очертил полукруг в сторону остановки.