— Держи!
— Ой, спасибочки, — радостно спрыгнул с козел шкет. — Махорки мне надолго теперь хватит.
В гараже Моссовета работал приятель Кирьяна Евстигней. Года три назад они вместе громили артельщиков. Но неожиданно у парня пробудилась небывалая тяга к железу, и, забросив опасное и преступное ремесло, он устроился на работу в гараж Моссовета. А совсем недавно стал водить легковую машину. Однако с прежними приятелями связи не растерял и по просьбе Кирьяна иногда перевозил похищенный товар с одного места на другое. Главарь не жадничал, с бывшим подельником всегда щедро расплачивался, а потому Евстигней отказывал ему, лишь когда ничем не мог помочь. Жил Евстигней неподалеку от гаражей, в огромной коммуналке, населенной десятком семей.
Кирьян опасался, что Евстигнея не окажется дома. Но когда рассмотрел его окно, горевшее тусклым желтым светом, понял, что фарт все же на его стороне. И с улыбкой подумал о том, что первое важное дело, которое он исполнит утром, так это поставит перед чудотворной иконой Богоматери большую свечу во спасение.
— Шайтан, оставишь меня здесь, — распорядился Кирьян, когда они въехали во двор, заросший какими-то кустами.
— Как скажешь, хозяин, — слегка растягивая слова, произнес татарин. Кирьян — человек-голова, знает, что делает.
Водила в преступном промысле был человеком очень полезным, и о связи Кирьяна с Евстигнеем знало всего лишь два человека — Дарья и мадам Трегубова. Кирьян терпеливо обождал, когда пролетка завернет за угол, и лихо засвистел, взбудоражив ворон, расположившихся на соседнем дереве.
В окне Евстигней появился не сразу — прошла почти минута. Наконец, открыв форточку, он заорал:
— Дело, что ли?!
Кирьян не ответил, лишь согласно качнул головой.
Евстигней спустился быстро; одет он был по-домашнему: рубашка-косоворотка навыпуск, затертые на коленях штаны, а на широких ступнях огромные калоши.
— Если бы ты только знал, Кирьян, с какой бабы ты меня сдернул, — не то пожаловался, не то похвастался Евстигней, долгим взглядом посмотрев на Дарью. Девушка не смутилась, лишь крепче прижалась к Кирьяну.
— Машина нужна, — ровно, не повышая голоса, произнес Кирьян.
— Ну, ты вообще! — отшатнулся Евстигней. — Ты знаешь, сколько сейчас времени! Машины-то все на запоре. У меня же не личная!
Кирьян не ответил, вытащил кошелек и отсчитал несколько купюр. Подумав, протянул весь кошелек, из открытых кармашков туго выпирали банкноты.
— Здесь много… Во всяком случае, тебе хватит года на три безбедной жизни.
— Ну-у, если так, — нерешительно произнес Евстигней, — я попробую что-нибудь придумать. Но мне это будет дорого стоить. — Его пальцы ловко вытянули кошелек. — Сейчас в гараже Мироныч дежурит, может, и разрешит. Ну да ладно, — махнул он рукой, пряча деньги. — Пойдем попробуем. Как говорится, бог не выдаст, свинья не съест!
В гараж, расположенный в низком и очень длинном кирпичном ангаре, достучались не сразу. Мироныч, небритый дядька лет пятидесяти пяти, долго недоверчиво глядел на них через крошечное окошечко в воротах и, лишь разглядев знакомое лицо, неприветливо кивнул и спросил, едва скрывая раздражение:
— Чего ради приперся?
— Мироныч, машина нужна.
— Сбрендил, что ли, или белены обожрался? — с откровенным любопытством поинтересовался сторож.
— Мироныч, да ты же меня знаешь, — заныл Евстигней, — когда я тебя подводил? Мне и машину-то на часик, а там поставлю ее на место, никто и не узнает. Ну, ты сам понимаешь, ведь не за просто же так!
Мироныч выглядел озадаченным. А во взгляде немой вопрос: сколько дашь? И лишь когда Евстигней тряхнул перед его носом тремя сотнями рубликов, его глаза возбужденно загорелись — это ж сколько водки можно выжрать на такие деньжищи!
Мироныч помялся для виду, малость потоптался, а потом решительно махнул рукой:
— Ну, так и быть! Бери! Только чтобы к утру на месте стояла. Мало ли что.
Евстигней выглядел обиженным:
— Мироныч, ну в первый раз, что ли?
Ворота гаража распахнулись, Мироныч, разглядев напряженное лицо Кирьяна, настороженно спросил:
— А это кто с тобой?
Кирьян добродушно улыбнулся, сверкнув зубами, и коротко ответил:
— Теперь уже никто.
В его руке сверкнуло лезвие ножа. Бесшумно разодрав одежду, сталь легко вошла в живот. Мироныч ойкнул негромко.
— Покойся себе с миром, — коротко пожелал Кирьян и выбросил окровавленный клинок в угол двора.
Мироныч его уже не интересовал — уверенными широкими шагами он направился к машине.
— Да что же ты делаешь-то! — зашипел ему в спину испуганный Евстигней.
— Поехали, я сказал! — зло обрубил Кирьян. — Если не хочешь отправиться вслед за ним!
Дарья стояла в сторонке и с равнодушным видом покуривала длинную сигарету.
— Сейчас, сейчас, — заторопился Евстигней, усаживаясь за руль. Руки его слегка подрагивали, и он без конца косился на тело, распластанное у ворот.
Машина завелась не сразу. Чихнув разок, она с перебоями затарахтела и, лишь прогревшись, заработала размеренно и по-деловому.
— Садись в машину! — распорядился Кирьян, нетерпеливо махнув рукой подруге.
Барышня несколько раз пыхнула в ночь дымком, а потом небрежно и сильно, почти мужским щелчком, отбросила недокуренную сигарету и направилась к распахнутой двери.
— Езжай к Пятницкому кладбищу! — велел Кирьян, по-хозяйски обняв Дарью.
— Что за нужда? — удивился Евстигней.
— Езжай, сказал! — оборвал его жиган.
Машина споро тронулась. Выезжая, автомобиль зацепился крылом о ворота. Раздался неприятный звук раздираемого железа. Евстигней чертыхнулся и прибавил газу.
Пятницкое кладбище находилось сразу же за Крестовской заставой. Огромная церковь Святой Троицы была видна издалека и очень напоминала морской маяк.
— Какой-то народ стоит, — сообщил Евстигней, повернувшись к Кирьяну.
— Вижу, — невесело протянул Кирьян, заметив у дороги группу людей.
Человек десять, не меньше. У обочины полыхал костер, рядом суетились три человека. Похоже, что красноармейцы кипятили чай.
— Поезжай! — скомандовал Кирьян.
Но подъехавшую машину уже заприметили, от толпы отделились двое бойцов и лениво направились навстречу. Неторопливо поснимали с плеч винтовки, давая понять, что шутить не намерены.
В свете автомобильных фар показался пулемет «максим», а рядом с ним сидел матрос в бушлате, через распахнутый ворот была видна тельняшка.
Автомобиль притормозил и замер рядом с красноармейцами.
— Кто такие? Куда едем? — хмуро поинтересовался тот, что стоял ближе.
Похоже, что он был за главного. Тяжелый сосредоточенный взгляд сначала остановился на водителе, потом медленно переместился на Кирьяна, слегка улыбнувшегося, и надолго задержался на Дарье, сидевшей неподвижно.
— По заданию товарища Петерса, — веско отвечал Кирьян.
— Ах, вот как. — Немигающий взгляд, неприятно вильнув, вновь остановился на Кирьяне. — Тогда предписание должно быть. Ваши документы!
— Ну что ты будешь делать, — делано завозмущался жиган. — Даже по заданию товарища Петерса и то требуют документы. У нас есть основания полагать, что налетчик Кирьян выехал в этом направлении. Нужно срочно проверить.
На лице старшего отобразилось заметное замешательство. Он еще внимательнее всмотрелся в лицо говорившего мужчины, и было похоже, что оно ему не нравилось. Красноармейцы рассредоточились и как бы случайно взяли автомобиль в полукруг. В сторонке стояли лишь трое, скручивая козьи ножки. Внешне они выглядели спокойно, но на автомобиль посматривали зорко.
— Предписание, — строго потребовал все тот же красноармеец, — таков порядок.
— Ну, если так заведено… — пожал плечами Кирьян. — Конечно, если я расскажу об этом Якову Христофоровичу, ему будет очень неприятно. Так, где же оно у меня? — похлопал себя по карманам Кирьян. — Ах, вот оно где. — Его рука юркнула во внутренний карман кожаной куртки. — А может, оно и правильно, товарищи. Сейчас столько мрази развелось, что глаз да глаз нужен. Мне тут передали, что около часа назад убили начальника гаража Моссовета. Кто это сделал, пока неизвестно, но не исключено, что без Кирьяна не обошлось.
Неожиданно в его руке оказался наган. Прозвучало два выстрела, и стоявшие рядом красноармейцы, словно опрокинутые бурей снопы, повалились на обочину.
— Гони-и!! — заорал Кирьян.
Темные фигуры бойцов, еще секунду назад казавшиеся застывшими, пришли в движение. Ахнул выстрел, и у самого виска Кирьяна просвистела пуля.
Машина дернулась, двигатель едва не захлебнулся, но потом набрал обороты. Машина помчалась по шоссе, сбив опущенный шлагбаум. Откуда-то из темноты, с обреченностью самоубийцы, навстречу машине бросился красноармеец с винтовкой наперевес. Удар бампером был жесток. Парень дико вскрикнул, винтовка отлетела на дорогу, и приклад хрустнул под колесами.
— Гони! Гони! — неистово орал Кирьян, посылая пулю за пулей в бегущих бойцов.
Двигатель автомобиля ревел, все далее в ночь унося пассажиров. Глуше стали слышны оружейные выстрелы и крики красноармейцев.
Несколько минут машину трясло на ухабах, колеса ухали в колдобины, словно в бездну. Кирьяну казалось, что еще минута такой езды, и машина развалится.
Но нет, ничего, выдюжила.
— Кажись, ушли, — объявил Евстигней.
— Езжай в Алексеевское! — распорядился Кирьян.
— Дорога там не ахти, — усомнился несмело Евстигней. — Может, свернем с большака, у Пятницкого кладбища я флигелек один надежный знаю. Жиганов не выдадут!
— Езжай, сказал! — жестко проговорил Кирьян.
И Евстигней, недовольно хмыкнув, свернул с большого тракта к приметной каменной церквушке из белого камня. Кирьян никогда не делится своими планами.
До революции в этом селе, следуя на богомолье в Троицу, частенько останавливались царствующие особы, долгими молитвами очищая себя от явных и мнимых грехов. Нынешнее время — полнейшее запустение. От прежнего великолепия осталась лишь небольшая часовенка да неказистый каменный флигелек, где прочно обосновались жиганы.
Малинщиком здесь был старый безногий каторжанин, года три назад примкнувший к «идейным», кликуха у него была Железная Ступня. Жиганы, помня прежние заслуги Ерофеича, приняли старика за своего, и человек этот, с хитроватым настороженным взглядом, знал немало страшных тайн.
Старый каторжанин был большим грешником, поговаривали, что он, будоража застоявшуюся кровь, порой выходил на большак с тесаком за пазухой, что совсем не мешало ему быть весьма богобоязненным и отбивать по несколько сотен поклонов в день. Однако места своего он бросать не собирался, к жиганам прикипел накрепко, считая, что их удаче способствовало не что иное, как это место, намоленное самодержцами и великими князьями.
Флигелек в Алексеевском был тем местом, куда Кирьян мог заявиться безбоязненно. То, что он здесь, могли знать лишь самые близкие. Сюда Кирьян приезжал лишь раз в месяц, и всякий раз в особом случае. Нынешний был именно таковым.
— Ну, теперь я могу идти? — спросил с надеждой Евстигней, притормозив у двора.
Кирьян вытащил наган и наставил его в лицо подельнику. Даже в темноте было видно, как побледнело лицо водителя.
— Кирьян… убери пушку… не греши… Ведь вместе повязаны… на одной веревке висеть, — беспомощно лепетал парень. — Никому не скажу.
Секунду Кирьян колебался, взвешивая шансы, а потом, великодушно улыбнувшись, произнес:
— Ладно, живи пока… но не забывай, что я не всегда такой добрый. А машину во двор загонишь, да не забудь прикрыть чем-нибудь. Любопытных здесь тоже хватает.
Железная Ступня лишь хмуро кивнул на приветствие Кирьяна и, не задавая вопросов, широко распахнул дверь. Машина вновь заурчала разбуженным зверем и мягко въехала во двор.
В ноздри шибануло навозом, недовольно закудахтали куры, и громко, не то с перепугу, не то от злого сердца, заорал в сарае потревоженный петух.
Кирьян вошел во флигель.
За круглым столом бойко шла карточная игра. В центре, в огромном серебряном блюде неряшливо лежали купюры. Играли по-крупному — обычное дело, когда возвращаешься не с пустыми руками, а с полной поклажей. Жиган с погонялом Лапоть, раскрасневшийся от удачи, уверенно брал взятки, а потом решительно, гаркнув во все горло, сорвал большой банк.
— Ну, сегодня и прет! — Он посмотрел на Кирьяна, севшего рядом на плетеном стуле. — И все в масть!
Деньги он брал не торопясь, как человек, привыкший к огромным суммам. Аккуратно ссыпал с блюда ворох купюр, а потом, сложив бумажки одну к одной, прятал их в карман. Проигравшие старались выглядеть безмятежными, всем своим видом давая понять, что деньги — это навоз: сегодня — нет, а завтра — воз! А потому нужно только дождаться следующего утра.
— Ну и фартит! — Глаза Лаптя радостно блестели. — Вчера хату одну взяли, одних только камешков с золотишком на полкило потянет. Ха-ха-ха! Сегодня весь день смеюсь… Но это от фарта… как бы плакать не пришлось…
В комнате было еще шесть человек, трое из которых матерые жиганы. Люди эти давно ходили под началом Кирьяна, и он знал их очень хорошо. Лапоть был из их числа. Парень претендовал на большее и не однажды выказывал недовольство действиями Кирьяна. В лицо, конечно, ничего не говорил (боже упаси!), боялся, надо думать. Но его недозволенные высказывания частенько доходили до ушей пахана, Кирьян понимал, что открытого конфликта не избежать.
Кирьян ничего не сказал, лишь улыбка, надломившись, сделалась кривой.
— Кирьян, что ты там за шухер устроил? — спросил молодой жиган Валет. — Мы едва через заставу проскочили.
— Не только на заставах, — живо вмешался Лапоть, — в городе легавых больше, чем людей. Я хотел на одну верную хату завалиться в Марьиной Роще, а оттуда один знакомый уркаган вот с такими глазищами выбегает. В чем дело, спрашиваю? А он мне говорит, что легавые блатхату окружили. Предлагают блатным сдаваться, так те в ответ пальбу затеяли. Так их всех там и положили.
— Сколько же там блатных было? — посочувствовал Кирьян.
— Да человек пятнадцать.
— А друган-то твой как улизнул? — подозрительно спросил Курахин.
Лапоть лишь отмахнулся:
— Да с ним все просто. Не косись! Баба у него на нижнем этаже проживала. Он сначала к ней завернул, а когда палить начали, то уже и не высовывался.
— Я сейчас и сам едва живой ушел, — признался Кирьян, посмотрев на Дарью, устроившуюся рядом на таком же плетеном стуле. — За Крестовской заставой легавые стоят. Насилу отбился, кажись, троих положил…
— Четверых, — поправила Дарья. — Ты одного не заметил, Кирюша, а он на дорогу упал.
Еще одна нарушенная заповедь. Если уж баба пришла на сходняк, то, будь добра, не встревай в разговор между жиганами!
Блатные хмуро переглянулись между собой, подумав об одном и том же, и с подчеркнутой холодностью посмотрели на барышню.
— Темно там было, не разобрать, — ответил Кирьян, сделав вид, что не заметил недовольства жиганов, и, широко улыбнувшись, продолжил: — Я их не считал. Ладно, хватит пустого базара, — широкая ладонь пахана опустилась на стол. — Я за деньгами приехал. Так что там в этот раз наскребли? — Взгляд Кирьяна остановился на Лапте. — Наколка-то верной оказалась?
Радость с лица Лаптя сошла не сразу. Правый уголок рта опустился, улыбка переродилась в едкую усмешку.
— Наколка-то верная, — согласился Лапоть, — хата хорошая, богатая! Добра там на пару миллионов взяли. А только мы с блатными покумекали меж собой малость. — Жиган на секунду умолк и со значением посмотрел на сидящих рядом приятелей. — Много ты берешь, пахан! — вроде бы и сказано было не зло, но укор прозвучал весомо.
Слова Лаптя развеселили Кирьяна, он коротко рассмеялся, а потом потребовал:
— Продолжай!
— Мы вот тут думаем… Наколку давать много ума не надобно. Вон сколько на улице шкетов драных бегает, они за гривенник любой расклад дадут! Все богатые хаты у них на счету. А вот чтобы к ней подобраться да места отыскать, куда хозяева капусту с брюликами припрятали, здесь особое чутье нужно. Ты максы не криви, Кирьян, — проговорил Лапоть, — не от себя речь толкаю, от всего мира…
— Интересно… Продолжай.
— Говорю же, покумекали мы прежде. Той доли, что ты требуешь, дать не можем. Одно дело, если бы ты вместе с нами фомкой ковырялся… тогда иной расклад! А ты все с марой своей вошкаешься, — кивнул он на притихшую Дарью, — и от дел совсем отошел.
Курахин вновь улыбнулся.
— А денег-то хоть много взяли? — беспечно поинтересовался он.
Лапоть явно медлил — а следует ли прогибаться? И нехотя вытащил из-под стола брезентовый мешок.
— Глянь!
На белую скатерть, шурша, просыпались золотые цепочки, браслеты, украшенные изумрудами, кулоны, серьги, кольца с бриллиантами.
— Много, — сдержанно согласился Кирьян. — Знаешь, Лапоть, есть в твоих словах правда. Все мы, жиганы, по правде должны жить, за то нас и называют идейными. Вы зубы рвете, а я на ваших харчах поживаю, — в голосе Кирьяна прозвучало раскаяние. — Лишь долю свою требую.
Лапоть, приободрившись, продолжал:
— Мы ведь тоже хотим форс держать, иметь полные карманы и барышень по кабакам водить. Не все же тебе одному, — задорно проговорил Лапоть, подмигнув смутившейся Дарье. — Вот в прошлый раз мы железнодорожные кассы взяли, а ты половину башлей себе забрал. Думаешь, нам не обидно было?
Курахин продолжал добродушно улыбаться, похоже, что эта сцена его забавляла. На лицах присутствующих жиганов появились недобрые ухмылки. Лишь Евстигней с вытаращенными от ужаса глазами наблюдал за происходящим. Дверь была рядом, он не раз порывался покинуть комнату, но очень боялся, что петли скрипнут и внимание жиганов переключится на него.