Должна признать, когда Томас Меткаф выглянул из африканского такси (поездка в котором уже само по себе приключение, если раньше вы на африканском такси не ездили), он выглядел совсем не так, как я ожидала. Он был почти моим ровесником, в маленьких круглых очках, которые запотели, когда он шагнул во влажный воздух, поэтому он не сразу нащупал ручку своего чемодана. Он оглядел меня с ног до головы, от немытых волос до розовых кроссовок «Конверс».
— Вы Джордж? — спросил он.
— Я похожа на Джорджа?
Джордж — один из моих коллег, студент, который никак не мог дописать дипломную работу. Иными словами, мишень для шуток, к которым подключалась и я, пока не начала изучать скорбь у слонов.
— Нет, простите, я хотел сказать, что ожидал увидеть другого.
— Жаль вас разочаровывать, — сказала я. — Меня зовут Элис. Добро пожаловать в северный Тули-Блок.
Я проводила его к «ленд роверу», и мы стали петлять по неприметным пыльным тропинкам, которые пролегали по заповеднику. По дороге я цитировала рекламные буклеты, которые мы раздаем посетителям.
— Впервые о слонах, обитающих здесь, упоминается в семисотом году до нашей эры. В конце тысяча восьмисотых сюда завезли огнестрельное оружие, что трагическим образом сказалось на популяции слонов. К тому времени, как сюда прибыли великие белые охотники, слоны практически исчезли. И только с основанием этого заповедника их численность возросла. Наши исследователи работают семь дней в неделю, — рассказывала я. — И несмотря на то что все мы работаем над разными исследовательскими проектами, мы также занимаемся основным мониторингом: наблюдаем за размножением стад, за их объединением, различаем слонов в каждом стаде, следим за их передвижениями и ареалами обитания, определяем индивидуальные участки обитания стада, раз в месяц производим перепись, отмечаем родившихся и умерших, период течки и полового созревания; собираем данные о самцах, записываем количество осадков…
— Сколько у вас здесь слонов?
— Около тысячи четырехсот, — ответила я. — Не говоря уже о леопардах, львах и гепардах.
— Представить не могу! У меня всего шесть слонов, но довольно сложно понять, кто есть кто, если не находишься рядом с ними изо дня в день.
Я выросла в Новой Англии и знаю, что присутствие там диких слонов настолько же маловероятно, как появление у меня третьей руки. А это означает, что этот парень владеет либо зоопарком, либо цирком, — ни того ни другого я не одобряю. Когда дрессировщики уверяют, что трюки, которым они обучили слона, — это поведение, присущее ему в естественных условиях, они лгут. На воле слоны не стоят на задних ногах, не ходят, держа друг друга за хвосты, не бегают по кругу. В естественных условиях слоны всегда держатся в нескольких метрах один от другого. Они постоянно гладят друг друга, трутся боками и переговариваются друг с другом. А все отношения между человеком и слонами в неволе основаны на эксплуатации.
Если бы до этого я не разозлилась на Томаса Меткафа, встреча была бы для меня наказанием, теперь же я невзлюбила его из принципа.
— И чем вы тут занимаетесь? — поинтересовался он.
«Храни Господь от туристов!»
— Я здешний распространитель косметики «Мери Кей».
Я глянула на него краем глаза. У меня не было причин обороняться от мужчины, с которым я познакомилась всего минуту назад, — мужчины, чьи знания о слонах менее обширны, чем мои. И тем не менее я настолько привыкла к изумленно изогнутым бровям, когда я начинаю заговаривать о своем новом исследовании, что решила о нем помалкивать.
От ответа меня уберег град рогов и копыт, обрушившийся на тропу. Я схватилась за руль и успела затормозить в последний момент.
— Лучше держитесь покрепче, — посоветовала я.
— Они великолепны! — выдохнул Томас, и я постаралась не закатывать глаза.
Когда живешь здесь, привыкаешь. Для туристов все в новинку, все кажется приключением, стóящим того, чтобы притормозить. Да, это жираф. Да, невероятно. Но только не для тех, кто видел их раз семьсот.
— Это антилопы?
— Импалы. Мы называем их «макдоналдсы».
Томас указал на крестец одного из животных, которое мирно щипало траву.
— Из-за черных отметин?
У импал две черные полоски вдоль каждой задней ноги, а еще одна полоса идет вдоль обрубка хвоста, и они на самом деле похожи на эмблему «Макдоналдса» — «Золотые арки». Но свое прозвище животные получили потому, что являются самым лакомым обедом для здешних хищников.
— Потому что их съедено более миллиарда, — ответила я.
Между романтикой Африки и ее суровой действительностью — большая разница. Туристы, которые приезжают сюда на сафари, с нетерпением ждут охоты. Те, кому повезет, становятся свидетелями того, как львица, часто тихо, нападает на свою жертву, вызывая этими действиями тошноту. Я увидела, как Томас побледнел.
— Что ж, — сказала я, — вы не в Нью-Гемпшире.
Пока мы в главном лагере ожидали Оуэна, я объясняла Томасу правила сафари.
— Не выходить из машины. Не вставать в машине. Животные воспринимают нас как единое большое существо, и если кто-то отделяется, он в опасности.
— Извините, что заставил вас ждать. Переселение носорога прошло не так гладко, как я надеялся.
Оуэн Данкерк, ветеринар, спешил к нам с сумкой и ружьем. Он был неуклюж, как медведь, и предпочитал стрелять снотворным из автомобиля, а не из вертолета. Пока я не сосредоточилась на практическом исследовании скорби у слонов, у нас были приятельские отношения. Оуэн принадлежал к старой школе — он верил доказательствам и статистике. Ему казалось, что с таким же успехом я могла бы заявить, что использую выделенный на исследование грант на изучение колдовства или доказательство существования единорогов.
— Томас, это Оуэн, наш ветеринар, — представила я. — Оуэн, это Томас Меткаф. Он приехал к нам на пару дней.
— А ты уверена, что готова, Элис? — поинтересовался Оуэн. — Может, ты забыла, как надевать ошейник, с тех пор как стала записывать слоновьи панегирики и тому подобное?
Я не обратила внимания на его шпильки и на странный взгляд, которым одарил меня Томас Меткаф.
— Уверена, что сумею сделать это с закрытыми глазами, — заверила я Оуэна. — Чего не скажешь о тебе. Разве в прошлый раз ты не промазал? В цель размером… как бы это сказать… с целого слона.
К нам на своем «ленд ровере» присоединяется Аня. Для того чтобы надеть на слона ошейник, нужны два исследователя и три автомобиля, которые будут удерживать стадо, пока мы будем выполнять свою работу. На остальных двух машинах ехали егеря, один из них уже сегодня выследил стадо Тебого.
Одевание ошейника — это искусство, а не наука. Не люблю надевать ошейники во время засухи или летом, когда слишком высокая температура. На земле слоны так быстро перегреваются, что после падения необходимо внимательно следить за их температурой. Задача заключается в том, чтобы подвезти ветеринара к слону метров на двадцать, чтобы он мог благополучно выстрелить дротиком с лекарством. Как только матриарх падает, возникает паника, именно поэтому хочется, чтобы в идеале рядом были опытные егери, которые знают, как отогнать стадо, и уж точно здесь не место такому новичку, как Томас Меткаф, который может совершить какую-нибудь глупость.
Мы подъехали к машине Баши, и я довольно огляделась. Эта плоская и широкая местность идеально подходила для выстрела — слониха, если и побежит, не поранится.
— Оуэн, ты готов? — поинтересовалась я.
Он кивнул и зарядил снотворное в ружье.
— Аня, ты держись сзади, а я впереди. Баши! Элвис! Мы хотим отогнать стадо к югу, — сказала я. — Отлично, на счет три…
— Подождите! — Томас трогает меня за руку. — А мне что делать?
— Оставайтесь в машине и постарайтесь, чтобы вас не убили.
После этого я забыла о Томасе Меткафе. Оуэн выстрелил, стрела попала Тебого прямо в зад. Слониха вздрогнула, взвыла и мотнула головой. Она не стала вытаскивать маленький флажок, и другие слоны не стали, хотя иногда я наблюдала подобное.
Однако ее боль передалась стаду. Слоны сбились в кучу, некоторые встали к Тебого задом, чтобы защитить ее, некоторые пытались до нее дотянуться. От их трубных звуков дрожала земля. Слоны начали выделять секрет, маслянистые ручьи струились по их щекам. Тебого сделала несколько шагов, кивнула, но потом доза снотворного свалила слониху. Хобот ее обмяк, голова склонилась, она закачалась и стала падать.
Вот теперь мы должны были действовать, причем быстро. Если стадо не отогнать от упавшего матриарха, они могут ранить ее, пытаясь поставить на ноги, будут тыкать в нее бивнями либо не дадут нам подойти достаточно близко, чтобы ввести Тебого антидот. Слониха могла упасть на ветку, могла упасть на хобот. Хитрость в том, чтобы никогда не показывать страха. Если стадо сейчас набросится на нас, а мы отступим, то потеряем все — включая и слониху-матриарха.
Вот теперь мы должны были действовать, причем быстро. Если стадо не отогнать от упавшего матриарха, они могут ранить ее, пытаясь поставить на ноги, будут тыкать в нее бивнями либо не дадут нам подойти достаточно близко, чтобы ввести Тебого антидот. Слониха могла упасть на ветку, могла упасть на хобот. Хитрость в том, чтобы никогда не показывать страха. Если стадо сейчас набросится на нас, а мы отступим, то потеряем все — включая и слониху-матриарха.
— Давай! — скомандовала я.
Баши и Элвис взревели двигателями. Они хлопали, жали на клаксоны, отгоняли стадо машинами, разгоняли слонов, чтобы мы могли подойти к матриарху. Как только между нами и слонами образовалось приличное расстояние, мы с Оуэном и Аней выпрыгнули из своих автомобилей, оставляя встревоженное стадо на егерей.
У нас всего десять минут. Я сразу убедилась, что Тебого лежит на боку и земля под ней чистая. Я завернула ей ухо на глаз, чтобы не попадали прямые солнечные лучи и пыль. Слониха неотрывно смотрела на меня, в ее взгляде застыл ужас.
— Тихо… тихо… — успокоила я.
Мне хотелось прикоснуться к ней, погладить, но я знала, что не могу. Тебого не спала, она находилась в полном сознании и слышала каждый шорох, ощущала каждое прикосновение, запах. И поэтому я как можно меньше старалась к ней прикасаться.
Я вставила небольшую палочку-распорку в кончик слоновьего хобота, чтобы он оставался открытым: слон не может дышать ртом, он задохнется, если закрыть хобот. Тебого негромко фыркнула, когда я полила ее ухо и тело водой, охлаждая, чтобы было не так жарко. Потом надела ей на шею ошейник и затянула его болтом, оставив расстояние в две ладони между подбородком и противовесом, и спилила металлические края. Аня работала молниеносно: взяла образцы крови, крошечный кусочек кожи у Тебого с уха и волосы с хвоста для анализа ДНК, измерила температуру, длину бивней, ноги и расстояние от ноги до лопатки. Оуэн проводил общий осмотр: нет ли травм, как дыхание… Наконец мы проверили ошейник, чтобы убедиться, что система GPS работает и дает хороший сигнал.
На все про все — девять минут и тридцать четыре секунды.
— Мы молодцы! — заявила я, и мы с Аней начали собирать оборудование, чтобы отнести его назад к машине.
Баши с Элвисом уже отъехали, когда Оуэн еще раз наклонился над Тебого.
— Вот так, красавица… — приговаривал он, вводя ей в ухо антидот, прямо в вену.
Мы не уедем, пока не увидим, что слониха поднялась. Через три минуты Тебого встала на ноги, потрясла массивной головой и затрубила. Похоже, ошейник сел как нужно. Подойдя к стаду, она присоединилась к возбужденному ропоту и реву, прикасаясь к своим сестрам и производя мочеиспускание.
Я была горячая, потная — полный кошмар. Лицо грязное, на рубашке слюна слонихи. И я совершенно забыла о присутствии Томаса Меткафа, пока не услышала его голос.
— Оуэн! — окликнул он. — Чем стреляли? М99?
— Верно, — ответил ветеринар.
— Я читал, что достаточно булавочного укола, чтобы убить человека.
— Верно.
— И слониха, в которую вы только что стреляли, не спала. Ее только парализовало?
Ветеринар кивнул.
— Ненадолго. Но вы же сами видите, никакого вреда.
— У нас в заповеднике есть азиатская слониха по кличке Ванда. В восемьдесят первом году она обитала в зоопарке Гейнсвилля, когда в Техасе случилось наводнение. Большинство животных потерялось, но через сутки кто-то увидел, как из-под воды торчит ее хобот. Она два дня находилась под водой, довольно долго, прежде чем вода сошла настолько, чтобы слониху можно было спасти. После этого она стала ужасно бояться грозы. Не позволяла ни одному смотрителю искупать себя. Даже в лужу заходить боялась. Так продолжалось много лет.
— Не предполагал, что мой десятиминутный укол можно сравнить с сорокавосьмичасовой травмой, — присвистнул Оуэн.
Томас пожал плечами.
— С другой стороны, — заметил он, — вы и не слон.
Аня поспешила назад в лагерь, я украдкой взглянула на Томаса Меткафа. Создавалось впечатление, что он подразумевает, будто слоны умеют думать, чувствовать, испытывать злость, прощать. Все это находилось в опасной близости от моих убеждений — тех самых убеждений, за которые меня поднимали на смех.
Мы двадцать минут ехали назад в лагерь, и я слушала, как он рассказывает Оуэну о своем заповеднике в Новой Англии. Несмотря на мои опасения, Меткаф оказался не дрессировщиком цирка или владельцем зоопарка. Он говорил о своих слонах, как о своей семье. Он говорил о них так… как я говорила о своих. Он владел заповедником, где жили слоны, которые когда-то находились в неволе, но остаток жизни они проводили в мире и покое. Он приехал сюда, чтобы узнать, как бы приблизить их жизнь к естественным условиям обитания, не отвозя назад, в Африку и Азию.
Я никогда не встречала таких людей.
Когда мы вернулись в лагерь, Оуэн с Аней отправились в исследовательскую лабораторию, чтобы ввести данные о Тебого.
Томас встал, засунул руки в карманы и сказал:
— Послушайте. Можете быть свободны.
— Прошу прощения?
— Я все понял. Вы не хотите возиться со мной, не хотите плясать под дудку какого-то незнакомца. Вы выразились предельно ясно.
Грубость мне даром не прошла, мои щеки зарделись.
— Простите, — извинилась я. — Вы совсем не такой, как я думала.
Томас долго не сводил с меня глаз, настолько долго, что направление ветра в моей жизни раз и навсегда изменилось. Потом я улыбнулась.
— Вы ожидали увидеть Джорджа?
— И что с ней стало? — позже поинтересовалась я, когда мы выехали с территории. — С Вандой?
— Понадобилось два года, я много раз оказывался в мокрой одежде, но сейчас она постоянно плавает в пруду заповедника.
Когда Томас это сказал, я уже знала, куда его повезу. Я переключилась на первую передачу, пробираясь по глубоким пескам пересохшего русла реки, пока не увидела то, что искала. Слоновьи тропы напоминали диаграмму Венна, узор передней ноги частично перекрывал узор задней. Следы были свежими — плоские, блестящие круги, которые еще не успели припасть пылью. Вполне вероятно, я даже смогу угадать, кому принадлежат следы, если обратить внимание на трещины в них. Если умножить длину окружности задней ноги на два с половиной, можно определить рост этого конкретного слона. И я вижу, что это слониха, потому что здесь прошло целое стадо — видны многочисленные отпечатки, а не одинокая цепочка следов самца.
Эти следы располагаются неподалеку от тела Ммаабо. Я гадаю, набрело ли стадо на тело слонихи. И как они поступили?
Отмахнувшись от посторонних мыслей, я выжала сцепление и поехала по следам.
— Никогда не встречала владельца слоновьего заповедника.
— А я никогда не встречал людей, которые надевают на слонов ошейники. Так что мы квиты.
— А что вас заставило организовать этот заповедник?
— В тысяча девятьсот третьем году на Кони-Айденд жила слониха по кличке Топси. Она помогала строить парк отдыха с аттракционами, возила желающих, показывала трюки. Однажды погонщик швырнул ей в рот зажженную сигарету. Слониха убила его — какая неожиданность! — и на нее навесили ярлык опасного животного. Владельцы Топси решили ее убить и обратились к Томасу Эдисону, который как раз пытался доказать опасность переменного тока. Он наспех соорудил какой-то прибор, и слониха умерла за считаные секунды. — Он взглянул на меня. — Эту казнь смотрели полторы тысячи человек, среди них мой прадед.
— Значит, заповедник достался вам по наследству?
— Нет, я вообще забыл об этой истории, пока не поступил в институт и летом не пошел работать в зоопарк. Туда как раз привезли слониху Люсиль. Это было большим событием, потому что слоны всегда привлекают толпы посетителей, и все надеялись, что Люсиль повысит доходы зоопарка. Меня взяли помощником главного смотрителя, который имел большой опыт общения с цирковыми слонами. — Он посмотрел в окно на заросли. — Вы знаете, что не нужно бить слона палкой, чтобы заставить его делать то, что ты хочешь? Просто прикасаешься ею возле уха, и слоны сами отходят из-за угрозы испытать боль, потому что знают, чего ожидать. Не стоит и говорить, что я совершил грубейшую ошибку, когда заявил, что слоны отлично понимают, как плохо мы с ними обращаемся. Меня уволили.
— Я недавно изменила объект своего исследования, выбрала тему «Как слоны переживают горе».
Он взглянул на меня.
— Они скорбят искреннее, чем люди.
Я вдавила педаль тормоза, мы остановились.
— Но коллеги с вами не согласились бы. Если честно, они подняли бы вас на смех. Как смеются надо мной.
— Почему?
— Для своих исследований они могут использовать ошейники, проводить измерения, оперировать полученными опытным путем данными. То, что один ученый считает когнитивной способностью, второй называет способностью к улучшению физического состояния, а для этого никакой мыслительной способности не требуется. — Я поворачиваюсь к нему. — Но если бы я смогла это доказать… Вы представляете, какие последствия это будет иметь для руководства организаций, которые занимаются защитой дикой природы?! Например, вы сегодня спросили у Оуэна, этично ли стрелять в слона дротиком со снотворным М99, если животное прекрасно понимает, какие манипуляции мы с ним проводим. В особенности когда следует выстрел в голову, например при выбраковке стада… Но если мы не будем прибегать к таким методам, как же тогда контролировать популяцию слонов?