— Может быть, он хотел, чтобы вы поверили, будто Невви умерла?
Но я качаю головой.
— Если бы Томас был тем, кто бросился за ней в заповедник, сейчас она бы нервничала намного больше и уж точно не пригласила бы нас в дом.
— Если только она не собирается нас отравить.
— Тогда не пей воду, — советую я. — Тело нашел Гидеон. Следовательно, он либо ошибся — во что я не верю! — либо хотел, чтобы окружающие подумали, что это Невви.
— Но она же не могла просто встать и уйти со стола патологоанатома, — говорит Серенити.
Я молча выдерживаю ее взгляд — что тут скажешь.
Одна из потерпевших в ту ночь уехала в целлофановом мешке. Вторую пострадавшую обнаружили без сознания — ее ударили по голове, что могло в результате привести к слепоте, а потом увезли в больницу.
И тут в гостиную входит Невви с подносом, на котором стоят кувшин воды и два стакана.
— Давайте помогу, — предлагаю я, забирая поднос у нее из рук, и ставлю его на накрытый простыней кофейный столик. Беру кувшин и наливаю каждому из нас по стакану воды.
Где-то в доме есть часы, я слышу, как они тикают, но самих часов не вижу. Наверное, под одним из чехлов. Как будто всю комнату населяют призраки бывшей мебели.
— И как давно вы здесь живете? — интересуюсь я.
— Уже и счет потеряла. Понимаете, обо мне заботится Грейс… после того несчастного случая. Не знаю, что бы я без нее делала.
— Несчастного случая?
— Сам знаешь. Та ночь в заповеднике. После которой я ослепла. После такого удара по голове все могло закончиться гораздо страшнее. Мне еще повезло. Так говорят. — Она присаживается, не обращая внимания на застеленное покрывалом кресло-качалку. — Я ничего из этого не помню, что, наверное, и к лучшему. Когда Грейс придет, она все объяснит. — Она смотрит в мою сторону. — Как невежливо с моей стороны! Я и не поняла, что ты пришел не один.
Я в панике смотрю на Серенити. Придется представить ее так, чтобы это не противоречило версии, что я Томас Меткаф.
— Нет-нет, это я невежа, — извиняюсь я. — Вы же помните мою жену Элис?
Стакан выскальзывает из рук Невви и разбивается. Я присаживаюсь, чтобы вытереть лужу одной из простыней, что прикрывают мебель.
Но, видимо, делаю это недостаточно быстро. Вода проступает через простыню, лужа становится больше. Колени на моих джинсах намокли, пролитая жидкость превратилась в настоящую лужу. Она достигает ног Невви, ее непарных туфель.
Серенити оглядывает комнату.
— Господи Боже…
На обоях потеки воды, с потолка капает. Я смотрю на Невви — старушка откинулась в кресле, ухватилась за подлокотники, лицо мокрое от слез и текущей сверху воды.
Я не могу пошевелиться. Не могу объяснить, какого черта здесь происходит. Я вижу, как над головой, посредине потолка, образуется трещина, которая все растет. И только вопрос времени, когда упадет штукатурка.
Серенити хватает меня за руку.
— Беги! — кричит она.
Я вслед за ней выскакиваю из гостиной. Мои туфли шлепают по лужам, которые образовались на деревянном полу. Мы, тяжело дыша, останавливаемся только у тротуара.
— Кажется, я потеряла свой парик, — говорит Серенити, проводя рукой по голове. Ее розовые мокрые волосы заставляют меня вспомнить окровавленный череп пострадавшей в слоновьем заповеднике.
Я наклоняюсь, продолжая хватать ртом воздух. Дом на холме выглядит таким же ветхим и неприветливым, как и в тот момент, когда мы только подъехали. Единственное свидетельство нашего визита — беспорядочная дорожка мокрых следов на тропинке, но они быстро высохнут в такую жару, и получится, будто мы никогда туда и не заходили.
Элис
За два месяца может случиться многое.
Я не знала, где Томас, и не была уверена, что хочу это знать. Не знала, вернется ли он. Он бросил не только нас с Дженной, он бросил и семь слоних и служащих заповедника. А это означало, что кто-то должен был взять бразды правления в свои руки.
За два месяца можно вновь начать чувствовать себя уверенно.
За два месяца можно выяснить, что ты не только ученый, но и очень хороший предприниматель.
За два месяца ребенок может научиться бойко щебетать, придумывая с помощью простых фраз и перекрученных слогов названия всему, что его окружает, и кажется, что ты вместе с ним заново открываешь для себя мир.
За два месяца можно начать новую жизнь.
Гидеон стал моей правой рукой. И хотя мы обсуждали вопрос о том, чтобы нанять еще одного работника, денег на это не было. Но он уверял меня, что все у нас получится. Если я смогу совмещать свои научные изыскания с решением еще более сложных финансовых вопросов, он будет тяговой силой. Поэтому он часто работал по восемнадцать часов.
Однажды вечером, подхватив на руки Дженну, я отправилась туда, где Гидеон пытался починить забор. Взяла ножницы для резки метала и начала ему помогать.
— Ты не обязана это делать, — сказал он.
— И ты тоже, — ответила я.
Обычно после шести часов вечера мы работали в тандеме над тем, что осталось в бесконечном перечне «Необходимо сделать». Мы брали с собой Дженну — она собирала цветы, гонялась за дикими зайцами, которые водились в высокой траве.
Как-то это вошло у нас в привычку.
И как-то раз мы не смогли устоять.
Мора снова обитала с Гестер в одном вольере. Они подружились, и теперь их редко можно было встретить по отдельности. Мора была за главную: когда она налетала на Гестер, молодая слониха поворачивалась, обнажая брюхо, — явное свидетельство подчинения. Я только однажды после нашего вечернего купания с Морой видела, как она навещала могилку своего детеныша. Ей удалось отсечь горе, жить дальше.
Я каждый день брала Дженну к слонам, даже несмотря на то, что знала — Томас считал это опасным. Но Томаса здесь не было, он больше не имел права голоса. У моей малышки были все задатки настоящего ученого. Она бродила по вольеру, собирала камешки, траву и полевые цветы, а потом раскладывала их по кучкам. Чаще всего у Гидеона тоже находилась работа где-то неподалеку, поэтому он мог посидеть и немного отдохнуть рядом с нами. Я стала брать бутерброд и для него, наливать больше чаю со льдом.
Мы с Гидеоном беседовали о Ботсване, о слонах, которых я там видела, о том, насколько они отличаются от живущих здесь. Обсуждали истории, которые он слышал от смотрителей, перевозивших слонов, когда те приезжали в заповедник: как животных избивали или загоняли в узенький проход, когда дрессировали. Однажды он рассказал мне о Лилли, слонихе, чья нога так правильно и не срослась после перелома.
— До этого она выступала в другом цирке, — рассказывал Гидеон. — Судно, на котором ее перевозили, было пришвартовано в Новой Шотландии, когда случился пожар. Судно затонуло, некоторые животные погибли. Лилли выжила, но на спине и ногах у нее были ожоги второй степени.
Лилли, о которой я заботилась больше двух лет, пострадала еще больше, чем я предполагала.
— Удивительно, — сказала я, — как они не винят нас за то, что с ними сделали другие..
— Я думаю, они умеют прощать. — Гидеон взглянул на Мору, чьи уголки рта обвисли. — Надеюсь, что умеют прощать. Как думаешь, она помнит, что я забрал ее детеныша?
— Да, — спокойно ответила я. — Но больше она не держит на тебя зла.
Казалось, Гидеон хочет что-то сказать. Внезапно его лицо застыло, он вскочил и бросился бежать.
Дженна, которая прекрасно знала, что нельзя подходить близко к слонам, и которая раньше всегда слушалась, сейчас стояла меньше чем в метре от Моры и словно зачарованная смотрела на слониху. Повернулась ко мне, улыбнулась…
— Слон! — заявила она.
Мора вытянула хобот и дунула на «мышиные хвостики» Дженны.
Миг опасности и ожидания чуда. Слоны и дети непредсказуемы. Одно неверное движение — и Дженну затопчут.
Я встала, во рту пересохло. Гидеон уже был там. Он двигался медленно, чтобы не напугать Мору. Как будто играючи подхватил Дженну на руки.
— Пойдем к маме, — сказал он и оглянулся через плечо на Мору.
И тут Дженна начал кричать.
— Слон! — вопила она. — Хочу!
Она пинала Гидеона в живот, билась, как пойманная на крючок рыбка.
Это была настоящая истерика. Крики напугали Мору, которая с диким ревом бросилась в лес.
— Дженна! — сказала я резко. — К слонам близко не подходить! Будь осторожна!
Мой голос дрожал от страха, и дочка заплакала еще сильнее.
Гидеон охнул, когда одна из ее маленьких кроссовок заехала ему прямо в промежность.
— Прости… — извинилась я, протягивая руки за Дженной, но Гидеон отвернулся.
Он продолжал качать, баюкать Дженну на руках, пока крики не затихли, а рыдания не перешли в икоту. Она сжала в кулачке ворот его красной форменной рубашки и стала тереться щечкой об уголок — как она делала с одеялом, когда засыпала.
Через пару минут Гидеон уложил малышку у моих ног. Дженна раскраснелась, ротик приоткрылся. Я опустилась рядом с ней на колени. Она казалась фарфоровой, сотканной из лунного света.
— Она слишком устала, — сказала я.
— Она испугалась, — поправил Гидеон, присаживаясь рядом. — Уже после случившегося.
— Спасибо тебе.
Я взглянула на него.
Он не сводил глаз с деревьев, где исчезла Мора.
— Она убежала?
Я кивнула.
— Она тоже испугалась. — Я покачала головой. — Знаешь, за все те годы, что занимаюсь исследованиями, я ни разу не видела, чтобы слониха вышла из себя из-за детеныша. И неважно, насколько надоедлив, капризен или труден этот малыш.
Я потянулась, чтобы поправить ленту в растрепавшихся волосах Дженны — свидетельство истерики.
— К сожалению, мое материнское терпение не столь безгранично.
— Дженне очень повезло с тобой.
Я усмехнулась.
— Особенно если учесть, что кроме меня у нее никого нет.
— Нет, — возразил Гидеон. — Я наблюдаю за тобой, когда ты с дочерью. Ты хорошая мать.
Я пожала плечами, хотела снова пошутить, но эти его слова значили для меня слишком много. И я услышала собственный голос:
— Из тебя тоже вышел бы хороший отец.
Он поднял один из одуванчиков, которые Дженна срывала и складывала в кучки до того, как отправиться гулять возле Моры. Он ногтем большого пальца разрезал стебель и продел один цветок во второй.
— Я уже подумывал им стать.
Я сжала губы, потому что не мне раскрывать секреты Грейс.
Гидеон продолжал соединять одуванчики.
— Ты никогда не задумывалась: влюбляешься в человека… или в образ, который сам рисуешь?
Я думала, что у любви, как и у горя, нет будущего. Какое будущее может быть, если один человек становится для другого центром Вселенной — и неважно, потеряли его или нашли?
Гидеон взял венок из одуванчиков и надел Дженне на голову. Венок съехал ей на бровь, перекосившись из-за косички. Она заворочалась во сне.
— Иногда мне кажется, что любви не существует, есть только страх потерять кого-то.
Легкий ветерок принес запах диких яблок и луговых трав, земной запах слоновьей шкуры и навоза, сока персика, который Дженна ела и испачкала сарафан…
— Ты волнуешься? — спросил Гидеон. — Боишься, как все сложится, если он не вернется?
Мы впервые заговорили об отъезде Томаса. И хотя мы раньше рассказали друг другу, как познакомились со своими половинками, дальше этого разговоры не заходили: мы остановились на кульминации развития наших отношений, когда все еще казалось возможным.
Я подняла голову и посмотрела Гидеону прямо в глаза.
— Я боюсь того, как все сложится, если он вернется.
Начались колики. У слонов они бывают, особенно у тех, кого накормили плохим сеном, или тех, кому резко меняют рацион. С Сирой не случилось ни того ни другого, однако она апатично лежала на боку со вздутым брюхом. Она ничего не ела и не пила. В животе урчало. Джерти, собака и лучшая подруга слонихи, сидела рядом и выла.
Грейс осталась дома присматривать за Дженной. Она пробудет с ней всю ночь, чтобы мы могли понаблюдать за слонихой. Гидеон вызвался дежурить добровольно, а я сейчас за главного и обязана быть здесь.
Мы стояли, скрестив руки, и наблюдали, как ветеринар осматривает слониху.
— Сейчас он скажет то, что мы и без него знаем, — прошептал Гидеон.
— Да, а потом даст лекарство, чтобы ей стало лучше.
Он покачал головой.
— Что ты будешь закладывать, чтобы оплатить лечение?
Гидеон был прав. Денег катастрофически не хватало, придется брать из текущих расходов, чтобы оплатить такой непредвиденный случай, как этот.
— Придумаю, — нахмурилась я.
Мы видели, как ветеринар ввел Сире противовоспалительное, флуниксин, и препарат, расслабляющий мышцы. Джерти свернулась клубочком в сене и тихонько поскуливала.
— Все, что остается делать, — ждать и надеяться, что она начнет отрыгивать куски непереваренной пищи, — сказал ветеринар. — А пока принесите ей воды.
Но Сира не хотела пить. Каждый раз, когда мы подходили с ведром (с теплой водой или прохладной), она пыхтела и пыталась отвернуться. После нескольких часов таких страданий мы с Гидеоном были в отчаянии. Ничего из прописанного ветеринаром не действовало.
Мучительное зрелище — видеть, как пластом лежит такое сильное и величественное животное. Я вспомнила о диких слонах, в которых стреляли жители деревни, о тех, кто попал в силки. Я понимала, что нельзя легкомысленно относиться к коликам. Они могут привести к закупорке желудка, а это ведет к смерти. Я опустилась на колени рядом со слонихой и пощупала ее напряженный живот.
— А раньше такое было?
— С Сирой нет, — ответил Гидеон. — Но я уже наблюдал подобное. — Казалось, он мучительно размышляет над чем-то. — Ты смазываешь кожу Дженны детским маслом?
— Я наливаю его в ванночку, — ответила я. — А что?
— Где оно?
— У меня осталось немного в ванной под раковиной…
Он встал и вышел из сарая.
— Ты куда? — крикнула я, но побежать за ним не смогла. Нельзя оставлять Сиру.
Минут через десять Гидеон вернулся с двумя флакончиками детского масла и бисквитным тортом из моего холодильника. Я последовала с ним в кухню, расположенную здесь же, в сарае, где мы готовили еду для слонов. Он начал разворачивать упаковку торта.
— Я есть не хочу, — сказала я ему.
— Это не тебе. — Гидеон поставил торт на стол и принялся втыкать в него нож.
— Все, он умер, — пошутила я.
Гидеон открыл флакон с детским маслом и полил торт. Жидкость тут же впиталась в тесто, как в губку, заполнив сделанные надрезы.
— В цирке у слонов случались колики, и ветеринар советовал поить их маслом. Оно, по всей видимости, действует на перистальтику.
— Но этот ничего не сказал…
— Элис, — Гидеон замер, его руки застыли над тортом, — ты мне доверяешь?
Я взглянула на человека, который много недель работал со мной бок о бок, стремясь доказать, что заповедник может выжить. Который один раз уже меня спас. И спас мою дочь.
Однажды, сидя в приемной стоматолога, я прочитала в глупом женском журнале, что, когда тебе нравится человек, твои зрачки расширяются. И людям нравятся те, чьи зрачки расширены, когда они на них смотрят. Вот такой бесконечный круг: мы хотим тех, кто хочет нас. Радужная оболочка глаз Гидеона была такой же темной, как и его зрачки, — возникал оптический обман: черная дыра, бесконечное падение. Интересно, а как в это время выглядели мои зрачки?
— Да, — ответила я.
Он велел принести ведро воды. Я пошла за ним в сарай к лежащей на боку Сире. Ее живот тяжело вздымался. Джерти села, учуяв опасность.
— Эй, красотка! — позвал Гидеон, присаживаясь перед слонихой. Протянул ей торт. — Сира — настоящая сладкоежка.
Слониха понюхала торт. Осторожно притронулась к нему хоботом. Гидеон отломил небольшой кусочек и бросил Сире в рот, Джерти обнюхала его пальцы.
Через мгновение Сира взяла торт и проглотила целиком.
— Воды! — скомандовал Гидеон.
Я поставила ведро в непосредственной близости от Сиры и наблюдала, как та втянула полный хобот. Гидеон наклонился, его сильные темные руки гладили ее бок, а сам он приговаривал, какая она хорошая девочка.
Как бы я хотела, чтобы и меня он так ласкал.
Мысль была настолько неожиданной, что я попятилась.
— Мне нужно… мне нужно проверить, как там Дженна, — запинаясь, произнесла я.
Гидеон поднял голову.
— Уверен, что они с Грейс обе крепко спят.
— Мне нужно…
Я запнулась, прижала ладони к разгоряченным щекам, повернулась и выбежала из сарая.
Гидеон оказался прав. Когда я заглянула в дом, Грейс с Дженной свернулись калачиком на диване и крепко спали. Ладошка Дженны лежала в руке Грейс. Меня затошнило: пока она спит с моим родным человечком, я мечтаю о том, чтобы переспать с тем, кого любит она.
Грейс заворочалась и осторожно, чтобы не разбудить Дженну, села.
— Как Сира? Что случилось?
Я подхватила Дженну на руки. Она проснулась, но глазки ее снова закрылись. Я не хотела ее будить, но в то мгновение для меня было очень важно вспомнить, кто я. Что я.
Мать и жена.
— Ты должна ему все рассказать, — сказала я Грейс. — О том, что не можешь иметь детей.
Она прищурилась. Мы не возвращались к разговору, который состоялся много недель назад. Я знала, что она боится, как бы я не сболтнула Гидеону, но дело совсем не в этом. Я хотела, чтобы между ними состоялся разговор, чтобы Гидеон понял — Грейс всецело доверяет ему. Мне хотелось, чтобы этот разговор состоялся, чтобы они могли строить планы на будущее, включая суррогатное материнство и усыновление. Мне хотелось, чтобы связь между ними была такой крепкой, чтобы я даже щелочки в их браке не нашла, через которую могла бы проникнуть.