Юрий Запевалов Золото севера
© Ю. А. Запевалов, 2012
© ООО «Написано пером», 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
1
Поезд шел без остановок сутками. Скорый поезд Москва – Владивосток.
Но какая там скорость у паровоза, хоть и самого мощного, наверное, из всех, работавших на этой главной железнодорожной магистрали страны в пятидесятых годах. Какая скорость, если на подъемах ребята «на спор» прыгали на ходу, бежали какое-то, оговоренное тем спором, время рядом с вагоном и спокойно, без особых усилий, без силового надрыва и посторонней помощи запрыгивали на подножку вагона. И это не было каким-то «шоу», это было нормальное состязание с тогдашними паровозными скоростями. На затяжных подъёмах.
Поезд шел сутками без остановок.
Нет, остановки были, на небольших полустанках для заправки паровоза водой и углем. Паровой котел без воды работать не может, а без угля не работает топка котла. И останавливались, загружали. Но это были остановки в тайге, на каких-то маленьких полустанках, без «жилого», вагоны не открывались, выходить нельзя, как бы кто не потерялся, да и некуда выходить, кругом тайга, а потом, после загрузки, поезд трогался сразу, без всякого оповещения, без всякого сигнала. И снова монотонный стук колес по стыкам рельс и бесконечная тайга за окном.
Когда ехали по Европе все же останавливались чаще, города друг от друга там поближе, останавливались на станциях областных центров. Но после Урала останавливаться стали реже.
Останавливались всё также на станциях областных центров, но расстояния между этими центрами стали огромными, интервалы между остановками исчислялись не в часах – в сутках.
Да, поезд скорый, но от Москвы ехали уже десятый день, станция назначения бригаде – Тахтамыгда, а до нее еще «пилить и пилить».
Люди в вагоне постоянно меняются. То переполнен вагон, то почти пустой. Вот и сейчас в вагоне почти пусто, только бригада «вербованных» устраивает «галдеж» – то еда, то выпивка, молодежь, скучно в пути, все изрядно устали от долгого, казалось, бесконечного пути, вагонная жизнь порядком надоела, хотя вроде бы уже и привыкли, не так уж и тяготит ограниченное пространство старенького деревянного «общего» вагона.
Георгий сидит у окна, смотрит на проплывающую бесконечную тайгу и в который уже раз мысленно перебирает свою студенческую жизнь, все с ним случившееся в последние месяцы, за последние два года.
…Проснулся, даже не проснулся – очнулся, рано утром, за окном еле просвечивает, что-то тревожно на сердце, неспокойно, предчувствие что ли какое-то. Редко в последнее время он просыпался рано, отсыпался обычно «после вчерашнего» до обеда, а тут – как будто разбудил кто. Георгий с неосознанной тревогой осмотрелся – где это я? Сквозь предрассветные сумерки увидел незнакомую комнату, нащупал на жесткой кровати – голый матрац, подушка без наволочки – незнакомую девицу, медленно поднялся, преодолев тошноту и головокружение, с трудом встал на ослабевшие за ночь ноги, подошел к окну.
«А, ясно, – вспомнил, – это же общежитие мединститута, студенты на каникулах, потому и пустые комнаты». Вспомнил, как лезли вчера ночью по каким-то пожарным лестницам на этот третий этаж, у девушки, что привела его сюда, были ключи от комнаты, здесь и расположились. Часа два ушли на любовные утехи (значит, не мертвецки все же был пьян!), а потом полный провал – и в памяти тоже.
«Что же ты, собака, делаешь, что же ты делаешь! Что же ты вытворяешь! – Георгий прижался к холодному стеклу лбом – дальше-то, дальше-то что? Так и будешь пить, развратничать, на сколько же тебя хватит? Определись же ты, в конце-концов, как ты теперь хочешь существовать…»
С кровати послышался тяжелый стон – «ну что там у тебя, чево ты поднялся … Иди ко мне.»…
И опомнился вдруг Георгий, обожгло его чем-то брезгливо-грязным, позорным, мерзким. Нахлынула эта брезгливость – аж голова закружилась. Его чуть не вырвало. Быстро оделся, выскользнул тихонько из комнаты, пробежал мимо вахтерши, дремавшей в своей полуотгороженной будочке и – на трамвай, к вокзалу.
«Бросить всё, всех этих притворных друзей, эти пьяные застолья, развратных девок, ресторанные драки – домой, в деревню, к родителям. Отлежаться, «зализать раны» – и душевные тоже – хоть немного прийти в себя, решить, определиться, наконец – а что же дальше»…
Больной, разбитый физически, с опустошенной душой – Георгию казалось всё, жизнь его кончена.
Резаная рана на животе никак не заживала, да он и не давал ей затягиваться, после ночных оргий швы расходились, кровоточили – но не идти же в больницу, черт с ними со швами, что будет, то и будет. Теперь уже все равно…
Родители встретили радостно, но с недоумением.
– Ты же писал, что едешь на практику?
– Отец, я ушел из института, – и рассказал им все, что с ним случилось в последнее время. «Господи! Наконец-то я дома.
Наконец-то я могу рассказать все, что произошло. Рассказать, зная, что тебя поймут. Зная, что тебе помогут».
– Отлежись, – сказал отец, – залечи свои раны, головой неспеша подумай, жизнь не остановишь, сбиться с правильной дороги легко, вернуться на эту дорогу очень даже не просто. Надо вернуться в институт, – отец ни в чем не упрекал, не устроил «разнос», переживал, но молча, не меняясь ни в отношении к сыну, ни в тоне разговора. – Отлежись, не спеши, но надо сжаться в кулак, связать в единый узел расшатавшиеся нервы и вернуться в институт. Ничего еще не потеряно, тебе двадцать лет, у тебя оформлен академический отпуск. Молодец, хоть оформил, не просто бросил учебу, вот и используй его именно как отпуск, подлечись, потом решим, где можно поработать, подкопишь денег на ту же учебу, нам с матерью не надо, нам хватает на жизнь, ты пока ни о чем не думай, лечись, поправляйся. А когда поправишься – ничего, что-нибудь придумаем.
Первые две недели Георгий просто спал целыми днями, пил молоко, не ел ничего, только молоко, свежее, от своей коровы, парное – после дойки выпивал сразу почти полную крынку и снова спал, спал, спал.
Немного окреп, стал подниматься, бродить по лесу, иногда брал в городском прокате лодку и уплывал на ней в безлюдные уголки пруда, там рыбачил, азартно «вываживал» крупных лещей, борясь с ними до пота, до изнеможения. За этим занятием исчезали дурные мысли. И загорал, с наслаждением загорал.
К осени окреп основательно. Правда, поперечные швы заросли не настолько, чтобы выпрямляться полностью, во весь рост, ходил немного сгибаясь, но чувствовал себя уже довольно уверенно. Главное – швы затянуло, не «слезились» швы, не «капали». Занимался гантелями, утром и вечером, и довел вес гантелей до восьми кило, регулярные занятия постепенно давали свой результат. Он в «упоре» на спинках стульев уже мог попеременно – то левой ногой, то правой – «держать угол».
Пришло время подумать о работе.
Он скупил областные и местные газеты, стал изучать объявления о приеме на работу. И работы действительно оказалось много, выбирай, что по душе. Отец посоветовал поработать в Уральской геодезической экспедиции.
– Лес, свежий воздух, топор в руках, просеки будете проходить – прорубать для геодезических съемок, в основном по мелколесью, если попадутся деревья, то не вручную их валить, бензопила на руках, да и не один ты там будешь. Лес, это тебе не плавильные печи на нашем металлургическом заводе с их загазованностью, пылью. Тебе не о заработке, о здоровье тебе сейчас думать надо, закрепить то, что подлечил, на свежем воздухе сил набраться. Да и на людях будешь, не один, некогда будет «самоедством» заниматься, копаться в себе, что там было – так не так.
Да, действительно, здоровье. Что он там зацепил, ножом этим, какие-то органы внутри, болит что-то все, а что болит, не поймешь. А врачи не говорят. А может, они и сами не знают?
Прав отец, надо на свежем воздухе поработать.
В Свердловске, в отделе кадров Экспедиции просмотрели документы.
– Три курса института, это же хорошо, пойдешь в отдел снабжения? Нам туда надо бы парочку смышленых молодых парней, а? Будешь экспедитором. Инженером, сам понимаешь, я тебя взять не могу, но ничего, пока экспедитором, там видно будет.
А? – начальник отдела кадров смотрел на Георгия приветливо, но и настороженно, с опаской. Много их сегодня развелось молодых да «хулиганистых» – и учиться не хотят, и к работе так себе отношение. По настроению.
– Нет, не пойду. Мне на свежем воздухе, в лесу поработать надо. – Георгий коротко, без подробностей рассказал о случившемся с ним на практике в Коркино. Потому, мол, и академотпуск взял, вот, хочу поработать, но не в конторе, на природе хочу.
– Ну, коли такое дело – оформляйся рабочим. Заявление подпиши у начальника партии и сдавай свои документы к нам сюда, в отдел кадров. А может, еще подумаешь над моим предложением, а? – «Парень, вроде, ничего, стоящий!».
– Нет! В поисковую партию! В лес.
Деревенский человек, привыкший к лесу, к тайге, чувствует себя в поисковых партиях привычно. Всё им, сельским, знакомо, всё они знают, всё они в лесу умеют. В тайге сельский человек не проголодается, не замерзнет. Хоть зимой, хоть летом. Сельчанин хорошо знает, что можно взять от реки, от леса, знает, как добыть огонь, если отсырели спички, знает, как поймать рыбу, даже если нет лески, крючков. Таежный человек в тайге как дома, а дома – какие секреты? Георгий окунулся в лесную жизнь, как будто в родные места вернулся, долго-долго, вроде, отсутствовал и вот, наконец, вернулся.
Североуральский поисковый отряд, Ивдельская геодезическая партия, самый север Урала, приполярная зона, лето там короткое, терять золотые летние дни не принято, только приехал Георгий к месту назначения, а завтра уже с самого утра и на работу.
Все лето отряд работал на «мензульной» съемке поверхности. Просеки прорубались по мелкому лесу, кустарникам. Работа не тяжелая. Георгий за лето совсем поправился, швы на животе не беспокоили, давно перестали «слезиться», окрепли руки и ноги, исчезла одышка, появившаяся в студенческие «разгульные» дни. Деньги в партии платили неплохие, заработок стабильный, за перевыполнение задания начислялись приличные премии.
Георгий раза два-три отправил переводы родителям, остальную зарплату переводил на сберкнижку, к зиме у него получились неплохие накопления. Он так прикинул, что если вернуться в институт, то на три года у него есть подкормка в виде дополнительной стипендии. Но как вспомнит он об этой учебе, об этих зачетах-экзаменах, аж в душе у него что-то переворачивалось от отвращения. Нет, решил он – не время еще возвращаться в институт, не созрел.
В сентябре отряд закончил работу по съемке отведенной поверхности, ребята устроили в ресторане прощальные посиделки с неограниченной выпивкой, назавтра разъехались по домам.
Тяжело было прощаться с Лией. Но это Георгию, он всегда тяжело расставался с женщинами, больно уж привязывался он к ним. Лия же отнеслась к прощанию легко, с юмором, она вообще была легкого характера. Она была чертежницей, обрабатывала полевые планшеты, все ее в отряде любили, жалели, оберегали, она и Георгия успокоила – «ничего, милый, расставание при жизни не прощание, авось свидимся, в одной системе работаем».
А потом уже, при движении вагона – «не забывай, а я помню!» – и все, уехала, вроде и не было – никого, ничего, никогда. Рабочих перевели в отряд изысканий в Миасс, на оконтуривание границ месторождения мрамора. Отряд расположился на берегу живописнейшего озера Тургояк, жемчужины Южного Урала, у подножия горы Пугачевой. По преданию, именно на вершине этой горы установил свой шатер и обосновал свою базу «великий бунтовщик».
За неделю срубили приличный дом, из толстых – одно бревно закатывали вчетвером – лиственниц. Привезли из Сыростана, ближайшего к базе поселка, кирпичи, нашелся среди рабочих печник – сложили настоящую, деревенскую подовую печь, с лежанкой, с «прикутком» для бригадира.
Дом теперь теплый, хлеб свой, пекли сами, а варево – чего только не сваришь в такой печи! И все всегда свежее и горячее.
С утра уходили на работу, били шурфы, а приходили на обед – в печи все горячее, вкусное. И спать распределялись легко – для мужиков устроили общие нары, а женщины – их в отряде было трое, геологи, описывали шурфы и все, что там положено описывать по геологическим инструкциям, женщины спали на печи, на теплой лежанке.
До нового года шурфами оконтурили все месторождение, теперь нужно было определить его мощность по глубине, чтобы подсчитать запасы. Но это уже задача буровикам. Буровые станки на месте, их притащили по первым заморозкам. Бригада буровиков в партии сформирована давно, кадровый состав стабилен, все уже на месте, заняли нами срубленный дом. Место обжитое, им повезло, конечно, на готовенькое приехали, но так всегда бывает в геологических партиях, одни уезжают, за ними приезжают те, кто продолжает работы.
Шурфовиков отпустили до нового сезона на каникулы, – «летом, ребята, милости просим, всех приму, а сейчас буровые работы, «камералка», работа геологам, вам пока делать нечего, отдыхайте, до встречи, всем спасибо, получайте свои деньги, и до новых встреч». Шурфовики почти две недели «гужевали» в Сыростане, а потом разъехались по домам.
Георгий уезжал последним, он никуда не торопился. А куда спешить? Спешить ему некуда! Он квартировал у хозяйки небольшого домика, в конце поселка, почти на самой горе, у леса. Она нигде не работала. Разводила всякую птицу, свиней и особенно кроликов. Кролики приносили ей основной доход. Раз в месяц к ней приезжали какие-то люди, на специально оборудованной машине с клетками, забирали кроликов «живьем», платили положенные деньги.
Ей это было и выгодно, и сподручно, – «мне нанять заколоть и разделать столько кроликов станет дороже их содержания, а потом еще и торговать – нет, так удобнее – приехали и забрали, как будто и не было, очень даже легко и удобно. Дешевле продается, конечно, но это как посмотреть…»
Георгий остался после всех прощаний и расставаний с друзьями по партии – отдохнуть, понежится, отлежаться после тайги – да и эта сладкая, ненасытная ночная любовь! Она ведь тоже ох как хороша для здоровья.
– Может, останешься, смотри, как я живу, да я на тебя пылинке не дам присесть, ты у меня до конца жизни солнышком светить будешь, я на тебя и дыхнуть не посмею.
– Не могу, Зоя, другая у меня задача и цель в моей жизни другая. Не смогу я прожить с твоими птицами да кроликами.
Нет, не смогу. А приехать, может, и приеду, отдохнуть. Но не факт, не обязательно. Угол ваш, Сыростанский, ну очень уж он не по пути. В стороне от основной дороги. Нет, Зоинька, не обессудь, я ведь и не обещал тебе ничего, не обещаю и сейчас. Не знаю, приеду ли. Не знаю, Зоинька, не обещаю.
А перед самым отъездом случилось событие, которое заставило Георгия снова поверить в себя. Даже, не то, что поверить, а как-то по-новому посмотреть на себя. Как бы – со стороны.
– Там из поселкового совета пришли, тебя спрашивают, – у Зойки аж кожа светится, в глазах радость – а вдруг работу предложат, а вдруг останется.
У порога стоял секретарь поссовета Коля Молоков.
– Слушай, Георгий, ты что, действительно мастер спорта по лыжам?
– Ну, было дело. Только давно было, я уж и забыл, что это такое.
– Пошли в Совет, к Председателю, у нас тут спартакиада областная, среди сельских лыжников, намечается, а кто выступит, некому у нас выступить, на тебя вся надежда.
– Да ты что, парень, я и стоять-то на лыжах уже не знаю как.
Какой я «соревновальщик»? Ты хоть представляешь, что это такое? Лыжная гонка? Забудь ты про меня. Не смогу я. Не сумею.
– Ну, ничего, пойдем, все равно же тебе ехать надо, вот и поедешь через Миасс.
– Миасс? Что, соревнования в Миассе? Ты, Коленька, хоть чуточку представляешь, что ты несешь? В Миассе и сельские пацаны у кого хочешь выиграют. Это же Южноуральская лыжная академия! Там же «с пеленок» на лыжах бегают!
– Ну чего ты психуешь, нам же не победа нужна, нужно, чтобы кто-то выступил, а кто, кроме тебя? Ты, рассказывают, за продуктами в Миасс бегом бегал со своей «пугачевки». А это почти двенадцать километров! И ничего, живой до сих пор, и Зойка не жалуется. Ну чего ты психуешь, пойдем к Председателю.
– За Зойку и по морде схлопотать можешь.
– Да я же шутя, по-доброму, пойдем Георгий, там, у Председателя, все и решим.
Председатель, пожилой, приземистый мужик, раньше пилорамой заведовал, вышел из-за стола, встретил у двери, крепко пожал руку, улыбается, как-то сразу располагает к себе собеседника.
– Слушай, Георгий, тут у нас большой межрайонный праздник намечается. Вроде, день работника деревни решили устроить. Каждая деревня, каждый поселок выставляет свои бригады артистов, спортсменов. Ну, с самодеятельностью мы решили, а вот в спорте… Там хотят межрайонное первенство по лыжным гонкам провести. Вот тут у нас и есть настоящий тупик. Нам подсказал ваш начальник партии – что вы, мол, гадаете, у вас же мастер спорта проживает! Убедите его, не победа, мол, так все же не постыдное участие, он у нас за продуктами каждую неделю в Миасс бегом бегал, мы сами не верили, но пока мы машиной в объезд доберемся, он уже и туда, и обратно сбегает. Поговори, говорит, с ним, заинтересуй, парень он свой и главное – не жадный, много не запросит, а то и вообще откажется от всякого вознаграждения, поговори с ним. Вот я и решил пригласить тебя.