– Сергей Геннадьевич, погодите. Не волнуйтесь так. Успокойтесь. Это дело криком не решишь и не поправишь, только увязнешь глубже.
– Вы уже увязли в этом деле? – спросил Тихомиров.
– Третье убийство по счету, а вы как думали? И все трое ваши постоянные клиенты. Если не сказать больше – знакомые.
– Но те двое… они… они ж просто покупали у нас цветы. А Марат… он тоже покупал.
– Он был вашим адвокатом, защищал интересы вашей фирмы в суде.
– Ну да, и выиграл для нас арбитраж. Точнее, не он один, была целая банда… то есть группа адвокатов, но он играл в ней ведущую роль. Очень помог нам, – Тихомиров нервно вертел в руках финку (на которую Колосов до поры до времени внимания не обращал). – За что его убили? Кто мог желать ему смерти? Он был такой… Господи, да он же был всеобщий баловень, любимец. Бабы его просто обожали. Он был очень успешный парень, но ко всему – и к успеху своему – относился легко. И к деньгам относился легко. Взаймы давал. Охоту очень любил. Помните, позавчера хвастался, что кабана уложил?
– Помню. Про кабана как раз помню, – Колосов кивнул. – Кстати, при осмотре мы нашли его охотничью клубную карточку. И еще один предмет нашли.
– Какой предмет?
Колосов помолчал. Нет, об этом чертовом искусственном цветке потом. После. Ехал за консультацией к компаньону флориста, но что-то вот не хочется тут ее получать. Теперь не хочется – а причиной тому вот эта штука десантная с длинным лезвием и роговой рукояткой.
Колосов протянул руку к финке.
– Между прочим, это считается холодным оружием, Сергей Геннадьевич.
– Нож? Он у меня тут, на даче. Провод вот хорошо режет.
– С вашего позволения, заберу, – Колосов взял финку. – Меньше неприятностей вам. А то и сюда участковый нагрянет, составит протокол.
– Но позвольте, это же… да я этим ножом всегда чего-нибудь делаю.
– Всегда? – Колосов усмехнулся криво. – Ладно, проверим. (Он подумал: паковать финку в пакет как вещдок сейчас на глазах Тихомирова нецелесообразно. Ничего, экспертиза скажет свое слово и без упаковки. И если обнаружатся следы крови первой группы, то… В общем, это будет новой темой для интересной беседы, так как первая группа крови как раз у покойного Голикова.)
– Скажите, вы хорошо знали Марата Голикова? – спросил он, переводя разговор на другую тему.
– Он был нашим клиентом, нашим адвокатом, помог нам, иногда приезжал. Нечасто, но заглядывал. Он не был моим приятелем, но мы были знакомы, общались.
– А Балмашов?
– Андрей? И он тоже, конечно.
– Но он был ближе с Голиковым?
– Да нет. Когда шел процесс, по судам с Маратом таскался я.
– Ну а гражданка Пегова Фаина?
– При чем тут Фаина? Вы и в прошлый раз про нее все спрашивали.
– Бросьте, она на наших с вами глазах увезла Голикова из Воронцова. Балмашов ваш еще что-то про романтическое похищение брякнул. Они провели вместе вечер, ночь. А потом его убили.
– Откуда вы знаете, что они провели вместе ночь? – спросил Тихомиров.
Колосов пожал плечами. Он допустил непростительную оплошность. Сказал фигуранту больше, чем надо. А тот его сразу подловил.
– У нас есть свидетели, – нашелся он. – И это установленный факт.
– Вряд ли Фаина стала бы… – Тихомиров пожал плечами. – Ну да, слухи-то про них ходили, но это давно было, в прошлом. И вообще, у Марата было столько баб, что…
– Она его увезла позавчера на наших с вами глазах. Что, разве нет?
– Да-то, да, но… А как его убили?
– Застрелили.
– А где? Неужели у нее?
– Его машину и следы крови мы обнаружили у дома, где проживает его мать. Видимо, он ехал к ней, но не доехал.
– Ехал к матери? Вообще-то, это на Марата похоже. – Тихомиров кивнул. – У него к матери было какое-то особое отношение. И это в глаза бросалось. Цветы ей покупал постоянно. Очень дорогие композиции заказывал. Потом… когда мы судились, он после каждого заседания и в перерывах ей постоянно звонил и, если в деле был хоть малейший прогресс, не хвастался, нет, а… Ну, словно ему было важно малейшее ее одобрение.
– Похоже о нем говорил и ваш друг.
– Андрей?
– Да, Балмашов. Кстати, а где он сейчас? В магазине ничего о нем не знают.
– Он в Старогрязнове.
– На вилле у Гурнова?
– Он там работает взасос. Ему инсталляция в оранжерее заказана сложная, – ответил Тихомиров. – А потом еще там надо найти решение по ландшафтному дизайну. Андрей всерьез хочет попробовать себя в ландшафтном дизайне. Гурнов вознамерился поручить ему разбивку и обустройство парка.
– Про ландшафтный дизайн он не упоминал, – хмыкнул Колосов. – Вообще друг ваш – человек необычный. Его о простых вещах вроде спрашиваешь. Например, знал ли он убитых? А он все в какие-то высшие сферы воспаряет. Позавчера, например, читал мне свои стихи.
– Свои стихи вам? – В голосе Тихомирова Колосову на миг почудилось скрытое презрение, но он решил опять же до поры до времени на это внимания не обращать.
– Ага, стихи про картину, что у вас на стене в офисе висит. И у него дома тоже.
– Пуссен его вдохновляет. Мне и самому «Царство Флоры» нравится, – ответил Тихомиров. – И я хорошо помню, как Андрей мне читал стихи о нем… о них… Еще в школе это было, перед самым выпускным… У меня девчонка была, от Цоя тащилась, я шальной был, дурной такой… А Андрюха… Ему безумно нравилась эта картина. И до сих пор нравится. Она всегда с ним – как талисман удачи. Как источник творческого азарта, если хотите. Он – художник, мастер. Поймите, его нельзя мерить обычной меркой. Он подпитывает себя в творческом плане, в том числе и картиной Пуссена. А тот в свою очередь тоже подпитывал себя – только «Метаморфозами» Овидия – это же его сюжет, его персонажи там, на картине. Так все творческие люди поступают, все гении, если хотите.
– Балмашов – гений?
– Да, – Тихомиров серьезно кивнул, – Андрей… Да что там говорить, мы ему все в подметки не годимся.
Колосов посмотрел на него.
– Вы верный друг своего друга, – сказал он полувопросительно, полуутвердительно. – Дружба – это хорошо, плохо если…
– Вопросы к Андрею, к нему и адресуйте, я вам не справочное бюро и не армянское радио, – жестко отрезал Тихомиров.
– Ну хорошо, хорошо, Сергей Геннадьевич, вспыхнули прямо как порох. А вот скажите мне, – Колосов улыбнулся. – Где вы были прошлой ночью, а?
– То есть как где?
– Приехали вы домой под утро. И на даче не ночевали?
– Вы что – следили?
– А как раз ночью был убит гражданин Голиков.
– Да вы в своем уме?
– В своем, не в чужом. Вы же про друга не хотите рассказывать своего, так расскажите о себе. Главное, что следствие интересует. Что следователь прокуратуры на допросе непременно спросит.
– Следователь на допросе?
– А вы как думали, дорогой, три убийства, и все покойники – клиенты вашей фирмы. Каково?
– Нет, все же вы во как увязли в этом деле. – Тихомиров чиркнул себя по шее. – Как же заявление насчет нападения на Андрея?
– Не было никакого заявления. Никто не писал, отказались. – Колосов развел руками. – И следов что-то материальных никаких не нашлось, аж чудно. Но вы тоже уклоняетесь от темы, хоть и стихи про Флору не читаете. Так где вы были прошлой ночью?
– Я обязан отвечать?
– Я бы вам советовал.
– Я не буду отвечать.
– И все же, Сергей Геннадьевич, я вам настоятельно советовал бы.
– Я отвечу, если вы ответите мне на один вопрос.
Колосов усмехнулся. Один вопрос. А они любят спрашивать: «Почему мы не можем выращивать коноплю и мак?», «Кто сказал, что нельзя убивать?». Два человека – два товарища – два вопроса. Такие разные люди и так сходны в своей любознательности…
– Вот вы здоровый, крепкий, сильный. – Тихомиров смерил Колосова взглядом. – Вот скажите… Скажи мне, ты без женщины, без бабы сколько можешь?
У Колосова чуть челюсть не отпала: великие пираты, он что… на полном серьезе?
– Погоди, я тебе сам отвечу про себя. Честно. Я – вот я не могу, не то что долго, а вообще не могу обходиться. Я русский человек, – Тихомиров повторил это в какой уже раз, подкрепляя ударом кулака по столу. – А она… моя жена… Она хорошая, хорошая женщина, но… хрен его знает, что произошло, она второго ребенка не хотела никак. Ну, никак. А родила двойняшек. Роды тяжелые были. Такие, что не дай бог никому. В общем, напугалась она до жути. Смерти напугалась. Вышла из роддома – как отрезало ее от меня. Четвертый год так живем, мучаемся. Я уж и так и этак – ничего. Не то чтобы я ей опротивел, но… Боится она, не хочет. А я… тоже не могу. Я-то что должен делать?
– Вы хотите сказать, что у вас есть другая женщина?
– Другую Даша не потерпела бы, – Тихомиров покачал головой. – Да и мне другая не нужна. Я ее люблю, несмотря ни на что. Она вон каких детей мне родила. Она мать, моя жена. Но баба мне, извините, потребна. Я ей говорю: договоримся – я тебя обеспечиваю полностью, ты моя жена, никогда я от тебя не уйду. Но войди и в мое положение. Позавчера ночью взял одну на Лениградке… Ну, из этих, что стоят там, мужиков ловят. Домой привез на квартиру, думал – побалуемся часок-другой, и финита. Да уснул, дурак. Проснулся – за окном уж рассветает. Пока до дачи домчал. А тут уже скандал: где, с кем, сволочь, подонок. Это я-то подонок? – Он горько усмехнулся. – Я жертва обстоятельств. А она… в общем, жена характер показала, уехала, бросила нас тут, спасибо, няньку с собой не прихватила. А то бы я вообще с ума со своими бандитами сошел.
– Вообще-то это не алиби, – сказал Колосов. – Звали-то как вашу ночную бабочку?
– Хрен ее знает. Кажется, Наташка. Они там все Наташки. А что, будете проверять? – Тихомиров покачал головой. – Поедем на Лениградку, может, я ее там и найду, узнаю. Не по морде, конечно, скорее по ляжкам да по ж…
– Па, ну ты скоро? – Из-за двери террасы снова высунулась девочка Саша, горошины-близнецы теперь были уже при ней. Улыбались от уха до уха – отцу, да и Колосову в придачу.
Глава 20 СЮРПРИЗ ОТ ФАИНЫ
Катя собиралась поговорить с Колосовым сразу же после утренней оперативки, но тот сначала был у шефа, а затем вообще уехал из главка. Клубные новости пришлось пока отложить. А Катя не знала, куда деть себя от нетерпения. Бессонная ночь – вот странность – физически на ней никак не сказалась. Вернувшись из клуба (Анфиса поехала к Кате, потому что до Фрунзенской набережной на такси было ближе, чем до родного ей Измайлова), они приняли горячий душ, напились крепкого кофе и встретили рассвет, треща как сороки, обсуждая увиденное и пережитое. Анфиса кляла себя за то, что в острый момент конфликта позабыла про камеру: «Вот снимки бы вышли, как та на нас с ножом кинулась, а Фанька наблюдала». В семь часов в квартире раздался звонок. Катя схватила трубку, предчувствуя… Звонил не Драгоценный, звонил Мещерский. Храбрился, бормотал: «У нас все хорошо. Отдыхаем. Как ты?» – «Сережа, что там у вас творится? – не выдержала Катя. – Я же чувствую, не обманывай меня». – «У нас? Ничего такого, все нормально, не беспокойся. Тут кругом горы и вообще, знаешь, очень красиво».
Анфиса только хмыкнула: ништяк, ты же видишь – оба живы-здоровы. Ну, может, малость горилки перепили. Но Катя… Тревога, которую она все эти дни гнала от себя, вырвалась наружу. Что-то должно случиться. Она не могла объяснить себе ЭТО словами. Что-то случится. И это надо предотвратить. Спасти.
Но кого? Кого и от чего надо было спасать? Драгоценного, о чьем местонахождении там, в Карпатах, она имела самое смутное представление? Или же…
На работе, прежде чем засесть за очередную статью для «Криминальной хроники», она спустилась в розыск. Справилась в отделе убийств – установлено ли, какое растение имитировалось тем пластиковым цветком, извлеченным из трупа Голикова. Но каких-либо данных от экспертов еще не поступило.
В отделе убийств кипел ажиотаж: все были заняты какой-то машиной. Катя поначалу не поняла. Потом прислушалась – колосовские коллеги связывались с МЧС и службой Мосводоканала, вызывали водолазов и кран.
– В чем дело? – спросила она одного из оперативников.
– На Левом берегу в Химках, в речном затоне у Кольцевой, машина обнаружена, милицейская «Волга». Видимо, угнанная, затопленная. С катера патруль заметил, чуть не наскочили на нее, как на риф, – объяснил тот. – Никита Михайлович распорядился, как поднимут, осмотреть тщательно салон и багажник. Это ведь совсем близко от железнодорожного моста, где тело нашли.
Катя недоверчиво выслушала: милицейская «Волга»? Какой идиот рискнет угонять именно такую машину?
Она написала очерк, набросала план еще одной статьи. Отвезла материалы в журнал, вернулась в главк. И столкнулась с Колосовым в вестибюле – он тоже только что приехал.
Как часто они сталкивались вот так – случайно, а может, в этом была какая-то закономерность?
– Никита, у меня новости по Фаине Пеговой, – сказала Катя. – Я вчера с ней пыталась познакомиться, да не слишком удачно.
– Пойдем пообедаем, а? – Колосов выглядел задумчивым.
Они вышли из главка, перешли на противоположную сторону Большой Никитской. Устроились на летней веранде кафе у консерватории. Колосов заказал себе и Кате по бифштексу с картошкой и жареным луком.
– А где ты был? Я тебя с утра разыскивала. – Катя решила, что свой жареный лук отдаст ему.
– Тихомирова на даче навещал, – ответил он. – Ну, и что с Пеговой?
Катя рассказала все. Про приятельницу по имени Аля и про нож – особо.
– И там тоже был нож? – Колосов хмыкнул. Финку, изъятую у Тихомирова, он успел на обратном пути уже забросить в ЭКУ на экспертизу. – И она на вас с Анфисой бросилась?
– Она нас… как бы это сказать… приревновала к Пеговой. – Катя почувствовала, что ей как-то неловко, некомфортно. – Этот клуб, «Сто сорок по Фаренгейту», – эксклюзивный для лесбиянок. И они – Фаина и эта ее психоватая…
– Ойцева ее фамилия, кстати, в прошлом – профессиональная спортсменка, бронзовая призерка по биатлону.
– Призерка? Они – лесбиянки. Ты сам говорил – живут в одной квартире. И это как-то не вяжется с тем, что ты рассказывал про Фаину и покойного Голикова.
– Она умыкнула его на моих глазах из оранжерейного царства, – ответил Колосов. – Подружку свою кинула, не моргнув глазом.
– Но, Никита…
– Может, сейчас она и лесбиянка, а до этого имела связь с Голиковым. Косвенно это подтвердил Тихомиров. И Арнольду-Бойко башку крутила. Занятная баба, – Колосов усмехнулся, словно вспомнил что-то. – Ладно, сегодня будем выяснять.
– Сегодня? Ты хочешь сказать…
– Дома она сейчас, отсыпается, видно. Часикам к пяти мои орлы ее сюда, в главк, доставят. Пора ближе знакомиться с такой неординарной фигурой.
– По мнению Анфисы, она типичный нарцисс.
– Чего? Это в смысле привлекательности?
– В смысле самовлюбленности, самолюбования, – ответила Катя. – Есть такой греческий миф о Нарциссе, он был влюблен в самого себя, точнее, в свое отражение в воде. Нимфа Эхо любила его, но он ею пренебрегал, ей оставалось лишь повторять за ним его же слова. Кстати, они оба изображены на той картине.
– Какой еще картине? – Колосов хищно кромсал ножом бифштекс, сочащийся розовым соком.
– «Царство Флоры», там у них. Ну, у НИХ.
Он взглянул на нее.
– Ты что не ешь? Катя, остынет.
– Да, сейчас, – она кивнула. – Только забери у меня жареный лук.
До вечера она снова занималась у себя в кабинете статьей. А Колосов то и дело звонил в Химки на Левый берег, где поднимали со дна затона машину.
В десять минут шестого с КПП сообщили – гражданка Пегова Фаина Игнатьевна здесь, доставлена. Нужно выписать временный пропуск.
Катя должна была прослушать запись допроса позже – Колосов, как только Фаину Пегову привели, сразу же включил диктофон.
Про себя отметил: внешне фигурантка никак не изменилась. Глаза не заплаканы, не опухли, значит, не слишком скорбела о смерти сердечного друга (или пока еще не в курсе?). Волосы стильно уложены, на лице макияж. (А ведь взяли ее не из салона красоты, а из квартиры. Кто же ее причесывает, красит, как куклу Барби, неужто еще один друг сердечный – Алевтина Ойцева? И вообще, раз они вместе живут, кто у них кто? Кто муж? Кто жена?)
– В чем дело? Я вас, кажется, спрашиваю? В чем дело? Звонят, вламываются в квартиру – собирайтесь, едемте с нами. Это что – у нас опять тридцать седьмой на дворе?! С новым гадом, товарищи?!
Колосов вернулся к реальности (а то малость повело куда-то в сторону) – разгневанная и от этого особенно красивая Фаина обращалась к нему. Стояла, выпрямив спину, игнорируя предложенный оперативниками стул.
Колосов тоже встал из-за стола.
– Майор Колосов, уголовный розыск области, – сказал он. – В Воронцове не успел вам, Фаина Игнатьевна, представиться.
– В Воронцове? У Андрея? – Фаина подняла брови. – Ах да… это были вы? И вы из милиции?
– Я из уголовного розыска. Начальник отдела убийств. И приезжал я к Балмашову в Воронцово в том числе и по поводу вас.
– Меня? Но что я сделала противозаконного?
– Я хотел поговорить с вами о покойном гражданине Бойко. Кажется, вам он был известен под именем Арнольд. Ну, и насчет его работодателя – Суслова Аркадия.
– Я знаю только, что Арнольд… он погиб, его убили. – Фаина наконец-то соблаговолила сесть. Полы ее летнего белого пальто из льна разошлись, и Колосову открылись стройные загорелые ноги в открытых босоножках со стразами на умопомрачительной шпильке.
– Вы давно его знали?
– Около полутора лет.
– Близко?
– Хотела узнать ближе, но не успела.
– А Голикова Марата?
– Марат… а при чем тут он? Они не были знакомы с Арнольдом. Я бы такого знакомства не допустила, – Фаина усмехнулась. – Вообще, у них было мало общего.
– Кроме одного – они оба покойники.
– Что?
– Ваш знакомый, ваш приятель Голиков Марат Евгеньевич застрелен.
– Марат застрелен?! Как и Арнольд? – Фаина закрыла губы рукой. – Боже… боже мой… как же это… Нет, это неправда. Вы обманываете, разыгрываете меня.
– Он мертв, вот снимки с места происшествия, – Колосов бросил на стол фотографии.
Фаина наклонилась над ними и вскрикнула. Отвернулась. Реакция ее вроде бы вполне соответствовала ситуации. Однако Колосову она показалась все же излишне нарочитой, театральной – эти жесты, словно заученные на сцене или под объективом камеры.
– Когда это произошло? – спросила она.