В доме было прохладно, едва ли не холоднее, чем на дворе. А девчонка и так уже как ледышка. Куда б ее сгрузить? Монгол осмотрелся. Лучше всего Огневушке будет, наверное, в гостиной на диване. Во-первых, потому что диван просторный, застеленный пушистым пледом, а во-вторых, в гостиной имеется камин с уже уложенными для растопки березовыми поленьями. Монгол к камину относился с большим пиететом, холил его и лелеял, держал всегда в боевой готовности.
Он уложил девчонку на диван, по самую макушку укрыл пледом, растопил камин и вернулся к дивану. Огневушка лежала смирненько, больше походила на спящую, чем на умирающую. Не то чтобы этот факт сильно обнадеживал, но муки совести немного приглушил. Может, не все так плохо, как кажется? Вон у нее и руки уже потеплее стали, и на щеках румянец появился. Сейчас отлежится, отогреется и, даст бог, очухается. О том, что будет, когда это случится, Монгол думать не стал. Проблемы нужно решать по мере их поступления. А в том, что без них не обойдется, он не сомневался ни на секунду. С тех пор как судьба свела его с Огневушкой, в жизни у него начались сплошные проблемы: то она в него постреливает, то он ее лупцует – какой-то криминальный тандем у них получается.
Точно в ответ на его невеселые мысли девчонка что-то пробормотала и подтянула коленки к самому подбородку. Ну, слава богу! Раз бормочет и шевелится, значит, не все так страшно. Скоро Огневушка придет в себя и возьмется за старое. Надо бы подготовиться к пробуждению спящей красавицы, застраховаться от возможных неприятностей. Пистолет он отобрал, колюще-режущих предметов в гостиной нет. По большому счету, здесь, кроме дивана, камина, и домашнего кинотеатра, вообще ничего нет – такой вот дачный минимализм. Зачем ему за городом всякое барахло? Есть, где посидеть, полежать, есть, что посмотреть, – для счастливой дачной жизни ничего другого и не нужно. Ну, разве что покушать и выпить.
Выпить! Вот она – мысль светлая и спасительная. До того как Огневушка оклемается и начнет против него военные действия, было бы неплохо снять стресс. Для этих целей у него даже имелось чудесное лекарство – коньяк десятилетней выдержки, припрятанный на кухне за газовой колонкой. Пару бокалов такого лекарства – и никакие огнеокие девы ему не страшны. А дверь в гостиную можно пока чем-нибудь подпереть, от греха подальше. Через окошко девчонка все равно не убежит, потому как окошки забраны рольставнями.
Коньяка в бутылке было на три четверти – хорошо. Первый бокал Монгол выпил прямо на кухне, залпом, не разбирая вкуса, – исключительно ради терапевтического эффекта. Да, хороший коньяк – не какая-то там бормотуха, действовать начинает практически мгновенно. Монгол прислушался к растекающемуся по телу теплу и удовлетворенно кивнул. Прихватил второй бокал, вышел из кухни. Вдруг получится с Огневушкой как-нибудь договориться. Может, она тоже любит коньяк десятилетней выдержки…
Монгол толкнул дверь в гостиную и замер на пороге. За время его недолгого отсутствия в комнате произошли перемены. Диван был пуст, плед, которым он всего несколько минут назад так заботливо укрыл Огневушку, валялся на полу, а сама она стояла у камина, почти касаясь ладонями языков пламени.
– Эй, осторожнее! – Только ожогов ему не хватало.
Если девчонка его и услышала – а попробуй не услышать такой рев, – то виду не подала, как тянула руки к огню, так и продолжала тянуть. Ну и хрен с ней! Обожжется – будет знать.
– Как ты себя чувствуешь? – Монгол поставил бутылку с коньяком на пол перед диваном и подошел к Огневушке.
Злится, наверное. Даже разговаривать с ним не хочет и смотреть в его сторону не желает. Ну, это понятно, он бы тоже злился, если бы его по морде саданули. Он, если уж на то пошло, давно бы своего обидчика придушил. Сразу, как только в себя пришел бы. А она стоит, на огонь пялится, не оборачивается. Одно слово – баба. С бабами никогда не понять, расцарапают они тебе рожу или на шею кинутся. Оба варианта одинаково возможны. Хотя с этой маленькой гарпией первый видится более реалистичным. Однажды она ему морду уже попортила, кошка драная.
Ну да ладно, не хочет разговаривать и не надо. Не больно-то и хотелось. Так даже лучше: не придется унижаться, прощения просить. Да он готов хоть до самого утра молчать. Благо – коньяка до утра хватит. А Огневушка может сколько угодно у камина стоять. Монгол бросил недобрый взгляд на девчонку и остолбенел: сложенная лодочкой ладошка почти касалась синего язычка пламени. Да что там – касалась, она уже вся была в огне.
– С ума сошла!
У камина Монгол оказался в мгновение ока, рванул девчонку на себя, перехватил ее запястье. Господи, чем же погасить?..
Гасить было нечего: ладошка как ладошка, холодная. Никаких ожогов, никакого огня. Примерещилось?
– Что же ты творишь, Огневушка?! – Он с силой сжал узкое запястье, еще чуть-чуть, и затрещат косточки. Захотелось услышать, как она закричит. Пусть бы закричала, хоть так дала бы понять, что она нормальная… живая.
Не закричала, ни звука не проронила. Монгол выругался, разжал пальцы. Сумасшествие, оказывается, заразно. Надо поскорее ноги уносить от этой…
Ладонь, та, которая еще несколько секунд назад была объята пламенем – или ему просто почудилось, – легла Монголу на щеку, тонкие пальчики пробежали по щетине, нежно-нежно, холодя кожу, возбуждая. Ненормальная, честное слово, ненормальная. Но до чего же приятно, до покалывания в висках, до нервных мурашек. А у него никаких мурашек отродясь не водилось.
– Огневушка…
Пальцы соскальзывают со щеки, предупреждающе ложатся на губы. Не хочет, чтобы он говорил? А чего ж ей тогда надо? Чтобы он стоял вот так, истуканом, чтобы позволял творить со своим бедным телом всякие непотребства?..
А она творит! Чертова баба! Ведьма! И когда только успела ремень на джинсах расстегнуть? И как он не заметил?
Заметишь тут, когда собственный организм вдруг перестает слушаться, с какой-то фатальной готовностью отдается в чужие руки и радуется этим рукам, и жить без них не может. И плевать организму, что с него уже штаны сняли, ему, предателю, хочется, чтобы и все остальное сняли, да побыстрее.
А и в самом деле жарко. Воздух в комнате горячий, как в пустыне. Надо бы окно открыть, да как, когда у тебя в объятиях ведьма: страстная, непредсказуемая. Спина, наверное, теперь неделю заживать будет после ее ласк. Ну да черт с ней, со спиной, только бы эта… ведьма не останавливалась, только бы не передумала. Потому что, если передумает, он за себя не отвечает, он уже и так себя почти не контролирует.
И губам больно – у ведьмы ведьмины поцелуи, соленые, до крови. А дыхание пахнет абсентом. Из-за этой полынной горечи голова кружится и в глазах туман. Все она, ведьма, навела морок – издевается.
В ушах страстный шепот: слов не разобрать, но интонации… Сразу становится ясно, что ты первый и единственный и что ведьме есть дело не только до твоего тела, но и до твоей души. А самое страшное – ты уже на все согласен, на любые сделки, только бы слышать этот шепот, чувствовать это дыхание, видеть…
Да ничего он не видит, глаза крепко зажмурены – получается игра вслепую. А он не хочет вслепую, ему нужно увидеть…
Глаза огромные. Черные омуты, а не глаза. И на дне этих омутов юркими рыбешками красные всполохи. Огнеокая…
* * *Все не так…
Кукла следит за каждым его движением, боится. На маленьких ладошках сажа – глупая кукла уже два раза горела, а на тонкой шее нет амулета…
Как же он сразу не заметил! Вот почему Лунная девочка вышла из-под контроля, связь уже едва ощутима, он ее почти не чувствует. Зато чувствует ту – другую. Огненные поцелуи, смертельные ласки, неутолимая жажда, тихая ярость оттого, что он знает.
А черная луна все ниже, все круглее. Это она разбудила ту, другую, ненасытную.
Все плохо. Пора собираться в дорогу…
Лие снился сон: тяжелый, засасывающий, не выпускающий из жарких объятий, до неприличия реалистичный. Вырваться из его сетей оказалось непросто, но она очень старалась, потому что каким-то шестым чувством понимала – если не сделать это сейчас, потом может быть поздно.
В мире по ту сторону сновидений было светло и тихо. Стоило только открыть глаза, как воспоминания хлынули мутным потоком, мешаниной из недавних событий и обрывков сна.
Иудушка улыбается, приказывает выйти из машины – это прошлое.
Тяжесть пистолета в руках – тоже прошлое.
Удар, боль, темнота – прошлое?
Чужие руки, чужой запах, вкус чужих губ – сон или прошлое?
Чужое нетерпение, шепот, не то злой, не то ласковый: «Ты ведьма».
Чужое сумасшествие…
А чужое ли? Почему так жарко, почему тяжело дышать и в голове шумит? Почему она практически ничего не помнит? А то, что помнит, дикое и неправильное, – чужое? Это снова случилось – странное беспамятство? Она отключилась у ворот Иудушкиного дома, на время выпала из жизни. На какое конкретно время? Было темно, а сейчас светит солнце, неяркое, приглушенное железными ставнями. Значит, она в доме, и принес ее сюда, скорее всего, сам Иудушка. Ну да, сначала ударил, урод бездушный, а потом затащил внутрь.
Точно ударил, из-за него она и отключилась, из-за этого удара. Она защищалась, кажется, выстрелила, а Иудушка замахнулся, и все – темнота. А теперь в голове шум, и тело болит так, словно его всю ночь батогами били. Или не били…
Ой, мамочки…
Ее не били, во всяком случае, видимых повреждений нет, зато есть другое… Чужой запах на коже, смутные воспоминания о чужих руках, чужих прикосновениях, о тяжести чужого тела. А вот и само тело, развалилось голое на измятых простынях. Иудушка! Лежит на боку, зарылся мордой в подушку, правая рука свисает с дивана, на полу пустая бутылка из-под коньяка.
Да, ее не били. Ее всего лишь изнасиловали… Беспомощную, неспособную оказать сопротивление. Как это гнусно, как похоже на Иудушку. Обещал наказать и наказал, сдержал слово. Лучше бы он ее в прокуратуру отвез. Скотина! Грязный извращенец!
Ну как же так можно?! За что? Из-за какого-то несчастного паспорта. Разве можно из-за этого так над человеком измываться?
Выходит, можно. В том мире, в котором живет этот подонок, еще и не такое можно. Можно в морге ночью развлекаться, можно девушек похищать и насиловать…
Вот они, последствия повышенной виктимности. Попала она из огня да в полымя, от одного маньяка к другому. Сейчас главное не раскисать. Над загубленной девичьей честью поплакать придется позже, а сейчас надо выбираться отсюда.
Словно услышав ее крамольные мысли, Иудушка беспокойно заворочался. Скоро этот гад проснется – и ей конец. Надо действовать быстро, пока не поздно.
Бутылка из-под коньяка была тяжелой, из толстого темного стекла. За неимением лучшего бутылка сойдет…
Лия стояла уже у дивана, когда Иудушка открыл глаза.
– Привет, Огневушка! – на небритой щеке след от подушки, в глазах остатки сна и еще что-то непонятное…
– Привет, Иудушка!
Его башка оказалась крепче бутылки. Бутылка разбилась вдребезги, а башке хоть бы что. Это Лие в первый момент так показалось, что хоть бы что, а потом Иудушка удивленно моргнул и снова рухнул на диван.
Все, время пошло!
Первым делом нужно найти свою одежду. Отыскалась она быстро, в другом конце комнаты, у догорающего камина. Вот почему так жарко – из-за камина. Лия подобрала с пола блузку и тихо застонала – ни единой пуговицы, ворот порван. Юбка разодрана по боковому шву практически до талии. Как же в таком виде на улицу выйти? Ничего, сейчас главное – из дома выбраться.
Лия натянула юбку, завязала блузку узлом под грудью, вернулась к дивану. Иудушка лежал смирно, будто неживой. Надолго ли? Не может она рисковать, нельзя его просто так оставить, надо связать. Веревку долго искать не пришлось, сгодились шнуры для штор. Два витка на запястьях, четыре для надежности на щиколотках, затянуть узлом, которому когда-то научили в туристическом кружке. Теперь ему не рыпнуться.
Осталось найти сумочку, телефон и ключи от машины. Убираться из этого чертова места лучше на машине – безопаснее и быстрее.
Телефон обнаружился в кармане Иудушкиной куртки, сумка на заднем сиденье джипа, а вот ключей от замка зажигания нигде не было – ни в доме, ни в Иудушкиных шмотках. Скорее всего, они в той комнате, попасть в которую не получилось из-за закрытой на ключ двери. И пистолет тоже, наверное, там. Подстраховался, гад. Повезло ему, что подстраховался, потому что, попади сейчас к ней в руки ствол, она бы не церемонилась – башку бы его лысую прострелила. Или даже не башку… Ну, ничего, она и без пистолета кое-что может предпринять.
Лия была уже в прихожей, когда из гостиной послышался слабый стон. Быстро же он оклемался. Все, надо уносить ноги.
Джип, конечно, жалко, вещь за хозяина не в ответе, но другого выхода нет. Лия достала из сумочки прихваченный с кухни разделочный нож, пырнула им колесо, сначала одно, а потом и все остальные. Так надежнее, теперь есть надежда, что Иудушка, даже если скоро развяжется, то до нее не доберется.
Иудушкин дом действительно стоял на отшибе, вчера вечером ей не показалось. Позади река, слева и справа лес, и только далеко впереди виднеются крыши домов. Это, похоже, та самая вымершая деревенька, через которую они проезжали. Значит, ей вперед. В таком наряде, конечно, такси не поймаешь, – да и откуда здесь такси? – но можно хотя бы узнать название деревеньки, а потом позвонить Анатолию Марковичу. Он ее в беде не бросит, приедет – заберет.
Или сначала позвонить, рассказать в двух словах, что с ней случилось, попросить помощи, а уж потом выяснять свои координаты? Да, так будет правильнее.
Анатолий Маркович взял трубку сразу, точно ждал звонка.
– Лия, слава богу, ты позвонила! Я тут с ума схожу от волнения. В милицию вчера ходил с заявлением, но эти бюрократы сказали, что искать начнут только через три дня. Девочка, что с тобой, где ты?
Она хотела быть сильной, не собиралась плакать, но, когда услышала взволнованный и такой родной голос Анатолия Марковича, разревелась, как девчонка: всхлипывала, шмыгала носом и не могла толком ничего объяснить.
– Лия, успокойся. Помнишь, как я тебя учил? Глубокий вдох, медленный выдох. Я не смогу тебе помочь, если не узнаю, что случилось. – Анатолий Маркович был первоклассным психиатром.
Лия набрала полные легкие воздуха, задержала дыхание, с шумом выдохнула. Стало немного легче, она смогла говорить. Хотелось рассказать все, начиная со своей собственной смерти и провалов в памяти, но времени мало, пришлось ограничиться историей о похищении.
Анатолий Маркович слушал молча, не перебивал и только в самом конце, когда Лия уже опять готова была разреветься, строго сказал:
– Все, не плачь. Ты хоть примерно представляешь, куда он тебя отвез?
Лия не представляла, единственное, что она могла указать точно, это направление.
– Так, зацепка уже имеется, – по голосу отчима чувствовалось, что он очень взволнован. – А какой-нибудь населенный пункт там поблизости есть?
– Деревня.
– Помнишь название?
– Мы ее в темноте проезжали, я не рассмотрела.
– А сейчас узнать можешь?
– Анатолий Маркович, я постараюсь. Я вам перезвоню, как что-нибудь выясню, хорошо?
– Подожди, Лия, не отключайся. Лучше, чтобы все это время ты была на связи.
Лия посмотрела на экран телефона и вздохнула.
– Не получится.
– Если из-за денег, то не беспокойся. Я сейчас сам тебе перезвоню.
– Нет. Батарея в телефоне почти села. Я свяжусь с вами сразу, как только что-нибудь узнаю.
Лия выключила телефон, вытерла мокрое от слез лицо рукавом блузки. Сейчас надо поспешить, добираться до этой глуши долго, а Анатолий Маркович лихачить на дороге не любит, будет ехать со скоростью километров восемьдесят в час максимум. Значит, при самом хорошем раскладе ждать его придется часа три с половиной, причем где-нибудь в засаде, в лесу, чтобы не попасться на глаза местным жителям.
До деревушки Лия ковыляла полчаса, не меньше. Уже в который раз ее подвели туфли на высоком каблуке, идти в такой обуви по лесному бездорожью оказалось очень тяжело. Радовало только одно – из-за разорванной юбки шагать можно было широко. Радость, конечно, сомнительная, но уж какая есть. Как любил повторять Анатолий Маркович, даже в плохом нужно искать хорошее.
Кособокую табличку с названием деревушки Лия заприметила издалека. Рядом с табличкой росли густые кусты сирени, так что легко было подобраться незаметно, не привлекая постороннего внимания.
Деревушка называлась странно и непонятно – «Глыбня». Хорошо еще, что у такого захолустья вообще есть какое-то название. Только бы оно оказалось отражено на дорожных картах, потому что в противном случае Анатолию Марковичу до нее не добраться, придется искать другие ориентиры или обращаться за помощью к аборигенам. А вдруг они тут все заодно…
Лие повезло, населенный пункт «Глыбня» был обозначен на дорожных картах. Анатолий Маркович позвонил сразу, как только разузнал подробности.
– Лия, – его голос вибрировал от возбуждения, – я уже выехал, буду через два часа, а ты пока спрячься где-нибудь.
Через два часа? Да они с Иудушкой ехали почти три.
– Анатолий Маркович, родненький…
– Тише, девочка, не плачь. Потерпи, я скоро.
Через два часа с четвертью у оговоренного места остановилась серебристая «Ауди», и на ухабистую проселочную дорогу выбрался Анатолий Маркович.
– Лия, девочка, это я! Выходи!
Легко сказать. А как выйти, когда ты в таком непотребном виде: в порванной одежде, с репейником в волосах и расчесами от комариных укусов?
– Лия!
Так, вдох – выдох. Вперед!
Страхи оказались напрасными. Отчим никак не прокомментировал ее внешний вид, молча обнял, погладил по спутанным волосам. Как же она благодарна ему за это молчаливое понимание и за то, что он бросил все свои дела и примчался ее спасать.
– Садись в машину, девочка. – Он накинул на Лиины плечи свой пиджак и приглашающе распахнул дверцу машины.
В машине было прохладно, работал климат-контроль. Лия поежилась.