Однажды мы были на берегу, подошел катер с «полосатыми», цепями гремят. Вдруг мальчик закричал: «Папа! Папа!» – и побежал. Папа тронулся навстречу, а конвоир: «Назад! Стрелять буду!» Выскакивает Макарыч: «Ты что, с ума сошел! Ребенок с отцом встретился. Тебе что, жалко? Пускай они обнимутся». А конвоир кричит: «Назад! Стрелять буду!» – и передернул затвор. И я тогда понял, что он действительно выстрелит. Я на Макарыча прыгнул, еще кто-то, мы его завалили. Мат жуткий. Мальчик рыдает. Макарыч лежит в чудовищном состоянии, зубами скрипит: «Ну что же за люди? Ну что же за падлы такие? Не дать ребенку с отцом повидаться?»
Как Шукшин министра обложил
Помню такой эпизод: едем мы с Шукшиным в «рафике» со студии Горького. Он молчит тяжело, смотрит в пол. И как-то все притихли… А он бросил шапку об пол и зашипел: «Вот пусть он только на меня крикнет – я ему крикну». А потом, оказалось, такая штука: он ехал к министру кинематографии разговаривать по поводу «Степана Разина». А у чиновника всегда сидит свидетель – чтобы подтвердить слова в случае чего. Так что финал этого разговора через полчаса был известен всей Москве. Вот они поговорили, и министр сказал: «В конце концов я начальник, мне и решать». Шукшин тогда спросил: «Скажи, пожалуйста, во сколько у тебя заканчивается рабочий день?» Тот ответил – в 17 часов. «Так вот, – продолжил Шукшин, – посмотри на часы – 17 часов одна минута». После этого Макарыч говорил с чиновником, так сказать, на исконном русском. Тяжело ему было терпеть эту глупую цензуру.
Отзывчивые железнодорожники
Работа в «Калине красной» для меня – не просто эпизод. Макарыч однажды попросил меня отвезти в Москву отснятый материал. Сказал, что в Министерстве кинематографии транспорт дадут. Оказалось – все вранье. И я стоял с километрами ценнейшей пленки и не знал, что делать. На поезд не было ни одного билета. Я подошел к кассе и говорю: «Мы здесь снимаем картину «Калина красная», режиссер Василий Шукшин». Услышав эту фамилию, договорить мне не дали, закричали: «Шукшин! Давайте-давайте!». Тут же сбежались люди, моментально погрузили все на тележки, отвезли к вагонам…
Оказалось, железнодорожники гораздо душевнее относились к Макарычу, чем те, кто отвечал за кино.
Не банный день
Уж совсем криминальный случай произошел на моей даче. Поясню: у меня на даче есть баня. Дача у меня скромная, не такая, как вы думаете. Но баня все-таки есть. И вот как-то к нам в гости приехал внук композитора Соловьева-Седого Васька. Само собой, пошли в баньку попариться.
Дело было зимой, так что после парилки по старинной русской традиции решили охладиться в снегу. Васька – впереди: бежит, хохочет и с торжествующими криками прыгает в сугроб. Мы не успели ничего ему даже крикнуть, только – «А-а-а-а!» – рот разинули. Потому что это был не сугроб, а груда кирпичей, припорошенная снежком. Всю ночь не спали, мазали его зеленкой и йодом.
С тех пор я относился к бане настороженно – а вдруг чего случится.
Банька «по-черному»
Помню, однажды парился я с Василием Макаровичем Шукшиным и Анатолием Заболоцким, его постоянным оператором, который снимал почти все шукшинские картины. Оба – знатные любители баньки «по-черному», о чем я тогда еще не знал. И вот сидим мы на полке, Шукшин кричит: «Поддать пару!»
Как сейчас помню, я – в центре, Василий Макарыч – справа, Толя – слева. Заболоцкий плеснул воды – и в тот момент мне и открылось, что же такое «по-черному». Короче, обварило меня всего, уши стали как у слона, губы вывернулись. Жуть! Ах! Смотрю по сторонам: Шукшин и Заболоцкий продолжают сидеть как ни в чем не бывало. Им хоть бы хны!
В другой раз досталось даже бывалому Заболоцкому. Парились мы с ним как-то – опять же «по-черному» – в баньке в Белоруссии. Поддали пару, и вдруг он как заорет: «Я ослеп, я ослеп!». Выскакиваем на улицу, рядом – маленькое озерцо. Вот там мы его до-о-о-лго отмачивали. А у меня – второй испуг.
Трубы подождут
Когда-то давно я снимался под Ереваном в картине «Ксения – любимая жена Федора». Там шло строительство атомной электростанции.
И вот однажды мы решили сделать шашлык. Купили мясо и расположились недалеко от дороги.
Только мы начали готовить, показался грузовик с огромными трубами и вдруг притормозил возле нас. Из него вылез человек, который сразу сказал:
«Вы все неправильно делаете. Разрешите мне приготовить вам шашлык».
Он достал какую-то бутылку с жидкостью, кастрюльку и быстро-быстро стал колдовать. В это время рядом остановился «газик», из которого выскочил человек в плаще и стал кричать на нашего повара, активно жестикулируя, хлопая себя по бедрам, хватаясь за голову. Первый мужчина ему что-то спокойно отвечал. Они говорили по-армянски, поэтому мы ничего не понимали. Второй нервничал все больше, но, в конце концов, замолчал, сел в машину и уехал. Водитель грузовика доделал все и сказал нам, чтобы мы вращали мясо, будет очень вкусно, а сам он, увы, должен ехать. Действительно, оказалось бесподобно. Чуть позже мы встретили и того и другого. И стали расспрашивать, что же они говорили друг другу. Человек в плаще оказался инженером, на стройке ждали трубы, а они куда-то запропастились. Конечно, увидев водителя, делающего шашлык, инженер стал возмущаться. А наш кормилец ответил ему спокойно, что люди не умеют жарить шашлык и испортят мясо. Поэтому он сейчас сделает им все, а потом отвезет трубы.
Трубы подождут, а люди – нет. И инженер, который поначалу очень нервничал, этот аргумент счел важной причиной задержки.
Навозный барельеф
А теперь о моих встречах с необычными животными. Вот помню случай, который произошел со мной, когда я еще учился в Школе-студии. Мы всем курсом выехали как-то в Подмосковье к кому-то на дачу. Развеяться. И вот во время пирушки я увидел мирную буренку и решил изобразить перед ней тореадора.
Это уж потом, лет через тридцать, я прочитал, что корова опаснее быка, потому что она во время атаки глаза не закрывает, а быка тореро практически водят за нос.
Так вот, паясничал я перед этой буренкой, паясничал, ей, видно, это осточертело и она прыгнула на меня. И я в тяжеленном дядюшкином пальто рванул стометровку, как Джонсон. Сзади что-то ударило по голове, я упал лицом в траву и решил, что меня забодали. Встал на колени и понял, что вдобавок ослеп. Пощупал лицо рукой – что-то не то. И снял с лица… засохшую коровью лепешку, в которой четко отпечатался мой барельеф, как посмертная гипсовая маска Петра Первого.
Однокурсники торжественно повесили «навозный барельеф» на гвоздик, открыв «буренкинско-дуровский мемориал».
А буренка, сказали мне, вовсе и не пыталась за мной бежать. Просто она не привыкла видеть фиглярство, и прыгнула, чтобы пугнуть меня. А на «финише» я наступил на грабли, и удар пришелся точно по затылку.
Кто-то из студийцев запечатлел этот исторический момент. Это был прекрасный кадр!
Кстати, когда я смотрю на эту фотографию, то всегда вспоминаю анекдот.
«Новый русский» гуляет с сыном по парку и останавливается возле художника, рисующего пейзаж. Встав за спиной мастера, «новый русский» назидательно говорит наследнику:
– Видишь, как мужик без «полароида» мучается…
Но это к слову. Я ведь хотел рассказать о странных животных…
Лающая корова
Однажды приехали мы со съемочной группой в деревню Гущи на озере Селигер. Там должны были снимать эпизоды одного фильма. Все идет хорошо. Работаем. И вот как-то ребята мне говорят:
– Лева, ты вон в ту избу пойди. Там живет замечательная тетя Сима, она молоко парное дает с черным хлебом. Вкусно!
Я и пошел. Открываю калитку, вхожу во двор… Вдруг из-за угла выскакивает корова, по-собачьи бросается в мою сторону и… лает! Лает на меня, как пес цепной, и все движения у нее собачьи. Бог мой!
Я вылетел на улицу, упал в пыль. Вслед за мной выскакивает эта самая тетя Сима и орет, сначала мне:
– А, артист! Испугался! То-то же! – Потом корове: – Пойдем, Милка, домой!
И Милка, как собака, мирно пошла за ней.
Что же оказалось? Тетя Сима – сама алкашиха и корову свою споила: каждый день подливала ей в пойло самогон. Хмельная корова общалась только с одним живым существом – с хозяйской собакой. С пьяных глаз и стала ей подражать. А потом у коровы высохло вымя, она вконец утратила «национальное самосознание», научилась лаять и бросаться на чужих.
Фу, Мухтар!!
В 1964 году, во время съемок фильма «Ко мне, Мухтар!» меня чуть не разорвала собака. Я играл бандита и должен был убегать от Мухтара по длинному коридору, а потом залезть на стену. На меня надели две пары штанов, на руку – кожаную крагу, чтобы я мог отбиться. «Мотор!» – я бегу, добежал до стены, и тут Мухтар со всей силы бьет меня между ног. Я разжимаю руки, падаю и вижу пасть пса у своего горла. Выставляю вперед крагу, но умный Мухтар кусать ее не стал, а впился в левую, незащищенную, руку. Когда подбежал дрессировщик, на мне были только трусы и крага – остальное лежало вокруг, разорванное в клочья. От этого случая у меня даже остался на теле шрам.
Потом выяснили, отчего пес озверел. В действительности эту собаку звали не Мухтар, а Байкал. В картине снимались три овчарки: одна использовалась для экстерьера, красоты, а две другие – служебные, чтобы след брать, нарушителей ловить. Одного из них я как раз и изображал… На беду Байкал оказался очень суровой собакой, настоящим людоедом. Однажды вместе с милиционером-инструктором он преследовал трех убийц, которые уходили к лесу. Проводник погнался за двумя преступниками, а Байкала пустил за третьим. Когда прибежал к месту схватки, то увидел, что на земле лежит растерзанный человек: правая рука с пистолетом перекушена, разорвано горло, разворочена грудная клетка. Байкал даже хозяина не узнал, чуть было не кинулся. Зверь попробовал живую кровь… Конечно, мне никто не рассказывал о таких «подвигах» Байкала, и я попал ему под горячую лапу. Юрий Владимирович Никулин попытался сунуться мне на выручку, но пес и на него бросился.
К тому же, оказывается, Алексей Пархоменко, игравший главного бандита, в перерыве между съемками съел Байкалов суп из куриных шеек… И пес выместил всю свою злобу на мне.
Джигит
На «Трех мушкетерах» мне надо было сделать безобидный проскок. Помните, у палатки короля? Мне каскадеры говорят: грунт мокрый, надо походить на лошади, чтоб привыкнуть. Короче, пустил я ее в галоп. Рита Терехова сидит на стульчике, улыбается. Неожиданно лошадь спотыкается, мы с ней делаем сальто в воздухе и грохаемся о землю. Ритка закричала, забилась лицом в ворох платьев. Ну, шутка ли: на ее глазах Дуров себе шею сломал! Но мы с лошадью поднялись с земли совершенно целые. В Израиле на съемках «Мастера и Маргариты» я понял, что мое «лошадиное» правило распространяется и на верблюдов. Рабочее животное, совершенно нормальное и спокойное, стояло тихо и смирно, все на нем фотографировались. Но стоило мне на него залезть, как он вдруг шагнул в пропасть! При этом орет так, будто его режут. Я соскочил на землю и невероятным усилием вытащил его на твердую поверхность. Кстати, хозяин верблюда убежал, испугался, наверное, что я погиб в пропасти. Мы с этим верблюдом потом долго дружили…
Околдованный мустанг
А случай, происшедший со мной в Латинской Америке, наверное, все же связан с чертовщиной, с ведьмачеством. И животное здесь действовало под чьими-то колдовскими чарами.
Сам я к «потусторонним явлениям» отношусь скептически. Но однажды мой скепсис был подвергнут серьезному испытанию.
Это было в Мексике. Мы снимали фильм. И как-то утром режиссер собрал всю русскую группу и говорит:
– Сейчас мы едем в город Катемака. Только что там закончился слет черных ведьм. Я умоляю отнестись к моим словам серьезно: если кто-то из вас вдруг заметит на себе пристальный женский взгляд – отворачивайтесь и бегите!
Провели мы в этой Катемаке нормальный рабочий день. А после съемок я решил сфотографироваться на память. Там в массовке снимался один местный парень на настоящей ковбойской лошади. Я попросил у него – для экзотики – сомбреро и пончо, нарядился и взгромоздился в седло. Лошадник я старый, ездить верхом умею, лошадей знаю и чувствую хорошо. Эта лошадка была смирная, рабочая, у меня – ни шпор, ни хлыста. Приосанился я и говорю кому-то из наших актеров:
– Фотографируй!
И вдруг моя савраска мексиканская начинает пятиться, пятиться… и втискивается вместе со мной в невероятно узкую щель между какой-то бетонной стеной и толстенной пальмой! Резким движением поворачивает ко мне морду и со всего маху ударяется головой о пальму! Делает стойку и заваливается назад. Понимаю: все, конец – сейчас на меня рухнет махина в полтонны весом… И мы падаем! Рядом!
На следующий день приходит ко мне в номер наш оператор Толя Мукосей и спрашивает:
– Слушай, когда вчера в Катемаке снимали, говорят, лошадь на тебя завалилась. И где ты лежал?
– Между бетонной стеной, – говорю, – и пальмой.
– Точно?
– Ну, а как же! Я от пальмы отжимался что было сил и головой упирался в стену. А чем ты озабочен?
– Ты, – говорит, – там не мог лежать. Мне показали это место – там даже лошадь одна не помещается.
В ближайший выходной поехали мы с ним в Катемаку. Взяли операторскую рулетку. Замерили. Точно! Пространство настолько узкое, что там и жеребенок не уместился бы – ширина седла, не больше. Ни бетонную стену, ни пальму отодвинуть, сами понимаете, невозможно… Но я там лежал! Рядом с лошадью!
Режиссер объяснил невероятное происшествие так:
– В массовке явно была ведьмачка, это ее работа. Вы же громче всех подшучивали над моими предупреждениями. Вот она вас и напугала.
С другим артистом из нашей группы неприятность приключилась похлеще моей. У него, когда мы вернулись из Мексики в Москву, дикие боли в сердце начались. Просто умирал! Врачи ничего понять не могли, никакой болезни не находили. Продолжалось это около года. А потом ему один художник посоветовал, специалист по магии и чертовщине всякой: мол, в момент приступа постарайся как можно более ясно представить крест. Большой, деревянный. И пусть этот крест в твоем воображении вспыхнет.
Больной так и сделал. И все прошло. В одну секунду, после года бесполезного лечения и мучений.
Но я так до сих пор и не понял: то ли действительно мексиканские ведьмачки такие зловредные, то ли эта ковбойская савраска оказалась со странностями. Все-таки, что ни говорите, а иностранные животные здорово отличаются от наших и характером, и поведением.
Га-га-га
Однажды мы поехали дикарями на юг. Нас была целая группа. И в скором времени денег у нас, конечно, не осталось, а кушать очень хотелось. И мы пошли на крайние меры. Увидев пасущихся гусей, бросили жребий, и один из наших «счастливчиков» пошел ловить птицу. Он догнал гуся и стал откручивать ему голову, крутил-крутил, отпустил, а голова по спирали раскрутилась, и гусь сделал так: «Гаа-га…» Наш друг проделал эту операцию еще раз, но вторая попытка тоже оказалась безуспешной. Все закончилось тем, что мы в страхе убежали с того места, а невредимый, но взбешенный гусь погнался за нами…
Котозаяц
Когда я играл Анастаса Микояна в фильме «Серые волки», мы поехали сниматься в Завидово – это правительственный заповедник. Там начинается сцена охоты на волков. Никто, конечно, никаких волков не убивает. Их сшибают снотворным, обливают красной краской, и они спокойно лежат. Спят.
Стою я как-то и чего-то жду. А рядом топчется какой-то человек в телогрейке. А за отворотами телогрейки вижу на нем синий мундир. А солдатская ушанка сидит на нем как генеральская папаха. Весь подтянутый, красивый, и у него такое замечательное лицо: загорелое, здоровое. И его южный загар резко контрастирует с белым-белым снегом. И вот этот красавец долго топтался вокруг меня, пока я не выдержал и не спросил:
– Вы что-то хотите мне сказать?
А он и спрашивает:
– Константиныч, ты знаешь, кто я такой?
– Нет, – говорю, – не знаю.
– Я егерь Политбюро.
– Прости, – говорю, – но Политбюро уже сто лет как нет.
– А вот про меня забыли.
Вытаскивает трудовую книжку и показывает. Читаю и действительно: «Главный егерь Завидовского заповедника».
– Вот, – говорит, – вы про Хрущева тут снимаете, а ты знаешь, что Хрущев мне чуть всю жизнь не искалечил? Сейчас поймете, о чем идет речь.
И пока он рассказывал мне свою историю, я и плакал и губы себе перекусал. Перескажу эту историю так, как я ее запомнил.
«Помните, – начал он свой рассказ, – когда Вальтер Ульбрихт был у нас в России самым дорогим гостем? Никита всегда встречал его как родного. Уж и не знаю, чего он так полюбил его. Бог с ним. И вдруг звонок: Хрущев с этим Ульбрихтом приезжают на заячью охоту. А зайцев у нас в заповеднике нет! Что делать?
Ну, мы привыкли ко всему. Приезжают члены Политбюро, им солдаты выталкивают оленей, кабанов, кому что нужно. Они их стреляли и хвастались потом своими охотничьими трофеями.
Делать нечего, поехал я в соседнее хозяйство поменял на бутылки зайцев и привез их в клетке. А зайцы, паразиты, оказались очень хитрыми и умными. Они ночью умудрились открыть эту клетку и удрали.
Утром мне говорят:
– Слушай, главный, нет зайцев – все ушли.
– Братцы, – говорю, – что же будем делать?
А в это время слышу: «Вау! Вау!» – сирены орут. И едут с мигалками «членовозы». Я выбегаю навстречу и уже понимаю, что мне сейчас будут кранты, зная крутой характер Никиты. Вот машины останавливаются и вылезает из своей Никита. Я поприветствовал его и говорю:
– Никита Сергеевич, знаете, сейчас не сезон, и зайцев в заповеднике нет.
Тут он побагровел и стал топать ногой. Кричит:
– Как нет?! На Руси нет зайцев? Да я тебя сгною! У тебя дети попросят хлеба, а знаешь, что ты им дашь? Вот что ты им дашь!
И показывает определенный жест, что я им дам.
Короче, орал он, орал, орал, а потом и говорит Ульбрихту: