— Тебе пора учиться быть благородной женщиной, вот и все, — неоднократно говорила Атия. — Будешь и дальше возражать — хорошенько тебя отлуплю.
Аврелия повиновалась, но ее молчание за обеденным столом ясно показывало, что она думает обо всем этом.
Фабриций предпочитал не вмешиваться в дела жены, так что Квинт оставался единственным возможным союзником Аврелии. Но он ощущал себя меж двух огней. С одной стороны, юноша чувствовал себя виноватым в том, в каком положении оказалась сестра, с другой — прекрасно понимал, что брак по договоренности — лучшее, что можно сделать ради их семьи. Так что все его попытки развеять тоску сестры провалились, и Квинт начал избегать ее всякий раз, когда был свободен от дел. Обиженная Аврелия все чаще оставалась в одиночестве в своей комнате. Порочный круг, из которого не было выхода.
А Квинт тем временем с головой погрузился в работу, порученную ему отцом: бумаги, поездки по делам в Капую и тренировки с гладием. Но, несмотря на все прошедшие недели, он все так же тосковал по столь привычному и доверительному общению с сестрой. И принял решение. Пора перед ней извиниться — и жить дальше. Так больше нельзя. Хотя Фабриций еще не нашел Аврелии подходящего жениха, в ходе своих поездок в Рим он уже приступил к поискам.
Кинув в мешок еды, Квинт направился в комнату, примыкающую к внутреннему двору, где занималась Аврелия. Едва остановившись, чтобы постучать, он вошел. Учитель поднял взгляд и слегка нахмурился, недовольный его появлением.
— Господин Квинт. Чем обязаны удовольствию видеть тебя?
Квинт выпрямился во весь рост. Он был уже на три пальца выше отца, а над остальными людьми и вовсе возвышался.
— Я забираю Аврелию, чтобы прогуляться по усадьбе, — торжественно сказал он.
— Кто такое позволил? — ошеломленно спросил учитель.
— Я позволил, — ответил Квинт.
Учитель надул щеки.
— Ваши родители…
— Разрешат, без сомнения. Позже, я все им объясню, — небрежно махнув рукой, ответил Квинт. — Пошли, — сказал он Аврелии.
Сестра попыталась сделать недовольный вид, но надолго ее не хватило, и девушка вскочила с места. Табличка для письма и стилус с грохотом упали на пол, а учитель осуждающе прищелкнул языком. Но пожилой грек не стал оспаривать власть Квинта, и брат с сестрой без помех ушли.
С тех пор как он убил медведя, уверенность Квинта в себе росла не по дням, а по часам. И ему это нравилось. Он ухмыльнулся, глядя на Аврелию.
Та вдруг вспомнила их распрю.
— Что происходит?! — вскричала она. — Я тебя неделями не вижу, и вдруг ты вламываешься ко мне на урок, безо всякого предупреждения…
Квинт взял Аврелию за руку.
— Прости, что оставил тебя.
К его ужасу, в ее глазах появились слезы, и Квинт вдруг понял, как больно ей было.
— Что бы я ни сказал, никакого толку, — пробормотал он. — Даже не знаю, как тебе помочь. Прости меня.
Аврелия улыбнулась, преодолевая свою печаль.
— Я тоже не подарок, дулась неделями… Ладно, теперь же мы вместе… — Она озорно поглядела на него. — Прогулка по усадьбе? И чего же я здесь не видела, раз так тысячу?
— Мне больше ничего не пришло в голову, — смущенно ответил Квинт. — Что-нибудь, чтобы отвлечь тебя.
Ухмыляясь, она толкнула его локтем.
— Этого хватило, чтобы заткнуть старого дурака. Благодарю тебя. Мне все равно, куда мы пойдем.
Взявшись за руки, они направились по дороге, ведущей к оливковой роще.
Ганнон сразу увидел, что Агесандр в плохом настроении. Любой из рабов, допустивший малейшую оплошность, сразу же попадал под град ругательств. Десять рабов тащили плетеные корзины, а сицилиец шел позади. К счастью, Ганнон шел впереди, так что надсмотрщик уделял ему мало внимания. Им надо было дойти до террас, где росли сливы, внезапно и очень быстро созревшие. Собирать сочные ягоды будет несложно по сравнению с предыдущими работами, и Ганнон с нетерпением ждал этого. Агесандр бдителен, но не до бесконечности. К концу дня в бурчащем животе Ганнона уже будет достаточно слив.
Однако спустя мгновение он уже проклял свой оптимизм.
Гальба, шедший позади него, оступился и упал на землю. Раздался стон боли, и, обернувшись, Ганнон увидел на правой голени товарища скверную рану. Он напоролся на острый обломок камня, торчащий из земли. Кровь из раны стала стекать по мускулистой ноге Гальбы, тут же впитываясь в землю.
— У тебя на сегодня всё, — тихо произнес Ганнон.
— Вряд ли Агесандр согласится, — скривившись, ответил Гальба. — Помоги встать.
Юноша наклонился, но было уже поздно.
Протолкавшись вперед, сицилиец быстро настиг их.
— Что тут такое, во имя Гадеса?
— Он упал и поранил ногу, — начал было объяснять Ганнон.
Агесандр крутанулся, и его глаза блеснули, как кремни.
— Пусть этот кусок дерьма сам объясняется, — прошипел он, прежде чем повернуться к Гальбе. — Ну?
— Все так, как он сказал, господин, — осторожно ответил галл. — Я споткнулся и упал на этот камень.
— Ты сделал это специально, чтобы пару дней не работать! — прорычал Агесандр.
— Нет, господин.
— Лжец! — крикнул сицилиец и, выхватив хлыст, принялся охаживать Гальбу.
Ярость переполнила Ганнона.
— Оставь его! — крикнул он. — Он ничего такого не сделал!
Ударив Гальбу хлыстом еще несколько раз и завершив дело увесистым пинком, Агесандр поглядел на Ганнона. Его ноздри раздулись.
— Что ты сказал?
— Собирать сливы — легкая работа. Почему бы ему не попытаться? — прорычал Ганнон. — Человек споткнулся, вот и все.
Глаза сицилийца расширились от гнева и изумления.
— Ты смеешь говорить мне, что нужно делать? Ты, червивый кусок нечистот?
В это мгновение Ганнон все отдал бы за меч в руке. Но меча у него не было, только гнев. Впрочем, в горячке было достаточно и этого.
— Это я-то? — презрительно ответил он. — А ты — просто низкородный сицилийский мерзавец. Будь у меня ноги в дерьме, я бы их о тебя не вытер!
Внутри у Агесандра что-то щелкнуло. Подняв хлыст, он ударил Ганнона в лицо окованным металлом кнутовищем.
Раздался громкий хруст, и юноша почувствовал, что в носу сломался хрящ. Наполовину ослепший от сильной боли, он отшатнулся, инстинктивно закрываясь руками от следующего удара. Не было возможности подобрать камень, хоть что-то, чтобы защитить себя. Агесандр кинулся на него, как лев на добычу. Через плечо по спине Ганнона ударил хлыст, кончик которого впился ему в ягодицу. Со свистом улетел назад и спустя удар сердца вернулся, раз за разом прорезая его кожу на обнаженной спине. Ганнон пятился, но хохочущий сицилиец наступал. Когда юноша споткнулся о корень дерева, Агесандр толкнул его в грудь, и Ганнон растянулся на земле. Сбив дыхание, он не мог ничего сделать, только смотрел на нависающее над ним перекошенное злобой лицо. Последовал мощный удар ногой в бок, и сломанные Варсаконом ребра снова переломились. От невыносимой боли Ганнон заорал, ненавидя себя за эту слабость. Но худшее было впереди. Агесандр бил его до тех пор, пока юноша едва не потерял сознание. Затем перекатил его на спину.
— Смотри на меня, — приказал надсмотрщик. Последовали удары ногами, и Ганнон с трудом открыл глаза. Сицилиец тут же высоко поднял правую ногу, обутую в подбитую гвоздями сандалию. — Это за моих товарищей, — пробормотал он. — И за мою семью.
Ганнон понятия не имел, о чем говорит Агесандр. «Этот ублюдок убить меня хочет», — смог лишь подумать он. Странно, но ему уже было все равно. По крайней мере, конец страданиям. Ганнон ощутил укол сожаления, понимая, что уже никогда не увидит родных. Не сможет извиниться перед отцом. Да будет так. Сдавшись, Ганнон закрыл глаза и стал ждать, когда Агесандр покончит со всем этим.
Но удара так и не последовало.
Вместо этого зазвучал властный голос:
— Агесандр! Остановись!
Поначалу Ганнон не понял, что происходит, но когда голос раздался снова и он почувствовал, что сицилиец отходит в сторону, то наконец понял, что кто-то вмешался. Кто? Лежа на спине на сухой жесткой земле, Ганнон был в состоянии лишь судорожно неглубоко дышать. От каждого движения грудной клетки его всего будто пронзали тупыми ножами. И лишь боль не давала ему потерять сознание. Юноша видел, как Агесандр бросает на него взгляды, полные ненависти, но больше не бьет его.
Спустя удар сердца он краем глаза заметил Квинта и Аврелию, детей Фабриция. У них на лицах было ничем не прикрытое возмущение.
— Что ты наделал?! — вскричала Аврелия, опускаясь на колени рядом с Ганноном. Хотя залитого кровью карфагенянина было трудно узнать, все равно у нее дернуло в животе, когда она оказалась рядом с ним.
Ганнон попытался ей улыбнуться. После жестокого лица Агесандра ее облик походил на нимфу или какое-то другое волшебное создание.
Спустя удар сердца он краем глаза заметил Квинта и Аврелию, детей Фабриция. У них на лицах было ничем не прикрытое возмущение.
— Что ты наделал?! — вскричала Аврелия, опускаясь на колени рядом с Ганноном. Хотя залитого кровью карфагенянина было трудно узнать, все равно у нее дернуло в животе, когда она оказалась рядом с ним.
Ганнон попытался ей улыбнуться. После жестокого лица Агесандра ее облик походил на нимфу или какое-то другое волшебное создание.
— Ну? — жестко спросил Квинт. — Объяснись.
— Твой отец поручил мне управлять фермой и командовать рабами, — выпалил Агесандр. — Так было заведено еще до твоего рождения.
— А если бы ты убил раба? Что он тогда сказал бы? — с вызовом сказала Аврелия.
— Ладно вам, — ошеломленно ответил Агесандр. — Я всего лишь поколотил его, вот и все.
Квинт издевательски рассмеялся:
— Ты собирался наступить ему на голову. На каменистой земле такой удар сломал бы ему череп!
Агесандр замолчал.
— Так ведь? — требовательно спросил Квинт. Когда он увидел, кого именно хотел убить сицилиец, его ярость удвоилась. Последние остатки уважения к Агесандру исчезли. — Отвечай, во имя богов.
— Думаю, да, — тихо пробормотал Агесандр.
— Ты сознательно намеревался это сделать? — спросила Аврелия.
Сицилиец поглядел на Ганнона.
— Нет, — ответил он, сложив руки на груди. — Не сдержался, вот и все.
«Лжец», — подумал Ганнон. Лицо Аврелии скривилось, она тоже не верила Агесандру.
Квинт видел, что надсмотрщик лжет, но если продолжать обвинять его, непонятно, чем это кончится. А он все-таки чувствовал себя еще не настолько уверенно.
— Как это случилось? — спросил он.
Агесандр показал на Гальбу.
— Этот раб намеренно упал и повредил ногу. Пытался увильнуть от работы. Старый трюк, я его сразу раскусил. Пару раз ударил пса, чтобы проучить, а этот гугга сказал, чтобы я прекратил, что это просто случайность. — Агесандр фыркнул. — Такое непослушание терпеть нельзя. Он должен был сразу же осознать свою ошибку.
Квинт поглядел на Ганнона.
— Думаю, это тебе удалось, — язвительно сказал он. — Он уже на полпути в Гадес.
У Агесандра приподнялся краешек рта.
Но заметил это только Ганнон. «Надсмотрщик хочет убить меня. Почему?»
Это была последняя связная мысль в его голове.
Квинт снова почувствовал прилив уверенности в себе, после новой победы над Агесандром. Не позволил тащить Ганнона обратно на ферму, словно мешок с зерном, как хотел поступить сицилиец, и настоял, чтобы принесли носилки. Гальба и сам дохромает. Нахмурившись, Агесандр подчинился и послал раба на ферму. Затем надзиратель принялся мрачно глядеть, как Аврелия, оторвав полосу ткани, протирает от крови лицо Ганнону. У нее по щекам катились слезы, но она не издала ни звука. Не собиралась радовать Агесандра тем, что расплачется в голос.
Вскоре, когда Ганнона аккуратно положили на носилки, она встала. Нижнюю часть ее одежды покрывали смесь пыли и крови, оттого что она стояла на коленях рядом с ним. Ее глаза, красные от слез, сверкали гневом, но лицо ее было жестким.
— Если он умрет, я позабочусь, чтобы отец заставил тебя заплатить за это, — сказала она. — Клянусь.
Агесандр попытался обратить все в шутку.
— Чтобы убить гуггу, надо было постараться посильнее, — заявил он.
Аврелия поглядела на него со страхом, но в то же время ее глаза сверкали от еле сдерживаемого гнева.
— Пошли, — мягко сказал Квинт, уводя ее. Агесандр пошел было следом, но Квинт решил, что с него хватит.
— Иди занимайся своим делом! — рявкнул он. — Мы способны позаботиться о своих рабах.
Положив Ганнона на простыни, постеленные на соломенный тюфяк в пустующей конюшне, они поглядели на него. Он лежал, подобный трупу. Квинту не нравилась бледность его лица. Если карфагенянин умрет, это больно ударит по карману семьи. Он приказал принести с кухни горячей воды, а еще полос ткани и бутыль с уксусом. Когда требуемое принесли, Квинт поразился реакции Аврелии. Та никому не позволила возиться с ранами карфагенянина. Элира занялась раной Гальбы, а Квинт с восхищением глядел на нее. Иллирийка оказалась хорошим лекарем — видимо, благодаря своему происхождению. В свое время она говорила Квинту, что к ее матери приходили за исцелением все соплеменники. Она промыла рану большим количеством горячей воды, затем, не обращая внимания на шипящего от боли Гальбу, обильно полила рану уксусом, вытерла насухо и наложила повязку.
— Пара дней отдыха и неделя на легкой работе, — сказал Квинт, когда она закончила. — Сам скажу это Агесандру.
Бормоча благодарности, галл, прихрамывая, ушел прочь.
За спиной римлянина раздался стон, и Квинт обернулся. Аврелия что-то делала, и лицо Ганнона слегка дернулось, но потом снова расслабилось.
— Он жив, — с облегчением сказал Квинт.
— И не благодаря Агесандру, — яростно ответила Аврелия. — Представь, если бы нас не оказалось рядом!.. Все равно, он еще может умереть.
Замолчав, она сдержала слезы.
Квинт похлопал ее по плечу, удивляясь, почему она так расстроилась. В конце концов, Ганнон — всего лишь раб.
К тюфяку подошла Элира.
— Позволь мне посмотреть на него, — попросила она.
К удивлению Квинта, Аврелия отошла в сторону. Они молча глядели, как иллирийка опытной рукой ощупывает избитое тело юноши, аккуратно нажимая то там, то тут.
— Повреждений на голове я не нашла, кроме сломанного носа, — через некоторое время сообщила Элира. — Три сломанных ребра и рассечения от хлыста. — Показала на выступающие ребра и впавший живот. — А еще его плохо кормили. Но он крепкий. При хорошем уходе и нормальном количестве еды он придет в себя за неделю.
— Хвала Юпитеру! — вскричала Аврелия.
Квинт тоже с облегчением улыбнулся и отправился искать Фабриция. О жестокости Агесандра следует доложить немедленно. Он понимал, что отец вряд ли серьезно накажет сицилийца, который, без сомнения, станет все отрицать. Юноша уже заранее знал, что скажет Фабриций. Поддержание дисциплины входит в обязанности надзирателя, и ни один раб не имеет права оспаривать его право так, как сделал это Ганнон. Но сейчас Агесандр впервые перешел грань. С точки зрения Фабриция, это случайность. А вот сам Квинт хорошо понимал, свидетелем чему он стал. Юноша стиснул зубы.
Теперь придется внимательно приглядывать за Агесандром.
Ганнон очнулся от боли, пронизывающей грудь каждый раз, как он делал вдох. Пульсирующая боль напомнила о том, что сломан нос. Он поднял руки и ощутил, что грудь туго замотана тканью. Кандалов на лодыжках не было. Вряд ли это сделал Агесандр. Квинт настоял на том, чтобы меня лечили, подумал Ганнон. Он удивился еще больше, открыв глаза. Вместо убогой клетушки и влажной соломы юный карфагенянин увидел вокруг пустую конюшню, а под ним была чистая простыня. Временами звучащее ржание подсказало ему, что рядом лошади. Потом он увидел стоящий рядом табурет. Кого-то оставили присматривать за ним.
На порог упала тень, и, подняв взгляд, Ганнон увидел Элиру, держащую в руках глиняный кувшин и две чашки.
— Ты очнулся! — просияв, сказала она.
Он медленно кивнул, наслаждаясь видом красивой девушки.
Элира спешно подошла к нему.
— Как себя чувствуешь?
— Все болит.
Протянув руку, она подняла с пола небольшую бутыль из тыквы.
— Выпей немного этого.
— Что это? — с подозрением спросил Ганнон.
Элира улыбнулась.
— Папаверум, разведенная настойка мака. — Увидев его недоумение, объяснила: — Она притупит боль.
Ганнон был слишком слаб, чтобы спорить. Взяв в руки бутыль, он сделал хороший глоток болеутоляющей настойки, скривившись от ее горького вкуса.
— Скоро подействует, — успокаивающе проговорила Элира. — Тогда сможешь еще поспать.
Внезапно Ганнон вспомнил про сицилийца и попытался сесть. Даже это небольшое усилие показалось ему непомерным.
— Что там с Агесандром?
— Не беспокойся. Фабриций видел твои раны и приказал надсмотрщику тебя не трогать. Видимо, боги были особо благосклонны, раз он даже позволил мне за тобой ухаживать. Не сразу, но Аврелия его уговорила… — Элира коснулась ладонью его лица, мокрого от пота, и мрачно заключила: — Слушай, ты слаб, как котенок. Лучше ложись.
Ганнон повиновался. С чего вдруг Аврелии беспокоиться о нем, подумал он. Почувствовав, что маковая настойка начинает действовать, закрыл глаза. Здорово, что один из детей хозяина на его стороне, но Ганнон все равно сомневался, что Аврелии удастся защитить его ото всех козней Агесандра. Она еще девочка. Впрочем, устало подумал Ганнон, все равно дела идут лучше, чем он мог надеяться. Может, боги еще раз оказали ему милость? Сосредоточившись на этой мысли, Ганнон расслабился, и к нему пришел сон.