– Так он и тебе говорил, что развелся с женой? – спросила Лена после того, как они перебрались в кухню.
– Да.
– У вас что-то было? – спросила она, сверля Веру стальным взглядом и протягивая пузатый бокал с коньяком.
– Я...
– Да ладно тебе! – Лена подняла свой бокал и осушила его одним залпом, жестами показывая, что и Вере нужно сделать то же самое.
– Пусть земля будет пухом, – смущенно пробормотала она и поперхнулась обжигающей жидкостью.
– Пить не умеешь, – расстроилась хозяйка дома, – прожила бы с этим кобелем двадцать пять лет, научилась.
– А зачем вы так долго... если он... был неверен?
– Сложно сказать. – Серый взгляд женщины стал тяжелым. – Из любви или из ненависти. Я давно прекратила различать эти чувства.
– А он?
– А он вообще не умеет чувствовать. Не умел, – поправила она себя.
Вера услышала боль, прозвучавшую в словах Лены. Вдова долго молчала, уйдя мысленно в тяжелые воспоминания.
– Такое бывает? – спросила Вера Александровна, чтобы разорвать наконец тяжелую тишину.
– А ты разве не знаешь? – Она посмотрела с презрением.
Вера промолчала.
– Марков любил только одну женщину, – она усмехнулась, – химию! Все остальные его не трогали.
– Но...
– Да уж, – Лена прищурилась, – баб было много!
– Откуда, – произнесла Вера, – вы все это знаете?
– Говори мне «ты», – приказала Маркова, – самое мерзкое в нашем браке заключалось в том, что Илья не скрывал от меня измен.
– Боже!
– Надеялся, что я соглашусь на развод, – Лена горько всхлипнула, – а я не могла жить без него!
– Но как же, – Вера сидела бледная, как простыня, – можно было терпеть это все?
– А что делать. – Лена подняла фигурную бутылку и снова налила в бокалы коньяк. – Если даже такой он был мне нужен?!
Вера смотрела на Лену и не понимала.
– У нас дети, – вдова пожала плечами, – общий бизнес. Недвижимость. Все! Да и до рождения Андрея с Маришей отношения было нормальные.
– А потом...
– А потом, – злые огни сверкнули в ее глазах, – чего я только не делала! Умоляла. Грозила. Ползала на коленях. И не могла ничего добиться: он спал с кем угодно, но не со мной.
Вера Александровна кляла себя за то, что пришла в этот дом, за то, что задавала такие вопросы, но не могла встать и уйти. Она хотела знать все о Маркове. А Лена, похоже, нуждалась в том, чтобы выговориться.
– Я не смогла разлюбить, – продолжала она. – Илья меня заколдовал.
Вера старалась не смотреть на Лену, чтобы не выдать своей жалости к ней: уставилась в широкий бокал.
– Ты знаешь, как он погиб? – наконец произнесла она.
Вдова подняла затуманенные глаза и долго изучала Веру, прищурившись.
– Да, – наконец кивнула она, – приехал ночью в лабораторию. Что-то напутал с реактивами и устроил себе погребальный костер.
– Ты уверена, что его не убили? – Вера посмотрела Лене в глаза и увидела в них испуг.
– Чушь! – выплюнула вдова.
– Но ведь угрожали. – От волнения Вера забыла, что Лена велела обращаться к ней на «ты». – И вы не могли этого не знать! Накануне Илью Владимировича избили.
– Избили, – согласилась та, – ну и что?
– И он не рассказывал, почему?
– Нет, – Лена буравила Веру злым взглядом.
– Странно...
– Хватит! – обрубила вдова. – Я не хочу больше думать о Маркове! Он умер. Избавил меня от мучений, и все!
– Но ведь взрыв в лаборатории был подстроен. – Несмотря на страх, Вера продолжала настаивать. – Ему отомстили.
– А мне, – Лена посмотрела на Веру Александровну, как на врага, – наплевать! Туда и дорога.
Вера опешила.
– Так же нельзя, – прошептала она, – каким бы он ни был...
Не отвечая, хозяйка встала из-за стола и вышла из кухни. Ее не было несколько минут, а тревога Веры нарастала, как снежный ком. Она вдруг по-настоящему испугалась: вскочила с места и бросилась к входной двери. Но не успела – путь ей преградил пистолет.
– Уже уходишь? – насмешливо спросила вдова, воткнув дуло ей прямо в живот.
Вера замычала, не в силах произнести ни звука.
– Зря, – укорила Лена, – мы еще не договорили!
Ледяные капли пота потекли с шеи на спину. Вера почти перестала соображать, но понимала одно: нельзя делать резких движений.
– О чем?
– Об Илье, – вдова улыбалась, – такую мразь еще поискать! Ты не рада, что он сгорел на адском костре? Как положено грешнику. Он ведь и тебя обманул!
– Рада, – выдавила Вера Александровна из себя.
– Молодец, – похвалила Лена любовницу мужа и пихнула ее в живот, – идем пить дальше!
Под конвоем Вера вернулась в кухню, ноги едва слушались. Она удивлялась лишь одному: почему не падает в обморок? Видимо, сработала система самозащиты – стоило разуму отключиться, и она оказалась бы целиком во власти сумасшедшей женщины.
– Налей! – бросила вдова. – У меня руки заняты.
Бутылка тряслась и билась горлышком о края бокалов, но Вера все-таки справилась. Не опуская пистолета, Лена взяла свободной рукой бокал и выпила. Больше всего Вера боялась, что палец Марковой, лежавший на спусковом крючке, дрогнет.
– Теперь слушай, – приказала вдова, – Илья подорвался сам. Вечером собрал свои бумаги, записи, еще какой-то научный хлам – целых два чемодана – и уехал в лабораторию. Сказал мне: «Озарение, нужно проверить идею, скоро не жди». Я жалею теперь только о том, что сама не смогла убить эту сволочь! Мимо стреляла. Ясно?!
– Ясно.
– Налей!
Вера снова подняла бутылку и, выбивая дробь по бокалу, налила Лене коньяк. Вдова выпила, глаза ее заискрились, щеки порозовели. Вера Александровна видела, что черная туча прошла и теперь на нее смотрит совершенно другой человек.
– Да не бойся ты, – повеселевшая хозяйка вдруг расхохоталась, – пистолет уже не заряжен!
Она направила дуло в потолок, раздался сухой щелчок. Вера почувствовала, как по ее щекам сбегают горячие слезы. Схватила сумку и рванула к двери.
Лена не останавливала ее. Вера Александровна только слышала, как вдова Маркова выкрикивает ей вслед что-то отчаянное и бессвязное.
Глава 3
Остаток весны и лето запомнились плохо, словно кто-то старательный поработал ластиком у Веры Александровны в голове. Она намеренно забывала Илью. Приказала себе оставить всякие подозрения: Лена все объяснила. Марков уехал из дома в лабораторию. Мало ли, что мог напутать после сотрясения мозга, которое было у него накануне. Не говоря уж о том, что жена, если верить этой сумасшедшей, стреляла в него из пистолета. Откуда, кстати, в доме оружие?
Вера приказала себе не думать больше об этой жуткой истории: надо было выкарабкиваться и жить дальше.
Врезался в сознание профессора Орловой только последний день перед отпуском. Неизвестно, кому пришла в голову эта мысль, но факультет иностранных языков решено было перевезти. Кафедра английской филологии оставляла насиженное за три десятилетия место и отправлялась в безвестность: в течение лета руководство должно было определиться, куда пристроить людей. Ходили слухи, что выделят помещение в новом здании – «гробнице с колоннами».
Дурная за этим «мавзолеем» закрепилась слава: только успели построить и заселить, а там уже умерло подряд несколько человек. Профессору Ганину стало плохо во время лекции – схватился за сердце и сполз под кафедру. Врачи, когда приехали, ничего уже не смогли сделать: поздно. Обширный инфаркт.
Зимина с кафедры философии наглоталась снотворного прямо на работе. Понятно, что рак. Понятно, что ни семьи, ни детей – помочь и поддержать некому, а на институт, которому отдала всю жизнь, надежды теперь нет. Но ведь рядом были коллеги! Почему не сказала ни слова им?! Ходила до последнего дня молчаливая, бледная.
Вера Александровна случайно встретила ее в главном здании за месяц до смерти. Поздоровалась и, разглядев, как сильно осунулось лицо Зиминой, не удержалась от вопроса:
– Как ваше здоровье?
– Все хорошо, – коллега отвела взгляд.
– У меня есть хороший врач, – Вера Александровна начала осторожно.
– Не надо, – сразу отмахнулась та, – это все нервы. Вы же слышали, седьмого мая подписали указ о создании федеральных университетов. Не будет скоро нашего института, и нас всех вышвырнут вон!
– Бросьте хандрить, – попыталась Вера приободрить, – кто же работать будет?
– Блатные, – вздохнула Зимина, – из кишлаков. И молодые-здоровые. А пенсионеров точно отправят на свалку.
К тому моменту Вера уже достаточно наслушалась таких разговоров – каждый доцент и профессор старше пятидесяти лет считал своим долгом трястись от страха перед возможным увольнением. Все вузы страны, согласно указу Президента, к 2011 году должны были объединить в пять федеральных университетов. И даже ежу понятно, что одному учебному заведению не нужно восемь кафедр философии, семь факультетов физики, шесть ректоратов и соответственно шесть ректоров, семь деканов, восемь заведующих. Должности и головы полетят – это точно.
Нет дыма без огня, это правда. На последнем общем собрании ректор во всеуслышание заявил, что готов в два раза повысить зарплату преподавательскому составу при условии, что сотрудники пенсионного возраста уйдут в конце концов на заслуженный отдых.
Чего он добивался такими методами? Того, чтобы сами преподаватели начали выживать из института старших коллег, своих учителей, с которыми проработали бок о бок долгие годы? Того, чтобы люди старшего поколения чувствовали себя оплеванными и ненужными, как Зимина? Видимо, так. Слова были сказаны, маховик приведен в действие. И всеобщий психоз начал распространяться по институту со скоростью чумы, пронесшейся в XIV веке по Европе. Тогда от «черной смерти» умерло двадцать пять миллионов человек, треть населения. Ректорат, видимо, планировал изничтожить среди преподавателей ту же самую часть. В преддверии объединения многие из них вдруг стали лишними.
Иногда Вере казалось, что Марков своим уходом положил начало страшному процессу вымирания. Скончался Ганин, покончила с собой Зимина. Были и другие преподаватели, чьи нервы сдавали с летальным или иным, но тоже необратимым исходом. Люди сходили с ума. В прямом, к сожалению, а не фигуральном смысле слова: в городской психиатрической больнице никогда еще не было такого количества пациентов с учеными степенями, как в этот год.
Вокруг творился кошмар. И только Вера Александровна оказалась где-то над ним: пережив недавнее потрясение от смерти Маркова, она словно покрылась броней. Ей все казалось теперь несущественным, глупым. Уволят? И пусть. Какая проблема образованному человеку найти работу? Грамотные переводчики и частные преподаватели всегда и везде нужны. Даже станет зарабатывать в десятки раз больше.
Дело не в выживании. А в том, что Россия лишится тех самых последних романтиков, которые любят свою работу и сердцем болеют за вечную идею образования: достойное будущее.
С этими мыслями Вера и собирала на кафедре вещи, чувствуя себя так, словно прощалась с прошлой жизнью раз и навсегда. Да, работать было непросто, но институт во все времена оставался ее призванием, ее любовью. Неужели все идет к тому, что и этой привязанности она скоро лишится?
Родная кафедра походила на Мамаев курган после побоища: шкафы сдвинуты, стулья перевернуты, на полу – две пустые бутылки из-под воды и ворох полиэтиленовых пакетов. В открытое окно задувал хищный ветер – на улице поднялся самый настоящий ураган, – и пакеты, шурша, носились из угла в угол. Сюрреалистический пейзаж.
Вера подошла к своим полкам. Книги, материалы, авторефераты, копии диссертаций. Зачем все это нужно нести домой? Документы могут пригодиться исключительно для работы. Только вот, как выяснилось, на работе архив преподавателей не нужен никому, впрочем, как и они сами.
«На работе». Вера Александровна произнесла новое для себя словосочетание вслух и поняла, что только оно и подходит – безличное, неопределенное. А ведь раньше она никогда не говорила так. «Пошла в институт», «задержалась в институте», «надо быть в институте в десять» – вот что она произносила вслух! Институт!
И была верна ему долгие годы. Простила даже то, что он разрушил ее брак: как ненасытный эгоист отнял все время, все жизненные силы и присвоил себе.
Вера подняла тяжеленные пакеты с книгами и тут же их опустила – за окном сверкнула молния, начался ливень. Потоки дождя омывали улицы и приносили приятный запах влаги, замешанный на разряженном воздухе. Обновление природы. Новая жизнь.
А через полчаса снова сияло солнце. Вот так! Природа быстро справляется с переменами. Не переживает, как человек, не страдает душевными расстройствами и болезнями. Может быть, в таком отношении к расставанию и есть величайшая мудрость? Может быть.
Она снова взяла в руки пакеты и, согнувшись под их тяжестью, вышла. Дверь кафедры проскрипела и захлопнулась за ее спиной. Профессор Орлова не стала оглядываться. И даже закрывать дверь на ключ не пожелала – решила, что попросит это сделать вахтера. Да и что там осталось ценного в этом разоренном пустом помещении, которое когда-то было для нее и для многих коллег центром Вселенной? Разве что воспоминания.
Остаток лета Вера и провела в сражениях с ними. Сознание начало поддаваться: она стала реже думать о прошлом, зато сны, которые она не могла контролировать, изнуряли. Ей часто снился Марков: смотрел с нежностью и улыбался. Во сне Вера всегда забывала о том, что он мертв. Удивительно, но любовь к этому мужчине оказалась все-таки очень живучей, несмотря на все ее старания освободиться.
На других мужчин Вера не могла даже смотреть. Конечно, здесь сказались и свойства ее собственного характера: либо она питала чувства, либо оставалась одна. Никаких компромиссов в виде случайных встреч, необязательных отношений или современного изобретения «секс ради здоровья», удивительного в своей циничности, Вера Александровна не принимала.
Она продолжала хранить абсурдную верность Илье.
Много раз порывалась сходить к нему на могилу, но потом останавливала себя: вероятность встречи с вдовой заставляла держаться от кладбища как можно дальше. Даже к папе – как обещала – ходила окольным путем, да и то в сопровождении Саши. Спасибо ему, что выкраивал время.
Нужно сказать, с новыми родственниками Вера сблизилась на удивление быстро. Варвара Тихоновна на лето пригласила ее на дачу, и она, счастливая, возилась на свежем воздухе с племянницами. Считалось, что помогала, а на самом деле лечила свою изболевшуюся душу, играя с детьми. Вера возилась в песочнице в Машуней и Дашенькой и украдкой вздыхала. Как же ей хотелось родить ребенка! Лучше – дочку. Такую же красавицу и лису, как Машка.
Но пока она оставалась одна, пока не встретила любимого человека – да и представится ли в жизни еще один шанс? – эта мечта была неосуществима.
Дачный сезон подошел к концу, настало время возвращаться в город. Тут Вере в голову и пришла гениальная мысль: предложить Сашке с семьей переехать в квартиру отца. Что они там теснятся впятером в двух маленьких комнатах?!
Без денег, которые ей платили за аренду, будет, конечно, непросто, но комфорт племяшек этого стоил. Да и Варвару Тихоновну было очень уж жаль: шум, постоянная суета, хлопоты по хозяйству. Она любила внучек до беспамятства, но ведь пожилому человеку иногда хочется отдохнуть. Варвара Тихоновна никому ни на что не жаловалась, но по ее усталому виду и тяжелым вздохам Вера все понимала без слов. И чувствовала себя неуютно каждый раз, когда утомленная заботами по дому бабушка безуспешно пыталась призвать звонких девчушек к порядку.
Мыслью поселить Сашу в просторной папиной квартире Вера и поделилась с ней. Как же она была рада счастливому взгляду Варвары Тихоновны и посыпавшимся благодарностям! Переехали быстро – вещей у молодой семьи оказалось не так уж и много. И теперь тетя Вера, довольная, могла каждые выходные, а иногда и после работы, по вечерам, забегать в гости к племяшкам. Слава богу, все близко...
Осень принесла в многострадальное учебное заведение очередные безумные новшества.
Настроения не было ни у кого, а на вопрос «как дела?» вежливым ответом стал вариант «сама знаешь». О традиционных в этой ситуации емких словечках говорить даже не стоит. Хотя бы ради чистоты русского языка.
На декабрь были запланированы выборы ректора, и институтский деспот Камиль Шабанович сделался вдруг любезным, приветливым. Его теперь можно было наблюдать в коридорах «гробницы» и даже в столовой: ходил, улыбался, расспрашивал о делах. Народ отвечал односложно и спешил скрыться от всевидящего ока важной персоны.
Тем временем обозначилась тройка кандидатов на пост. В прошлом учебном году ходили упорные слухи, что их будет четыре – включая Маркова. И при виде развернутой ректоратом бурной деятельности по агитации сотрудников Вере снова начинало казаться, что Илья все-таки пал жертвой – только не ревности, а неуемных амбиций.
Подозрения укрепились внезапно. Накануне выборов, в семь часов вечера, два других претендента – весьма заслуженных ученых мужа – дружно сняли свои кандидатуры. Наутро в кулуарах института шептались о том, что их вызвали на самый верх и там в духе времени объяснили, что каждый должен заниматься своим делом: «ученый – учить, руководитель – руководить». Отказать просьбе главы правительства родного края было никак нельзя.
Камиля Шабановича последнее время все чаще видели в компании Абсолямова. Весь день накануне выборов эти двое ни на минуту не расставались. Вместе обошли нужные кабинеты в правительстве; повстречались с министром образования. До преподавателей института и эти тайные слухи уже докатились.
Но самое смешное и унизительное состояло в том, что сотрудников вуза заставили-таки пойти на дегенеративные выборы. Из одного человека нужно было избрать одного! Профессор Орлова поставила галочку в маленьком квадратике рядом со словом «Против». Но только что это меняло?! Ректор был переизбран большинством голосов. Набрал пятьдесят два процента, из чего оставалось лишь сделать вывод о качестве тех самых пятидесяти двух процентов избирателей.