Действие, развернувшееся на моей кухне, мигом вернуло мне не только память, но и давно забытые воспоминания о том, как я в детстве швырял под колеса проезжавших автомобилей перезрелые колючки-каштаны. Время было веселое, но то, что предстало перед моим взором сейчас, явно превосходило ругающихся матом водителей! Во много раз.
— Ну как? Я ж-же говорил, что обалдеешь,— взволнованно прошептал мне в ухо Сева.
— Ага,— подтвердил я и прижался спиной к стене, поскольку ноги безжалостно подкашивались.
Происходило на кухне вот что. Некто длинный, со слегка зеленоватой кожей, безносый и безвекий, с острыми ушами стоял у окна и лениво вертел в руках стеклянную баночку, в которых люди обыкновенно сдают анализы. Внутри плотно закрытой банки кувыркался тот самый странный человечек, напоминавший фермера из американских фильмов. Человечек тщетно пытался встать на ноги, но все время бесшумно опрокидывался и делал умопомрачительные сальто, каким бы позавидовал любой уважающий себя акробат. Оставалось только дивиться, как человечек не расшиб себе чего-нибудь.
Но не это главное. Масштабная сцена разыгралась у плиты.
Там стоял граф Яркула. И еще как стоял — один палец во рту, одна нога поджата к животу, а левая рука держит ручку сковородки.
А на сковородке...
— Будь здоров! — приветствовала меня голова, приятно шкворча и перекатываясь в подсолнечном масле.— Но кушать не дам, потому что шкварки инопланетного производства. Для вас, марципаны, небезопасно. Отравитесь еще, отвечай потом перед присяжными.
В ноздри мои проник сладковатый запах жареного мяса, и я сглотнул.
— А есть чего-нибудь настоящего похрумкать?
— Так вы же не ели! — хлопнул себя по лбу Ирдик, и вмиг у меня в руке возникла тарелка картошки с аппетитными сосисками, политыми соусом. Сева позади удовлетворенно крякнул.
— А где Дидро? — Я вынул из стола ложку и принялся уничтожать картошку.
— Ты разве не помнишь?
Я покачал головой:
— Помню только, как ты светом своим вон того, в банке, пытался спалить. Больше ничего. На меня, наверное, полка с книгами упала.
— Хуже. Это Дидро был.— Яркула вынул- таки палец изо рта, и я увидел, что он его попросту обжег. О сковородку, наверное.
— Никогда бы не подумал, что он такой тяжелый.
— Никто бы не подумал,— ответил Сысо- ич,— а все потому, что ел много, бедняга, и за талией не следил.
— Почему бедняга? Что-то случилось? И объясните наконец, кто этот человечек?
— О! — Ирдик картинно взмахнул рукой и прижал тыльную сторону ладони ко лбу, неумело изобразив выражение великой грусти. —С досточтимым Дидро случилось несчастье, он упал прямо на тебя.
— Ну? — с нетерпением выдохнул я.
— И ударился головой о стену.
Глава третья 66
Короче, он потерял память и теперь лежит где-то между телевизором и столом. Пальцы считает. Их у него теперь сорок два, кажется, или больше, я сам сбился!
— Хорошо, а про ч-человечка? — Сева, по- видимому, тоже хотел это узнать.
— Мы еще о Дидро не договорили.— Я оттеснил Севу к двери, чтобы он не налегал на меня своим тощим костлявым телом.— Когда же к нему память обратно придет?
— Этого даже я не знаю,— сказал Сысоич,— но факт остается фактом. Он теперь не помнит совсем ничего из своей жизни. Разве что самую малость... Знаешь, что это означает?
— Я знаю! — подло перебил меня Сева, незаметно пробравшийся к плите,— Теперь за вашими действиями некому следить и можно делать все что угодно, верно?
— Догадливый, хоть и марципан! — Сысоич добродушно хохотнул и обратился к графу: — Масла подлей, а то подгорит с боков.
— А что вы, простите, там делаете, в сковородке?
— Я-то? Жарюсь, что же еще? — Сысоич хмыкнул. Видимо, потеря Дидровой памяти подняла ему настроение.— А если честно, то это часть эксперимента, помните о таком?
— Конечно, с его п-помощью мы надеемся найти тело!
— Мы надеемся его обнаружить... Я надеюсь,— сказал Сысоич, странно посмотрев на вампира,— а уж вы его будете искать. Суть, надеюсь, ясна?
— Ясна! — Широким шагом я подошел к Ир- дику и ткнул пальцем в банку,— А теперь про человечка!
Ирдик, оставив банку висеть в воздухе под таким углом, чтобы человечек не мог полностью встать, скрестил руки на груди и кратко пояснил:
— Это мелкий Женов родственник.
Родственник, в очередной раз съехавший пузом на дно, пнул стеклянную стенку ногой и показал мне кулак. Я не обиделся, даже, наоборот, развеселился. Почему-то человек напомнил мне Мусора в моменты его непосильного гнева. Как, например, прошлым летом, когда у него заболел живот и нужно было срочно домой, а в трамвай набилось столько народу, что Мусор туда не влез. Гнев был — о-го-го! Мусор долго бился головой о столб, потом пытался пинать порхавшую вокруг нас газету и под конец с воем скрылся где-то в подворотне. Естественно, для того, чтобы облегчить боль в желудке. Облегчить-то он ее облегчил, но, видимо, своим непристойным видом именно в момент процесса облегчения кого-то рассердил, потому что спустя минут пять появился из подворотни мокрый с головы до ног, с висящей на шапке кожурой давно сгнившего банана и весь в какой-то мелкой белой пудре. Как оказалось позже, это была крошка яичной скорлупы, а все остальное— результат вылитого с третьего этажа ведра. Вероятно, помойное, но Мусор не мог утверждать точно.
— Я ж в то время не вверх глядел, а наоборот,— объяснял он потом...
Штаны у мелкого Женова родственника выглядели как у Мусора в описанный мною момент — оборваны снизу, а на поясе перевязаны веревкой, как у какого-то древнего крестьянина. Человечек все время вертелся, что позволило рассмотреть и его лицо. Ничего особенного в нем не было, даже усов. Только слегка оттопыренные уши, но подобное я уже встречал у Севы и особенного значения не придал. Родственник тоже некоторое время меня рассматривал, а потом громко произнес, куда мне в ближайшее время надо идти.
— И как же его зовут?
— Нет, сначала объясни, что значит — Же- нов родственник,— потеряв остатки совести, вновь перебил Сева.
— Ну...— замялся Ирдик, почесывая фиолетовое ухо,— «Винни-Пуха» читал?
— Я читал,— кивнул Сева,— за н-него не ручаюсь.
— И я,— быстро сказал я, чтобы ничего такого не подумали. Вид многочисленных книг, лежащих где и как попало, говорил гораздо красноречивее.
— Так вот, в этой книжке были такие персонажи — многочисленные родственники и знакомые Кролика,— начал Ирдик. Граф подлил масла на сковородку, и Сысоич довольно заурчал. Его голова стала коричневой с одного бока, а другая половина покрылась крупными каплями пота. Сысоич блаженно улыбался.
— ...вот и у Жена есть мелкие родственники,— продолжал Ирдик, почесывая за ухом,— только их гораздо больше, и все они ужасно вредные. Самые большие из них ростом с курицу, а самые маленькие как тараканы...
— Этот, значит, средний,— задумчиво произнес Сева.
— Значит, да. Они везде шныряют и вынюхивают и вечно путаются под ногами! А толку никакого. Уж Жен их и травил, и ловушки ставил. Специального человека приглашал из фирмы. Правда, он по тараканам и мошкам специалист был, но, согласитесь, не все ли равно? Так этот человек побродил по Женову замку, похмыкал, а потом взял и пропал. Бесшумно. Шесть дней искали. Яркула вон даже в мышь превратился и по всем малодоступным местам ползал. Нашли. В необжитом крыле замка. Да еще вдобавок на чердаке. Лежал, бедняга, завернутый в ковер, с трусами во рту, побритый наголо, без левого уха, без единого волоска в носу. Пытали, видно, беднягу. А самое страшное — без восьми золотых зубов. Один зуб медный валялся рядом, видно, мелкие Женовы родственники, как разглядели, что не золото, вернули...
— Так это родственники были? — почти хором спросили мы с Севой.
— А то кто ж,— ответил Яркула, выключая плиту.— У них же этот... интеллект!
— Ну ничего себе,— по-детски подивился Сева и легонько стукнул ногтем по стенке банки.
Человечек повернулся к нему задом и демонстративно спустил штаны. Я громко расхохотался, едва не упав с табуретки, но зато больно стукнулся головой о стенку.
— Зовут его как? — Ничуть не смутившись, Сева преданно посмотрел на Ирдика.
— Его-то? Честно, не помню. Я его давно поймал, когда еще только-только право на отдельную лампу получил. Или Вошка, или Сашка...
— Ладно, хватит болтать,— крикнул со сковородки Сысоич.— Нам надо эксперимент заканчивать, а не бурундуков всяких рассматривать.
Банка с родственником перекочевала в складки восточного халата Ирдика. Он хлопнул себя по коленям и бодро подошел к плите.
— Так вот,— с энтузиазмом продолжал Сысоич,— а сейчас мне нужно в холодильник. Поставьте меня на вторую полку, слышите?
Ирдик, шептавший в ухо Яркуле что-то о девушках, проживающих на улице Пролетарской, дом двенадцать, дернулся и часто-часто закивал головой.
— Это все быстро делать надо! — уточнил Сысоич.— Витя, сюда иди, ты-то все и сделаешь! А то от этих, извините, конечно, нелюдей мало чего можно дождаться, не говоря уже о каких- либо реальных действиях.
— Это все быстро делать надо! — уточнил Сысоич.— Витя, сюда иди, ты-то все и сделаешь! А то от этих, извините, конечно, нелюдей мало чего можно дождаться, не говоря уже о каких- либо реальных действиях.
— Попрошу не обобщать.— Яркула гордо скрестил руки и посторонился, пропуская к плите меня.— Не знаю, как джинн, а я что хочешь сделать могу. Причем быстро и экономно!
— А что джинн? Я, если хотите знать, на прошлой неделе государственную премию получил за лучшее благоустройство лампы! Вот.
Яркула, видимо, знавший, что это была за премия и куда она в конце концов подевалась, презрительно захохотал:
— Держите меня семеро! Уж ты-то и премию!
— Счас я те поржу, мышь бесхвостая,— мрачно пообещал Ирдик, закатывая рукава.
— Ну, джинновская морда, давай! — Граф с присущей своему титулу грацией сорвал галстук, обнажая голую худую шею. Она была синего цвета, и я догадывался почему.
В это время со сковородки сказал что-то Сысоич.
— Чего? — Я перевел взгляд на него.
— В холодильник меня! Сейчас же! — проорал Сысоич, и от этого истошного вопля я оглох секунд на двадцать. Что ни говори, но в отрубленной голове умещалось неимовернейшее количество энергии.
— Но ведь нельзя же в холодильник горячее!— пролепетал с другого бока плиты Сева.
— А головы рубить можно?!! Живо кладите на вторую полку, вместе со сковородкой, а потом прячьтесь!
Я не стал уточнять, для чего (а главное — от чего) именно прятаться, схватил сковородку тряпками и поскакал галопом через кухню, стараясь не задеть Ирдика, выкрикивавшего по адресу вампира множество грязных слов. Сева последовал за мной и услужливо отворил дверцу холодильника.
Поставив сковородку, я спросил:
— Прятаться обязательно?
— Обязательно! — Сысоича заволокли клубы пара, и он зычно чихнул.— У этого эксперимента есть побочные эффекты! Да, и отворите дверцу через полчаса! Не забудьте!
— Такое не забывается! — пообещал я и закрыл холодильник.
2
— А теперь — прятаться! — Не ожидая ничего плохого, я повернулся к Севе.
И вот тут мне следовало бы насторожиться. Я не имею в виду то странное шестое чувство, когда кажется, что за каждым углом тебя поджидает опасность (в некоторых инстанциях сей феномен называют простым словом — паранойя), просто что-то изменилось в кухне. Как-то неуловимо... В худшую сторону...
Во-первых, глубокоуважаемые агенты молчали, хотя по всем законам этого жанра им предстояло прыгать по кухне, опрокидывать посуду и посылать пальцами искрящиеся лучи, которые оставляли бы после себя черные и дурно пахнущие пятна.
Во-вторых, тихо пискнул Сева, а зная своего лопоухого друга с детства, я мог с уверенностью сказать, что пищал он или в минуты ужаса, или в секунды вселенского наслаждения. Наслаждаться в данный момент Севе было нечем, за исключением тарелки с недельным борщом. Значит, остается ужас...
Что-то блестящее метнулось из раковины и, со свистом рассекая воздух, понеслось в сторону графа, застывшего у плиты с открытым ртом. Надо отдать вампиру должное. Хоть он наверняка ни разу в жизни не видел летающих грязных вилок, реакция его не подвела. Миг — и Яркула превратился в птицу без всякого хлопка и световых эффектов. Не знаю, сколько времени уходит у графа на превращение в иных живых существ, но птицей он стал так быстро и незаметно, что я и глазом не успел моргнуть. Птица (похоже, это была ворона с крючковатым клювом и голубым отливом перьев) каркнула, расправила крылья и совершила в воздухе мертвую петлю, огибая вилку. Вилка же, явно не обладая зачатками интеллекта, никаких виражей совершать не стала, а легко накренилась вниз и помчалась на обомлевшего Ирдика...
Джинн вильнул в сторону, и вилка, совсем растерявшись, врезалась в батарею. По кухне разнесся металлический скрежет. Вилка, слабо подергиваясь в конвульсиях, упала на пол.
— Я, конечно, понимаю, что вы вечно спорите и все такое, но зачем же вилки портить? — Я гневно повернулся к джинну.— Сказано же было, чтоб все прятались, а вы?
Ирдик, если б имел веки, недоуменно моргнул бы, но лицо его и без того выражало все соответствующие эмоции.
— Я ничего и не портил! Это граф, наверное...
— Я что, твоя фиолетовая рожа, на самоубийцу похож? Вилки метать в самого себя!
— Тогда кто ж?
Я никогда не обладал даром мыслить молниеносно. Даже трехзначные числа складывал в уме с великим трудом, но сейчас лично мне понадобилась всего секунда, чтобы понять, что происходит.
И тогда я заорал во всю мощь своих прокуренных легких:
— Ложись все!!!
Я подхватил доску для нарезки хлеба и, прикрываясь ею, ринулся из кухни.
Из раковин уже гудящим роем поднялась стая немытой посуды, хранившая на своих фарфоровых боках следы минувших трапез. Позже всех в воздух взмыла та самая сковородка, еще даже как следует не остывшая.
Пока посуда молча (а точнее, издавая некоторые зловещие звуки, которые трудно описать словами[1]) выбирала себе новую жертву, я сделал по кухне крюк и выскочил в коридор, таща за собой обвившего мои лодыжки Севу. И хотя он был в сознании, глаза его безумно вертелись в глазницах, а изо рта вырывалось что-то уж совсем неразборчивое, так что я не особо обращал на это внимание.
Из кухни донесся вопль, от которого над головой лопнула лампочка, осыпав Севину голову мелкими осколками. Сева поднял руку, пошевелил пальцами и засунул ладонь под свитер. В это же самое время в коридоре показался розовый кролик с розовыми же ушами, вам- пирскими зубами и мудрым взглядом видавшего жизнь графа Яркулы.
— Опаздываю, опаздываю! — проорал он страшным басом, отчего в ванной глухо лопнула очередная лампочка, и, отталкиваясь от стен мягким телом, пронесся по коридору в комнату.
Вслед за кроликом из кухни хлынула волна «холодного оружия», и пришлось позорно, на карачках отступать в ванную, кое-как прикрывая Севу доской для нарезки хлеба. И если ложка намеревалась только пребольно стукнуть промеж глаз, то у вилок намерения были более кровожадные. В доску успело воткнуться с десяток особо резвых, а когда я скрылся-таки в ванной комнате, с внешней стороны раздалось не менее десятка глухих ударов в дверь.
— Ви-вы-ва...— взвыл Сева, отлепляясь от моих ног.
— И я об этом подумал,— буркнул я.— Эта ожившая посуда и есть побочный эффект Сы- соича, чтоб мне сдохнуть!
В ванной было полутемно. Единственным источником света являлась щель под дверью, но и его было достаточно, чтобы разглядеть, как сильно побледнел Сева, а также то, что воткнувшиеся вилки пытаются вылезти из доски для нарезки хлеба.
— Вот ведь г-гады! — Сева подхватил доску и, перевернув ее вилками вниз, положил в раковину,— Теперь порядок!
— С ними да, а что делать с остальными?
Сева деловито поскреб в затылке. Отсутствие
внешней опасности (пусть и на короткий период) мгновенно вернуло ему бодрое расположение духа. Подобные превращения Севы из «твари дрожащей» в «особу высокого полета» я наблюдал множество раз, особенно если Сева хватил лишку и выпил пива на кружку-другую больше.
— Ну и дела. Д-даже в голову ничего не лезет.
Я устало сел на край ванны:
— Надо подумать. Через двадцать минут Сы- соича вынимать, и я совершенно не представляю, как это сделать.
С внешней стороны двери опять что-то бухнуло. Сева громко икнул.
— Я предлагаю с-сдаться!
— Не дрейфь! — Я положил руку ему на плечо и, для повышения общей моральной устойчивости, добавил пару крепких выражений, услышанных на днях в троллейбусе. На Севу это произвело желаемое воздействие. Выпрямившись, как струна, он переспросил о значении последнего выражения. Когда я подробно объяснил, Сева захихикал, сверкая в темноте глазами, и ни с того ни с сего выдал анекдот про колобка и лису, изобилующий столь пикантными подробностями, что даже вилки в раковине перестали позвякивать.
Настроение мое заметно повысилось, и его подъему не смог помешать даже громкий — раза в два громче предыдущего — удар по двери. Полоска света внизу померкла, и, судя по широкой тени, снаружи стоял кто-то большой и весомый.
— Ир-рдик? — шепотом спросил Сева.
Из-за двери тяжело вздохнули и снова ударили. Ванна под нашими задами слегка завибрировала. Дверь треснула, пропуская внутрь еще один лучик света, и Сева, явно не соображая, что делает, крепко обхватил меня руками. Он бы еще и ноги закинул, но я вовремя отодвинулся ближе к раковине.
— Вот и вер-рь после этого ин-н-ноплане- тянам! — дыхнуло на меня луком. Я поморщился, но Сева в темноте этого не заметил.
Дверь между тем попытались взломать еще пару раз, все так же тяжко вздыхая. Щелей стало больше.
Еще через пару тяжелых ударов дверь под напором неизвестного выгнулась верхним углом вперед, предоставляя вилкам свободный коридор для полета.
В образовавшуюся щель я смог с ужасом различить то, что к нам упорно лезло и тяжко вздыхало.
Это был стол из кухни, вставший на бок и орудовавший верхними ножками как руками!