– Сюда!
Хугг с натугой отворил створку и пропустил всех. Потом вошел сам.
Голос из темноты спросил:
– Пароль?
– Тебе что, Тосс, повылазило? – пробурчал Хугг. – Это ж я!
– Моя служба порядка требует, – строго сказал голос. – Проходи! А это кто с тобой?
– Друзья. Ты откроешь, или мне вышибить двери?
Неразборчиво ворча, незримый страж открыл скрипучую вторую дверь, и Вита из душного тамбура шагнула в прохладный коридор.
– Мы почти пришли, – сказал Хугг.
Девушке чудилось чье-то близкое присутствие, от ниш в стенах исходила опасность, но Вита перебарывала страх – понятное дело, должно же подполье как-то защищаться? Вот и понаставили дозорных.
Хугг привел землян в большую круглую комнату. Окон в ней не было, весь свет исходил от масляных ламп да трещащих свечей. В комнате, сгрудившись за столом, сидели человек десять. Люди переговаривались.
– Вчера на соседа донесли. Взяли ночью, увели. Под утро вернули, а вместо него скрутили того, кто его заложил. И – с концами.
– Ишь, справедливые какие!
– Правосудие восторжествовало.
– Масса знаешь? Ну, толстый такой, вечно улыбался. В лес ушел. Ага. Сколотил ватажку и знай себе щелкает купцов кистенем по темечку! Ага.
– Здорово, Хугг! Давно тебя не видал. Кого это ты привел?
– Пополнение, Рэсс. Садись, Босс…
– Пополнение, говоришь? Толку с того пополнения…
– Это, может, с тебя проку нет, а Босс с друзьями спасла меня. Засаду мне устроили у Моссы, понял? А эти – вытащили. Кстати, познакомьтесь – Рэгг и Грэсс. Этим утром Грэсс Щербатого прикончил.
– Ну?! Молодец, парень!
– За это надо выпить!
– Уж больно ты хмура, Босс!
– А чему радоваться?
Вита обвела взглядом плохо видимые лица. Неверный свет выделял светлые пятна физиономий в обрамлении волос, но разобрать отличия не позволял.
– Босс уверена: всё, на что мы горазды, – с улыбкой сказал Хугг, – это ныть и трепаться, дожидаясь ареста.
Подпольщики сердито загомонили:
– Что еще за новости?
– Ишь ты ее! Учить меня будет!
– Верно! Мала еще критику наводить!
– Мы тут не разговоры разговаривать собрались!
– А для чего? – резко спросила Бока и обернулась к Хуггу. – Где содержат арестованных трапперов?
– Где и всех – в тюрьме.
– А вы хоть раз пробовали освободить своих товарищей?
– Да что это такое?! – еще пуще поднялся шум.
– Это тюрьма, а не хижина! Крепость!
– Я спрашиваю, – повысила голос Вита, – вы пробовали освободить заключенных? Вы знаете, где конкретно их содержат? Какова высота стен? Можно ли сделать подкоп или подкупить стражника? Крепки ли там ворота? Сколько в тюрьме охраны? Вы хоть на один из этих вопросов знаете ответ?
Неожиданная тишина выдала правду.
– Так вот, – продолжила девушка обычным голосом, – пока вы не будете знать все точно и в подробностях, помалкивайте лучше!
Толпа снова зароптала, но Хугг пресек недовольство, хлопнув ладонью по столу.
– Я вас прекрасно понимаю, – сказал он, – мне и самому неприятны слова Босс, но ведь она права. Мы очень, очень много говорим, а пора бы и делом заняться.
– А разве мы не помогали семьям арестованных трапперов? – возмутился кто-то в дальнем углу. – Помогали! Жен с детьми на улицу выкидывали, а мы их и приютим, и накормим, деньжат подсоберем! Хоть и опасно это, сами знаете, как. А скольких мы прятали!
– Все это верно. Мы делали это. Но что изменилось? Ничего! Как шла за нами охота, так она и продолжается. Заканчивается уже! Мы все, тут сидящие, находимся под ударом, каждую ночь вздрагиваем от малейшего стука – не за нами ли? Может, хватит уже? Так мы ничего не добьемся. Пора дать бой! Пора показать нашу силу и сплоченность! Короче. Ты, Пагг, свяжешься с лесовиками, пусть будут наготове. Когда вызволим наших из тюрьмы, им прямая дорога в лес, больше прятаться негде. А тюрьму будем брать штурмом – вышибем ворота тараном… и так далее. В общем, так. Даю задание.
Сегодня до вечера всё разузнать в точности – кто сторожит узников и сколько тех сторожей. Свежее ли дерево на тюремных воротах. Разведайте все подходы к тюрьме, вплоть до того, чтобы знать, кто проживает по соседству, и можно ли, в случае чего, уйти через их квартиры и мосты.
Раздав указания, Хугг выпроводил подпольщиков и вернулся за стол, поставив в середину подсвечник. Сразу стало светлее, и Вита решила воспользоваться случаем. Девушка достала из сумки-набрюшника стереофотографию Давида и протянула ее Хуггу:
– Взгляни. Ты нигде не встречал этого человека?
Хугг присмотрелся – и лицо его напряглось. Он остро посмотрел на Виту, будто не понимая, и глухо спросил:
– Босс, ты откуда?
Малость растерявшись, девушка все же нашла подходящий ответ:
– Мы издалека.
– Оно и видно! Уж не знаю, что за художник рисовал сей портрет, но вышло похоже. Ты что, действительно не понимаешь?
– Да объясни же, в чем дело! Ты видел этого человека? Хугг сунул Вите под нос фото Виштальского и раздельно произнес:
– Здесь изображен Великий магистр, главноначальствующий Имперской безопасности и главнокомандующий Черной гвардии, граф Тавита Вишту-но-Мосса-но-Олла-но-Голлата!
Потрясенная, Вита замотала головой и закрыла глаза. Весь мир для нее в эту минуту пропал, она словно повисла в ином измерении, в пустоте и тишине. Душа ее раскололась на две половинки – одна радостно вопила: «Дава жив!» – а другая ужасалась: «Давид – главный негодяй?!»
И никак эти половинки не хотели сойтись, будто какой предохранитель срабатывал, не допуская их соединения. А то – вдруг сойдутся, схлопнутся, как два полушария из урана, – и душу разнесет на клочки.
– Тавита Вишту, говоришь? – пробормотала Вита.
– Тавита Вишту, – подтвердил Хугг.
– Давид Виштальский…
– Похоже. Я не пойму… Ты что, знала его раньше?
– Знала… Думала, что знала. Я искала его, боялась потерять, и вот… Нашла…
В наступившей тишине было слышно, как заерзал Грига.
– Ладно, – встряхнулась Вита, – займемся делом. Что у нас на повестке? Тюрьма? Давайте штурмовать тюрьму…
2Весь день подпольщики собирали сведения о месте заключения своих товарищей. Многие вещи они знали и без подсказки – как-никак, всю жизнь прожили рядом с высокими тюремными стенами. Только и разницы, что при старом короле сажали воров, а теперь – «политических».
Донесения стекались в штаб, где их собирала и анализировала Вита. Глаза ее, хоть и покраснели, были сухи, губы плотно сжаты, голос сдержан. Типичная революционерка.
К вечеру план тюрьмы был нанесен мелом на столешницу, и Хугг лично расставил на ней отряды штурмующих в виде клочков пергамена с именами командиров.
– Кеггу лучше на подхвате быть, – рассуждал он вслух, – уж больно осторожен. Пускай посторожит на дальних подступах. А Саггу и Траку Кошту поручим таран – они парнюги здоровые и еще подберут таких же дуболомов… Ворота высадят на «раз»! Шака-Ло куда пристроить, не знаю. Человек он пройдошистый, но не смелый. Правда, лес знает, как свой дом. Во, а пусть он и провожает наших до лесных становищ. Точно!
По темноте разбегались посланцы, передавая устные приказы Хугга – где стать, откуда подходить, в какое время. Штурмующих в отряды набирали, умело перетасовывая робких обывателей с отчаянными сорвиголовами, а командовать ставили людей решительных, но таких, у которых эмоции не зашкаливают.
Ранним утром, скорее даже поздней ночью, когда небо на востоке едва начинало сереть, отряды боевиков заняли места на позициях. Вита находилась в группе Сагга, вертлявого конопатого парня со сломанным носом и лопухастыми ушами, которыми он очень гордился и утверждал, что своими «оттопырками» слышит лучше птицы гуг.
Вся группа собралась во дворе пустующего дома, стоящего напротив тюремных ворот.
– Будто кто готовил дворик! – ухмыльнулся Сагг и похлопал по громадному стволу, который служил тараном – мастеровые приделали к нему колеса от телеги, чтобы сподручней было справляться. – Значит, так. Шестеро катят таран, четверо бегут рядом – на подхвате, а то мало ли. Когда выбьем ворота, бросаем таран и достаем луки. Дальше видно будет. Босс, ты у нас самая глазастая, следи за сигнальщиком!
– Поняла, – обронила Вита и стала следить.
С ее места – наверху поленницы дров, сложенных у покосившегося забора, – была хорошо видна подворотня дома напротив и стена тюрьмы. Ворота, прорезанные в ней, поражали архитектурным новшеством – они были не треугольными, а квадратными. По верху зубчатой стены медленно прохаживался часовой. Вита так загляделась на его понурую фигуру, что не сразу заметила сигнал – некто в темной подворотне описывал фонарем круги.
Бока скатилась с поленницы и выдохнула:
– Пора!
– Ага! – оживился Сагг. – Готовсь, братцы! Ну-ка, взялись! И-и.
Колеса скрипнули, и таран выехал со двора. Могучие спины разгонщиков напряглись, прокатывая орудие, и вот уже тяжелое бревно несется снарядом, тарахтя по брусчатке.
– Пора!
– Ага! – оживился Сагг. – Готовсь, братцы! Ну-ка, взялись! И-и.
Колеса скрипнули, и таран выехал со двора. Могучие спины разгонщиков напряглись, прокатывая орудие, и вот уже тяжелое бревно несется снарядом, тарахтя по брусчатке.
Краем глаза Вита уловила давешнего часового – сжимая стрелу в груди, он переваливался через низкий парапет. «Р-революционный держите шаг…» – усмехнулась Вита.
А таран уже несся, с гулом и грохотом одолевая последние метры. Ворота приблизились – наехали и с треском распахнулись: их удерживал всего один засов, деревянный брус в кованых ушках.
– Бросай! – крикнул Сагг.
Таран по инерции покатил дальше, пока не проломил стенку караулки, а Сагг и его команда выхватили луки.
– Грэсс! – крикнула Вита. – Рэгг!
Никто не отозвался, и тогда девушка позвала друзей по их земным именам. Грига вынырнул из-за ворот, запыхавшийся, с неизменным копьем в руке.
– А Рич где?
– Щас он!
А дальше все пошло как в кошмарном сне – полутемный двор, по которому метались развоевавшиеся подпольщики, вдруг стал заполняться фигурами в черном. Ночные каратели валили изо всех дверей и выпрыгивали из окон, а отдельный отряд вбежал с улицы.
Подпольщики завопили:
– Спасайся, братцы!
– Засада!
– Это Шака-Ло, я видел!
– Врешь!
– Бей «черных»!
А «черные» действовали по-прежнему молча. Заблистали бледно-голубые лучики парализаторов, и яростное сопротивление боевиков стало спадать. Силы подпольщиков таяли, штурмующие выбывали пачками, устилая своими телами тюремный двор, а черногвардейцев словно становилось больше, и вот уже двигаются лишь фигуры в балахонах карателей, все остальные лежат пластом, обездвиженные и усыпленные.
Вита шарахнулась от зловещей фигуры в остром капюшоне и попала под выстрел из станнера – луч угодил в грудь, и легкие замерли, словно сжимая растущий кусок льда. Не чувствуя ног и рук, Бока стала падать. Она хотела крикнуть, но не было воздуха, да и язык лежал во рту, будто вчерашняя котлета. Закатывающиеся глаза уловили падение Григи, и слабый свет утра померк.
Вита пришла в себя, и первое, что она увидела, был слабо освещенный свод, похожий на половинку цилиндра, разрезанного повдоль. Нет, свод не был освещен, он сам по себе излучал – ровным белым светом, до того неярким, что казался серым.
Бока приподняла голову и огляделась. Свод покрывал обширный длинный зал, в котором – где на нарах, где прямо на полу, – лежали десятки людей. Иные стонали, кто-то не двигался, как мертвый. Воздух был спертый, резко воняло мочой.
Вита расслышала чье-то пыхтенье, затем перед ней возникла голова подползшего Григи. Зикуновишна выглядел жалко – волосы слиплись от пота, щеки бледные, измазанные, под глазами залегли черные тени.
– Ты… как? – выдавил он, облокачиваясь о край лежанки.
– Как и ты, – смогла улыбнуться Вита. – А Рич где?
– Здесь где-то… – неуверенно сказал Грига.
– Тута я… – откликнулся слабый голос.
В это время гулко ударила распахнутая дверь, и в зал, тяжело печатая шаг, вошли четверо, держащие длинные копья – так, как Грига с Ричем держали давеча носилки. Следом за четверкой вкатился пятый. Оглядевшись, он ткнул в Виту, Григу и Рича толстым грязным пальцем:
– Ты, ты и ты! Сами очнулись? Подъем, и стройся! Держаться за копья руками, ногами шевелите сами, гы-гы! Живее, бледная немочь!
Вита с трудом села и спустила ноги на пол. Встать было очень трудно, организм был как ватный, но гордость одолела слабость. Девушка приподнялась и тут же уцепилась за древки копий, сделала несколько шагов, освобождая место за собой. Сбивчивое дыхание Григи и Сидоровса свидетельствовало о том, что друзья – за ее спиной.
– Шагом марш!
Копейщики, не глядя на взятых под стражу, двинулись к двери. Вите ничего не оставалось, как шагать туда же. Ноги плохо повиновались, были как тряпичные, да еще и оттянутые свинцовыми грузилами.
Копейщики вышли в коридор, такой длинный, что стягивался в точку перспективы.
– Куда нас? – вымолвила Бока вопрос.
– Ма-алчать! – рявкнул командир и тут же выдал ответ: – На допрос.
– Смир-рна-а! – раскатилась по коридору гулкая команда.
Копейщики застыли, вытягиваясь во фрунт, а командир крепко пахнущим колобком выкатился вперед и вытянулся, как мог, выпячивая грудь. Вита посмотрела на причину переполоха – по коридору широко шагал высокий человек, весь в черном с серебром. Лицо холодное, замкнутое, отрешенное от земного.
– Дава! – воскликнула Вита.
Давид Виштальский, а это был он, не вздрогнул, но резко остановился и посмотрел на Виту – жадно оглядывая ее лицо, узнавая и улыбаясь. Улыбка словно стерла с лица Давида ленивую скуку, растопила лед в серых глазах. Но он тут же нацепил маску обратно и спросил:
– Куда ведете?
– На допрос, ваше великославие! – грянул командир копейщиков.
– Отставить. Всех троих проводить ко мне в кабинет, в малую приемную. Исполнять.
– Слушаюсь!
Глянув в последний раз на Виту, Великий магистр стремительно пошагал дальше, а «колобок» зарычал на подчиненных:
– Нале-во! Шагом… марш!
И копейщики потопали по новому адресу. Грига сопел за спиной, но ничего не комментировал. Наверное, слаб был. А в голове у Виты все перемешалось окончательно – любовь, революция, прошлое, будущее. С чего она взяла, что все переменилось, и к Даве она испытывает лютую классовую ненависть? Ничего подобного. Вон как обрадовалась! Даже внизу живота что-то стало набухать… А черное ему идет. Каким он стал… Есть такое слово – «заматерел». Эти волевые складки у рта, твердый взгляд… и цвет глаз у него уже не серый, а стальной, как у весеннего льда.
Копейщики аккуратно вошли в роскошную малую приемную, оттеснив гигантских гвардейцев с мечами наголо, и даже помогли пленникам рухнуть в кресла, а не мимо. После чего ушли, а один из гвардейцев, хмуро оглядев приведенных, затворил дверь. Стало тихо.
– Офигеть… – выразил общее мнение Рич.
– Да-а… – сказал Грига, но развивать мысль не стал.
Вита промолчала – сейчас любые слова были лишними. Она нашла того, кого искала. Только он стал другим. Насколько? Улыбается он хорошо.
В глубине кабинета щелкнула дверь, послышались гулкие шаги. Срывая плащ, в малую приемную вошел Давид. На нем было что-то вроде камзола, черного с серебром, брюки, заправленные в сапоги, – и штанины, и голенища украшал серебряный позумент.
– А вы говорили, тут все в юбках ходят! – возмущенно сказал Грига.
Виштальский усмехнулся и снял шляпу, тоже черную, с широкими полями и пышными перьями. Отросшие волосы были перехвачены широким обручем.
– Парни, оставьте нас, – сказал он, не сводя глаз с девушки.
– Если получится… – прокряхтел Рич.
Помогая друг другу, парни выкарабкались из кресел и прошмурыгали в соседнее помещение, где снова обрушились на что-то мягкое. Дверь за ними захлопнулась, упала тишина.
– Вот и свиделись… – негромко проговорил Давид. Вита грустно вздохнула.
– Не такой я представляла себе эту встречу, – проговорила она и попыталась встать. Попытка удалась. – Я столько сил потратила, прилетела искать, а вышло так, что не тебя надо спасать, а от тебя! Двести миллионов людей живут на Маран-им, – заводилась Бока, – и каждый из них может попасть в застенки… как это историки говорят? Реакционного антинародного режима?
Так это про вас с императором. Посмотри, в кого ты превратился! В гестаповца! В эсэсовца!
– Ну, тогда уж не в рядового эсэсовца, – спокойно поправил ее Давид, – а в рейхсфюрера СС. Чуешь разницу?
– Нет! Не чую!
– Хорошо, – сказал Виштальский. Сказал мягко, но в голосе его отчетливо прозвенел металл. – Хорошо, я – олицетворение сил реакции, опора тоталитарного строя, славный продолжатель дела Гиммлера—Мюллера—Берии—Пол Пота—Мбуви и так далее. А кто ты?
– Я? – переспросила Вита и ответила в том же тоне: – Представительница прогрессивных сил человечества!
– Ошибаешься, – холодно сказал Давид. – Ты – славная продолжательница дела Ленина или Че Гевары, выбирай по вкусу. Что, хотела бунт затеять, бессмысленный и беспощадный?
– Не бунт, а революцию!
– А какая между ними разница, пламенная ты моя революционерка? Или ты не знаешь, во что выльется эта революция? Так я тебе объясню. Вся социальная муть поднимется наверх, все подонки общества повылазят изо всех щелей! Ты инициируешь весь спектр удовольствий истинного революционера – будет полугражданская-полурелигиозная война, трапперы кинутся жечь божников или тех, кого они сочтут за таковых. Начнутся погромы и поджоги, самосуды и избиения младенцев. Появятся беженцы, расплодятся беспризорники, криминал станет править бал. Наступят разруха и голод, эпидемии и массовые психозы. Это будет! Обязательно! Хочешь принести весь этот ад на Маран-им? И после этого ты еще смеешь называть меня эсэсовцем? Да, по моему приказу и от моей руки кое-где порой проливается кровь. Кстати, я и Шака-Ло приказал повесить – это он вас предал, а я не люблю иуд. Так что капает кровушка кое-где у нас порой, но не потоками ей хлестать. Пойми ты, не для того мне дан чин Великого магистра, чтобы после меня Маран-им смердела трупами! Моя задача – обойтись бескровным воздействием в глобальном масштабе, удержать ситуацию от сваливания к истреблению инакомыслящих и массовому уничтожению!