— Хорошо, а с Францем-Фердинандом что делать?
— Постой, он кажется, сейчас в Инсбруке? И мы его пока не занимали.
Действительно, в результате апрельской русско-немецкой операции Австрия оказалась разрезана на две части — справа от пути немецких колонн остался изолированный кусок, этакий аппендикс с городом Инсбрук посередине.
— Вроде бы это называется Тироль, — припомнил я, — так пусть себе этот Фердинанд становится тирольским королем, мы его признаем. Вполне нормальное получается королевство, раза в полтора побольше Черногории! Такой вариант Вилли устроит?
— Думаю, что да. Правда, он просил нас в начале мая сделать вид, что мы переходим в общее наступление. Чтобы, значит, перепуганные грядущим вторжением казаков австрийцы резвее соглашались на объединение двух империй.
— Ладно, пошумим около Кракова, боеприпасы найдутся, но в наступление я никого не погоню, пока на той стороне будет оставаться хоть что-то живое. Испугаются они от одной артподготовки?
— Ну, если еще и сотню эфирных бомб не пожалеть, то вроде должны.
Гоша отпил чая, закусил печеньем и сменил тему:
— Кстати, в связи с тем, что у нас появилось много новых внешнеполитических задач, я организовал среди своих комиссаров еще и международную группу. А ты в своем ГК такое ввести не хочешь?
— Уже думал над этим. То есть, раз ты согласен, завтра же и распоряжусь. На чем бы, как ты думаешь, их потренировать? Чтобы было не очень важное, но очень международное.
— Мне эфиопский негус уже второе личное письмо прислал, — вспомнил император, — забирай их, и пусть твои новоявленные комиссары разбираются, а то мои все заняты, они сейчас в Болгарии.
— Про что хоть письма-то?
— Да откуда я знаю, мне что, делать больше нечего, кроме как их читать? Прямо сейчас и забирай, пока не забыл, а если там вдруг окажется что интересное, потом расскажешь.
Через пару дней свежеобразованный международный отдел ГК представил мне свои первые бумаги. Там имелся краткий пересказ писем из Эфиопии, которые оказались не от негуса Менелика II, последние три месяца он тяжело болел и не принимал участия в управлении государством, а от его внука и наследника Лиджа Иясу. Этот внучек предлагал России признать Эфиопию своим союзником с самого начала Мировой войны. Во втором письме он набивался участвовать в Ялтинской конференции. В случае же, если мы отнесемся к его инициативам без должного понимания, он обещал перевести свою страну в ислам.
Интересно, как эту ситуацию предполагают разрулить мои комиссары…
Первый проект содержал предложение внедрить агентов, поднять восстание в защиту исконной веры отцов и дедов, ну и так далее… Ясно, подумал я, выше третьего ранга авторам подобных идей в ближайшее время не подняться. А вот второе предложение мне показалось весьма разумным. Правда, письмо, которое предлагалось к отправке, все-таки подлежало небольшой коррекции. Я быстро внес необходимые поправки, но потом решил, что это не частная проблема, и написал в новорожденный международный отдел циркуляр следующего содержания:
«Господа комиссары 4-го отдела ГК. Напоминаю, что вам предстоит представлять на международной арене великую Российскую империю. Вам есть чем гордиться! Например, тем, что, начиная с нынешнего года, языком международного дипломатического общения становится русский. Помните, что наша страна дала миру таких великих мастеров слова, как Пушкин и сразу три Толстых, не говоря уж о Достоевском и Тургеневе, и вашей задачей является не уронить высокий авторитет русской словесности. Во исполнение чего приказываю внести в программу дополнительно десять часов на углубленное изучение орфографии и пунктуации. Как пример направляю вам ваш документ, предлагаемый к отправке в Эфиопию в качестве ответа на письма за входящими 03 и 04. Будучи полностью согласен с идеей этого документа, не могу не остановиться на его конкретном исполнении — в таком виде, как сейчас, документ к отправке непригоден. На пять слов там три ошибки! В контексте данного письма слово «на х…й» пишется раздельно, «черножопый» — слитно, а «папуас» — через «а». Исправить, восклицательный знак в конце предложения заменить на точку и отправить документ по назначению».
Ведь, собственно, чем мне понравился именно этот вариант? Да тем, что тут отправкой одного короткого письма выполнялось сразу несколько задач, которые при стандартном развитии событий потребовали бы привлечения людских ресурсов. А с этим к весне двенадцатого года были определенные трудности, все хоть сколько-нибудь опытные сотрудники как спецслужб, так и ГК были давно завалены работой по самое дальше некуда.
Первым делом я получил ответ на вопрос, ловят ли мышей сотрудники иностранного отдела Императорского комиссариата. Оказалось, что таки ловят, потому как незадолго до своего тезоименитства Гоша поинтересовался:
— Ты думаешь, что среди приближенных этого Иясу найдется человек, способный адекватно перевести написанное твоими комиссарами?
— Секретариат Менелика пока продолжает работу, а там есть люди, хорошо знающие русский. И относящиеся к внучку так, как и того заслуживает этот юнец с шилом в заднице, так что, я думаю, перевод будет одновременно и точный, и красочный. Просто ни к чему этому эфиопскому тезке Иисуса колбаситься у власти еще почти четыре года, в Африке и без него хватает всяких отморозков. В том мире его поперли с трона как раз за попытку исламизации страны, так пусть он у нас начинает это дело прямо сейчас, небось после моего послания точно не вытерпит. Народная мудрость, она ведь что говорит по этому поводу? Раньше сядешь — раньше выйдешь! Вот только письмо будущему императору Селассие, не помню, как там у них его сейчас зовут, отправить буквально не с кем, а по официальным каналам нельзя, это не творение моего комиссариата, ценность которого от увеличения количества ознакомившихся с ним только возрастает.
— Пиши, отправим по каналам МИДа, дойдет, хоть и не очень быстро. Но нам вроде не горит, Иясу за несколько дней с исламом никак не успеть, да и свергать его будут не меньше недели. Кстати, потом наших миссионеров туда будем посылать? Эфиопы же называют себя православными, хотя, конечно, на самом деле они монофизиты.
— Блин, и каких только слов люди не придумают, с непривычки и охренеть можно. А послать нам просто некого, для Японии и то людей не хватает! Приличных, я имею в виду, действительно способных нести свет православной веры. Так ведь скоро еще и на Аляску придется засылать десант в рясах, так что эфиопы пока пусть обходятся своими силами. Хотя надо будет сказать отцу Антонию, чтобы он на всякий случай и их имел в виду. А теперь можно к тебе обратиться с просьбой? Не как канцлеру, а в качестве простого подданного Российской империи. Конституция ведь дает возможность обращаться напрямую к императору, если имеет место быть попрание каких-нибудь основополагающих прав, а в рамках действующего законодательства урегулирование ситуации невозможно.
— Неужели твои права кто-то попрал? Не перевелись еще, однако, смелые люди… Я внимательно слушаю.
— Я начну немного издалека, если ты не против. Есть в том мире одна животрепещущая проблема, даже мне там с ней разок приходилось сталкиваться. Я про дачи. Приедешь туда весной — и на тебе: все представляющее какую-нибудь ценность за зиму сперли, не представляющее — поломали, и ни хрена с этим не сделаешь. На сторожей ворюги клали с прибором, а стрелять на поражение или минировать дачу не позволяет действующее законодательство, даже если у сторожа и есть оформленное по всем правилам ружье.
— Ну, у нас-то в законе такого маразма нет, — возразил император.
— Ага, я тоже так думал. Но на всякий случай озадачил свой юридический отдел углубленным изучением данного вопроса. Так вот, стрелять у нас не возбраняется, тут ты прав, а вот с минированием ситуация неоднозначная. Мне нашли пару статей, которые можно толковать как косвенное разрешение такого образа действий, и еще три, которые при определенной юридической изворотливости можно выдать за запрещающие. В общем, налицо правовая коллизия, предусмотренная конституций, и я обращаюсь к тебе за разрешением принять все доступные мне меры для охраны имущества своего дачного участка. Ведь только что завез туда стройматериалов на миллион с хвостиком! Разворуют, гады, а что не смогут стащить, то попортят, англичане — они такие. И китайцев моих наверняка обидят, колонизаторы хреновы, а там еще и половины озера не выдолблено. В общем, Сингапурская эскадра послезавтра собирается выйти наконец из Кейптауна и направиться прямиком к моей даче, а отвлекать на нее пришедшую с Тихого океана мобильную группу ни к чему. Вот я и хочу посоветоваться насчет того, как на это реагировать. Что лучше — пустить их на Канары, путь теряют время, разыскивая базу подводных лодок, или принять меры к недопущению? И если принимать, то какие?
— Черноморскому флоту туда к началу событий не успеть, — прикинул Гоша, — но, если англы там задержатся на недельку, он сможет принять посильное участие в этом деле. Продержится твоя дача неделю?
— Да хоть три. Но ты уж, пожалуйста, письменное разрешение мне выдай по всей форме. Мол, подтверждаю, что до того, как данный вопрос будет четко прописан в законодательстве, Найденову разрешается принимать все доступные ему меры для охраны своего дачного участка.
— Не вопрос, — кивнул император, — и, кстати, это у тебя получилась весьма своевременная инициатива, а то мы с Машей с обеда придумываем, как нам лучше замаскировать перевод Альперовичу пятнадцати миллионов. Причем у него с отмыванием-то проблем не будет, но у нас изъятие такой суммы может оказаться заметным, что нежелательно. А ты, как дважды ветеран и кавалер всего необходимого, имеешь право получить беспроцентною ссуду на строительство. И вот, значит, ты, испуганный предстоящим нашествием этой голодной орды, все свои средства вбухал в охрану, и теперь тебе не на что гвоздей купить для сколачивания кошачьих домиков. В общем, завтра с утра пришлю документы на кредит, договорились?
Глава 28
Первое мая двенадцатого года ознаменовалось событием, о котором я узнал спустя сорок минут после его свершения, а весь остальной мир — спустя несколько часов. Президент Тафт собрался произвести нечто вроде смотра той части американской армады, что торчала в Нью-йоркской гавани, сел на катер, но доплыть до линкора «Техас» не смог, ибо этот катер подорвался на мине. После чего было произведено траление, и в бухте обнаружились еще две мины, причем одну смогли обезвредить, не взрывая. Мина оказалась японской, времен войны четвертого года, каковое старье у наших дальневосточных союзников было уже пять лет как снято с вооружения, да и взрыв президентского катера не очень соответствовал ее характеристикам, но, естественно, заострять внимание на подобных мелочах никто не стал. В общем, Тафта элементарно грохнули, а миру выдали наспех состряпанную на живую нитку версию о его героической гибели. Даже если не принимать во внимание чисто технические неувязки, то вручение Гоше письма от занявшего президентское кресло вице-президента Теодора Рузвельта рассеивало все сомнения, ибо оно произошло утром следующего дня.
— У этого Рузвельта прямо хобби какое-то, — заметил Гоша, вскрывая конверт, — становиться президентом после насильственной смерти патрона. Уже второй раз такое вытворяет! Так, что он нам тут пишет… интересно, ничего не скажешь.
Послание было коротким, император прочел его за пару минут и протянул мне:
— На, почитай, любопытная бумага.
Я прочел. Новый президент выражал свое огорчение тем, что конфликт с Японией вылился в войну с Россией и Германией, которая по большому счету не нужна ни одной из сторон, ибо делить им нечего. Далее нам открывали глаза на то, что отход от политики изоляционизма был ошибочным шагом, предпринятым предыдущей администрацией без детального рассмотрения всех возможных последствий, и он, Рузвельт, теперь собирается предпринимать некоторые шаги по возвращению Штатов на путь, указанный им доктриной Монро. Более того, САСШ желает мира и с Японией, при условии, разумеется, возвращения к довоенному статус-кво.
— Вот наглец! — прокомментировал это место Гоша. — Он нас что, вообще за идиотов держит? Ведь сам же он окончательно похоронил их изоляционизм еще в девятьсот первом году! И ввел в оборот выражение «политика большой дубинки». И он что, всерьез думает, будто ему кто-то отдаст Гавайи? Тем более что там уже давно независимое государство. Да и Филиппины находятся гораздо ближе к Японии, чем к Штатам.
— Вот именно, придумал он про большую дубинку, а теперь, получив этим предметом по тыкве, первым сообразил, что второго удара лучше не дожидаться. А насчет изоляционизма… Рузвельт всегда был креатурой Рокфеллера, Гарримана и Флика, а Тафт — Морганов и Шиффов. Просто раньше эта кодла действовала совместно, а тут между ними забегали черные кошки. Кстати, Гарриман завтра встречается с Альперовичем, причем по своей инициативе. Вот и послушаем, чем вызваны такие резкие телодвижения. Вовсе не исключено, что в свете последних событий кому-то показалось выгодней вернуться к изоляционизму, а кому-то — нет, вот и поплыли мины по Нью-йоркской гавани.
— Кстати, в такой ситуации возможно и покушение на Альперовича, — заметил император.
— Безуспешное — запросто, а для успешного у них еще покушалка не выросла, у Моси охрана не хуже, чем у тебя. Так что послушаем, что там завтра скажет Гарриман, и начнем думать про ответ. И, пожалуй, тебе надо прямо сейчас связаться с кайзером, а я отправлю шифровку Ито, он позавчера вновь назначен председателем Тайного совета. Возможно, смысл этого письма — всего лишь вбить клин между Японией и нами, так что затягивать с постановкой их в известность нельзя.
— Ладно. Кстати, кто от японцев будет на Ялтинской конференции, не знаешь?
— Да скорее всего Ито и будет, он уже практически оправился от ранения.
Следующим вечером мы уже слушали запись беседы Альперовича с Гарриманом. Сразу выяснилось, что ситуация даже несколько интереснее, чем это мне представлялось поначалу — визитер говорил не только от своего имени, но и представлял Джона Пирпонта Моргана-младшего, которого, дабы не путать с папой, в Америке называли Джеком Морганом. И этот Джек, значит, решил резко сменить команду, то есть перекинуться к «новым американцам», официально возглавляемым Фордом, а не очень официально — Альперовичем. Да уж, подумал я, сынок — это не его папаша, тот бы дрался до последнего. В общем, Гарриман предложил Альперовичу объединить усилия по скорейшему выходу Штатов из войны. В ответ Мося сказал, что, по его сведениям, русские тоже не так уж рвутся воевать до победного конца, и вопрос только в том, какие условия им можно предложить. Далее Альперович поведал, что у него есть неплохие связи в Израиле, который, хоть вроде и является полностью зависимым от русских государством, тем не менее может оказывать заметное влияние на их политику.
— Главная проблема — не в русских, а в японцах! — возразил Гарриман. — Ведь они ни за что не согласятся вернуть Гавайи и воздержаться от захвата Филиппин. Надеяться же на сепаратный мир с Россией глупо, Георгий, к сожалению, в политике часто опирается не на разум, а на чувства и никогда не пойдет на то, что может показаться ему некорректным по отношению к союзникам. Иногда мне даже думается, что лучше бы уж Найденов действительно был первым лицом в этой стране, с ним и то проще договориться.
— Вы, как я погляжу, разделяете всеобщее заблуждение, — усмехнулся Альперович. — А на самом деле в России у власти отлично сработавшаяся команда без малейших внутренних противоречий, в которой — исключительно для публики! — Георгий олицетворяет собой силы добра, Найденов — зла, а императрицы работают на подхвате. Помните инцидент, который наши газеты называли «стрельнинской бойней»? Это когда новая власть впервые и почти не маскируясь показала, как она будет бороться с любой попыткой устроить хоть что-то, напоминающее заговор. То, что наши щелкоперы вопили о десятках жертв — это, разумеется, ерунда, было ликвидировано всего девять человек. Но ведь император настаивал на пятнадцати, а именно мировой злодей Найденов уменьшил количество жертв до девяти. Так что имейте это в виду. Ну, а разговаривать с русскими можно, но только нужно предлагать им действительно выгодные для них вещи, тогда сразу и рыцарственность Георгия, и бандитские замашки Найденова начнут, как это ни странно, работать в одном направлении.
— Да, но что вы хотите им предложить?
— А вот это и есть самый сложный вопрос, и ответ на него находится где-то между двух крайних точек. Первая из них — возврат к довоенному положению дел, и на то, чтобы уговорить русских хотя бы обсудить такое, не хватит годового бюджета Соединенных Штатов. Вторая — отдать японцам Филиппины, не вспоминать о Гавайях, подарить испанцам Кубу, а русским — Аляску. Вот такой вариант их наверняка устроит, скорее всего, они даже и приплатят, если понадобится. Ну, а все промежуточные как раз и могут быть предметом обсуждения.
— У вас есть кандидатура человека, который сможет провести эти переговоры?
— Думаю, что Уоррен Гардинг неплохо справится.
— Да уж, судя по тому, с какой энергией он проталкивал через Сенат сухой закон, кандидатура неплохая.
Дальше пошел торг о том, на каких условиях Форд публично выскажется в поддержку новой администрации, и я выключил магнитофон.
— Ну вот, до прибытия Гардинга не меньше недели, так что нам предстоит решить, на каких условиях мы с ним согласимся.
— На тех, что Мося озвучил как вторую точку, — предложил я, — только без Кубы, не заслужили ее испанцы, а поддержать тамошнее национально-освободительное движение можно будет в любой удобный для нас момент.