В ее быстрых латиноамериканских танцах с Семеном и Чичи с Милой, этой группе не было равных, и движения подруг вызывали восхищенные взоры и аплодисменты танцующих рядом. Проявить себя в ритмичной мелодии Семену было просто, наработанные за время подготовки к конкурсу движения под музыку давались легко, и он весело отплясывал с «черненькой» в коротком розовом платье. Но, как только зазвучала медленная мелодия, и Таранов пригласил девушку, оказалось, что не все так просто, как ему хотелось. Вроде бы руки лежат там, где надо, вроде бы ростом они подходят друг другу, и танцуют слажено быстрые танцы, а при медленных, спокойных движениях – неувязка. Внезапно пропала дикая страсть плоти, быстро улетучилось волнующее влечение, возникшее две минуты назад.
Не танцуют, мучаются. Друг на друга не смотрят.
Семен впервые почувствовал, что запах изо рта партнерши может вызвать у него отторжение, вплоть до отвращения. Еле выдержал этот танец и ушел, извинившись, на перекур. В эту минуту Таранов видел обрадованный взгляд Бобрина, который не сводил своих глаз с «черненькой». «Почему бы им не потанцевать вместе? Может быть она для Рыжего – пара?» – мелькнула озорная мысль.
На пороге клуба в курилке стоял Марк и пускал в небо аккуратные колечки дыма. Его грустный взгляд отрешенно уставился в ночное небо на нежные никотиновые облачка, которые медленно улетали к маленьким и бледным питерским вечерним звездам.
Таранов встал рядом и проследил за взглядом друга. «Это не южное небо…», – подумал он, и вспомнил, как поздно вечером провожал Наташу и целовался с ней под звездами у Черного моря. Высокие тонкие эвкалипты рядом с пирамидальными тополями, стрекот цикад, лунная дорожка в море и аромат цветущих акаций. Они специально выискивали забавные небесные созвездия, названия которых не знали, присваивали им свои имена, и самозабвенно целовались…
– Ты почему один? Без «ласточки?!» – вопросы Марка вернули из воспоминаний южного лета.
– Приколист! Откуда ей здесь взяться?!
– Не знаю. Но в зале я ее видел. В сером платье, кажется.
Последние слова Таранов слышал уже наверху, взбегая по клубным ступенькам. Он влетел в пестрый шумный танцевальный зал и остановился в недоумении. Где искать «ласточку» в этом пестром море пар и, подпирающих колонны курсантов, офицеров, девушек, было совсем не понятно. Семен решил передвигаться по часовой стрелке вдоль стены, и высматривать серое платье владелицы с раскосыми по-восточному глазами. В сознании всплыла картинка, которую он нарисовал весной в блокноте, и шаг за шагом пространство зала уменьшалось в поиске той единственной, что сегодня должна быть здесь, если верить Марку.
Таранов обходил группу за группой, всматривался в лица, искал ее стройную фигуру, но не находил ничего достойного внимания. Он пожалел, что сам настаивал на установке зеркального шара с прожектором; теперь милый всем полумрак стал ему не другом, а врагом. Приходилось чуть ли не вплотную присматриваться к танцующим парам и выискивать любимое лицо.
Сколько серых платьев он увидел! Каких только девушек не заметил в этот вечер! Уже дважды он обошел по периметру зал, пропустил две быстрые мелодии, а «ласточки» нигде не было. Пучик объявил последний медленный танец, и заиграла нежная, чувственная музыка. Кавалеры приглашали дам, пары начинали двигаться от стен к центру зала, и тут за широкой спиной долговязого Слона мелькнула девушка в сером просторном платье. Что-то было знакомое в том, как она спешила в свой уголок, а партнер несколько «тормозил» сзади.
Слон отводил двух девушек в противоположный от музыкального ансамбля угол. Взгляды Таранова и «ласточки» нечаянно встретились, и они узнали друг друга. Та же милая улыбка, те же искорки в глазах – память не стерла первую встречу.
Дольше разлука – радостней встреча. Таранов резким маневром обошел медлительного Слона, прищелкнул по-гусарски каблуками, немного склонил голову, протянул девушке левую руку, и первым пригласил владелицу восточный глаз. Ничего не ответив в шуме зала, она легко вручила ему легкую ладошку, и в мгновение оказалась в объятиях Таранова. Опешивший немного Слон смотрел ей в след, и почесывал затылок. По его лицу заиграла смущенная улыбка, когда он узнал в нечаянном сопернике Таранова. Он никому не простил бы эту выходку, кроме Семена.
Танец с «ласточкой» был полной противоположностью медленных телодвижений с черненькой подругой Милы. Таранов кружил в медленном вальсе, и неспешно вел девушку к центру зала. Именно там музыка и свет создавали то ощущение в танце, о котором мечталось в ночных дежурствах и карауле, в эротических казарменных грезах, что посещали его все эти месяцы поисков. Он не замечал друзей, танцующих рядом, едва слышал мелодию, и чувствовал невесомую руку, что лежала в его ладони и чуть вздрагивала от волнения. Аккуратные ноготки в розовом лаке выглядели игрушечными, когда он косил глаза влево. Вторая нежно-мраморная ручка лежала на его погоне, а там маленькие пальчики бегали по металлической курсантской букве «К», как по клавише рояля, поддерживая ритм танца.
С первым же вздохом Семен услышал нежный аромат ее тела, чуть влажного после быстрого танца с Толей. Судорожно дернулся, стараясь не прижимать девушку слишком близко к себе, что бы случайно не выдать то страстное волнение плоти, которое завладело им с первой секунды прикосновения. Они танцевали молча, только иногда он ловил на себе томный взгляд из-под ее длинных, немного загнутых вверх ресниц. Парнерша так держалась в его руках, что музыка ушла на второй, третий план, а слияние двух тел в мелодичном спокойном танце стало естественным и необыкновенно чувственным. Казалось, осуществляется давняя юношеская мечта: Семен рядом с любимой девушкой и вокруг нет абсолютно никого. Он прикрыл глаза, и голова тихонько закружилась от тепла, нежности, аромата волос с чудесными духами….
– Таранов, к командиру батареи! – голос дежурного по клубу был строг и требователен. Он стоял рядом и тихонько похлопывал курсанта по плечу. Даже незнакомый офицер понимал, что рядом происходит особенное, не совсем обычное, и не спешил выполнять приказ. Музыка уже закончилась, но пара не хотела расставаться ни на минуту. Они стояли напротив и смотрели друг на друга, как в тот первый раз при случайной встрече. – Срочно вызывают в канцелярию батареи.
К ним подошел Слон и Марк, которые все видели и слышали. Друзья взяли из рук Семена «ласточку», а старший лейтенант с красной повязкой повел Таранова на выход. В полумраке зала влюбленный курсант только успел взмахнуть ей рукой и выкрикнуть: «Я вернусь!»
Толпа расстающихся курсантов и их подруг постепенно разъединила две группы. Большинство шли на КПП, проводить приглашенных девушек, остальные – в казармы и домой. Таранов бегом направился к командиру батареи, желая быстро вернуться и узнать имя «ласточки», её адрес или телефон. Он бежал по территории училища, и клял в эти минуты все на свете: командира, уставы, дежурного, что не вовремя пришел по его душу.
Но встретиться с «ласточкой» сегодня еще раз ему было не суждено….
Глава XVI. Чудак на букву «Т»
– Товарищ майор, курсант Таранов по вашему приказанию прибыл! – доложил Семен комбату. Два офицера равного звания, в парадных кителях, увешенных юбилейными знаками и медалями за выслугу лет, сидели перед ним. «Кто вызвал, тому и доложил», – подумал загнанный бегом влюбленный, и, тяжело дыша, встал напротив своего прямого начальника.
Вызов Таранова в канцелярию батареи был связан с неординарным событием в жизни каждого выпускника политического училища. На втором курсе появились первые кандидаты в члены КПСС, а, скорее всего, секретарь парткома, который в этот день был ответственным по дивизиону, хотел ускорить это движение. Вместе с комбатом они ждали Таранова в канцелярии, играя в длинные нарды. Эта восточная игра развлекала офицеров батареи лучше, чем шахматы, пока в домино играли подчиненные.
Ситуация вполне понятна: праздничный день, учебных занятий нет, большинство курсантов убыли в увольнение. Остальные стоят в нарядах или отдыхают в клубе. Тихо, спокойно, только вдалеке звучит прощальная музыка и задорный смех танцующих, которые провожают друг друга, дышат свежим воздухом или перекуривают.
О важности вступления в партию курсанты знали по выступлениям командиров и политработников, по тому, что перспектива большинства – должность «заместителя командира по политической части», – и замполит обязан пройти этот путь. Выйти из стен училища без партийного билета мог только рьяный нарушитель воинской дисциплины, двоечник или сознательно отказавшийся от политической карьеры выпускник. Последних практически не было, а остальных – единицы.
Назначение командиром звездочки в раннем детстве, опыт работы в школьном комитете комсомола и пионерской дружине готовили Таранову традиционный путь: октябренок, пионер, комсомолец, кандидат в члены КПСС, коммунист. Трудно назвать работой организацию и проведение разных по масштабу собраний, ленинских зачетов, политинформаций, приема и исключений из своих рядов. Но в этой череде мероприятий многие люди чувствовали свою исключительную нужность и значимость. «Незаменимых людей у нас нет!» – эту присказку часто повторяли в училище, а потом и в войсках. Но в армии, как везде по стране, встречались те, кто способен продать себя на рубль дороже только потому, что он держатель печати или маленькой власти, возглавляет партком или партгруппу, умеет красиво вести собрания и четко рапортовать.
Таранов не спешил в ряды партии. Он совершенно искренне считал, что на первом курсе ему рано туда по возрасту и условиям приема. На втором курсе утверждал, что совершенно недостоин высокого звания «коммунист», и только на третьем стал задумываться, так как создал свою оригинальную теорию, которой часто делился с друзьями. По ней получалось, что хорошие люди должны объединиться против плохих. В сказки про богатырей, одиночек или личностей, которые делают историю, он не очень-то верил. Гораздо ближе ему была группа порядочных единомышленников, назвать которую можно как угодно: «Братство», «Союз», «Компартия», «Друзья народа», «Молодая гвардия» или как-то иначе.
Он представлял себя рядом с Рыжим, Дымом, Слоном, Пучиком, некоторыми другими ребятами в такой группе, и понимал – вместе они могут горы своротить. Скорее всего, убежденно говорил он Марку, так будет и в подразделениях, куда все отправятся по распределению. Там тоже разные люди. Их надо объединять, а иногда и возглавлять для решения общих целей. Будущее оправдало эту юношескую теорию и показало, что на дальних радиолокационных и зенитно-ракетных точках, он как раз и находил совестливых, активных, интересных людей. И именно у них были партийные билеты в руках.
Вопрос, вступать или не вступать в партию, у него не стоял на повестке дня, важно было определиться – «когда?» А это часто решали непосредственные командиры.
Поэтому речь комбата, отложившего в сторону кости с нардами, его совсем не удивила.
Курсант Таранов, вы зарекомендовали себя в батарее с положительной стороны. Секретарь комсомольской организации, редактор боевого листка, активный член редколлегии стенной газеты и художественной самодеятельности…
Говорить комбат любил и умел. Он без бумаги произносил служебную или партийную характеристику на курсанта так, как стихотворение читает мальчик-дошкольник на табурете: громко, уверенно, с выражением. Тонкие черты его лица с удлиненным на конце носиком, активность в движении, ужимки и маленький рост чем-то напоминали мышонка из мультфильма про Микки Мауса. Может быть, поэтому подчиненных его батареи называли «мышами» или мышиная возня тому была причиной, Таранов не знал. «Помидорами» называли курсантов батареи этажом выше, которой командовал краснощекий капитан Пузенко. Круглый, плотный, как налитой солнцем, розовый и сочный помидор, он излучал своим внешним видом хороший оптимизм и отличное здоровье. Получалось, что все три батареи дивизиона получили прозвища с помощью своих комбатов: «мыши», «помидоры» и «кирпичи».
Семен хорошо изучил манеру своего комбата выступать долго, с примерами, размахивая руками, и стоял напротив вольно и молча, переминаясь с ноги на ногу. «Грустное зрелище, печальное. Кошмар, – цитировал он про себя монолог ослика Ио из нового мультфильма, – но совершенно очевидно, что вырваться из канцелярии мне невозможно не только через минуту, но и через полчаса. Пока комбат похвалит, распылится, войдет в раж, потом начнет перечислять мои дисциплинарные поступки, – он увидел на столе личное дело со своей фамилией, – можно забыть о проводах «ласточки». Хоть бы Марк или Слон узнали ее имя, адрес…».
Печальные предположения сбылись. Речь комбата подхватил секретарь парткома и показал свое шепелявое красноречие в полном объеме. Таранов стоял перед ними и думал: «Что они от меня хотят? На разнос не очень похоже, настроение у обоих славное. Будут предлагать вступать в ряды КПСС? Может быть. Но очень много пафоса. Скорее всего, хотят предложить себя в качестве рекомендующих в партию, или очередную инициативу готовят».
Офицерам училища было необходимо набирать различные баллы: по собственной боевой и политической подготовке, по месту подразделения в масштабе училища, по общественной работе и множеству других показателей. «У них есть план по выдаче рекомендаций? Неужели и мне предстоит делать тоже самое в войсках? Неужели я вот так же буду занимать время солдата и офицера демагогией или мозговтиранием? Что-то здесь не так. Скорее бы пришло время стажировки, и я смог сам разобраться, что к чему. А этим не верю! Ни одному, ни другому. Хорошо, что к третьему курсу немного научился молчать, и слушать с умным лицом тех, от кого знаю, что ожидать…».
Таранов скосил глаза на доску с нардами и незаметно улыбнулся воспоминаниям. В прошлом году его позвал в ленинскую комнату Малешкин. Кто-то из ребят рассказал командиру взвода, о мастерской игре подчиненного из южного города, где эту старую восточную игру знают все от мала до велика. Не известно, почему Малешкин считал себя в ней асом, может, ему остальные подчиненные поддавались, а может, играл со слабыми соперниками или потому, что служил когда-то солдатом в Азербайджане. Но Таранов первую партию выиграл относительно быстро. Сражались они после ужина, когда свободное время курсантов летело за играми или спортом, подшивкой подворотничков или просмотром телевизора. До программы «Время» – обязательного коллективного мероприятия в 21.00 оставалось с полчаса. Подтянулись робкие зрители матча «начальник – подчиненный». Стали болеть в большей степени за своего товарища. Еще партия – поражение Малешкина. Лейтенант начинает невнятно шутить – нервничать. Как только взводный рассказывал анекдоты с бородой, подчиненные уже знали: будет лютовать! Таранов выигрывает у лейтенанта и третью партию.
Смотрит вокруг, а ему Марк крутит палец у виска: «Проигрывай! Не дури!»
Но соперники вошли в раж. Один хочет выиграть во чтобы то ни стало, чтобы не упасть в глазах подчиненных. Другой тараном доказывает свой упрямый и дерзкий характер: никаких поблажек тем, кто их не заслуживает.
Странно, но к взводному он относился плохо. Многие спокойно воспринимали действия Малешкина, были те, кто симпатизировал молодому офицеру, чья симпатичная жена вызывала приятные теплые чувства. Супругов несколько раз видели в клубе, на территории военного городка, гуляющих под ручку. Эта спокойная пара не раздражала соседей и сослуживцев, а радовала своим нежным общением.
Малешкина Семен невзлюбил после первого занятия по физической подготовке. Тогда новоиспеченный лейтенант решил продемонстрировать подчиненным свои знания и умения на перекладине. Подошел красивым строевым шагом к снаряду, встал в стойку с отставленными в стороны руками, присел, показывая наскок и … вдруг произносит:
– Курсант Таранов, покажите товарищам, как делают подъем переворотом!
Спортивному парню легко дались десяток упражнений, и он встал в строй. А соскок и доклад «Курсант такой-то упражнение выполнил!» продемонстрировал удивленному взводу сам Малешкин!
Это показательное, формальное выполнение упражнения на примере подхода и отхода к снаряду – с одной стороны, и неумение офицера выполнять элементарный подъем переворотом – с другой, Таранова тогда сильно удивили. «Как это так, – рассуждал молодой курсант, – офицер должен показывать пример во всем, а наш взводный только шаркает ножкой!»
Потом, с годами, он неоднократно видел, что номенклатурные работники и чиновники успешно говорят и показывают, «что надо делать», учат, «как надо делать», а сами ни на что не способны. А скромные подчиненные умеют и работают! Первые красиво командуют и отлично рапортуют, а вторые – остаются в тени этой «славы».
«В длинных нардах не надо физически напрягаться, как в гимнастике, – думал Таранов. – Видишь же, Малешкин, я играю в нарды лучше, или камень у тебя сегодня не идет. Сдайся, и все дела!».
Но лейтенант думал совсем не так, иначе как можно было объяснить, что со следующего дна на Таранова полетели внеочередные наряды, как кости по нардам – только успевай говорить «Есть!» и докладывать командиру отделения об очередном взыскании.
Командирская дурь, как и подвиги, встречается примерно одинаково в кино и книгах. А в повседневной жизни она преобладает. Вот и речь секретаря парткома, пока Таранов «абстрагировался», по словам Генки, прервал дикий крик дневального: «Батарея, смирно! Дежурный, на выход!» Комбат сидит в канцелярии напротив, значит, в батарее появился офицер значительно старше по должности. Иначе, кому еще можно подать такую команду?!