Амплиат уселся на круглую каменную скамью, стоящую в центре сада, в тени увитой розами перголы. Именно здесь он решал свои самые тайные дела. Здесь можно было разговаривать о чем угодно, не боясь, что тебя кто-нибудь побеспокоит. Никто не мог подойти к этой скамье незамеченным. Амплиат снова открыл ларец и достал оттуда все свитки, потом взглянул на небо — чистое, без единого пятнышка. С расположенной на плоской крыше вольеры для певчих птиц доносился щебет щеглов, любимцев Корелии, а из-за стен уже слышался гомон: город постепенно оживал после долгого полуденного отдыха. Трактиры и таверны наживутся сегодня на зрителях, которые явились поглядеть на жертвоприношение в честь Вулкана.
Salve lucrum!
Lucrum gaudium!
Амплиат услышал шаги посетителя, но даже не поднял взгляд.
— Итак, — сказал он, — похоже, у нас проблема.
Щеглы появились у Корелии вскоре после того, как семейство Амплиата переехало в этот дом; их подарили девочке на десятилетие. Корелия кормила их, ухаживала за ними, когда они болели, наблюдала, как они вылупляются из яиц, растут, сами выводят птенцов и умирают; и теперь, когда ей хотелось побыть одной, она шла именно в вольеру к щеглам. Она занимала половину небольшого балкона, примыкающего к комнате Корелии и выходящего во внутренний сад. Над вольерой был устроен навес для защиты от солнца.
Корелия забилась в тенистый уголок, обхватила колени руками и примостила подбородок на колени. Тут она услышала, что во двор кто-то вошел. Она, не вставая, подвинулась и выглянула из-за невысокого ограждения балкона. На круглой каменной скамье в центре сада сидел ее отец, поставив рядом деревянный ларец, и проглядывал какие-то свитки. Последний он отложил в сторону и посмотрел на небо. Поскольку он при этом повернулся как раз в ее сторону, Корелия быстро спряталась. О ней часто говорили, что она — вылитый отец. И, поскольку Амплиат был красив, Корелия привыкла этим гордиться.
Тут до нее донесся голос отца:
— Итак, похоже, у нас проблема.
Корелия еще в детстве обнаружила, что этот; внутренний двор обладает особым свойством. Казалось, будто его стены и колонны подхватывают голоса и направляют их вверх, так что даже шепот, едва слышимый там, внизу, здесь, на балконе, звучал ясно и отчетливо, словно речи, которые произносят ораторы на площади в день выборов. Конечно же, благодаря этому Корелия еще больше полюбила свое тайное убежище. Правда, большая часть того, что она слышала за время взросления, ничего для нее не значила — какие-то контракты, межи, процентные ставки. Но это было ее собственное окошко, сквозь которое можно было заглянуть в мир взрослых. Корелия никогда и никому — даже брату — не рассказывала о том, что узнавала этим способом. Но лишь несколько месяцев назад она начала разгадывать таинственный язык отцовских дел. И здесь же месяц назад она услышала, как отец заключил с Попидием сделку касательно ее будущего: процент, который будет скинут при оглашении помолвки; долг, который будет погашен после заключения брака; имущество, которое вернется к прежнему владельцу в том случае, если брак окажется бездетным; что унаследует потомок от этого брака при достижении совершеннолетия...
«Моя маленькая Венера, — так называл ее отец — Моя маленькая храбрая Диана».
...премия за девственность, засвидетельствованную хирургом Пумпонием Магонианом; плата, которая будет взыскана в том случае, если брачный контракт не будет подписан в оговоренный срок...
«Я тебе вот что скажу, Попидий, как мужчина мужчине, — шепотом сказал тогда ее отец, — возможность хорошо потрахаться дорого стоит».
«Моя маленькая Венера...»
«Похоже, у нас проблема...»
Чей-то незнакомый хриплый голос отозвался:
— Да, это верно.
— И зовут эту проблему Марк Аттилий, — сказал Амплиат.
Корелия снова подалась вперед, чтобы не упустить ни единого слова.
Африкан не хотел никаких неприятностей. Африкан — честный человек.
Аттилий согнал его вниз по лестнице, не особо прислушиваясь к невнятным протестам хозяина борделя; через каждые несколько шагов он оглядывался, дабы удостовериться, что за ними никто не следует.
— Я нахожусь здесь по делу императора. Мне нужно осмотреть комнату Экзомния. Живо!
При упоминании императора Африкан разразился новой вспышкой причитаний насчет своего доброго имени. Аттилий встряхнул его:
— Мне некогда слушать твой лепет. Отведи меня в его комнату.
— Она заперта.
— Где ключ?
— Внизу.
— Возьми его.
Когда они очутились на улице, Аттилий втолкнул Африкана в полутемную прихожую и стоял у него над душой, пока тот доставал из тайника свой ящичек с деньгами. Блудница в коротком зеленом платье вернулась на свой табурет. Оказалось, что ее зовут Змирина. Во всяком случае, именно так обратился к ней Африкан.
— Змирина, где ключ от комнаты Экзомния?
У хозяина борделя дрожали руки — настолько сильно, что когда он все-таки сумел открыть ящик и достать оттуда ключи, он их тут же уронил; женщине пришлось наклониться и подобрать их. Она выбрала из связки нужный ключ.
— Чего ты так боишься? — поинтересовался Аттилий. — И почему пытался убежать?
— Я не хочу никаких неприятностей, — повторил Африкан. Он взял ключ и прошел через соседнюю дверь в пивную.
Это было дешевое заведение: круглая каменная стойка и вырезанные в ней отверстия для кувшинов с вином. Сесть здесь было негде. Большинство клиентов поглощали выпивку снаружи, рассевшись на мостовой и прислонившись к стене. Аттилий предположил, что именно здесь завсегдатаи лупанария дожидаются своей очереди и сюда же возвращаются, чтобы освежиться и похвастаться своей крутостью. Здесь царил тот же отвратительный запах, что и в самом борделе, и Аттилий подумал, что Экзомний, очевидно, пал очень низко — должно быть, продажность привела его к полному разложению, — раз он докатился до такого.
Африкан был невысоким, подвижным и очень волосатым, словно обезьяна. Возможно, именно этому он и был обязан своим именем — сходству с африканскими обезьянками, которые время от времени показывали на форуме всякие трюки, зарабатывая монетки для своих хозяев. Африкан поспешно проскочил через забегаловку и поднялся по шаткой деревянной лестнице. На верхней площадке он вдруг остановился, склонив голову набок, и уставился на Аттилия.
— А кто ты такой?
— Открывай.
— Здесь ничего не тронуто. Честное слово!
— Не сомневаюсь в его надежности. А теперь открывай!
Сутенер повернулся к двери, держа ключ наготове, — и у него вырвался возглас удивления. Он показал на замок, и Аттилий, подойдя поближе, увидел, что тот сломан. В комнате было темно; ее давно не проветривали, и в спертом воздухе витали запахи несвежего постельного белья, кожи, испортившейся еды. Тонкие полосы яркого света на противоположной стене указывали, где расположены закрытые ставни. Африкан первым вошел в комнату, обо что-то споткнувшись в темноте, и открыл ставни. В комнату хлынул поток света и осветил разбросанную одежду и перевернутую мебель. Африкан принялся ошеломленно озираться по сторонам:
— Это не я! Клянусь!
Аттилий быстро окинул комнату взглядом. Здесь было не так уж много имущества — кровать, тонкий матрас, подушка, грубое коричневое одеяло, кувшин для умывания, ночной горшок, сундук, табурет — и неведомые посетители не упустили ничего. Даже матрас и тот был изрезан; из разрезов торчали клочья лошадиного волоса.
— Клянусь — это не я! — повторил Африкан.
— Успокойся, я тебе верю, — сказал Аттилий. Он и вправду ему верил. Африкан вряд ли стал бы ломать замок, раз у него был ключ, и вряд ли он оставил бы в комнате подобный беспорядок. На маленьком трехногом столике лежал какой-то бело-зеленый комок, оказавшийся при ближайшем рассмотрении недоеденной и заплесневевшей буханкой хлеба. Рядом лежали нож и подгнившее яблоко. Кто-то недавно смахнул пыль со стола. Да, совсем недавно. Стол еще не успел запылиться снова. Уж не поэтому ли Амплиат так увлеченно показывал ему новую баню — чтобы отвлечь его на то время, пока комнату будут обыскивать? А он, как идиот, объяснял ему про разницу между сосной из низин и с гор и про обожженную древесину олив!
— Давно ли Экзомний поселился здесь? — спросил инженер.
— Три года назад. Или четыре. Не помню точно.
— Но он жил здесь не постоянно?
— Нет. Он то уезжал, то приезжал.
Аттилий вдруг понял, что он даже не знает, как выглядел Экзомний. Он гнался за призраком.
— У него был раб?
— Не было.
— Когда ты в последний раз видел его?
— Кого, Экзомния?
Африкан развел руками. Ну разве можно такое запомнить, а? Столько посетителей, столько лиц!
— Когда он вносил плату за жилье?
— Заранее. В календы каждого месяца.
— Значит, он заплатил тебе в начале августа? Африкан кивнул.
Что ж, хотя бы одна вещь прояснилась. Что бы ни случилось с Экзомнием, он не планировал исчезать. Он явно был скуп и никогда бы не стал платить за комнату, в которой не собирался жить.
— Можешь идти, — сказал Аттилий. — Я наведу тут порядок.
Африкан, похоже, хотел что-то возразить, но стоило Аттилию шагнуть к нему, как тот тут же вскинул руки, показывая, что подчиняется, и, пятясь, вышел на лестницу. Инженер прикрыл за ним сломанную дверь и постоял, слушая шаги на лестнице.
Потом он обошел комнату и расставил вещи по местам, так, чтобы можно было представить, как все это выглядело при хозяине, — словно это могло помочь ему понять, что же такое здесь хранилось. Аттилий вернул распотрошенный матрас на кровать и положил в головах подушку — тоже изрезанную. Потом сложил тонкое одеяло и сам улегся сверху. Повернув голову, он заметил на стене маленькие черные точки — следы раздавленных насекомых. Аттилий представил себе, как Экзомний валялся тут в жару и давил клопов. Но если он и вправду брал взятки от Амплиата, отчего он жил как нищий? Может, он просаживал все деньги на шлюх? Да нет, быть не может. Чтобы покувыркаться в постели с любой из девиц Африкана, хватит пары медных монет.
Что-то скрипнуло.
Аттилий медленно сел и повернулся к двери. В щели виднелись чьи-то ноги, и на миг Аттилию показалось, что это вернулся Экзомний и что сейчас он потребует объяснений у чужака, захапавшего его работу, без спроса впершегося к нему в комнату, а теперь еще и развалившегося на его кровати.
— Кто там? — крикнул Аттилий.
Дверь медленно отворилась, и инженер увидел, что это всего лишь Змирина, — и, как ни странно, почувствовал разочарование.
— Ну? — сказал он. — Чего тебе? Я же сказал твоему хозяину, чтобы меня оставили в покое.
Женщина остановилась на пороге. На платье у нее были сделаны разрезы, специально, чтобы выставить на обозрение длинные ноги. На бедре виден был рассасывающийся синяк размером с кулак.
Женщина оглядела комнату и в ужасе закрыла рот ладонью.
— Кто это сделал?
— Понятия не имею.
— Он говорил, что позаботится обо мне.
— Что?
Женщина шагнула внутрь.
— Он сказал, что, когда вернется, позаботится обо мне.
— Кто он?
— Элиан. Он так сказал.
Аттилию понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, кого она имеет в виду. Экзомния. Экзомния Элиана. Эта женщина оказалась первой, кто звал прежнего аквария не по фамилии, а по имени. Очень выразительный завершающий штрих для портрета Экзомния. Единственный близкий человек — шлюха.
— Очевидно, он уже не вернется, — грубо заявил Аттилий, — и не позаботится ни о тебе, ни о ком бы то ни было еще.
Женщина быстро вытерла нос тыльной стороной ладони, и Аттилий понял, что она плачет.
— Он умер?
— Может, и нет, — уже помягче сказал Аттилий. — По правде говоря, никто ничего не знает.
— Выкупит меня у Африкана. Он так сказал. Не общая шлюха. Только для него. Понимаешь?
Она ткнула пальцем себе в грудь, потом указала на Аттилия, потом повторила жест.
— Да, я понимаю.
Акварий с новым интересом взглянул на Змирину. Он знал, что такое случалось часто, особенно в этих краях. Матросы-чужеземцы, отслужив двадцать пять лет на флоте и получив римское гражданство, зачастую после увольнения первым делом отправлялись на ближайший рынок, где торговали рабами, и покупали себе жену. Проститутка тем временем опустилась на пол и принялась собирать и аккуратно сворачивать разбросанную одежду и укладывать в сундук. Аттилию подумалось, что это, возможно, выставляло Экзомния в несколько лучшем свете, чем прежде, — что он выбрал именно эту женщину, а не кого-нибудь помоложе и покрасивее. Хотя вполне возможно, что он просто лгал ей и что он вовсе не собирался вернуться за нею. Как бы то ни было, теперь, с исчезновением основного клиента, ее будущее стало еще более неопределенным.
— Так у него были деньги? Достаточно денег, чтобы выкупить тебя? Но здесь ты их можешь не искать.
— Не здесь. — Женщина уселась на пятки и презрительно взглянула на Аттилия. — Здесь — опасно хранить. Деньги спрятаны. Много денег. В надежном месте. Никто не найдет. Он так сказал. Никто.
— Ну, похоже, что кто-то все-таки попытался.
— Деньги не здесь.
Женщина произнесла это так убежденно, что Аттилий готов был поспорить, что она сама частенько обыскивала комнату в отсутствие Экзомния.
— Полагаю, тебе он про это место не рассказал?
Змирина уставилась на аквария, приоткрыв сильно накрашенный рот, — а потом вдруг опустила голову, и плечи ее затряслись. Сперва Аттилию показалось, будто она плачет, но потом женщина повернула голову, и инженер понял, что если на глазах у нее и выступили слезы, то только от смеха.
— Нет!
Женщина снова принялась раскачиваться из стороны в сторону. Сейчас она выглядела почти что молодо. Она захлопала в ладоши. Она в жизни не слыхала шутки смешнее. Аттилию пришлось согласиться с ней: и вправду, забавная идея — предположить, будто Экзомний сообщит какой-то шлюхе Африкана, где он прячет свои деньги. Акварий тоже рассмеялся и соскочил с кровати.
Задерживаться здесь не имело смысла. Напрасная трата времени.
Выйдя на лестничную площадку, Аттилий обернулся. Женщина сидела на полу, прижимая к лицу тунику Экзомния.
Аттилий поспешно вернулся прежней дорогой. Ему подумалось, что Экзомний, должно быть, часто ходил по этому переулку, из борделя к зданию резервуара. И, должно быть, всякий раз, когда он появлялся здесь, перед ним представала одна и та же картина: шлюхи, пьянчуги, лужицы мочи и пятна блевотины, засохшие в водосточной канаве, надписи на стенах, небольшие статуи Приапа у дверей, со здоровенными торчащими членами — на них привешивали колокольчики, для защиты от бед. О чем он думал, когда в последний раз шел по этой дороге? О Змирине? Об Амплиате? О своих спрятанных деньгах?
Аттилий подозревал, что за ним могут следить, и он время от времени оглядывался. Но никто не обращал на него внимания. И все-таки акварий искренне порадовался, когда темный переулок окончился и он оказался на главной улице.
Сейчас в городе было куда спокойнее, чем утром; большинство народу пока еще предпочитало не высовываться на солнце, и потому Аттилий быстро, без помех поднялся к Везувиевым вратам. Добравшись до небольшой площади перед зданием резервуара, акварий обнаружил там волов и повозки, загруженные инструментами и материалами. Небольшая группа людей растянулась на земле неподалеку от входа в трактир; они весело смеялись над чем-то. Нанятая Аттилием лошадь была привязана у столба. Навстречу Аттилию вышел Политий — верный Политий, самый надежный человек в их бригаде.
— Тебя долго не было, акварий.
Аттилий предпочел оставить упрек без ответа.
— Ну, я уже здесь. А где Муса?
— Еще не появлялся.
— Что?!
Аттилий выругался и, поднеся ладонь ко лбу, взглянул на солнце. С тех пор как они уехали, прошло часа четыре — нет, скорее даже пять. Он предполагал, что к этому времени уже получит какие-то известия.
— Сколько у нас человек?
— Двенадцать.
Политий неуверенно потер руки.
— В чем дело?
— Очень уж они грубые, акварий.
— Что, правда? Ну, меня их манеры не волнуют. Во всяком случае, до тех пор, пока это не отражается на работе.
— Они пьют уже целый час.
— Значит, им пора прекратить.
Аттилий направился через площадь к трактиру. Амплиат пообещал ему дюжину самых сильных своих рабов и исполнил свое обещание в точности. Со стороны могло показаться, будто он выделил Аттилию отряд гладиаторов. По кругу шел кувшин с вином, переходя из одних покрытых татуировкой рук в другие. Чтобы скоротать время, они вытащили Тиро из здания резервуара и затеяли с ним игру. Кто-то сорвал с юноши его войлочный колпак, и, пока Тиро беспомощно поворачивался в сторону того, у кого, как он предполагал, находилось его имущество, колпак перебрасывали другому.
— Хватит, — сказал инженер. — Оставьте парня в покое.
Рабы словно не услышали его.
— Я — Марк Аттилий, акварий Аквы Августы, — уже громче произнес Аттилий, — и вы теперь находитесь у меня в подчинении.
Он забрал у них колпак Тиро и вернул юноше:
— Тиро, возвращайся к резервуару.
Потом он обернулся к рабам:
— Хватит пить. Мы выступаем.
Раб, до которого как раз дошел кувшин, равнодушно поглядел на Аттилия, поднес кувшин к губам, запрокинул голову и принялся пить. Струйки вина потекли по подбородку и груди. Аттилий начал закипать. Стоило вкладывать столько знаний и трудов, стоило с таким искусством и изобретательностью возводить акведуки, чтобы обеспечивать водой таких скотов! Пускай бы себе валялись в каком-нибудь малярийном болоте!
— Кто у вас главный?
Раб опустил кувшин.
— Главный? — издевательским тоном переспросил он. — У нас что, гребаная армия?
— Ты пьян, — спокойно произнес Аттилий, — и ты, несомненно, сильнее меня. Но я трезв, и я спешу. Так что пошевеливайся.
Он ногой выбил кувшин у раба. Кувшин завертелся, отлетел в сторону и упал набок. И остался лежать на мостовой; содержимое медленно выливалось из него. На миг воцарилась тишина, и в этой тишине отчетливо было слышно бульканье вытекающего вина. Затем все ожило: рабы с криками вскочили, а тот, который пил последним, ринулся вперед, явно вознамерившись укусить Аттилия за ногу. Но весь этот гомон перекрыл чей-то рев: