– Малу?
– Ну?
– Ну, никто не покусится на вашу маленькую ручку от Шанель.
– Я была уверена. Как она?
– Не знаю, я ее еще не отыскал. Всякий раз чуть-чуть мимо. Но я знаю, где она, только тут ее нет.
– А вы где?
– У Бабетты. Но дом пустой. Я подожду.
– Обязательно скажите ей, как я ее люблю.
– Скажу. Спасибо, Малу. Я здесь благодаря вам.
– Основную работу вы проделали сами.
Я нахожу внешнюю розетку и ставлю заряжаться телефон, он уже на последнем издыхании. А Джульетта? Я не очень понимаю, как она держится. Ведь она всего два дня лежала под капельницей после выкидыша. Чтобы вот так отправиться в горы, она должна черпать энергию из внутренних резервов. Мне уже случалось откачивать людей[36], которые переоценили свои силы – на соревнованиях по ходьбе или марафоне. Надеюсь, ей мои услуги не понадобятся.
Они здесь
Последний шаг, когда ступишь на вершину, всегда действует успокаивающе. Потому что с противоположной стороны обычно начинается спуск. Пришлось помучиться, но вот она, ваша награда – и открывшийся вид, и гордость: вы здесь, а значит вам удалось.
И мне удалось. Мы не достигли высшей цели, но и эти Ворота Оша расположены достаточно высоко. Учитывая мое состояние, с моей стороны было безумием пойти на такой риск, но что я теряю, кроме моей матки, которая опасно разболталась? Я сама потерялась за эти годы. Теперь мне остается одно: отыскать себя. Кое-какие обрывки нашлись в лодке, другие должны валяться где-то здесь.
Мы устраиваем небольшой привал, и Бабетта достает бутыль с водой. Я объясняю, что мне нужен укромный уголок, и она тут же все понимает.
Сколько еще времени я буду так кровоточить?
Багровое время разрыва.
Я грустно улыбаюсь, возвращаясь к Бабетте, но она не дает и минуты на меланхолию – мы сразу же трогаемся в путь. Нам предстоит пройти через небольшое округлое плато на склоне ущелья, чтобы перебраться на другую сторону. Если я верно припоминаю, в центре плато открывается вид на Монблан. Я внимательно гляжу под ноги, потому что здесь сплошные камни, а если я оступлюсь, то покачусь прямо вниз.
Бабетта остановилась и ждет меня с фотоаппаратом в руке.
Она там, очень далеко и совсем близко – самая высокая вершина Европы. Благодаря оптической иллюзии такое ощущение, что я почти на той же высоте, что и эта огромная белая гора. Присаживаюсь на выступ скалы и смотрю на нее. Царица вершин, дай мне немного своего покоя, научи противостоять жестоким ветрам, не поддаваться им, крепче пустить корни и больше не сбиваться с пути.
Бабетта уже зашагала дальше. Мне кажется, она побаивается ночи. Учитывая обстоятельства, трудно сказать, хватит ли у меня сил. Она не уверена, что я выдержу нужный темп, чтобы оказаться в шале до наступления сумерек. Я следую за ней по тропе, усеянной большими камнями, которые порой едва держатся.
Нас встречает покрытый зеленой травой перевал Павис; он тянется по направлению к Монтрё и Швейцарским Альпам. Сильный ветер. Бабетта прибавляет шаг – эта тропа не такая неровная, – потом внезапно останавливается и объявляет, что они здесь, она их видит, и показывает пальцем в их направлении.
Несколько рогов на хребте у горизонта. Да, они там. Я с трудом поспеваю за Бабеттой, которая ускоряет темп и теперь карабкается по склону, по траве и скалам, в направлении нескольких самцов, которых мы видим все лучше и лучше.
А потом перед нами возникает невероятное зрелище. Чем дальше мы продвигаемся, тем их становится больше. Десять, пятнадцать, потом двадцать, одни стоят, другие лежат. Они спокойно наблюдают, как мы приближаемся. Надо заметить, Бабетта знает, как к ним подобраться. Женщина, которая и с козерогами договорится.
Наконец мы оказываемся посреди стада. Только самцы, и совсем молодые, и глубокие старцы. Мы всего в двух метрах от их мощных тел и огромных страшных рогов. Сознаем ли мы опасность? Мне плевать, слишком уж мне здесь хорошо. Я только что подобрала еще несколько лоскутов, которые стянут края зияющей раны, возрождая ту, кем я была и кем вновь становлюсь. Джульеттой, Джульеттой гор и озера, Джульеттой Александра и Бабетты. Джульеттой, которая радуется той красоте, что окружает ее вдали от человеческих существ, забывших о человечности. Здесь бьется само сердце жизни. Необъятность покоя. На самом верху, в порывах ветра и во всем, что видит глаз, и там, в самом низу, на озере, где этим утром я с той же силой ощутила необъятность. И такой же покой.
Я сажусь на траву и закрываю глаза, чтобы почувствовать необъятность внутри себя. Есть люди, которых я люблю. И только они. Потому что именно в этом внутренняя необъятность. В красоте людей, которых любишь и которые любят тебя. Их образ в глубине сшивает лоскутки воедино.
Боль в животе отступает. И боль от жизни тоже.
Взглядом благодарю Бабетту. Она отводит глаза: не хочет показать, как взволнована. Она терпеть не может выставлять напоказ собственные чувства, а то еще подумают, что она слабая. Знала бы она, какой сильной я ее считаю.
Вот бы никогда не уходить отсюда.
Козероги остались позади. Я знаю, что они там, и вернусь завтра, чтобы снова увидеть их и окончательно соединить кусочки себя самой. Спуск легкий, хоть я и чувствую на каждом шагу омертвевшую тяжесть моего женского естества между ногами. На полдороге Бабетта заявляет, что пойдет вперед, чтобы забрать вещи из шале, и предлагает встретиться у озера де ля Каз. Пока я доползу до берега, она успеет обернуться, для нее это легче легкого. Я киваю, соглашаясь, и смотрю, как она устремляется вперед, сбегая по склону. Она передвигается почти так же ловко, как козерог. Проведя рядом с ними столько времени, она в конце концов им уподобилась. Вижу, как она исчезает за пригорком, а через несколько минут появляется вновь десятками метров ниже. Мне не придется долго ждать ее на берегу озера, я уверена, она быстро вернется.
А вот я позволяю себе не спешить, потому что на спуске от Ворот Оша открывается вид на Женевское озеро, а на западе – заходящее солнце. Изумительное зрелище. Ветер гонит облака, они собираются в многослойные громады, сияющие всеми цветами радуги под последними лучами солнца. Александр там, внизу, с женой и детьми. Я думаю о нем. Впервые с того момента, как мы познакомились, я осознаю очевидность, которую до сих пор отвергала. Которую, наверно, просто не хотела видеть. Двадцать лет назад я должна была уйти с ним. Но теперь слишком поздно.
Именно заход солнца над озером, увиденный с нависающей над ним горы, и дал мне осознать эту очевидность. Словно ветер с вершин перевернул страницу, словно вместе с подступающей ночью упал занавес. Вернее, обрушилась часть моей жизни. И новая начала прорастать. Дело закрыто. Я вновь нашла Александра, обретя саму себя, и больше его не потеряю, потому что больше не хочу терять себя, но между нами ничто не будет как раньше, никогда больше не будет этого моря возможностей, которое, наверно, заставило меня пуститься в бегство и бросило в пасть волка. Больше никаких волков, я мечтаю о пастухе, и только пастухом его и мыслю.
Русалочка и пастух.
Просто спасти жизнь
Три часа ночи.
У меня все болит. Спина разламывается, ноги сводит, затылок тянет. И холод – от него не только онемело тело и мускулы, теперь он просачивается в кости. Куцый флисовый плед, который я набросил поверх спального мешка, не смог согреть меня суровой ночью в горах.
Мне надо было тронуться в путь вчера в четыре утра, чтобы перехватить ее на берегу озера. Тогда я встретил бы ее на причале и, может быть, мы уже были бы на дороге в Эльзас. Но я нежился рядом с сестренкой, в тепле. Я не мог покинуть ее среди ночи, раз уж мы заснули вместе. Так получилось. Это повелось еще с детства. У нее никого не было, кроме меня, когда она плакала ночью. На Великом Севере никому и в голову не придет отойти от огня, когда волки воют в ночи. Я был ее костром.
Но слезами горю не поможешь. Что сделано, то сделано…
Вот только неплохо бы мне еще соснуть, набраться сил – они мне скоро понадобятся. Но про это «скоро» я ничего не знаю. Если они спустятся, будет уже здорово. Должны же быть у Бабетты профессиональные обязательства, я так думаю. А если они не вернутся? Что мне тогда делать? Отправиться на поиски? В каком направлении?
Они должны вернуться.
И все же я счастлив, что я здесь. Александр поступил бы точно так же. Но почему он поедом себя ест? Ведь он сделал все, что мог. Можно ли на самом деле спасти человека от него самого? А иначе что я здесь делаю?
Что? Кто-нибудь может мне объяснить, что я здесь делаю, глубокой ночью, свернувшись в три погибели на заднем сиденье промерзшей машины перед гаражом девицы, которую я в глаза не видел, в ожидании, пока та вернется с женщиной, с которой я едва знаком?
Что? Кто-нибудь может мне объяснить, что я здесь делаю, глубокой ночью, свернувшись в три погибели на заднем сиденье промерзшей машины перед гаражом девицы, которую я в глаза не видел, в ожидании, пока та вернется с женщиной, с которой я едва знаком?
Но эта женщина, с которой я едва знаком, спасла мне жизнь.
Она просто спасла мне жизнь.
Только и всего.
Поэтому я здесь.
А еще я ее люблю.
Вот так.
Укус материнства
Вчера я так задержалась на спуске, засмотревшись на Женевское озеро и закат солнца, что Бабетта была уже на месте, когда я до него добралась. Вечер сменился глубокой ночью. Кое-что перед собой мы разглядеть еще могли, хотя ни один источник света не попадал в поле нашего зрения, но это было ненадолго. Бабетта распаковала палатку и она сама собой раскрылась. В молодые годы нам приходилось вбивать колышки. С возрастом начинаешь ценить комфорт. Воздух был ледяным и влажным. Мы быстренько закинули все снаряжение внутрь и забрались сами, вернувшись на двадцать лет назад. Я вспомнила то тепло кокона, который мы, подростки, сооружали вокруг себя всякий раз, когда без всякого страха отправлялись на ночевку в горы. А ведь риск был. Две девчонки, затерянные бог знает где. Но Бабетта никогда не боялась. Поэтому не боялась и я.
В ее вещах царил все тот же неописуемый кавардак, хотя она всегда умудрялась находить нужный предмет, и так же воняли ее грубые башмаки, снятые и пристроенные в углу палатки. Но мне было плевать. Это был еще один мой собственный вкус мадленки. Только у меня мадленки особенные. Бабетта надула два небольших матраса, и мы улеглись лицом друг к другу. Ее голова оказалась в углу палатки, и рассеянный свет маленькой лампочки позволял только угадывать форму ее лица, отражаясь разве что в глазах. Но я видела, что она улыбается. Улыбка, исполненная сожалений. Моя была полна будущим. Тем будущим, где меня ждали только встречи без расставаний.
– Тебе надо поспать, ты вообще не должна была лезть сюда. Если тебе станет плохо, я этого себе не прощу.
– Не волнуйся, у меня свой ангел-хранитель!
Она взяла мою руку и крепко ее пожала. Так мы говорили друг другу «я люблю тебя». Несколько долгих секунд нежности, просто чтобы сказать…
Потом она немного отстранилась и задала неизбежный вопрос:
– Почему ты довела до такого, Джульетта? Почему не ушла?
– Он угрожал, и мне было страшно.
– А почему не ушла еще до этого?
– Потому что до этого он был таким милым…
– Но когда ты почувствовала, что он меняется?
– Я боялась остаться одна.
– Лучше быть одному, чем в дурной компании.
– Мне была невыносима мысль, что я останусь одна…
– Но когда он стал жестоким?
– Когда он стал жестоким, было уже поздно…
– Никогда не бывает поздно.
– Знаю… хотя нет, в том-то и дело, что я не знаю. Может, из-за ребенка.
– Почему тебе так хотелось ребенка?
– А тебе разве не хочется?
– Я иногда об этом думаю, но не могу сказать, что мне по жизни без него не обойтись. Почему же ты…
– Для меня это жизненно важно.
– И поэтому ты забыла жить. Тот тип изолировал тебя от всего мира, а ты этого даже не осознала и посмотри, куда это тебя завело. Он бил тебя?
– …
– Ты не смеешь сказать мне?
– Ты разозлишься.
– Да нет же!
– Он изнасиловал меня перед тем несчастным случаем. Думаю, это из-за него я потеряла ребенка.
– Вот сволочь! Ты подашь жалобу?
– Я ушла, это уже хорошо. У меня нет сил бороться с ним. Не сейчас, во всяком случае. Пока что мне нужно почувствовать себя снова живой, просто чтобы не умереть.
– Понимаю. Но он должен заплатить.
– Посмотрим. А сейчас мне нужно одно: обними меня и скажи, что все это закончилось…
Что она немедленно и сделала, не сказав больше ни слова. Ее жестов хватило, чтобы убедить меня, что все позади. Что я в безопасности. И мне было куда менее страшно наедине с Бабеттой, в палатке, стоящей во тьме в самом сердце пустынных гор, чем под одной крышей с Лораном, в прекрасной квартире под видеонаблюдением. Потому что опасность исходила изнутри.
Так мы и провели остаток ночи.
Разбудили нас колокола. Мы спали, не шевелясь. Она потянулась, мурлыча, и снова прижалась ко мне, чтобы обнять еще крепче. Наверно, решила воспользоваться моментом, пока я под рукой, а то вдруг опять исчезну. Она знала, что я так или иначе уеду. А потом мне пришлось уговаривать, чтобы она согласилась оставить меня здесь одну. Мне хотелось с утра снова подняться к козерогам. А Бабетте нужно было уйти, у нее была назначена важная встреча в долине. Я добилась разрешения вернуться наверх при условии, что палатка останется как есть, а я буду избегать ЛЮБОГО риска.
Бабетта точно знала: я все равно поступлю по-своему, пусть даже не без риска – теперь, когда я вновь распробовала вкус свободы. Накануне мы поговорили обо всем, что случилось со мной за последние четыре года. Она так и думала, что мне потребуется всплыть на поверхность и сделать глубокий вдох. Великая синева! Ныряльщик, глотающий воздух после долгой задержки дыхания.
Мы перекусили зерновыми батончиками и выпили апельсинового сока. Мы согрелись, несмотря на утренний холод: к накопившемуся за ночь теплу наших тел добавилось тепло встречи.
Она только что ушла, торопясь по делам. Я ищу, во что бы переодеться – мне нужно свежее белье. У меня все еще кровит.
Проверяю, не приближается ли кто-нибудь издалека, и быстро опускаюсь на корточки у кромки воды, чтобы слегка ополоснуться. Поливаю из бутылки промежность, вода ледяная, мы оставили бутылку снаружи. Вода становится красной.
Укус несостоявшегося материнства[37]. Челюсти жизни.
Иногда у жизни обнаруживаются акульи челюсти и два грозных ряда стальных клыков.
Я беру рюкзак, немного еды, воду, сменную одежду, телефон, который так и не включала со вчерашнего дня, да и зачем?
И ухожу.
Решимость ее имя
Я подскакиваю!
Какая-то женщина грубо колотит в дверцу моей машины. Я спал глубоким сном. Мне требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя и понять, что это Бабетта. Быстро оглядываюсь вокруг. Никого. Не иначе как меня сглазили.
Вылезаю из машины в одних носках, заправляя майку в брюки, чтобы хоть как-то защититься от холода.
– И кто вы такой, чтобы вот так парковаться у меня под дверью? – весьма агрессивно вопрошает она.
– Я Ромео, друг Джульетты.
– Ромео, который пожарный?
– Да.
– Что вы здесь делаете?
– Я ищу Джульетту, она с вами.
– Чего вам от нее надо?
– Помочь ей.
– Кто вам сказал, что ей нужна помощь?
– Моя младшая сестренка.
– Что?
– Да нет, ничего. Это Малу направила меня к вам.
– Малу? Вы ее знаете?
– Она подружка моего прадеда.
– Даже так.
– Джульетта выхаживала меня, когда я был в коме.
– И это дает вам право вот так ее преследовать?
– Это скорее долг. Александр сказал, что ей будет приятно узнать, что я ее ищу.
– Ну, раз Александр сказал… Она осталась наверху.
– Совсем одна?
– С Джульеттой не поспоришь. Решимость – вот ее самое верное имя.
– А это для нее не опасно?
– Может, и опасно. Но такова жизнь. Ее жизнь.
– Можете мне показать, где она?
– Если хотите. Кстати, если подниметесь за ней, прихватите потом палатку?
– Если найду ее, конечно.
– Тут невозможно ошибиться. Есть только одна дорога – вы так или иначе столкнетесь с Джульеттой. Палатка стоит на берегу озера. Справитесь?
– Справлюсь, я же пожарник.
– А почему вы были в коме?
– Я упал с восьмого этажа, горела квартира.
– Уважаю. Наверно, она вами восхищается.
– Не больше, чем любым другим.
– Откуда вам знать? Приведите ее сюда, ей нужен хороший душ и горячий шоколад.
Затем Бабетта приглашает меня выпить кофе с парой галет, достает карту района с размеченным маршрутом и вручает ее мне. Действительно, с виду все просто. Два часа спокойным шагом на подъем. Час – если ты хорошо натренирован.
Я хорошо натренирован. А Джульетта там, наверху, одна и без защиты. Это придаст мне сил.
Пора уходить.
– А что вы думаете делать после того, как найдете ее? – бросает мне Бабетта в тот момент, когда я собираюсь захлопнуть дверцу.
– Она сама решит. Это ведь Джульетта, верно? Джульетта Решительная.
– Не падайте духом!
– Духа-то мне хватает.
– Тем лучше. И осторожней с козерогами. Если они начнут посвистывать, значит их что-то раздражает. В тот же момент садитесь на землю и разглядывайте свои башмаки. Жду вас после полудня. Звоните, если возникнут проблемы. Я написала на карте свой телефон.