— Почем продаете?
— Спроси у отца.
Стефано решительно крутанул руль — меня аж прижало к окну, — и мы развернулись в сторону мастерской.
— Ты куда? — забеспокоилась Лила.
— Ботинки покупать.
37Стефано остановился напротив мастерской, вышел, открыл мне дверцу, подал руку и помог выйти. За Лилой он ухаживать не стал: она выбралась из машины сама и чуть от нас отстала. Мы со Стефано подошли к витрине. Из-за окна на нас сердито, но с любопытством смотрели Рино и Фернандо.
Лила догнала нас, Стефано открыл дверь и пропустил меня вперед. Перед Лилой он дверь держать не стал и зашел в мастерскую. Вежливо поздоровался с отцом и сыном и попросил показать ботинки. Рино принес их. Стефано внимательно оглядел оба и похвалил:
— Легкие, но прочные. И фасон удачный. Что скажешь, Лену́?
— Очень красивые, — ответила я, окончательно сбитая с толку.
Он повернулся к Фернандо:
— Ваша дочь сказала, что вы все трое долго работали над ними и что планируете шить и другую обувь, женскую.
— Так и есть, — сказал Рино, с изумлением глядя на сестру.
— Ну да, — растерянно подтвердил Фернандо. — Но не сейчас.
— А нельзя ли взглянуть на какие-нибудь эскизы? У вас ведь есть эскизы?
Рино изменился в лице: испугался, что сестра откажется, но на всякий случай сказал:
— Покажи рисунки.
Лила продолжала его удивлять: без всяких возражений пошла в подсобку, принесла рисунки и протянула брату, который вручил их Стефано. Там были все ее модели, придуманные почти два года назад.
Стефано показал мне рисунок женских туфель на высоком каблуке.
— Ты бы такие купила?
— Конечно.
Он снова стал рассматривать рисунки. Затем сел на табуретку и снял правый ботинок.
— Какой это размер?
— Сорок третий, но подойдут и на сорок четвертый, — соврал Рино.
Лила, продолжая изумлять нас, взяла обувной рожок, опустилась перед Стефано на колени и помогла ему обуть ногу в новый ботинок. Затем сняла с него второй и повторила операцию.
Стефано, до того изображавший решительного делового человека, заметно волновался. Он подождал, пока Лила поднимется, и еще несколько секунд сидел, переводя дыхание. Потом встал и прошелся.
— Тесноваты, — сказал он.
Рино разочарованно нахмурился.
— Можем чуть растянуть на специальной машине, — неуверенно вмешался Фернандо.
Стефано посмотрел на меня и спросил:
— Как они на мне?
— Хорошо, — сказала я.
— Тогда я их беру.
Фернандо хранил невозмутимость, зато Рино сиял:
— Только смотри, Стэ́, это эксклюзивная модель «Черулло». Они недешевые.
Стефано по-дружески улыбнулся и сказал:
— Как ты думаешь, если бы это не была эксклюзивная модель «Черулло», стал бы я их брать? Когда будут готовы?
Рино, не скрывая радости, смотрел на отца.
— Подержим в машине дня три, — решил Фернандо. Он мог бы назвать срок и в десять, и в двадцать дней, и в месяц, лишь бы потянуть время и свыкнуться с новостью.
— Отлично. Определитесь пока с ценой, чтобы меня тоже устроила, а через три дня я за ними зайду.
Он у нас на глазах сложил рисунки и убрал их в карман. Затем пожал руку Фернандо и Рино и направился к двери.
— А рисунки? — холодно спросила Лила.
— Я верну их тебе через три дня, хорошо? — дружелюбно сказал Стефано и, не дожидаясь ответа, открыл дверь. Пропустил меня вперед и вышел следом.
Я уже сидела рядом с ним в машине, когда из мастерской выбежала Лила. Она была в бешенстве:
— Ты что, думаешь, мой отец идиот? И брат идиот?
— Что ты имеешь в виду?
— Если ты вздумал перед нами паясничать, то не на тех напал.
— Ты меня обижаешь. Я не Марчелло Солара.
— А кто ты?
— Я коммерсант. Такой обуви, какую ты нарисовала, еще никто никогда не делал. Я не только про ботинки, я про все твои модели.
— И что теперь?
— А теперь дай мне подумать. Увидимся через три дня.
Лила смотрела на него не отрываясь, будто пыталась разгадать, что у него на уме, и не отходила от машины. Наконец она — у меня ни за что не хватило бы смелости сказать что-то в этом роде — произнесла:
— Ну смотри. Марчелло уже пытался меня купить. Но я не продаюсь.
Стефано уставился на нее долгим взглядом.
— Я не потрачу ни одной лиры, если не уверен, что она принесет мне сто.
Он завел машину, и мы уехали. У меня исчезли последние сомнения: прогулка на машине была нужна им, чтобы заключить своего рода сделку, ставшую итогом многих встреч и переговоров. Я тихо сказала по-итальянски:
— Стефано, пожалуйста, высади меня на углу. Если мать увидит меня с тобой в автомобиле, мне влетит.
38За сентябрь жизнь Лилы решительно изменилась. Счастливой она не стала, но стала другой. Что до меня, то я вернулась с Искьи, влюбленная в Нино и оскверненная губами и руками его отца, в полной уверенности, что буду плакать день и ночь из-за того, что счастье у меня в душе мешается с ужасом. Но я ошибалась: приключения лета моментально потускнели, а воспоминания о наших встречах с Нино и даже отвращение к усам его отца отодвинулись куда-то в глубь сознания. Все затмили события, связанные с Лилой.
В следующие три дня после прогулки на машине с откидным верхом она под благовидным предлогом ходила в лавку Стефано и каждый раз брала с собой меня. Я соглашалась ее сопровождать, но с замиранием сердца: боялась столкнуться с Марчелло. В то же время я гордилась ролью конфидентки, сообщницы и советчицы; кроме того, мне льстило внимание Стефано. Мы оставались девчонками, хоть и казались себе коварными интриганками, свободными от предрассудков. Мы с нашей обычной страстью обсуждали Марчелло, Стефано и обувную затею и верили, что сумеем все уладить. «Так я ему и скажу!» — восклицала Лила, а я добавляла свои коррективы: «Нет, лучше скажи вот так». Потом они со Стефано уединились для беседы в правом углу прилавка; я пока болтала с Альфонсо, недовольная Пинучча обслуживала клиентов, а Мария сидела за кассой, неодобрительно поглядывая на старшего сына, который в последнее время мало интересовался работой и давал соседкам повод для пересудов.
Разумеется, мы импровизировали. Я старалась понять, что задумала Лила, и вести себя в соответствии с ее целями. Поначалу складывалось впечатление, что она просто хочет помочь отцу и брату немного заработать на продаже Стефано единственной пары ботинок «Черулло», но вскоре я начала догадываться, что с помощью молодого колбасника она прежде всего пытается избавиться от Марчелло Солары. Один раз я, набравшись смелости, спросила ее:
— Кто из них двоих нравится тебе больше?
Она пожала плечами:
— Марчелло мне никогда и не нравился. Отвратительный тип.
— А ты согласилась бы стать невестой Стефано ради того, чтобы выгнать из дома Марчелло?
Она секунду подумала и кивнула.
Итак, она поставила перед собой цель любым способом покончить с вторжением в ее жизнь Марчелло, и я была на ее стороне. Возникали и другие проблемы, но мы пока от них отмахивались, посвящая все силы решению главной. По крайней мере, мы в это верили. На самом деле реальные шаги предпринимал один Стефано.
Он был верен своему слову: через три дня пришел в мастерскую и купил ботинки, хотя они были ему малы. Фернандо и Рино после долгих колебаний назначили цену в двадцать пять тысяч лир, договорившись, что сбавят ее до десяти. Но Стефано не стал торговаться и выложил еще двадцать тысяч за рисунки Лилы — они, сказал он, так ему нравятся, что он закажет для них рамки.
— Рамки? — переспросил Рино.
— Да.
— Как для картин?
— Да.
— А ты сказал моей сестре, что покупаешь ее рисунки?
— Да.
Стефано на этом не остановился. Несколько дней спустя он снова заглянул в мастерскую и объявил отцу и сыну, что арендовал соседнее с ними помещение: «Если надумаете расширяться, оно в вашем распоряжении».
В доме Черулло долго обсуждали, что означает слово «расширяться», пока Лила, понимая, что до них не доходит, не объяснила:
— Он предлагает вам превратить мастерскую в предприятие по пошиву обуви «Черулло».
— А деньги? — осторожно спросил Рино.
— Он даст.
— Он сам тебе это сказал? — встрепенулся Фернандо, не веря собственным ушам. Нунция придвинулась ближе к мужу.
— Он сказал это вам двоим, — ответила Лила, кивая на отца и брата.
— А он знает, что обувь ручной работы дорого стоит?
— Вы ему это продемонстрировали.
— А если она не будет продаваться?
— Значит, вы напрасно трудились, а он потеряет деньги.
— И все?
— Все.
Несколько дней они пребывали в крайнем возбуждении. Внимание к Марчелло заметно ослабло: он приходил в половине девятого, а ужин еще даже не начинали готовить. Перед телевизором сидели только Мелина с Адой, а члены семейства Черулло шушукались в другой комнате.
Конечно, больше всех воодушевился Рино. К нему вернулись энергия и хорошее настроение; как прежде он дружил с Солара, так теперь сблизился со Стефано, Альфонсо, Пинуччей и даже синьорой Марией. Наконец Фернандо отбросил последние сомнения. Стефано пришел в мастерскую, и после недолгого обсуждения они договорились, что он берет на себя все расходы, а отец и сын Черулло запускают производство всех моделей, придуманных Лилой, включая ту, которую она сшила с помощью брата. Прибыль решили делить пополам. Стефано по одному вынимал из кармана рисунки и показывал Фернандо:
— Сделайте эти, эти и эти. Надеюсь, справитесь быстрее чем за два года, как с теми ботинками.
— Моя дочь еще ребенок, — начал смущенно оправдываться Фернандо, — да и Рино пока не дорос до мастера.
Стефано понимающе кивнул.
— Лину не привлекайте. Наймите помощников.
— А кто им будет платить?
— Я. Возьмите двоих или троих — на ваше усмотрение.
От мысли, что у него появятся подчиненные, Фернандо воодушевился и, к нескрываемой досаде сына, пустился в воспоминания. Он рассказал, как учился ремеслу у своего покойного отца, как был вынужден работать на машинах в Казории. Признался, что совершил ошибку, связав судьбу со слабой и ленивой Нунцией: вот если бы он женился на трудолюбивой Инес, которой увлекался в молодости, то давно открыл бы свое дело и переплюнул обувную фирму «Кампаниле»; как знать, может, сегодня его обувь показывали бы на выставке на Мостра д’Ольтремаре. Под конец он сообщил, что тоже придумал великолепный фасон ботинок, и, если бы Стефано не зациклился на чудачествах Лины, он бы хоть сейчас запустил их в производство: «Пошли бы нарасхват!» Стефано спокойно выслушал его, но еще раз подтвердил, что пока хочет видеть только качественное воплощение моделей Лилы. Рино забрал у него эскизы и с легкой насмешкой спросил:
— Куда же ты их собираешься повесить?
— Сюда.
Рино посмотрел на отца: тот хмуро молчал.
— А сестра-то согласна? — задал он еще один вопрос.
Стефано улыбнулся:
— Разве я стал бы что-то делать без согласия твоей сестры?
Он встал, крепко пожал руку Фернандо и направился к двери. Рино пошел его провожать, но вдруг остановился, охваченный беспокойством. Стефано уже собирался сесть в свою красную машину, когда Рино крикнул ему с порога:
— А марка? Марка будет называться «Черулло»?
Стефано, не оборачиваясь, махнул рукой:
— Черулло ее придумала, пусть и будет «Черулло».
39В тот же вечер Рино, прежде чем уйти гулять с Паскуале и Антонио, спросил:
— Марче́, ты видел, какую машину купил Стефано?
Марчелло, одуревший от телевизора и тоски, даже не ответил.
Тогда Рино вытащил из кармана расческу, пригладил волосы и сказал весело:
— А ты знаешь, что он купил наши ботинки за сорок пять тысяч лир?
— Видать, у него денег куры не клюют, — буркнул Марчелло.
Мелина захохотала: не то над ним, не то над шуткой из телепередачи.
С того дня Рино взял за правило каждый вечер подкалывать Марчелло, и обстановка накалялась. К тому же, едва Солара, которого Нунция встречала с неизменным радушием, появлялся в доме, Лила говорила, что устала и идет спать. Однажды Марчелло, обращаясь к Нунции, недовольно заметил:
— Ваша дочь, как меня увидит, уходит спать. Что мне прикажете делать?
Видимо, он надеялся, что она его поддержит, а то и посоветует проявить настойчивость. Но Нунция промолчала, и тогда он сварливым голосом спросил:
— Ей что, нравится другой?
— Да нет.
— Я знаю, что она ходит в лавку Стефано.
— А куда же ей, мальчик мой, ходить за продуктами?
Марчелло опустил глаза.
— Ее видели в машине с колбасником.
— Они катались с Ленуччей: Стефано ухаживает за дочерью швейцара.
— Мне кажется, Ленучча — неподходящая компания для вашей дочери. Запретите ей с ней видеться.
Я — неподходящая компания? Лила не должна больше со мной видеться? Когда она рассказала мне об этой идее Марчелло, я окончательно перешла на сторону Стефано и принялась расхваливать его скромность, решительность и спокойный характер. «И он богатый», — привела я последний аргумент. Еще даже не договорив, я подумала, что наше представление о богатстве далеко отошло от детской мечты. Образ сундуков, доверху набитых золотыми монетами, которые наряженные в ливреи слуги тащат в наш замок, — это должно было случиться сразу после того, как мы напечатаем роман наподобие «Маленьких женщин», — с той поры заметно поблек. Пожалуй, мы еще верили, что деньги могут служить цементом, скрепляющим наше существование и не дающим изуродовать близких нам людей, но теперь все затмили конкретные действия, которые следовало предпринимать немедленно. Детская мечта о богатстве теперь сплелась с фантастическими обещаниями, заложенными в несколько эскизов обуви, какой никто никогда раньше не делал, но она же подразумевала недовольство и болезненное возбуждение Рино, желавшего тратить деньги без счета; телевизор, пирожные и кольцо от Марчелло, полагавшего, что любовь можно купить; наконец, славного Стефано, который торговал продуктами, ездил на красном автомобиле с откидным верхом, без колебаний выложил сорок пять тысяч лир, заказал рамки для детских рисунков, вознамерился, кроме сыра проволоне, продавать еще и ботинки и поверил, что сможет открыть в нашем квартале эпоху мира и процветания, — словом, воображаемое богатство отныне требовало конкретного подтверждения фактами, но было напрочь лишено ореола блеска и славы.
«Богатый», — повторила Лила, и мы засмеялись. Потом она добавила: «А еще он милый и добрый». Я согласилась с ней: последними двумя качествами Марчелло точно не обладал, что служило лишним доводом отдать предпочтение Стефано. Эти два простых слова нанесли последний удар по моим детским фантазиям. Замки, сундуки — все это не имело никакого отношения к нам с Лилой. Богатство, которое воплощал Стефано, приобрело образ молодого парня в запачканном рабочем халате — с его фигурой, запахом, приветливым голосом, — парня, которого мы знали всю жизнь, старшего сына дона Акилле.
Во мне шевельнулось сомнение.
— Но ведь он хотел проткнуть тебе язык!
— Мальчишкой… — ответила она, и в ее голосе прозвучали сладкие нотки, каких я никогда от нее не слышала; в этот миг я поняла, что дело зашло намного дальше, чем я подозревала.
Последующие дни внесли еще больше определенности. Я присутствовала при их разговорах со Стефано и видела, как он тает от ее слов. Я смирилась с их сближением, но не хотела оставаться в стороне. Как заядлые заговорщики, мы часами строили планы в надежде, что сумеем изменить окружающий мир, включая людей. В соседний с мастерской дом пришел рабочий и сломал разделявшую их стену. Мастерская стала гораздо просторнее, в ней появились три подмастерья, провинциалы из Мелито, все трое молчуны. В углу продолжали принимать в починку старую обувь, а на остальном пространстве Фернандо разместил скамьи и шкафы с инструментами и расставленными по размерам деревянными колодками. Этот тощий, вечно всем недовольный человек принялся с невероятным для него воодушевлением командовать, объясняя, кто что должен делать.
В тот самый день, когда мастерская заработала по-новому, пришел Стефано. В руках он держал пакет в оберточной бумаге. Все, в том числе Фернандо, вскочили на ноги, как будто к ним явилась инспекция. Стефано развернул пакет: в нем оказалось несколько небольших рисунков одинакового размера в деревянных рамках — помещенных, как ценные реликвии, под стекло. Это были эскизы Лилы. Стефано спросил у Фернандо разрешения развесить их по стенам. Фернандо в ответ буркнул что-то нечленораздельное, и Стефано обратился к Рино и подмастерьям за помощью. Они вбили гвозди и развесили рисунки, после чего Стефано дал им немного денег и велел пойти выпить кофе. Оставшись наедине с сапожником и его сыном, он тихо сказал, что хочет жениться на Лине.
Повисла мучительная тишина. Рино ограничился улыбкой, как будто заранее знал, о чем собирается говорить Стефано. После долгого молчания Фернандо наконец проговорил:
— Стефано, Лина — невеста Марчелло Солары.
— Только она об этом не знает.
— Что ты имеешь в виду?
— Он правду говорит, — вмешался повеселевший Рино. — Это вы с мамой привечаете этого засранца, а Лина терпеть его не может. И никогда не могла.
Фернандо бросил на сына злобный взгляд.
— Мы уже начали работу, — обведя рукой помещение, вежливо сказал колбасник, — так что не будем ссориться. Я прошу вас об одном, дон Ферна́: позвольте дочери самостоятельно принять решение. Если она выберет Марчелло Солару, значит, так тому и быть. Я слишком люблю ее и готов уступить другому, если она будет с ним счастлива. Наши с вами дела от этого не пострадают. Но если она предпочтет меня, то придется вам с этим смириться.