Прилепский уставился на следователя и молча рассматривал, как тот усиленно чешет затылок, рассеянно глядя куда-то на стену. Наконец пожилой человек встрепенулся:
– Хорошо, скажи мне, уважаемый, вот что. Это ты точно должен знать, потому что вы используете кетамин для наркоза…
– Использовали! – перебил его хирург. – Теперь не используем. Точнее, используем лишь в весьма специальных случаях.
– Хорошо, пусть так, но это не меняет сути. Ты знаешь, как он действует. При каком заболевании большая доза этого вещества может вызвать смерть?
Леонид Жданович задумался, все так же глядя на следователя, потом, недовольно покрутив головой, сказал:
– Хорошо. Я попробую вам помочь. Расскажите как он умер? Как это выглядело?
– Вот это уже другой разговор! Ты решился обменять мою тайну следствия на свою врачебную. Это хорошо! Такая сделка меня устраивает.
– Это мой кабинет, господин Кузнецов, – вдруг зло отрезал Прилепский, – и я сам буду решать, что тут хорошо, а что – плохо. Если хотите по-другому, вызовите меня к себе повесткой.
– Не любишь ты меня, Леонид Жданович!
– Не люблю, уж как хотите это принимайте.
– Ну ладно. Не кипятись, давай продолжим. Если ты будешь так любезен, конечно…
Хирург согласно кивнул, и следователь обрисовал в подробностях картину, которая представилась ему прошлым вечером в мастерской Цилицкого.
– Все признаки эпилепсии, значит. Вот что я вам скажу, уважаемый Пал Палыч. Ищите того, кто накануне снабдил покойного той солидной дозой кетамина, которую вы в нем нашли.
– Ну, прости, только что ты сам меня убеждал в том, что кетамин не опасен. По крайней мере, его прием не летален.
– В общих случаях – так и есть. Но Асанов страдал эпилепсией. Он серьезно от нее лечился и в последнее время даже казалось, что ее победил. Однако есть одно «но». Как лекарственный препарат кетамин предназначен прежде всего для выведения людей из депрессии. В этом смысле он – уникальное средство. И он влияет на моторные функции, потому что действует возбуждающе на нервные центры. Но у Асанова не было депрессии. Ему не надо было пить кетамин. Ему нужно было бы принимать успокоительные. Мы, врачи, знаете ли, многое видим по человеку, даже если его проблемы не из нашей профессиональной парафин.
– Я понимаю, – внимательно слушая, кивал Пал Палыч.
– Так вот, людям с эпилепсией кетамин противопоказан. Я, кстати, об эпилепсии Асанова знаю потому, что полгода назад имел честь делать небольшую операцию уважаемому покойному Эрлану. Операция не имеет отношения к делу, он тайно пришел к нам в отделение, потому что в той клинике я его консультировал, но вылечить мог только тут, на этих аппаратах.
– Я понимаю… Значит, вы думаете, что его спровоцировали на эпилептический приступ, чтобы затем воспользоваться этой ситуацией для убийства?
– Я, считайте, уверен. Расскажите мне, сделайте одолжение, если я окажусь не прав.
– Но кетамин же вводят внутривенно, разве не так?
– Но вы же не нашли следов от уколов! И нашли при этом в теле покойного кетамин. Значит, ответ на ваш вопрос: нет, не так. Точнее, преимущественно так и есть, его вводят внутривенно, но возможен, будьте уверены, вариант таблетки. И такую таблетку запросто можно перепутать с какой-то другой таблеткой. Более того, кетамин можно принимать и в порошке – перорально или в нос, как кокаин.
– То есть его могли обмануть и подсунуть смертоносный препарат вместо привычного лекарства или же другого, не опасного для него наркотика?
– Думаю, что именно так и было. Но теперь, уж простите меня, мне действительно надо работать. Как говорится, пациенты ждут.
Пал Палыч молча поднялся, пожал врачу руку, кивнул в знак признательности и вышел.
Пройдя пару метров по коридору, он сел на хромированный стул, стоящий около кабинетной двери, и, облокотившись локтями на колени, задумался.
Получается, что это все же убийство. Гребаное, наглое, вызывающее убийство. «Ну на кой черт оно мне на закате карьеры? – рассуждал про себя Кузнецов. – Все равно, кроме пенсии, никаких новых почестей и служебных продвижений мне не светит, лишь только хлопоты и повышенное внимание со стороны начальства. Да, не дай Бог, еще и прессы. Со стороны всех: и своих и не своих».
* * *Звонок телефона сбил с ритма и рассеял те сладкие ощущения, что росли в нем и сулили скоро взорваться на пике своей кульминации очень мощным эмоциональным разрядом. Телефон звякнул только два раза и тут же замолк, но этого было достаточно, чтобы разрушить все.
Виктор, притормозив, усилием воли выгнал из головы мысли, не подходящие к ситуации, и, вроде, дело начало налаживаться, но тут прожужжал сигнал эсэмэски. Мужчина, учитывая сложное текущее положение его дел, не смог снова проигнорировать эти настырные попытки вторгнуться в его блаженство и, обмякнув, рухнул на Люсю. Он был сражен, и результатом поражения была полная потеря эрекции. Она полностью, без остатка, полетела ко всем чертям. Люся, естественно, разочарованно фыркнула. Виктор потянулся к телефону.
«Вот почему так: когда кого-то ненавидишь, – с досадой подумал он, прочитав имя той, которая звонила и прислала сообщение, – то именно этот человек и становится причиной всех вообразимых и невообразимых неприятностей?!»
Но додумать ответ на этот риторический вопрос Цилицкий не смог, потому что другая мысль, как девятый вал, смыла все предыдущие и заполнила его сознание без остатка. Надо было очень быстро придумать, что прямо сейчас сказать Люсеньке, чтобы та тут же ушла, но, уходя, не задавала бы сложных вопросов, типа, кто тебе звонил и что тебе написали? Он же не мог ответить ей, что с минуты на минуту приедет любовница, точнее, мамка-любовница, которая обеспечивает его беззаботное существование и выгрызает при этом душу. Честный ответ никак не подходил, потому что Виктор надеялся провести в будущем еще не одну ночь с этой милой, доброй и искренней девушкой.
– Витя, что случилось? Что тебе написали? Кто это звонил?
«Началось!» – мысленно поздравил сам себя Виктор и, как бы разочарованный от того, что приходится сворачиваться, скатился с Люси на простыню.
И тут спасительная идея, простая, как дважды два, озарила его сознание. Мужчина бодро чмокнул девушку в щеку и радостно сообщил:
– Мурка, мне бесконечно печально от того, что эта ночь закончилась. Мы повторим ее в самое ближайшее время, обещай мне, но сейчас у меня момент профессионального триумфа. Наверное, это ты, мой ангел, его принесла. Признавайся!
Он игриво чуть-чуть потряс девушку за плечи, будто пытался извлечь из нее правду о ее светлой миссии в его судьбе, и тут же спешно поднялся. Обойдя постель, он взял Люсину одежду и бросил к ней на кровать, чтобы девушка поняла, что ей пора одеваться и, значит, уходить.
– Что случилось? – неуверенно перебирая свои вещи, снова спросила подружка.
– Милая, тебе надо уходить, и, увы, довольно быстро. Сюда едет хозяин галереи, где я выставляюсь. Едет он с очень богатым европейским покупателем. Надо заключить сделку.
– Почему мне нельзя быть? Это же даже придаст тебе значительности. Это же стильно. Я в кино видела, что девушка художника всегда рядом с гением. Тем более, что я сильно младше тебя. Это придаст тебе еще и шарма. Раз у тебя такая молодая подружка, значит, ты – не зануда.
– Не так вдруг, дорогая. Для начала мне надо будет сводить тебя на несколько моих вернисажей, представить публично, так сказать, в мягкой форме.
«Почему бы и нет? – прикинул Цилицкий. – В конце концов, от Веры пора уже отделываться, по крайней мере, она должна постепенно привыкать к тому, что у меня жизнь продолжается!»
Неохотно одеваясь, Люся обиженно пыхтела.
– Скорее, пожалуйста, скорее, – поторопил ее Виктор, – мне еще надо принять ванну до их приезда, чтобы не пахнуть сексом так откровенно. И надо немного прибрать тут. Особенно вон те красоты на столе.
– А когда у нас будет первое публичное явление?
– На следующей неделе.
– А почему сейчас не ты к ним едешь? Почему встреча не в галерее и не в мастерской, а у тебя дома? – не отставала с расспросами подружка.
Одевалась она при этом, правда, уже довольно шустро, и только эта ее очевидная поспешность удерживала Виктора от взрыва бешеного протеста против ее болтовни.
«Ну почему женщины всегда пытаются найти подвох?! – зудели у него в голове вопросы, на которые он уже давно не надеялся найти ответы. – Почему они не могут действовать просто: им сказали, как поступить, так они и поступили?! Зачем все эти бесконечные попытки понять суть происходящего?!»
А между тем время шло, грозовая туча надвигалась, становясь в его представлении все больше и чернее.
– Милая, я не знаю почему! Они мне не объяснили, а я, как ты видела, не имел возможности спросить. Одевайся, пожалуйста, быстрее. Возможно, они просто были в таком месте, из которого проще приехать сюда, чем в галерею. Или коллекционер интересуется тем, как живут русские гении искусства…
А между тем время шло, грозовая туча надвигалась, становясь в его представлении все больше и чернее.
– Милая, я не знаю почему! Они мне не объяснили, а я, как ты видела, не имел возможности спросить. Одевайся, пожалуйста, быстрее. Возможно, они просто были в таком месте, из которого проще приехать сюда, чем в галерею. Или коллекционер интересуется тем, как живут русские гении искусства…
– И твой агент не стесняется показать ему такие условия? – хмыкнула Люся, уже причесывая волосы.
Виктор нежно обнял ее сзади за плечи, тихонько подталкивая к выходу, и поцеловал в висок.
– Знаешь, мурка, а в этом как раз есть некоторый смысл. Любой человек теряется в непривычных, кардинально новых для него условиях и перестает привычно рубить мир по своим меркам. Тут-то его можно незаметно для него самого нагнуть в нужную тебе сторону. А такое жилье, как мое, для любого богатея – терра инкогнита! Ты уже готова, моя хорошая? Давай, я тебя провожу, там темно.
Собираясь выйти из комнаты, Виктор сунул ступни в тапки и зажал в руке мобильник.
– Вдруг позвонят. Нельзя пропустить, – не очень убедительно объяснил он.
– Ты же голый! – Люся, смеясь, кивнула в сторону его мужской радости.
– А в коридоре меня никто не увидит, – успокоил Виктор, выводя девушку из комнаты и помогая ей не споткнуться во мраке. – И по телефону тоже не увидят! А с тобой рядом мне, по-любому, приятнее ходить голым. К тому же я прямо сейчас – в ванну. Мурка, я позвоню, постараюсь вечером быть для тебя свободным. У тебя, кстати, будет еще немного дури?
– Я постараюсь. Но я сегодня работаю во вторую, это значит, что до полуночи.
– Очень хорошо. Тогда я точно буду свободен. И буду тебя ждать.
– Будешь греть кровать?
– И охлаждать шампанское!
Виктор, наконец, довел Люсю до двери, предусмотрительно посмотрел в глазок и, убедившись, что за дверью еще никого нет, вытолкал девушку в коридор.
– Прости, что не провожаю, ты же понимаешь, да? Дела душат!
– Не очень понимаю, если честно, потому что проводить – дело пяти минут. Ну, ладно, на первый раз прощаю, а там посмотрим.
Она не очень ласково чмокнула его в губы и, наконец уже, пошла вниз по лестнице. Пару каких-то мгновений, пока девушка не скрылась за поворотом лестничного пролета, он, голый, стоял в дверном проеме, делая вид, что дорожит каждой минутой, когда может видеть ее.
Закрыв в конце концов дверь, Виктор поспешил обратно в комнаты. По дороге, прямо на ходу, прямо в темном коридоре он набрал номер Веры. Он хотел узнать, где она, и решить, за что хвататься в первую очередь: за уборку улик его ночного баловства, которое Вера, без сомнений, сочтет преступлением, или спокойно сходить в душ и еще чуть-чуть помечтать.
Но пальцы неохотно бегали по кнопкам, выбирая нужный номер. Виктору совсем не хотелось услышать ее голос раньше времени и, уже нажав вызов, он даже решил отменить связь, не дожидаясь ответа. Но не успел. Странный звук отвлек его внимание. Он, удивленный и настороженный, опустил руку с аппаратом, так и не нажав кнопку разъединения, и прислушался. Где-то в его квартире звонил мобильный телефон. Этот звук доносился не с нижнего этажа. Телефон звонил в его квартире. Виктору стало страшно.
Мужчина почувствовал, что его кожа покрывается мурашками. По телу пролетел – откуда только взялся – холодный сквозняк.
Звук был где-то совсем рядом. Он даже стал громче. Он был знакомый, этот звонок. Прислушиваясь и очень осторожно подходя к повороту в коридоре, Виктор решил подсветить себе дорогу в темноте и вспомнил, что до сих пор не выключил мобильник. Он нажал кнопку для разъединения связи, готовый следующей кнопкой активировать фонарик. Несанкционированный гудок тут же вякнул и заглох.
Виктор осторожно высунул голову и заглянул за угол во мрак.
Нечто темное вдруг материализовалось из полутьмы, к которой еще не привыкли глаза. И сразу дикая боль оглушила сознание. Тело в страшных муках скрючилось в невероятном изгибе. Виктор пошатнулся. Вера, а это была она, со всей присущей ей силой стукнула коленкой Виктору в пах еще раз. Второго нападения он не выдержал и упал, ноя от нестерпимой боли.
– Ты сошла с ума… – наконец как-то простонал он.
Вера, возвышаясь, наблюдала с триумфально поднятой головой, как он корчится, голый и униженный, не имеющий возможности нанести ответное оскорбление.
Осознание своей ничтожности и уязвимости вдруг горячей волной накрыло его тело, ударило в виски. Боль чуть ослабла, и Виктор, держась за стену, постарался подняться.
Женщина любовалась его муками, глядя с брезгливостью и триумфом одновременно.
Почувствовав, что боль постепенно покидает его, а силы, наоборот, возвращаются, Виктор резко распрямился и кинулся на Веру. Он схватил ее за горло и попытался найти пальцами нужные места. Он жаждал задушить вместе с ней и свою обиду.
И вдруг новый взрыв невыносимой боли раздробил его волю в прах – это Вера умудрилась снова приложиться коленкой к его паху. Виктор с отчаяньем понял, что она, оказывается, ждала от него именно такого выпада. Всем своим победно-безмятежным видом она нарочно дразнила, изображая, будто открыта, будто не защищена против атаки, а на самом же деле провоцировала его нападение и готовилась к тому моменту, когда он по дури откроет ей для нового удара свои чресла.
Скорчившись, Виктор засеменил в комнату и, добравшись до кровати, рухнул в постель.
Вера зашла следом – медленно, спокойно, по-хозяйски.
– Жеребец! – кинула она ему в спину и остановилась около кровати, спокойно наблюдая, как мужчина мучается от боли.
Виктор не отвечал. Он не знал, что ответить. Боль, собственно, уже отступила, но делать вид, что по-прежнему не можешь участвовать в общении, было выгодно, было гораздо лучше, чем искать оправдания, выслушивать обвинения и изображать, что раскаиваешься.
Вера тоже молчала. Она, как любая бизнес-вумен, умела ждать. Униженный и покоренный, мужчина, наконец, понял, что притворяться бесконечно мучеником он не в состоянии, и, успокоившись, сел на край кровати.
– А чего ты хотела? – первым заговорил он сам. – Я, между прочим, не для того тебя вчера выгнал, чтобы ее приветить. Я ее вообще впервые встретил вчера вечером. Уже после того, как ты ушла…
– Еще интереснее! – хмыкнула дамочка напротив и начала снимать пальто, что говорило о том, что она заинтересовалась и не собирается оставить бывшего друга в покое в самое ближайшее время. – И где же ты ее встретил? В соседней комнате?
– В подъезде, – буркнул мужчина, понимая, что такое объяснение выглядит нелепо.
Вера молча села на стул, стоявший в углу. Теперь она была похожа на мучителя, знающего, что расправа неминуема, но оттягивающего момент, чтобы распалить свою кровожадность до предела. Она смотрела на него в упор и молчала. Было понятно, что говорить должен и будет он.
– Девочка заблудилась и замерзла…
– Девочка?! – возмутилась, перебив его, Вера. – Эта девочка уже может официально стоять на панели и, не сомневаюсь, так и делает! Кобыла это, а не девочка!
Вик решил, что спорить с ней в данной ситуации – это не самое мудрое решение и поэтому, пропустив уточнение мимо ушей, продолжил свой рассказ:
– Я не мог оставить несчастное существо на лестничной клетке…
– Это нелепо. Попробуй что-либо не такое тупое.
– Но это правда.
– А как ты оказался на этой самой лестничной клетке?! Тебя туда, насколько я помню, никто не выпускал.
Виктор вздохнул и потянулся за одеждой.
– Мне было страшно и одиноко… Я сам вышел.
– Ты мог позвонить мне! – перебила она назидательно. – Я бы вернулась, и не важно, как далеко я успела бы уехать к тому моменту. И дело тут совсем не в моей к тебе любви, а в том, что я сейчас отвечаю за твою безопасность и недоступность.
– …Я мог справиться с этим только уйдя в трип, – пытался спокойно и чистосердечно объяснить Виктор, натягивая на себя майку и трусы. – Я пошел искать шприцы. Ты же мне не привезла бы их. Ты же дала мне понять однозначно, что не привезла бы и не разрешила бы. Я пошел искать аптеку, чтобы купить шприцы.
– Вижу, что нашел, – язвительно прошипела она, кивая на мусор, разбросанный на столе.
– Нет, аптеку я не нашел…
Вера сидела и молча смотрела в упор, ожидая продолжения.
– Но когда возвращался, обнаружил ее.
– И ты решил, что это – безобидный бездомный котенок, поэтому взял его погреться к себе в постель и даже поковырялся у него между лапками…
– Ты омерзительно груба! – буркнул неуверенно Виктор.
– Сказать «лапки» – это, по-твоему, грубо? Ты, может, хочешь, чтобы я сказала, как это называется на самом деле?
– Не надо. Чай пить будешь?
Вера замолчала. Она посидела с минуту, не произнося больше ни слова, и вдруг резко встала, взяла пальто, подошла к двери, остановилась, повернулась к нему и стальным тоном сообщила:
– Ты тут больше не живешь. Я от тебя отказываюсь. Убирайся. Я не буду за тебя расплачиваться, прятать тебя, обеспечивать тебя, гладить по головке твое тщеславие. Убирайся. И сходи к венерологу!