– Ты тут больше не живешь. Я от тебя отказываюсь. Убирайся. Я не буду за тебя расплачиваться, прятать тебя, обеспечивать тебя, гладить по головке твое тщеславие. Убирайся. И сходи к венерологу!
Выключатель чайника щелкнул как-то слишком громко. Руки Виктора почему-то задрожали, он промахнулся ножом на куске окорока и резанул себе по пальцу. Из раны тут же выступила кровь. Нервы сдали.
– Вера, ну что ты так! Ты должна меня понять! Я пережил вчера стресс…
Он пошел к ней, умоляюще сжав ладони перед собой. Кровь текла струйкой из надреза около ногтя указательного пальца.
– Верунчик…
– Я сказала то, что давно обдумала и решила. У меня было достаточно времени, пока я наблюдала за вами, когда вы трахались. Собирайся!
Цилицкий бухнулся на колени и, обхватив бедра женщины, прижался щекой к ее животу. Она попробовала его отстранить, толкая в плечи, но он только сильнее сжал руки вокруг нее.
– Пошел вон, грязный уличный кот! Ты мне надоел со своей наркотой!
У нее никак не получалось вырваться из его стальных объятий.
– Вера, я тебе клянусь, что все случилось только потому, что я действительно устал из-за этой нервной истории. Ты сама посуди, я же три дня общался с этим человеком, зная, что с ним должно случиться совсем скоро! Мне необходимо было забыться, чтобы расслабиться. Да. У Люси была трава. Я хотел хотя бы траву…
– Не смей называть при мне ее по имени! – взревела женщина. – Она лишь грязная лестничная проститутка! У таких нет имени!
– Хорошо, – послушно кивнул Виктор. – У нее больше нет имени. Я ради тебя, Вер, на все согласен.
– Почему на столе валяются использованные шприцы и кетамин? У тебя этого не было, я точно знаю! И аптеку ты не нашел, если поверить твоему бреду. А если ты ее, как я вижу, нашел, то зачем тебе понадобилась еще и трава?! Ты, Цилицкий, – просто низкий лжец!
Виктор расслабил объятья и отпустил женщину. Со скорбным видом побежденного он сел на край кровати.
– Вер, все запутано. И странно. У нее была трава, но ей было нечем прикурить. Да и не в чем. Я ее пригласил зайти, рассчитывая, что она поделится. А у нее оказались еще и шприцы.
– Да ну! Какое совпадение! – слишком ехидно для выражения изумления прокомментировала Вера.
– Ну в том-то и дело, что это – совпадение. Она работает в «скорой помощи» медсестрой.
– Ха! И всегда носит с собой шприцы! – Вера, возбужденная от негодования, размашисто уселась на стул.
Складывалось впечатление, будто женщина намеревается получить удовольствие от этой нелепой истории, как от просмотра занимательного фильма.
– Ну, ты, скорее всего, будешь смеяться, да и пускай, но так оно и есть. Она носит с собой шприцы. «На всякий случай». Это не похоже на правду, Вера, я понимаю, но это и не художественный вымысел! Ну, подумай спокойно, как женщина тонкая, которой ты и являешься, как женщина искусства. Разве ты не чувствуешь, что я, между прочим – художник до мозга костей, не стал бы сочинять так примитивно?!
Неожиданно для себя он попал в точку. Он повернул ход боя в свою пользу и исход битвы теперь уже мог оказаться его победой, а не ее. Вера явно клюнула на лесть.
Собственно, Виктор давно заметил, что эта женщина вовсе не была тонким ценителем искусства. Она была обычной теткой при богатом муже. Она не отличалась вкусом, но по велению моды ходила в фитнес-клуб, покупала одежду у модных модельеров, просиживала часами у модных стилистов. Сама не обладая вкусом, она, слава Богу, доверяла тем, у кого он был, хотя бы минимальный. У нее хватало на это ума и денег. А успех в галерее был обеспечен лишь небольшой хитростью. Дело в том, что она, очень сильно желавшая казаться утонченной и понимающей в творчестве леди, изо всех своих сил и за счет всех открытых для нее ресурсов мужа, покупала для перепродажи произведения лишь тех авторов, о которых модные журналы и сайты уже вовсю писали как о художниках с большой буквы. Ну и, кроме всего прочего, давно известно, что деньги липнут к деньгам. Вера Жогова нагло ставила завышенные цены, собственно, даже не имея понятия о настоящей стоимости, а ошалевшие покупатели стеснялись показать, что не до такой степени ценят то, что предложено им в знаменитой галерее. Так круг замыкался.
Но Вера, как успел заметить Виктор, и сама чувствовала, что не дотягивает, что не понимает искусства по-настоящему. За все ее годы игры в бомонд она так и не смогла подучиться или хотя бы попросту набить глаз, чтобы сходу отличать подлинное произведение искусства от продукта профанации и ремесленничества. Вик знал, что эта женщина фатально не имеет вкуса, как многие не имеют музыкального слуха или не различают цвета. Когда он впервые это заподозрил, то тут же провел эксперимент, подсовывая кураторше, ставшей к тому времени уже его любовницей, работы еще не разрекламированных авторов, еще не оцененные прессой и молвой. И тогда он, надо сказать, не без озорного удовольствия открыл то, что эта галерейная дама, неуклонно стареющая, но купающаяся в больших деньгах, ни бельмеса не смыслит в живописи. Но это знание он оставил только для себя.
Как бы там ни было на самом деле, а возможно, именно поэтому, каждая похвала, каждое льстивое слово в ее сторону, говорящее о якобы присущей ей чуткости к прекрасному, звучало для нее так же умиротворяющее, как райская музыка, дурманящая, лишающая воли и последнего ума.
* * *– …И... нет, ну только представь себе: только я туда добрался, как она вдруг выворачивается и вся такая разобиженная накрывается одеялом. Я – в шоке! Весь в непонятках. Толкаю ее и спрашиваю, мол, что случилось-то? А она мне заявляет: «Хочешь продолжения игры? Тогда иди брейся!» Ты понимаешь?! Я ошалел от такого заявления, а она, оказывается, ненавидит, когда ее царапает в паху. Она так и заявляет мне: «Не люблю эту вашу «трехдневную небритую гордость на щеках», а люблю, чтобы кожа у мужчины на лице была нежная, как у младенца, или хотя бы такая, как на моих бедрах». Ты представляешь?!.
– Да, Столик, не повезло тебе с девчонкой! – равнодушно промычал Шмилкин.
Он уже битый час ковырялся в разобранном на части компьютере, а в это время Толик Столовой, сидя в углу на старом диване под пальмой в кадке – в так называемой зоне релаксации, – пил кофе из большой кружки и увлеченно рассказывал о своих недавних приключениях.
– Да у меня… – продолжал тараторить Столовой, поглаживая свои челюсти, – эта «трехдневная гордость» вырастает только потому, что я домой захожу лишь для того, чтобы поспать в тишине. Пришел – упал – заснул – встал – пошел на работу. Так проходит моя жизнь. Бриться мне некогда. Ты понимаешь, Ильич?
– Так, а я тут при чем? – удивился Витя. – Мне понимание того, почему у тебя щеки колючие, никуда не упало и ни к чему не приросло. Мне от этого не страдать, уж поверь. Ты это девицам своим объясняй, а не мне.
– Ну, ты не намекай тут!.. Шутки у тебя дурацкие, Шмилкин. А есть, между прочим, и такие девахи, которые, наоборот, любят, когда мужик настоящий. Чтобы поядреней. Со щетиной-то оно поядреней, позабористей будет.
– Не знаю, не пробовал, – хихикнул, копаясь в деталях компьютера, Витя.
– Ну ты, малец, опять, что ли, со своими дурными шутками? – напрягся под пальмой Анатолий.
От гнева разозлившегося Столового Шмилкина спасло шумное появление командира. Дверь распахнулась, громко стукнувшись о вешалку, стоящую сбоку, и в кабинет вошел Зубров. Он молча, с крайне довольным выражением на лице, прошагал, триумфально чеканя шаг, к своему столу и шумно плюхнулся в кресло. Одновременно с падением Влад высоко поднял зажатый в руке лист бумаги.
– Это, братаны, приказ. Нам открыли дело Эрлана Асанова.
Столовой и Шмилкин одновременно присвистнули.
– С какой такой радости? – спросил Анатолий, подходя к командиру и принимая у него из рук приказ.
– А с той, что нашли-таки во вчерашнем покойнике следы наркотиков. Я-то знал! Я это сразу понял! А все почему? А все потому, что я за ним давно присматривал. Я знаю, какие недуги угнетали нашего подопечного. Ну, согласитесь все-таки, что правильно построенная агентурная сеть и хорошая крепкая рука, дробящая носы без сожаления, – он красноречиво потряс своим большим кулаком, – это большая сила.
– Ну да, – кивнул Толик, – особенно если это все подкреплено толстым кошельком твоих клиентов…
– Надеюсь, ты не забыл, Столик, как открываются чужие кошельки? Да все так же, – довольный собой, улыбался Зубров, – все той же рукой, носы дробящей без ложного и лишнего сожаления.
– А почему не ФСКН дело отдали? Вроде это напрямую их тема? – поинтересовался Шмилкин, оторвавшийся при появлении командира от своих электронных развалов.
– В ФСКН – свои проблемы и свои задачи, а у нас – свои. Ты пойми, Ильич, что только что полиция нашла наркоту в мертвом теле государственно важного человека, повязанного при жизни его национальной кровью со всякими иностранными жуликами. А они все – жулики, не сомневайся! И это именно наше дело – вынюхать и выследить пути зарубежных поставок и всякие зарубежные связи. Не сомневайтесь: оно все связано с врагами нашего могучего государства! И это – наша задача: выследить и посадить их на крюк, а потом держать до нужного момента, до правильного времени, чтобы загрести всех в правильном месте в правильное время одним махом. Всех – одним мощным движением. Понимаешь, студент? Учить тебя еще и учить. Но ты слушай и впитывай, большим человеком станешь, если правильно все поймешь и запомнишь!
– Угу, – кивнул Витя, снова погружаясь в свое занятие.
– Так, орлы, – вскочив на ноги, кардинально изменил тему командир, – докладывайте, что вынюхали, пока я обеспечивал наше официальное прикрытие. Что у нас есть по поводу того дома, где мы вчера оставили художника?
– О, там все интересно! – Столовой, уже успевший устроиться на рабочем месте, повернул к Зуброву монитор компьютера, приглашая его подойти поближе. – Смотри.
Когда Влад склонился поближе к экрану, Анатолий открыл кое-какие свернутые файлы и принялся рассказывать.
– Дом сейчас почти пуст. Жильцов выселяют, потому что, как ты догадываешься, микрорайон расширяется и перестраивается. Старый жилой хлам чинить никто не будет. Лучше построить с нуля, чем чинить рухлядь…
– Опусти теорию экономического планирования! – перебил его Влад. – Давай сразу к делу. Кто?
– Не перебивай! Слушай. В подъезде, куда зашли художник и дамочка, мало заселенных квартир. В основном там остались только старые перечницы, ждущие естественной смерти. Они нам совершенно не в тему…
– С чего ты взял? Может, те двое к одной из них приехали.
– Нет. Ты сейчас все поймешь, только не перебивай, прошу как друга. Сбавь обороты. Так вот, тут живут только старушки, но мансарду не так давно выкупили с потрохами. Художница. Вероника Липова. Она ее взяла вроде как под мастерскую, потому что как жилое помещение мансарда вообще не проходит.
– Художница, говоришь…
– Да. Но на фото она не похожа на ту мадаму, которая увезла нашего маньяка. Вот эта самая художница, хозяйка мансарды.
– Ну и на кой она мне, если это не наш клиент?
– А вот она на другой фотографии. Смотри! Открытие какой-то выставки. Видишь, кто рядом с ней?
– Бинго! Наша!
– Точно. Это хозяйка галереи. Вера Сергеевна. Она продает работы этой самой художницы.
– Значит, – сделал вывод Зубров, – имеет на нее влияние.
– И наш Цилицкий, – закончил рапорт Столовой, – в списке ее протеже. Вот, кстати, и он сам, собственной персоной, тут же, на открытии трется около своей подружки.
– Вижу, что отирается недалеко от «мамочки». Интересно. И что это за Вера Сергеевна? И почему она так ретиво уволокла интеллигентишку подальше от полицейских ручонок?
Анатолий, весьма довольный собой, направился к диванчику под пальмой, подвесив паузу в воздухе. Только устроившись поудобнее, он соизволил сообщить:
– Вера Сергеевна – жена Игоря Жогова.
* * *Вера пропустила три звонка от краснодарской художницы, которая приехала в Москву на один день специально для встречи с ней, чтобы обсудить детали сделки по покупке ее коллекции для галереи. Был еще один пропущенный звонок от куратора текущей выставки, и еще один – от старого знакомого француза, который, судя по всему, навестил Москву с очередным визитом и, вполне возможно, хотел прикупить современной русской живописи, которая сейчас в такой моде на Западе, для своей и без того безразмерной коллекции. Было в списке не отвеченных еще два неопознанных номера.
Вера не стала перезванивать ни на один. Она, дрожа от возмущения, сидела в своей машине, уже воткнув ключ в замок зажигания, но заводить мотор не спешила. Вместо этого она упала головой на руль и замерла, сдерживая назойливые слезы. Прошло уже несколько минут, а ей все не удавалось угомонить смятение мыслей.
Вере было обидно за себя, потому что она искренне вкладывала в Вика все, что только могла, а получила кучу дерьма вместо благодарности. Иногда ей казалось, что вся эта галерейная возня, что все – только ради Цилицкого, чтобы он всегда мог заниматься своим искусством. Распирало ее и от злости на мужа – за то, что он убедил втянуть Вика в эту ужасную игру. Из-за этого, думала Вера, вся ее жизнь и все ее счастье летят под откос, как паровоз, вдруг в один момент потерявший все колеса.
Она не могла заставить себя поверить в то, что Вик оступился по глупости, что ошибся и теперь раскаивается. Она не хотела даже думать о том, что есть еще какая-то возможность того, что он останется с ней. Нет, не останется. Она прекрасно это понимала.
Но виноват во всем – Игорь.
Наконец, Вера взяла себя в руки и включила зажигание. Из-за мерного урчания мотора машины она не сразу заметила, что у нее в кармане надрывается мобильник. На этот раз звонил Игорь, собственной персоной.
Давясь злым ехидством, Вера нажала кнопку для ответа. Она настроилась всерьез испортить мужу настроение – за все то, что он наломал в ее жизни, за все то, что он наделал с Виком, и еще за то, что он всегда пытается поставить каждого встречного-поперечного под свой контроль, как будто люди – это потоки товара, плывущие по его указке то туда, то сюда.
– Я как раз про тебя думала, милый. Мне срочно надо тебя увидеть! – промурлыкала женщина голосом, ничем не выдающим ее действительное состояние.
Вера не могла объясняться с ним по телефону. Ей обязательно хотелось видеть его лицо. Она хотела огорошить его новостями, которые напугают и взорвут его мир, и хотела посмотреть, как он будет нервничать, переживать и мучиться из-за этого.
Через двадцать минут она уже поднималась по лестнице на второй этаж офисного здания, построенного фирмой мужа. Именно тут находился контрольный пункт, из которого управлялась вся прачечная империя.
– Игорь Павлович ждет вас, Вера Сергеевна, в зимнем саду. Что вам принести – чай, кофе, воду?
– Спасибо, милочка. Бокал красного сухого вина будет в самый раз.
Муж сидел в широком мягком кресле, потягивая из большого пузатого бокала коньяк. Бутылка стояла напротив него на стеклянном столике.
– В чем дело? – спросил он, поднимаясь навстречу жене и жестом предлагая ей место в кресле напротив.
Вера размашисто плюхнулась в кожаные подушки и скорбно опустила голову на одну руку, оперевшись ею о подлокотник.
Игорь молчал, терпеливо выжидая, когда жена соизволит заговорить. Он знал ее характер и давно не велся на многочисленные капризные выдумки. Но пауза затягивалась.
– Ты что-то заказала у секретарши? Тебе что-нибудь надо?
– Да, все хорошо. Я жду вино. Впрочем, дай-ка мне свой бокал. Коньяк тоже подойдет.
Сделав два больших глотка, женщина, наконец, расслабилась и откинулась на спинку, почти размякнув в кресле.
– Говори, чего хочешь, – не выдержал Игорь. – Ты же знаешь, что у меня дел по горло.
– Как всегда, – холодно буркнула она.
– Мое время дорого стоит.
И вдруг Веру как будто взорвало. Из ее глаз прыснули горючие слезы, обильно размазывая тушь по лицу.
Именно в этот момент зашла секретарша с бокалом вина на подносе. Игорь поспешно поднялся ей навстречу, забрал вино и выпроводил девушку вон.
Вера выпила вино залпом и, кажется, ей это помогло.
– Ну, а теперь рассказывай, милая, что приключилось, – муж присел на корточки около кресла жены и положил руку ей на колени.
– Игорь, ты должен придумать, как избавиться от Вика всерьез и надолго. Его надо убить!
– Ты сошла с ума? – прищурив глаза, с интересом спросил мужчина.
– Не издевайся! Я его застукала на новой квартире с какой-то девицей и подслушала разговор. Случайно. Он не отвечал на мой звонок, я насторожилась, потому что переживаю, чтобы он не попался и с дури своей не раскололся перед полицией. Я решила съездить и проверить, где он и что с ним. А он там уже, ты ж понимаешь, – руки и губы у нее снова задрожали, и Игорь подвинул к ней бокал с коньяком, Вера отхлебнула и, вздохнув, закончила мысль: – Он там уже с девицей!
– Не вижу ничего страшного. Он взрослый мужчина, он пережил трудный вечер. Он имеет право как-то расслабиться. А почему ты так переживаешь по этому поводу?
Вера резко откинула его руку со своих коленей и встала, отвернувшись к зарослям растений в кадках. Она почувствовала, что вот-вот спалится, что еще чуть-чуть – и муж поймет истинную причину ее обид и переживаний. Но она не собиралась устраивать пятиминутку психотерапии для себя и тем более она не собиралась сознаваться мужу в том, что обманывает его с художником, наоборот, ее план сводился к тому, чтобы поистязать Игоря, чтобы заставить его нервничать. Пока же все получалось ровно наоборот. Надо было взять себя в руки.
Женщина подошла к столику и отхлебнула еще один большой глоток из пузатого коньячного бокала.
– Игорь, я же тебе говорю, что случайно подслушала их разговор.
– Надо думать, что они говорили что-то ужасное, раз ты примчалась ко мне в рабочее время вся в слезах и соплях?
Вера кинула на мужа сердитый укоризненный взгляд.
– Он ей все рассказал, – наконец выдохнула она заготовленную версию. – Про меня, свою благодетельницу, которая продает его картины в галерее «Нью Арт Москоу». И про ее богатого мужа, который, по его подозрениям, торгует наркотиками, но не ясно на какой уровень власти в этом бизнесе уже успел залезть…
Теперь Вере стало гораздо легче. Она четко видела, как меняется выражение на привычно спокойном лице Жогова. Сначала он побелел, потом насупил брови, потом вспыхнул багрянцем, и наконец губы его сжались в нитку, желваки заходили ходуном, взгляд стал мрачнее черной тучи, а лицо, наоборот, белее снега. Веру это вдохновило. Ее понесло.