– Неужели это все правда? – с неподдельным ужасом в голосе произнесла Антонина. – Это же не люди, их же… убивать таких надо без жалости.
– Все бы вам убивать! – с горечью в голосе произнес фельдшер. – Только мало кто задумывается о том, что если убить убийцу, то количество убийц не уменьшится.
Антон опешил, услышав такую глубокую мысль. Вот она, мудрость народная, которая, к сожалению, так в недрах народных и осталась. А ведь прав старик, сто раз прав. Ты убьешь убийцу, накажешь его по заслугам, но и сам станешь убийцей. Одного заменяем другим. То же касается и других видов насилия. Прав старик, а что делать? Это ведь другая крайность – это философия непротиводействия злу. А зла в этом городе – море!
– Нет, Сергей Викентьевич, – решительно заявил он, – не могу я с вами согласиться! Где-то вы правы, но где-то и ошибаетесь здорово. Не могу пока возразить, но чувствую совестью, что вы не правы. Сколько человек живет на планете, столько они и создают себе условия жизни по своему усмотрению. И не зло это, а неизбежный процесс.
– Нацисты тоже создавали себе условия жизни по своему усмотрению. Это благо? Неизбежный процесс?
– В какой-то мере. Неизбежный в том смысле, что человечество должно через это пройти, чтобы понять суть и этого зла, опасность этой заразы.
– Вот вы, молодой человек, и согласились с тем, что зло необходимо, что с ним надо мириться, потому что его присутствие неизбежно. А следовательно, бороться с ним бесполезно.
– Черт! – Антон даже захлебнулся от возмущения, но слов для возражения не нашел. – Ну, нельзя же так, как вы, Сергей Викентьевич, все повернули.
– Это не я повернул, это ваша жизнь все повернула, это ваши неизбежные процессы.
Разговор закончился ничем. Антон так и не смог найти доводов, убеждающих, что жизненная позиция должна быть активной, что пассивность – уже зло само по себе, потому что попустительствует ему. Самым разумным доводом с его стороны было бы признание, что он является офицером полиции. Но опять же! Опять же получится, что он, сотрудник Управления собственной безопасности, должен бороться с преступлениями в среде полицейских, а обычный гражданин может занимать пассивную гражданскую позицию. Пустой довод, да и рано еще «светиться» в этом качестве. Можно ненароком спугнуть всю систему, узнай кто его истинное лицо.
Старый фельдшер давно ушел в свою комнату, а Антон возбужденно продолжал расхаживать по кухне и злиться, что по молодости лет не нашел нужных слов, не справился с эмоциями. Антонина убрала и перемыла посуду, а теперь стояла, вытирая руки чистым полотенцем, и со странным выражением лица наблюдала за Антоном.
– Странный ты парень, – наконец сказала она, отложив полотенце. – И говоришь чудно, и… вообще.
– А что значит «и вообще»? – поинтересовался Антон.
– То и значит. Говоришь чудно, ведешь себя чудно. Ты как не от мира сего. Ну чего тебе тут надо? Ну, вырвался ты от полицейских, ну, нехорошие они. Так чего ты тут торчишь-то? Давно бы дернул в свой Екатеринбург и забыл бы обо всем, что тут было. Вот и думай, глядя на тебя, то ли ты чудной, то ли врешь. Говоришь складно, отца моего вон умудрился смутить. Я его всю жизнь переспорить не могу, а ты за один день развязал ему язык и оправдываться заставил.
– Тоня, – решился наконец Антон, – скажи, ты умеешь хранить тайны?
– Эк тебя понесло-то, – усмехнулась она. – Помнится, в школе еще с подружками такими темами баловались. В классе четвертом, что ли?
Антон поморщился, поняв, что выглядит и изъясняется сейчас, мягко говоря, инфантильно. Взрослая женщина, живет во взрослой реальной жизни, далекой от всех этих его тайн, операций. Это же совсем иной мир.
– Я не совсем правильно выразился, – стал оправдываться он, чувствуя, что краснеет. Слишком уж откровенно смотрела на него женщина. – Я хотел сказать другое. Можешь ты пообещать никому не рассказывать то, что сейчас узнаешь от меня?
– Да не скажу, не скажу! – рассмеялась Антонина. – Граф Монте-Кристо!
– Я не граф, я лейтенант полиции из ГУВД области. – Антон старался говорить обыденным голосом и даже подошел к ней вплотную. – Я работаю в Управлении собственной безопасности. Согласен, на твой взгляд, это не ахти какая тайна, но поверь мне, что хранить ее надо. Я могу и должен разобраться с этим болотом, собрать доказательства, найти потерпевших, кто захочет дать показания против своих мучителей в полицейской форме. Но для этого мне нужно время. Ты можешь сказать, и будешь права, что вызывай, мол, своих коллег, сообщай своему начальству и накрывайте этих фашистов тут на месте. Только не все так просто. Есть тут один полковник, тоже из Екатеринбурга, которого голыми руками не возьмешь. Его надо брать неожиданно, с доказательствами и неопровержимыми уликами в руках. Чуть раньше я объявлюсь в своем истинном статусе, и он успеет включить все рычаги противодействия, и ничего у нас не получится, хоть ты тресни! Понимаешь?
– Да все я поняла, – опять странно улыбнулась Тоня и положила ему руку на плечо. – Говоришь только очень много. Все боишься, что тебе не поверят? Эх ты, красавчик. Вояка! Может, на минуту забудешь о ратных своих делах?
– Времени у меня нет, чтобы на время забывать, – ответил Антон и только тут понял, куда она клонит. – Я не в том смысле.
– А я в том. – Голос Тони стал каким-то мурлыкающим. – Антон… Антонина… Странное созвучие, да? Как две звездочки неожиданно на небе сошлись, рядышком оказались.
Антон посмотрел ей в глаза и увидел, как они затуманиваются. Он почувствовал, как ее рука перебирает воротник его рубашки, касается пальцами шеи, скулы, и совсем не к месту подумал: хорошо, что удалось побриться. А рука Тони уже гладила его щеку. Она оторвалась от стола, выпрямилась во весь рост, нависла своим мощным бюстом над Антоном, руки сомкнулись сзади на его шее, а пахучая шелковистая кожа щеки оказалась совсем рядом, прямо возле губ.
Голова наполнилась дурманом, в висках шумно запульсировало. И опять внутри началась дурацкая неуместная борьба. Что тебе эта женщина, зачем?
Ну, воспользуешься ты ее минутной слабостью, а что завтра? Что ты ей можешь дать, зачем ты ей, зачем она тебе? Ведь близость – это обязательства, это обещание чего-то большего. И вдруг возразил другой голос, другая часть собственного «я». Он был решительным, уверенным. Он насмехался, фактически тыкал Антона, как щенка мордой в описанную тряпку, и учил взрослой жизни.
Голос называл его дураком и недоумком. Он напомнил Антону пару случаев из его небогатой сексуальной жизни. Это были как раз те случаи, когда Антон из чувства ложной порядочности отказал женщине в сексе. Не просто отказал, а дождался, когда она распалится, когда уже будет готова, когда ее уже начало трясти от возбуждения, и полез, сопляк такой, со своими рассуждениями, своим жизненным кредо. Идиот! И внутренний голос напомнил Антону, как в дальнейшем сложились у него отношения с вышеуказанными женщинами. Да никак! Врагом номер один он оказался, злодеем, упырем, ублюдком и недоумком. А почему? Голос очень понятно, хотя и цинично, объяснил, почему.
Получалось, что если женщина тебя хочет, если она жаждет с тобой секса, то ей надо как можно раньше показать, что ты не расположен. И в этом случае ты очень сильно рискуешь нажить в ее лице врага на всю жизнь. А уж если ты позволил ей подготовиться внутренне, воспылать страстью, начать надеяться, что у нее с тобой что-то сейчас будет, то ты просто конченый человек.
Внутренний голос объяснил сопливому лейтенанту полиции, что женщины на эти вещи, на обязательства, вообще на мир смотрят несколько иначе, чем мужчины. А если не кривить душой, то они смотрят на этот мир совсем не так, как мужчины. Они смотрят на него как на свою собственность, как на что-то, уже по природе обязанное ей своей благосклонностью. Женщины рождены, чтобы только брать. Не в плохом смысле, конечно, а в очень широком, философском. Женщина должна стать матерью, она стремится к этому, она обязана выносить плод и родить ребенка. Обязана этого ребенка выпестовать, вырастить, выкормить и в жизнь выпустить. И по жизни сопроводить, насколько каждая индивидуально может. Для этой высшей миссии, предписанной ей природой-матушкой, запрограммированной в ней на самом глубоком уровне, женщина самой природой уже заточена брать, защищать, получать все, что ей нужно, для выполнения этой миссии и жизни вообще.
А вот мужчине предписано природой давать! Добывать и давать еду, шкуры для изготовления одежды, сперму для продолжения рода. Мужчина бесхитростен, он прямолинеен и где-то беззащитен. Женщина хитра, изощренна и требовательна во всем. Даже в сексе. Ты ей сейчас откажи, скажи, что не имеешь права с ней переспать, потому что не можешь на ней жениться, и даже не поймешь, как ее этим оскорбишь, фактически в душу плюнешь, потому что цепочка логических рассуждений у женщин более извилиста, чем у мужчин. Из твоего честного признания она сделает вывод, что ты лжешь, кривишь душой, что ты, сморчок эдакий, пытаешься обмануть (обмануть!) ее. А дело всего лишь в том, что она тебе не нравится, что ты ее не хочешь, что ты извращенец, не возбуждающийся от нее.
Это все равно что в глаза ей заявить, что она не женственна, не сексуальна, неопрятна и не может вызывать желания у мужчины. Откажи женщине, если тебе жизнь не дорога, откажи, и ты убедишься, в какой ад превратится твоя жизнь, твое существование с ней в одной компании, в одном учреждении, в одном доме, даже в одном городе.
Антон понял, что, поступи он глупо и скажи Антонине сейчас «Не надо, давай останемся друзьями», и все надежды на какой-то тыл, на союзничество в ее лице рухнут. И тут же с готовностью поддакнуло его мужское естество. Оно подмигнуло и кивнуло головой. Оно намекнуло на то, что такой женщины у Антона еще никогда не было и что вообще он заслужил небольшой отдых душой и телом. А что для воина является лучшим отдыхом после боя и перед следующим?
Левая рука Антона сама поднялась и легла на спину женщины где-то чуть ниже плеча. Правая опустилась чуть ниже и легла на талию, скользнула на поясницу и притянула к себе податливое тело. Антон сразу ощутил, как поясница с готовностью прогнулась, как низ ее живота уперся ему в пах, как взволнованно задышал ее рот. Он губами стал нащупывать, искать… нашел ее влажные губы, которые стали хватать, обволакивать, погружать в омут желания, дикой страсти.
Он шарил руками по ее телу, натыкался на мягкую трепещущую грудь, на мягкую спину, в которой, казалось, нет ни одной косточки, спускался и гладил бедра, проникал пальцами между пуговиц халатика, ощущая пальцами горячую кожу ее живота. Зарывался широко открытым ртом во влагу ее рта, то сжимал в объятиях, то вдавливал своим телом ее в крышку стола. Потом опомнился, отстранился, посмотрел в ее широко раскрытые счастливые глаза и потянул за собой туда, где в отдельной комнате стояла его кровать, где он ощутил себя голым, когда пришел в себя, где понял, что она его таким видела, а возможно, именно она и обтирала его тело, когда он был без сознания. Обтирала, рассматривала, любовалась. Наверное, любовалась!
И Антонина послушно пошла за ним, торопливо семеня тапочками, сжимая его ладонь. Возле выключателя поймала его за руку, не давая включить свет. Остановила его, когда он потянул ее на кровать, сорвала одеяло, стащила на пол матрац и повалилась сама. Он понял, что скрипучая кровать, провисшая панцирная сетка, не самое лучшее ложе для любви. И мысль, что она это знала, больно, по-детски ревниво, кольнула где-то в груди. Значит, у нее было с кем-то вот так же. А как не быть, если бабе лет-то уже сколько? Может, она и замужем была, а ты и не удосужился спросить!
– Значит, ты хочешь изменить мир? – утром за завтраком спросил Антона Сергей Викентьевич. – Все сломать, переделать по-своему, взбаламутить. А мир в этом нуждается?
– Нуждается! – уверенно заверил Антон. Он понял, что старый фельдшер этой ночью тоже не особенно-то спал.
Сегодня ночью после секса с Антониной, когда она уютно, если так можно сказать о женщине ее комплекции, улеглась на его руку и мирно засопела, он многое передумал, на многое взглянул по-новому. Как будто это был очищающий секс, просветляющий. Он сообразил, каких слов не нашел вечером для старого фельдшера, каких примеров. И сегодня был рад, что разговор начался заново.
– Только вы как раз все ставите с ног на голову, Сергей Викентьевич. Я очень хочу, чтобы мир не ломался, не менялся кардинально, не взбаламучивался. Хочу бороться за спокойствие. А вот это нарождающееся зло, которое ползет в вашем городе из полицейских кабинетов, как раз и готово поставить мир на дыбы. Вы давно не читали газет, не смотрели телевизор. Я понимаю, что у вас нет компьютера, и вы не можете следить за новостями, о которых в средствах массовой информации говорят вскользь, коротко. А ведь зачастую ситуация имеет продолжение, и очень яркое. Я вам напомню кое-какие факты, которые имели место в нашей стране недавно, и вы со мной согласитесь.
И Антон с жаром стал говорить, загибая пальцы на руке:
– Вспомните майора Евсюкова, об этом говорили и писали весной 2009 года. Это тот случай, когда человек открыл стрельбу по посетителям супермаркета «Остров» в Москве. Если не помните, то я вам напомню. Это не просто майор, это человек при должности, он был начальником ОВД «Царицыно» в Москве. И в состоянии алкогольного опьянения, а точнее, до беспамятства пьяный, он убил водителя такси, потом устроил охоту на посетителей супермаркета. В результате пострадало девять человек, в том числе двое убитых.
– Я помню, – ответила за отца Антонина, которая теперь заняла позицию Антона. – Только тогда говорили, что его вроде кто-то оскорбил, а он его…
– Нет, Тоня, – покачал головой Антон, – у него крыша поехала, пьян он был до чертиков. И я хочу сказать, что дело гораздо глубже, чем поведение самого майора. Тут надо говорить о реакции начальства, руководства МВД. Министр внутренних дел тогда признал, что считает одной из причин трагедии кадровую политику МВД. Причем реакция, на мой взгляд, была на уровне руководителя низшего звена. Зачем нам рассказывать, что многие профессионалы из правоохранительных органов ушли, и их пришлось заменять слушателями ускоренных курсов? Да заменяйте их, кем хотите, не допускайте, чтобы уходили профессионалы! Это, в конце концов, ваша работа, работа министров и министерств.
– Кого-то же наказали тогда, – примирительно заметила Антонина.
– Конечно, – кивнул Антон, – в отставку отправили начальника московского ГУВД. А вы знаете, что он до последнего пытался найти оправдания этому преступлению, которое совершил майор Евсюков? «Он хороший профессионал, накануне весь день дежурил»! Это нормально, это профессионализм? И нам теперь бояться каждого полицейского, который ночью дежурил, потому что он тоже может съехать с катушек и начать палить в прохожих. А где были медики, которые аттестовали при поступлении на службу этого Евсюкова? Он же психически ненормальный! Да, с Евсюковым разобрались, он получил пожизненный срок и сидит. А решена ли проблема?
– Ну-у… – пробормотал фельдшер, – я бы не стал так уж обобщать. Все-таки этот майор был пьяный. А многие ли по пьянке совершают нормальные поступки?
– А можно ли доверять охрану общественного порядка, оружие тем, кто себя не контролирует? – взвился Антон. – Можно ли доверять гранату обезьяне? А вы знаете, что большинство преступлений вообще совершается в пьяном виде? А уж в среде полиции – тем более. Напомню вам еще один случай из того же 2009 года и из той же Москвы, когда возле станции метро «Кузьминки» в драке с тремя пьяными милиционерами (тогда они еще так назывались) погиб беженец, парень-абхазец. Радостная реакция нового руководства московского ГУВД – там очень энергично отреагировали и сразу заявили, что не намерены замалчивать преступления своих сотрудников. Всех троих милиционеров, как водится, сразу уволили и провели расследование преступления. – У Антона от возмущения даже во рту пересохло. Он вскочил из-за стола, налил себе остывший чай, почти залпом осушил чашку и продолжил: – Тут другое важно, опять реакция руководства, реакция министра. Ладно, я, ладно, журналисты, они на этих скандалах собаку съели, а и те опешили от неожиданности. Министр не нашел ничего лучшего, чем инициировать дискуссию на тему, можно ли оказывать сопротивление сотрудникам милиции. Всего спустя три дня после убийства он заявил: «Может ли гражданин дать сдачи милиционеру, который на него напал? Если гражданин не преступник, если он идет спокойно и ничего не нарушает, то да». Это нормально? С точки зрения общественной активности – да. Только вот некоторые увидели в этом провокацию. А не начнут ли люди теперь воевать с милицией-полицией? Карт-бланш получен! Только напомню, – тише добавил Антон, – что посадили лишь одного милиционера, а двое прошли как свидетели. Вот так-то.
– Не понимаю, Антон, к чему ты клонишь, – возразил фельдшер. – Ну, пили на Руси всегда, менталитет у нас такой. У нас на сто человек и одного непьющего не найдешь. А ты хочешь полностью на всю полицию наскрести.
– Нет, не этого я хочу, – возразил Антон. – Я хочу вам доказать, что дело не в водке, а во вседозволенности, в чувстве, которое испытывают к нам эти евсюковы и другие, вполне осознанно творящие не менее страшные дела. Черт с ними, с преступлениями, совершенными в пьяном виде. Вспомните погибшего в Томске в 2010 году журналиста Константина Попова! Его зверски, иных слов не подберешь, избили в вытрезвителе, после чего он умер в больнице. Замечу, не голову ему проломили, не упал он неудачно от удара. Он умер от повреждения кишечника, мочевого пузыря, отека мозга. Это зверство, дорогие мои, и иначе не назовешь. Реакция опять опереточная. Не люди виноваты, а учреждения!
Активизировали общественную дискуссию о вытрезвителях, и в итоге в течение 2011 года все они были закрыты. Как водится, в отставку отправили начальника УВД Томской области, а сержанта приговорили к двенадцати годам лишения свободы. Уволить и посадить, конечно, надо было, но выводы-то сделаны поверхностные, а значит, не сделаны совсем.