Антон лишь досадливо хмыкнул, а вот Леонид почему-то помрачнел.
– Черт, странные помехи какие-то, – пробормотал он. – Это похоже на…
Но тут Иван резко дал по тормозам. Их остановили уже при повороте на Москву, как раз напротив АЗС с мерцающей в сумерках надписью «Лукойл».
Остановили, надо сказать, не на стационарном посту и не ГИБДД.
С нарастающей тревогой Антон рассматривал заслон – немолодой пузатый полковник, два курсанта с шевронами Красногорского университета МВД и молодой солдат с погонами рядового внутренних войск. У всех автоматы, даже у полковника, хотя тот явно забыл, когда последний раз стрелял.
Что еще более обеспокоило Арсеньева – гаишники тоже были рядом. Они как раз проверяли документы у водителя фуры со столичными номерами.
С полковником заговорил их водитель. Из-за стекла и шума идущих из Москвы машин («Что-то много их для понедельника!») ответов офицера не было слышно. Но все же то, что что-то не так, биолог понял по хмурому, напряженному лицу полицейского, вспотевшему лицу кабинетного сотрудника, выгнанного «в поле», и по вытянувшейся физиономии Наливайко да по его недоуменному взгляду, брошенному в сторону Москвы.
Раздраженная донельзя Марина выбралась через открытую дверь и вступила в перепалку с подоспевшим капитаном ВВ, тоже не похожим на оперативника и строевика. Скорее, интендант или еще какая канцелярская крыса. И автомат, который он сжимал обеими руками, ему явно не подходил.
Антон начал откровенно нервничать. Что бы там ни произошло, но это явно не стандартный блокпост и даже не обычная внеплановая проверка. Явно сюда кинули всех, кого удалось собрать. Первых попавшихся. В лесу, похоже, издохло что-то крупное…
Но вроде ни митингов оппозиции, ни проправительственных шествий на эти дни не было запланировано? (Арсеньев политикой не интересовался, имея на этот счет твердое убеждение, что от него все равно ничего не зависит.)
Или наши проиграли чемпионат, и фанаты от огорчения учинили погром, как в далеком уже 2002-м, когда начисто разнесли несколько улиц в центре столицы?
Пока закипающая Марина переругивалась с жалко оправдывающимся капитаном (у девицы могло сорваться «самое важное» в ее жизни свидание), Антон нервно вертел головой. До него долетало: «Приказ… Никаких исключений… Особая ситуация…»
– Антох, – послышалось у него за спиной. – Антох, глянь сюда!
Он еще отметил, как непривычно дрожит голос вечно спокойного весельчака Палочкина.
– Ты глянь и скажи, что видишь?
Арсеньев заглянул через плечо приятелю – тот держал на коленях перемигивающийся диодными лампами прибор – какую-то самоделку в кожухе от стандартной инфракрасной видеокамеры.
– Ты это тоже видишь? Ну, то, что детектор заработал?
– Ну, вижу! – не понял Антон. – И чего такого?
– Синяя и красная лампочки вместе?
– Точно, а чего?
– У-уф! – добродушно рассмеялся Леонид. – Слава Богу! Я думал, это я сошел с ума, а это, оказывается, всего лишь мир сбрендил! Детектор нестандартных аномалий у МКАДа аномалию нашел! Нестандартную! Ничего не понимаю!
И тут пресловутый детектор, истошно заверещав зуммером, вспыхнул разноцветьем всей панели, чтобы через секунду погаснуть.
Зато снаружи в салон пролилось непонятное сияние нежно-пурпурного с просинью оттенка.
Обернувшись на свет, оба замерли в ужасе. Над АЗС расцветал призрачный цветок наподобие актинии или морского анемона – вдвое выше бензоколонки, от которой, что-то крича, бежали двое в комбинезонах заправщиков.
Антон мельком подумал, что бежали парни напрасно.
Ибо тут возникла действительно редчайшая и нестандартная аномалия – «бензинна». Дрянь, заводившаяся в Зоне лишь там, где есть запасы углеводородного горючего, – будь то старое пустое хранилище мазута с остатками на дне, ржавая бочка солярки на забытом складе или бензобак брошенной бронемашины.
Ученые толком не могли ее изучить из-за уникальности, но эффект был очень хорошо описан уцелевшими после встреч с нею очевидцами. Сперва неведомое поле порождало из имеющихся нефтепродуктов воздушно-коллоидную смесь, а затем электроразряды ее поджигали.
Но в Зонах обычно взрывалось от силы несколько литров, а тут к услугам непонятно как оказавшейся аномалии здоровенная АЗС. Так что рванет не хуже какого-нибудь «Косильщика маргариток» – жуткой американской бомбы BLU-82, после которой в радиусе трехсот метров ничего живого не остается.
Снаружи истошно заверещала Марина, а цветок над заправкой сменился огромным радужным мыльным пузырем.
«Вторая стадия – от трех до двенадцати секунд», – машинально вспомнил Антон.
Страха он не чувствовал, только предательскую слабость и онемение в сердце.
Но Бог или Черный Сталкер смилостивились над ними. Мощность аномалии просто оказалась не рассчитанной на такое количество топлива, и пузырь с шумом опал вниз, залив раскуроченную АЗС бензином. Через секунду вспыхнул огромный костер.
– Тикаем!! – завопил Иван.
Рывком втащил в автобус все еще стонущую Марину.
Выкручивая руль, Наливайко умудрился развернуть автобус на обочине и стремительно рванул с места, оставив позади бензиновый костер на перекрытом шоссе и бестолково мечущихся вооруженных людей.
Вот так все и началось.
* * *Той ночью они мчались по шоссе обратно в Калугу, тщетно пытаясь связаться с начальством. По радио передавали легкую музыку и финансовые сводки. Лишь однажды они наткнулись на какую-то мелкую радиостанцию – ее диджей частил что-то про горящий Москва-Сити и непонятные летучие миражи над Ясенево.
Хваленый особый российский мобильный интернет «Мегафон+» умер окончательно и бесповоротно.
Марина то плакала, то молилась – было странно видеть это гламурное создание истово крестящейся. Иван молча сжимал баранку, время от времени принимаясь петь свою «Червону калину». Палочкин в очередной раз изучал записи показаний датчиков детектора, всякий раз добавляя: «Ничего не понимаю!!!»
А Игорь Михайлов молча глядел сквозь ночь. Как потом узнал Арсеньев, у него в Москве остались мать и тетка – обе инвалиды. Единственные его близкие…
Когда они прибыли в Калугу, то первым, что попалось им на глаза, был импровизированный палаточный лагерь обогнавших их беженцев из столицы…
* * *…Планомерная эвакуация началась только вечером следующего дня – после того, как толпа бегущих горожан, используя два захваченные БТРа, смела блокпосты на трассе Е-95.
При этом многие из пока не «зараженной» части города так и остались в Москве. Кто-то не захотел уезжать, думая, что как-нибудь само рассосется, кому просто было жалко бросать дом и добро, кто-то не доверял государству, надо сказать, имея на то причины.
Что хуже всего – штаб по ликвидации последствий толком не взялся за дело, и каждое ведомство тянуло в свою сторону. Мэрия занималась вывозом людей, МЧС – тушением пожаров, армия хваталась за все, что есть… Страшные то были дни.
Объявленная эвакуация москвичей захлебнулась в хаосе и традиционном российском бардаке. Ситуация усугубилась тем, что по древним инструкциям множество людей попряталось в бомбоубежищах, превратившихся в мышеловки, и далеко не всех удалось вывести из подземелий особо сформированным для того группам. Людей, случалось, вывозили в чистое поле за кольцевой дорогой и говорили: «А дальше, граждане, уж как-нибудь сами».
По сути, москвичи остались один на один со своей бедой. Город погрузился в ужас. Где-то целые кварталы затянул густой холодный туман, другие поглотил тяжелый душный жаркий пар от разогретой аномалиями воды или из разрушенных теплоцентралей и ТЭЦ.
В дыму горящих складов и химической коллоидной взвеси, продуцируемых аномалиями, исчезали отряды спасателей, пожарные и врачи, военные и ОМОН. Обратно выползали дезорганизованные ошметки силовиков с обезумевшими от ужаса и недоумения глазами, иногда бившиеся в истерике.
Нарастала паника.
Начали городить «колючку» и пропускные пункты, которые бросали через несколько дней, потому что аномалии оказывались в тылу. Коммуникации не работали.
Воистину, как пошутил в прямом эфире неувядающий юморист-старикашка Гомостян: «Конец света может наступить в отдельно взятой стране, и мы даже видим эту страну за МКАД».
Правда, через два дня после этого выступления дюжина беженцев из Новой Зоны подстерегли «юмораста» у дома и избили до полусмерти бейсбольными битами, заодно превратив его дорогой «БМВ» в металлолом.
Впрочем, Антон этого не видел – только на телеэкранах и в записях разведдозоров. Его, как и всех, кто до этого имел дело с Зонами, до кого, конечно, смогли дотянуться, незамедлительно мобилизовали специальным указом Президента России (тот, наверное, рад был до смерти, что как раз на те дни улетел в Шанхай на саммит). Перевели на казарменное положение, буквально заперев в Центре Аномальных Явлений, переехавшем к ним в Калугу. И передали в полное подчинение начальника головного центра генерала Лазненко, ставшего замглавы Чрезвычайного штаба при Правительстве России.
Они тогда знали мало. Очень мало. Были спутниковые фотографии. Были непонятные, сумбурные видеосъемки. Были телерепортажи от уцелевших съемочных групп и даже телестудий – пока катастрофа их не уничтожила. Были принесенные беженцами записи на телефонах, ставившие в тупик опытных ученых. Были переданные прямо из Новой Зоны разведгруппами прямые эфиры, иногда завершающиеся матом, проклятиями, отчаянными воплями вперемешку с автоматной трескотней и рылом неведомой жуткой твари, тычущейся в объектив.
А действительность оказалась во сто крат хуже.
Артемьев в этом убедился, когда попал в Новую Зону.
Вообще работы у биолого-генетического отдела и отдела специальной морфологии неспецифических животно-растительных форм (так официально назывались мутанты на языке науки) было выше головы.
Все дело в том, что Москва была насыщена разнообразной фауной – одних кошек насчитывалось с полмиллиона, а крыс – в полтора раза больше, чем людей. К тому же имелось весьма много разных экзотических созданий – от реликтовых выхухолей до тропических ящерок и от лемуров до львов. Государственные и частные зоопарки, цирки, сонм зоомагазинчиков больших и малых, зообазы киностудий и еще бог весть что.
Ежедневно им привозили труп очередного невероятного, но, как правило, хищного и кусачего создания. Популяции новых мутантов возникали и исчезали буквально за считаные дни. Что творилось, например, с обыкновенными землеройками под влиянием слабых «грави», так вообще не вдруг скажешь! И неудивительно, что настал день, когда Антона явочным порядком воткнули в очередную экспедицию в Зону. Пронаблюдать ситуацию на месте и руководить отловом мутантов – на этот раз основное задание для разведгруппы было именно таким.
На въезде за Периметр им повстречалась колонна беженцев – МЧС все еще продолжало выводить людей из бывшей столицы. Мимо Антона проходила вереница изможденных горожан.
Бизнесмены в когда-то щегольских смокингах, ныне похожих на половые тряпки, работяги и менеджеры, пожилые и молодые, таджики и киргизы в неизменных спецовках, девушки-азиатки в рваной испачканной униформе известных московских торговых сетей, дамы со следами дорогого макияжа, на грязных почерневших пальцах которых блестели дорогие украшения, дети с лицами маленьких старичков…
Девочка в ситцевом платьишке, шедшая рядом с крепким еще седым дядькой, может, дедом, а может, просто соседом, несла кошку, крепко прижимая ее к себе. Небольшая беспородная молодая кошка – серая с белыми лапками, почти котенок.
Стоявший на воротах омоновец загородил малышке дорогу и требовательно протянул к кошечке затянутую в перчатку ручищу. Антон сообразил, в чем дело: страшась распространения мутантов и эпидемий, власти распорядились, чтобы никакая фауна не покидала территорию Новой Зоны иначе, как в умерщвленном виде и в спецконтейнере.
Девочка заплакала, полицейский что-то грозно пробурчал, старик было вступился, но отступил, повинуясь грозному взгляду стража порядка.
Арсеньев хотел было вмешаться и попросить пропустить кошку, может быть, последнюю отраду в жизни несчастной малышки, ведь было видно, что это обычная мурка, а не мутант.
– Ой! – внезапно схватился за живот младший научный сотрудник, а попросту завхоз Турчинский. Надо сказать, тот еще тип. Скользкий, неприятный и жутко жадный.
Члены разведгруппы удивились, когда он стал настойчиво проситься вместе со всеми в Зону. Никогда особой храбростью и трудолюбием завхоз не отличался. Что ему понадобилось в Москве? Не иначе, решил поживиться, разжившись парочкой-другой артефактов.
Тем не менее до последнего момента Турчинский держался. Но последний шаг, видимо, совершить ему было не по силам.
– Что там у вас? – поморщился подполковник Шельменко.
– Живо-от, – страдальчески прохрипел завхоз. – Не иначе, аппендицит.
– Вот же ж, – сплюнул подпол. – Навязался на нашу голову. Значит, так, времени возиться с вами у нас нет. Остаетесь на месте, дожидаясь нашего возвращения. Если в назначенный день и час мы не вернемся, возвращаетесь в Центр и докладываете начальству.
На жирной физиономии Турчинского появилась торжествующая ухмылка, но тут же исчезла. Он снова застонал, заохал, закряхтел, показывая всем своим видом, как ему плохо.
Но Шельменко, уже не обращая на завхоза внимания, отдал команду, и вся специальная разведгруппа двинулась вперед – за ворота КПП.
* * *Дальнейшие дни помнились, как какой-то тягучий кошмарный сон.
Развалины и внешне целые дома, от которых несло гниющей мертвечиной. Раздутые трупы на улицах. Мухи, облаками вьющиеся над ними. Копошащиеся в мертвом мясе личинки.
Семьи и целые группы по двадцать – тридцать человек, погибшие от пуль, огня или еще чего-то неведомого, о чем мог сообщить лишь страх, и после смерти уродующий лица.
Жуткие твари, вроде бескрылых голокожих грифов, раздиравшие мертвые тела на куски, при этом довольно попискивая – так могла бы попискивать мышь размером с сенбернара.
Школьный класс с двумя учительницами возле автобуса, который их так никуда и не увез.
Свадьба, вероятно застигнутая первым ударом нарождающейся Зоны, – жених и невеста так и не разжали сплетенных пальцев рук, с которых крысы обглодали плоть….
В те дни и часы он окончательно понял: Москва умерла, хотя в ней оставалось еще много живых.
Неся потери в перестрелках с бандитами или просто горожанами и в ходе выполнения основной миссии по отлову… хм… «Детей Зоны»… отряд двигался извилистым маршрутом, обходя совсем уж гиблые места, и пока все шло более-менее удачно. Дважды прилетали вертолеты, забирая раненых и контейнеры со зверьем и привозя еду. Один раз даже доставили пополнение – двух аспирантов, и не откуда-нибудь, а со съевшего (во всех смыслах) собаку на мутантах биофака Киевского национального университета.
* * *Но настал день, когда удача им изменила.
Это было на двенадцатые сутки после того, как они вошли в Зону.
Тогда отряд сделал привал в здании кинотеатра. Еще недавно здесь показывали кино в «три дэ» и «четыре дэ» форматах, со звуком «долби-стерео», ели попкорн и мороженое, назначали свидания парочки и ходили на фильмы для семейного просмотра московские обыватели. В перерывах между сеансами люди могли попить кофе в буфете или опрокинуть бокал-другой пива за стойкой бара.
По стенам фойе были развешаны афиши премьер, среди которых выделялся большой постер фильма «Коготь химеры» – его съемки проходили в Припяти почти на глазах у Антона. На нем, впрочем, был изображен по традиции рекламного бизнеса вовсе не одноименный мутант, а совсем даже наоборот – полуголая девица в камуфляжных штанах, чей бюст четвертого размера вываливался из разорванной и кое-как связанной узлом на пузе тельняшки (восходящая голливудская звезда Регина Шарки в роли русской сталкерши с типично русским именем – Лаура Профт).
Сейчас же тут висел запах смерти – тяжелая, дерущая горло вонь, которой, казалось, пропитались стены и мрамор пола. На полу валялись россыпи гильз, виднелись бурые засохшие лужи.
Шельменко приказал проверить здание, и биолог, держа на весу ДБС («датчик биоформ специальный»), двинулся вместе с бойцами. Датчик помогал мало – согласно его показаниям, мутанты были повсюду, но это и так было понятно.
Они остановились у входа в зрительный зал, и начальник их силового прикрытия, старший лейтенант Дымов, вдруг посмотрел на Антона и покачал головой.
– Что-то неуютно мне! – пробормотал он.
И Арсеньев вдруг понял, что командир «группы физической защиты» просто боится идти дальше, боится того, что может ждать его в темном зале, за чуть приоткрытыми двустворчатыми дверями. Супермен, машина для убийства, пять горячих точек… А вот поди ж ты!
И не сговариваясь, они вышли на улицу.
– Смотри, – толкнул его Палочкин, и Антон, повернувшись, увидел то, что потом долго приходило во сне.
В открывшемся на месте рухнувших зданий проеме в серой дымке – башни Кремля, на которых плясали фиолетовые огни.
Выслушав доклады членов группы, подполковник приказал остановиться и переждать, а сам по многу часов проводил в попытках связаться с Центром. Он просил разрешения вернуться, матерился, чуть ли не плакал, связывался с Лазненко, со штабом командующего силами Периметра Хмельковского и уже в полном отчаянии – с канцелярией Минобороны.
Затем набрал чей-то номер на специальном телефоне, который возил с собой в переносном сейфе, и долго о чем-то говорил в палатке. Выйдя из нее, Шельменко первым делом растоптал телефон, причем не в ярости или с матерной бранью, как можно было ожидать, а хладнокровно и сосредоточенно. И приказал поворачивать назад, наплевав на приказы. На возражение Рунова он молча достал «Стечкин» и ткнул в морду подчиненного.
Но, увы, было уже поздно.
Стоило им собраться, как из дверей кинотеатра вырвалась плотная волна живой плоти.