– А когда вы приехали в Казань?
– Прилетел, – поправил его Родионов. – Вчера во второй половине дня. Это легко проверить.
– Проверим, – бодро ответил Минибабаев, хотя получилось это у него не очень. Версия, вернее, предположение в той ее части, в которой Родионов подозревался в убийстве Вострикова, летела в тартарары.
Вот, черт. А ведь все так ладно складывалось.
Конечно, надо еще проверить правдивость слов этого Родионова. Что он на допросе неоднократно врал, в этом у Минибабаева не оставалось никаких сомнений.
Бывший медвежатник врал, что не брал Государственный банк в восемнадцатом году. Врал, что не сбрасывал в озеро золото. Но вот то, что он врет, будто во время убийства был в Москве – не похоже. И что в Казани он появился уже после случившегося – тоже, не похоже, что врет.
Тогда кто замочил Вострикова? Может, тот же самый фигурант – человек икс, который пытался порешить этого пьяницу Жорку?
А не связан ли каким-нибудь образом этот человек икс с Родионовым? Может, они дуют в одну дуду?
Тогда, даже если алиби Родионова подтвердится, его надо попридержать. Пусть посидит в арестантской как подозреваемый, пока дело не прояснится. То есть, пока он, оперуполномоченный по уголовным делам Минибабаев не допросит этого Охлябина.
А везет же этим алкоголикам. Не иначе, Всевышний их бережет. Благоволит к ним отчего-то. Был бы нормальный человек, давно бы от такой раны окочурился. А этот – нет. И операция, как сказали, прошла успешно. Может, еще и выкарабкается… Значит, остается одна-единственная, крохотная надежда на допрос Жорки Охлябина. Чтобы найти этого человека икс. И допросить Охлябина надо как можно быстрее, ведь век держать в арестантской этого Родионова себе дороже. Он грамотный, начнет качать права да жалобы писать – хлопот потом не оберешься.
Да, надо как можно скорее допросить Охлябина. А то помрет еще, неровен час…
ГЛАВА 22 ИЮЛЬ 2008 ГОДА
– Ты!?
– Я.
– А я уж думал…
– Что думал?
– Да так…
– Что больше меня никогда не увидишь?
– Нет, что он тебе сделает больно и плохо.
– Как видишь, не сделал.
– Ты, Лен, прости меня, дурака.
– И ты меня прости.
– Тебя-то за что?
– Да есть, за что.
– Значит, он отпустил тебя?
– Отпустил.
– Сам?
– Сам.
– А что ему от тебя было нужно?
– Мне показалось, что что-то было нужно.
– Что «что-то»?
– А ты не догадываешься?
– Ублюдок.
– Не волнуйся, он потом передумал.
– Все равно, ублюдок.
– Он спрашивал про тебя.
– Зачем?
– Спроси у него…
– Ну, и что он спрашивал?
– Кто ты, кто твои родители…
– Зачем это ему?
– А ты не слышал, как он с тобой попрощался?
– Я не помню.
– Он сказал: «Пока, родственничек». Он думал, что ты ему родня.
– Потому что я знал про золото в озере?
– Да.
– И что ты ему сказала?
– Сказала то, что знала.
– И что?
– Я думаю, вы и правда, родня.
– Почему?
– Ну, он знает этого Ленчика, про которого ты мне рассказывал.
– Знает?
– Да. Так мне показалось.
– Он тебе ничего не сделал?
– Нет. Проехал с полкилометра и вытолкал меня из машины. Сказал: «Ступай к своему жениху».
– А ты мне невеста?
– Не знаю, я никакого предложения от тебя не получала.
– Значит, получишь.
– Не может быть!
– Может. Ты еще сердишься на меня?
– А ты как думаешь?
– Ну, прости засранца, Ленк.
– Ни за что!
– Почему ты улыбаешься?
– Не скажу.
– Так простишь?
– Посмотрю на твое поведение.
– Я буду послушный, как…
– Как кто?
– Как не знай кто!
– Не будешь ты никогда послушным «как не знай кто».
– Если ты скажешь, буду.
– Ага…
– Прости, Ленуся.
– Ла-адно, прощаю.
– Значит, пойдешь за меня замуж?
– Надо подумать.
– А что тут думать? Денег у нас полно. Такую свадьбу отгрохаем. На миллион!
– Опять ты увлекаешься?
– Нет, это я так. Утрирую.
– Не надо. Утрировать.
– Хорошо, не буду. Я люблю тебя, Ленк. Я это понял.
– Давно?
– Нет, недавно.
– И когда?
– Когда он тебя увез.
– А что бы ты делал, если бы он не отпустил меня?
– Искал бы.
– И долго?
– Пока бы не нашел…
– Знаешь…
– Что?
– Ничего.
– Что ты замолчала? Нет уж, говори, раз начала.
– Я тоже тебя люблю. Кажется.
– У-у, хитрюга. Так, кажется или точно?
– Точно. Кажется.
– Ну, Ленка…
– Да люблю, люблю…
ГЛАВА 23 ИЮЛЬ 1949 ГОДА
– … непременно завтра, Аркадий Матвеевич. А ну, как этот Охлябин умрет в больнице? И у нас порвется последняя ниточка к убийце. А тот, кто пытался убить этого пьяницу Охлябина, я полагаю, убил Степана Вострикова и спрятал найденное рыбаком золото. Найдем убийцу, найдем и золото. Кроме того, – Минибабаев смахнул капельку пота, щекотавшую губу, – я не исключаю связь этого убийцы с Родионовым. Ну, не зря бывший медвежатник, вор-рецидивист, фигура в уголовном мире самая что ни на есть масштабная, приезжает в Казань именно в это время. В такие случайности поверить трудно. Я – не верю.
– Я тоже думаю, что Родионов приехал в Казань не случайно, – согласился со своим сотрудником начальник ОРУРа. – Возможно, этот его визит в наш город не что иное, как некая инспекционная поездка. Все ли здесь ладно, нет ли опасности для его клада на дне озера. К убийству Вострикова его вряд ли можно притянуть, но вы все же попробуйте. Возможно, он как-то связан с этим вашим человеком икс.
– Этого сделать невозможно, товарищ подполковник, – твердо заявил ему Минибабаев.
– Почему? – нахмурил брови Валюженич.
– Потому что нет возможности допросить Юрия Охлябина, – ответил оперуполномоченный.
– Он что, так плох? – спросил Аркадий Матвеевич.
– Плох, товарищ подполковник, – ответил Минибабаев. – Врачи даже не могут назначить время, когда с ним можно будет поговорить.
– А если он умрет? – спросил подполковник.
– Тогда найти золото и убийцу Степана Вострикова будет крайне трудно, если вообще возможно, – четко ответил Минибабаев. – На убийце Вострикова замыкаются все нити. А я абсолютно уверен, что он и человек, покушавшийся на жизнь Охлябина, – одно лицо. И найти его, значит раскрыть два преступления и тайну золота озера Кабан. Поэтому в связи с этим у меня, Аркадий Матвеевич, будет к вам одна просьба.
– Просьба? – поднял брови Валюженич.
– Так точно, товарищ подполковник.
– Хорошо, слушаю вас.
– Я бы хотел просить вас посодействовать, чтобы мне разрешили поговорить с потерпевшим Охлябиным. Завтра, – одним махом выпалил Рахметкул Абдулкаримович.
– А как я…
– Поговорите с министром, Аркадий Матвеевич, – продолжал наседать на начальника Минибабаев. – А он, в свою очередь, поговорит с другим министром. По здравоохранению. А министр по здравоохранению даст указание главврачу больницы, чтобы тот велел лечащему врачу Охлябина разрешить мне с ним побеседовать. Буквально один вопрос: кто его ударил. И все! Всего один вопрос, а, Аркадий Матвеевич?
– А ты не многого просишь?
– Никак нет, товарищ подполковник, – вытянулся в струнку Минибабаев. – Наоборот, малого. Один вопрос, Аркадий Матвеевич. Так и скажите министру: мол, один-единственный вопрос, от которого зависит весь ход расследования. Вернее, двух расследований.
– А если он умрет во время вашего посещения? – нахмурил брови Валюженич.
– Ну, значит, такая у него судьба.
– А кто за это будет отвечать? – посмотрел на настырного оперативника подполковник. Впрочем, уж лучше пусть упорный и нахальный, как этот, чем какой-нибудь рохля…
– Я, – просто ответил Минибабаев.
– Ну, это само собой…
И все же начальник ОРУРа решился не сразу. Но сказал именно то, что и ожидал услышать Рахметкул Абдулкаримович:
– Ладно, я переговорю с нашим министром. Надеюсь, он мне не откажет. А министр здравоохранения не откажет ему…
– Спасибо, Аркадий Матвеевич! – просиял Минибабаев.
– Да погоди ты благодарить, – махнул на него рукой Валюженич. – Может, ничего еще не выгорит.
– Выгорит, товарищ подполковник, – заверил Валюженича Рахметкул Абдулкаримович.
И оказался прав.
* * *В больнице пахло карболкой так, что серый костюм опера по уголовным делам Рахметкула Абдулкаримовича Минибабаева пропитался ею до такой степени, что по выходу из больницы его можно было бы принять за больного, проведшего в больничной палате, как минимум, половину жизни.
Главврач, к которому его проводила какая-то тетка, с виду технический работник ведра и швабры, недовольно посмотрел на Минибабаева и нехотя буркнул, что «он в курсе» и что «гражданин из следственных органов может пройти в послеоперационную палату». Он вызвал к себе лечащего врача и сказал, что разрешает «товарищу оперуполномоченному работнику поговорить с больным пять минут, и ни секундой больше». Минибабаев тепло поблагодарил и пошел вместе с врачом по длинным и пропахшим лекарствами коридорам больницы. Потом они остановились перед дверью, врач взял у сестры, сидевшей за столом с лампой, белый халат и, передав его Минибабаеву, дождался, пока он его наденет. А потом произнес:
– Очень вас прошу, товарищ оперуполномоченный, только пять минут. Пациент в крайне тяжелом состоянии.
Минибабаев нетерпеливо кивнул и вошел в палату. Там было всего две койки. На одной находился какой-то небритый дедок с огромными морщинами вместо щек и безостановочно стонал, а на другой лежал с огромным белым тюрбаном вместо головы Жорка Охлябин. Посередине марлевого тюрбана торчал желтоватый нос и немигающе смотрели в потолок два глаза. Рот был приоткрыт и немного скошен в сторону.
– Здравствуйте, – произнес Минибабаев.
– Здас-сте, – ответил дедок и снова застонал.
Охлябин никак не реагировал.
Рахметкул Абдулкаримович осторожно присел на краешек койки Охлябина и сказал:
– Охлябин? Юрий Гаврилович? Вы слышите меня?
Жорка медленно перевел глаза с потолка на посетителя. Он, похоже, его слышал.
– Если вы меня слышите, Юрий Гаврилович, дайте мне какой-нибудь знак, – попросил Минибабаев.
Охлябин в упор смотрел на него. В глазах его явно читалось:
«Глянь на меня повнимательней, мент. Какой, на хрен, я могу подать тебе знак?»
Кажется, оперуполномоченный его понял.
– Ну, моргните, что ли, если вы меня слышите, – сказал Рахметкул Абдулкаримович.
Жорка моргнул.
– Хорошо, – обрадовался Минибабаев. – Я оперуполномоченный районного отдела уголовного розыска Рахметкул Минибабаев. Можно, я задам вам несколько вопросов?
Жорка опустил и поднял веки.
– Кто вас ударил? – с ходу – быка за рога – спросил Рахметкул Абдулкаримович.
Жоркин рот приоткрылся, но оттуда раздалось лишь едва слышимое шипение.
– Я не понял, – сказал Рахметкул Абдулкаримович и наклонился. – Повторите, пожалуйста.
– Ииук, – произнес Жорка.
– Кто? – еще ниже наклонился к нему Минибабаев.
– Авак Ииук, – сказал Жорка.
– Не понимаю, Авак Ииук – это что?
Охлябин продолжал что-то мычать.
– Не понимаю! – начал отчаиваться Минибабаев.
По носу Жорки скатилась капля пота.
– Мааин, – наконец, более-менее отчетливо произнес он.
– Магазин? – переспросил Минибабаев.
Жорка опустил и поднял веки.
– Ага, значит, магазин, – обрадовался Рахметкул Абдулкаримович. – Тебя ударил продавец магазина?
Жорка не моргал.
– Грузчик?
Глаза Охлябина оставались неподвижны.
– Кто-то из покупателей? – продолжал гадать Минибабаев.
Жорка уже буквально сверлил его взглядом.
– Что, заведующий, что ли?
Жорка моргнул аж два раза.
– Заведующий, – раздумчиво повторил Рахметкул Абдулкаримович. – Винного магазина?
– Баэйоо, – произнес Жорка.
– Бакалейного?
Веки Жорки опустились и поднялись.
– Понял, понял, тебя ударил заведующий этого вашего бакалейного магазина. – А за что?
Двери палаты приоткрылись, и показалась голова лечащего врача.
– Простите, но вам пора, – строго произнесла голова.
– Минутку, одну минутку, – возбужденно отмахнулся от него Минибабаев. – За что, Охлябин? За что ударил вас заведующий бакалейным магазином?
– Я иел ео ой ою, – сказал, как мог, Жорка.
– Не понял, еще раз…
Снова открылись двери палаты, и лечащий врач сказал:
– Ваше время вышло, попрошу вас…
– Сейчас! – скорее прорычал, нежели проговорил Минибабаев и наклонился к самому рту Охлябина.
– Я виел ео…
– Вы видели его?
Веки Жорки прикрылись.
– Когда?
– Ой оию…
– Ночью? – спросил Рахметкул Абдулкаримович.
Жоркины веки снова опустились и поднялись.
В палату решительно вошел врач.
– Все, товарищ оперуполномоченный. Попрошу вас выйти. Больной устал, и это…
Минибабаев отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
– … может для него плохо кончиться.
– Какой ночью?
И тут догадка пронзила мозг Минибабаева.
Да той самой ночью, когда убили Степана Вострикова.
Все же он спросил у Охлябина:
– Вы видели его той ночью, когда убили Степана Вострикова?
Жорка прикрыл глаза.
– И он нес что-то тяжелое, так?
– Я доложу о вашем поведении вашему руководству, – жестко, глядя на Минибабаева в упор, произнес врач.
Жорка снова прикрыл веки.
– Все, все, доктор, ухожу, – поднялся с Жоркиной постели Рахметкул Абдулкаримович, оторвав, наконец, свой взгляд от глаз Охлябина. У двери он обернулся, снова встретился со взглядом Жорки и произнес:
– Спасибо.
Жорка устало прикрыл веки. Кажется, он улыбался…
* * *Брать Филипчука решили вечером, когда он будет дома.
Заручившись ордером на арест и обыск, Минибабаев вместе с двумя оперативниками и сержантом милиции приехали в Бутырки в девятом часу вечера. Машину оставили у дома участкового уполномоченного Коноваленко: дескать, пусть со стороны будет казаться, что одни милиционеры приехали к другому милиционеру по своим делам.
К дому Филипчука двинулись разными путями: задами пошел один опер с милицейским сержантом, чтобы, ежели задерживаемый вдруг вознамерится сбежать, так быть тут как тут, а по улице, куда дома бутырских жителей смотрели резными фасадами, неспешной походкой потопали Минибабаев с участковым и другим оперативником.
Когда Коноваленко постучал в дверь дома Филипчука, тот открыл ему сразу, даже не поинтересовавшись, кто его беспокоит. Да и не принято было у бутырских задавать вопросы, вроде: «кто» да «по какой надобности». Уж коли стучится кто – значит, надобность у него имеется.
Отступив от двери, Филипчук пропустил вперед Коноваленко и Минибабаева, но оперативник, шедший последним, не стал проходить следом, а дождался, пока пройдет в комнату сам Филипчук, и закрыл за собой двери. В руке он держал пистолет со снятым предохранителем.
Василию Степановичу предъявили ордер и усадили за стол. Против него сел Минибабаев, участковый ушел за понятыми, а оперативный уполномоченный неспешно занялся обыском.
– Я предлагаю вам добровольно отдать золото, – стараясь поймать взгляд Филипчука, произнес Минибабаев.
Завмаг, казалось, не понимал, что происходит, и рассеянно смотрел по сторонам. Взгляд его скользил то по дверям, то по окнам, а руки, что лежали на столе, сделались напряженными. Это не ускользнуло от внимания Рахметкула Абдулкаримовича. Он, наконец, поймал взгляд Филипчука и, глядя прямо в его глаза, жестко сказал:
– Ваш дом окружен, поэтому не советую даже думать о побеге.
Завмаг пристально посмотрел на Минибабаева. В это время в дом вошли второй опер и милицейский сержант, а следом за ними Коноваленко с бабой Настей и еще какой-то женщиной. Поздоровавшись, они встали в дверях, с интересом наблюдая за происходящим. Второй опер подключился к обыску, а сержант встал за спиной Филипчука, отсекая его от малейшей возможности сбежать.
– Итак, где золото? – спросил Минибабаев.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – грубо ответил ему Филипчук.
– Я говорю о золоте, которое нашел в озере Степан Востриков и которое вы взяли у него после того, как его убили.
– А бриллиантов у него никаких не было? – усмехнулся прямо в лицо оперативника Филипчук. – Может, я их тоже забрал?
Было ясно, что разговор не состоится.
– Как знаете, – спокойно произнес Рахметкул Абдулкаримович и сотворил скучающее лицо.
Один из оперов принес из кухни револьвер.
– Вот, нашли в кухонном столе, – сказал он и положил «наган» перед Минибабаевым.
– Граждане понятые, прошу обратить внимание, – громко сказал Минибабаев, забирая «наган» в руки и поднимая его над головой. – Револьвер системы «наган». Найден в кухонном столе гражданина Филипчука.
Оперуполномоченный понюхал ствол и с любопытством посмотрел на заведующего бакалеей:
– А это у вас откуда?
– Нашел, – пожал плечами завмаг.
– Когда, где? – спросил, стараясь придать голосу нотки доброжелательности, Минибабаев. Однако с доброжелательностью у него не получилось, и вопрос получился скорее язвительным, нежели душевным.
– Сегодня, – охотно ответил Филипчук. – Шел с работы, гляжу: в кустах лежит что-то. Подошел, поднял – револьвер. Ну, взял с собой. Чтобы, значит, отнести, – он кивнул в сторону Коноваленко, – участковому. Сегодня уже поздно было, так что решил сдать его завтра. Поэтому прятать не стал и положил поближе.
– Покажете, в каких кустах вы его нашли? – деловито спросил Рахметкул Абдулкаримович.
– Конечно, покажу, – ответил Филипчук и улыбнулся.
Обыск затягивался. Баба Настя, давно уже нетерпеливо переминающаяся с ноги на ногу, не выдержала первой:
– А нас еще долго здесь мурыжить будут?
Участковый Коноваленко бросил на нее испепеляющий взгляд.
– Потерпите, Анастасия Самсоновна, – сказал Минибабаев. – Обыск еще не закончен.
– Я-то, может, и потерплю, – ответила баба Настя. – А вот живность моя, боюсь, не потерпит. В отличие от нас, ее кормить вовремя надоть, уф-ф. Потому как…
– Ничего с твоими гусями-утками не сделается, – оборвал ее участковый. – Стой, где стоишь.