Глаза Евы прищурились, она метнула взгляд туда, где сидел Рорк, потом вновь посмотрела на Джиллиан. Джиллиан разразилась тихим смехом.
– Нет, не из-за него, хотя меня трудно было бы винить, если бы я приревновала его. Я ревновала к вам свою мать.
– Что-то я вас не понимаю.
– Она вас любит, – сказала Джиллиан и тут же заметила, как что-то вроде смущения промелькнуло на лице Евы. – Она уважает вас, беспокоится о вас, восхищается вами, думает о вас. Все то же самое она испытывает и ко мне, но ее отношение к вам – ну, как бы это сказать? – раздражало меня на каком-то примитивном уровне.
– Это совершенно разные вещи, – начала было Ева, но Джиллиан покачала головой.
– Это одно и то же. Я ее дочь. Я порождение ее тела, сердца и духа. Вы не рождены ее телом, но вы, без сомнения, порождение ее сердца и духа. Я испытала смешанные чувства, когда она утром сказала мне, что пригласила вас сегодня. – Джиллиан слизнула соль с края стакана с «Маргаритой». – И первое из них было чисто эгоистическим: «Ну зачем ты ее приглашаешь? Я же твоя дочь!» Второе было неодолимым любопытством: «Наконец-то я разгляжу ее хорошенько!»
– Я не претендую на ваше место в сердце Миры…
– Нет, конечно же, нет. – Джиллиан сокрушенно улыбнулась. – Я сама во всем виновата. Это мой эгоизм породил во мне разрушительные и не делающие мне чести чувства. Моя мать – необыкновенная женщина. Мудрая, полная сострадания, сильная, щедрая. Я не всегда ценила эти ее качества по достоинству. Знаете, как это бывает: о том, что и так принадлежит тебе, не очень-то задумываешься. Но когда я стала старше, обзавелась собственными детьми, то научилась дорожить всем тем, что есть в моей матери.
Она окинула взглядом дворик и задержалась на своей старшей дочери.
– Надеюсь, когда-нибудь Лана будет испытывать те же чувства ко мне. Ну, как бы то ни было, мне казалось, что вы понемногу отнимаете у меня чувства моей матери. Я была готова возненавидеть вас с первого взгляда, хотя такое отношение противоречит всем моим убеждениям, всей моей натуре. И вот, представляете, – Джиллиан подняла свой стакан, словно салютуя, и выпила, – у меня ничего не вышло. – Она взяла кувшин с коктейлем, подлила в стаканы себе и Еве. – Вы пришли сюда сегодня ради нее. Наверняка не обошлось без небольшого давления со стороны вашего неотразимого мужа, но главным образом вы здесь ради нее. Она дорога вам. И я заметила, что на моего отца вы смотрите завороженным взглядом. Мне это подсказывает, что вы проницательны, верно оцениваете суть человека. А от матери я знаю, что вы хороший полицейский – кому об этом судить, как не ей? – и хорошая женщина. И от этого мне легче делить ее с вами.
Не успела Ева обдумать ответ, как к ним подошла Мира со спящим младенцем на руках.
– Все сыты?
– Более чем, – заверила ее Джиллиан. – Не хочешь отдать его мне? Я отнесу его наверх.
– Нет, он уснул, не надо его тревожить. Мне не слишком часто удается его подержать. – Мира осторожно опустилась на стул, не потревожив ребенка. Она погладила его по головке. – Ева, мне следует вас предупредить: Деннис уже успел убедить Рорка, что без гриля вам в хозяйстве не обойтись.
– Ну, все остальное у него уже есть. – Ева доела гамбургер. – И все исправно работает.
– Деннис сказал бы вам, что это заслуга повара, а не кухонной плиты. Как кстати я о ней вспомнила: вы же еще не пробовали мой пирог с персиками!
– Пирог? Вы печете пироги? – Ева поняла, что недооценила домашние пикники. – Возможно, я могла бы… – Тут запищал ее карманный телефон. Лицо Евы сразу замкнулось и стало суровым, Мира тоже перестала улыбаться. – Простите. Я на минутку.
Ева встала, вытащила телефон из кармана и прошла в кухню, где стало на удивление тихо, когда все семейство переместилось во двор.
– Что это? – спросила Джиллиан. – Что случилось?
– Это ее работа, – ответила Мира, вспоминая, как глаза Евы мгновенно стали колючими и холодными. – Смерть. Забери у меня ребенка, Джилли. Она уже поднималась со стула, когда вернулась Ева.
– Простите, – сказала она, взяв Миру за обе руки. – Мне нужно уйти.
– То же самое?
– Нет. Это он, но это не то же самое. Я сообщу вам все детали, как только смогу. Черт, у меня мозги не работают. Не надо было столько пить.
– Я принесу вам «Вытрезвитель».
– Это было бы здорово. – Ева кивнула Рорку, и он поспешил к ней. – Останься. Мне придется задержаться.
– Я тебя отвезу, а если понадобится, доберусь до дому своим ходом. Пусть машина останется у тебя. Опять он?
Ева покачала головой.
– Я тебе потом все расскажу. – Она оглядела дворик, украшенный цветами, горы провизии, веселых членов семейства. – Жизнь не всегда похожа на пикник, верно?
ГЛАВА 7
– Высади меня на углу. Не надо проезжать весь квартал.
Пропустив ее слова мимо ушей, Рорк миновал перекресток.
– Но тогда твои подчиненные упустят возможность стать свидетелями твоего появления в этом экипаже.
Упомянутый экипаж представлял собой серебристую драгоценность с поднимающимся верхом дымчатого стекла и рычащей пантерой под капотом. Ева стеснялась этой машины, и они оба это знали. Другие полицейские присвистывали и посмеивались над ее отношением к дорогим игрушкам Рорка.
Проглотив обиду, Ева сорвала с себя солнцезащитные очки. Они были новые – один из тех предметов, которые таинственным образом возникали то и дело среди ее личных вещей. Наверняка модные, наверняка неоправданно дорогие. Чтобы не отягощать свое и без того нелегкое положение, она сунула их в карман.
– Тебе вовсе незачем тут слоняться. Я не знаю, сколько времени это займет.
– Я тут немного побуду. Постараюсь тебе не мешать. – Он ловко припарковал машину позади черно-белого фургона аварийной службы.
– Вот это тачка, лейтенант! – протянул один из патрульных. – Держу пари, на шоссе она прожигает себе дорогу.
– Отставить разговоры, Фрохики. Что у нас тут?
– Класс, – вздохнул он, проводя рукой по блестящему капоту. – Женщина задушена в своей квартире. Жила одна. Никаких следов взлома. Имя – Лоис Грегг, шестьдесят один год. Сын встревожился: она не приехала на семейное сборище и не отвечала на звонки. Приехал сюда, сам вошел в квартиру, обнаружил ее.
Рапортовал он бойко, успевая при этом не раз оглянуться через плечо на машину Рорка, пока они не вошли в подъезд жилого дома.
– Задушена?
– Да, мэм. Безусловные признаки сексуального насилия при помощи постороннего предмета. Четвертый этаж, – добавил он, когда они вошли в лифт. – Похоже, он использовал ручку швабры. Выглядит скверно.
Ева ничего не ответила, пропуская через себя новые данные.
– Он оставил письмо, – продолжал Фрохики. – Адресовано вам. Ублюдок вставил конверт между пальцев ее ноги.
– Де Сальво, – пробормотала Ева. – Боже милостивый! – Она заставила себя прогнать эти мысли, отодвинула от себя все, чтобы подойти к месту преступления без навязчивых образов и заранее сформированных представлений. – Мне нужен походный набор и камера.
– Уже ждут вас наверху. Я их принес, когда нам сказали, что вы приедете не из дому.
Ева немедленно простила ему неуместные замечания насчет машины.
– Место опечатано?
– Да, мэм. Держим сына в кухне, с ним патрульный и медик. Он в плохой форме. Говорит, что не трогал ее.
– Моя помощница сейчас подъедет. Пришлите ее ко мне, как только появится. Тебе нельзя входить, – сказала Ева Рорку.
– Понятно.
Но он ощутил мгновенный приступ жалости при мысли о том, что ему придется остаться снаружи, а она войдет и погрузится с головой в новый кошмар.
Войдя в дверь, Ева отметила, что в чистеньком, аккуратно убранном помещении нет никаких следов взлома или насильственного проникновения. Простые синие занавески на окнах, пропускающие свет. Никаких защитных штор. Она присела на корточки и осмотрела несколько капель крови на коврике у порога. Из кухни до нее доносились рыдания. «Сын», – догадалась Ева и заставила себя пока о нем не думать. Распрямившись, она сделала знак остальным полицейским остаться в гостиной, включила камеру и вошла в спальню.
Лоис Грегг лежала на постели – голая, все еще связанная, на шее у нее был пояс, которым она была задушена, завязанный под подбородком кокетливым бантиком. Кремовый конверт с именем Евы был всунут между пальцами левой ноги.
Кровь – хотя и не так много, как в деле Вутон, – была на белых простынях, у нее на бедрах, на ручке швабры, которую убийца оставил на полу.
Женщина была маленькой, хрупкой, с карамельного цвета кожей, свидетельствующей о смешении рас. Лопнувшие капилляры на лице, в белках глаз, распухший и вывалившийся язык были признаками удушения. «Тело боролось, – подумала Ева. – Даже когда разум отключился, тело продолжало яростно бороться за глоток воздуха. За жизнь».
Рядом с кроватью Ева увидела длинный зеленый халат. Он использовал пояс халата, чтобы ее задушить.
«Он хотел, чтобы она была в сознании, пока он ее мучил. Он хотел видеть ее лицо, боль, страх, ужас. Да, на сей раз ему нужно было именно это. Он хотел слушать ее крики. В таком приличном здании наверняка хорошая звукоизоляция. И наверняка он это проверил. Он все проверил задолго до сегодняшнего дня.
Он говорил ей, что собирается с ней делать? Или работал в молчании, пока она его умоляла?»
Ева сняла всю сцену камерой, зафиксировала положение тела, халата, швабры, тщательно задернутые занавески. Потом она взяла конверт, распечатала его и прочла:
«Вновь приветствую вас, лейтенант Даллас. Ну разве не чудесный сегодня день? В такой день просто грех не съездить на пляж. А может, прогуляться в парке? Мне очень жаль прерывать ваш воскресный отдых, но вы, похоже, так любите свою работу – как, впрочем, и я свою, – что я решил, вы меня поймете.
Правда, я несколько разочарован в вас, и вот почему. Во-первых, ай-яй-яй, вы отгородили меня каменной стеной от прессы. А я так жаждал популярности! Но хочу напомнить вам: вы не сможете долго удерживать кипящее варево под крышкой. Во-вторых, я надеялся, что вы окажетесь более достойной противницей. Надеюсь, мое новое предложение вдохновит вас.
Желаю удачи! Эл».
– А ты у нас, оказывается, самодовольный ублюдок, – заметила Ева вслух. Потом она запечатала письмо и конверт и открыла полевой набор.
Она успела закончить предварительный осмотр, когда вошла Пибоди.
– Извините, лейтенант, мы были в Бронксе.
– Какого черта вы там… – Тут Ева осеклась. – А это что такое? Что это на тебе надето?
– Ну… это… э-э-э… Это сарафан. – Слегка краснея, Пибоди провела ладонью по расклешенной юбке с рисунком в виде красных маков. – Мы столько времени потеряли на обратном пути, что я решила не заезжать домой и не переодеваться в форму, помчалась прямо сюда.
– Ясно.
Сарафан, сильно открытый на груди и на спине, держался на тонюсеньких бретелечках. Становилось совершенно очевидным, что имел в виду Макнаб, когда говорил: «У Пибоди есть за что подержаться».
Прямые, как палки, волосы Пибоди были скрыты широкополой соломенной шляпой, губы накрашены помадой под цвет алых маков на сарафане.
– И как ты собираешься работать в таком прикиде?
– Ну, я…
– Ты сказала «мы»? Ты привезла с собой Макнаба?
– Да, лейтенант. Мы были в зоопарке. В Бронксе.
– Ну, это уже кое-что. Скажи ему, пусть проверит наружную сигнализацию, мониторы в вестибюле и в лифтах. В таком доме, как этот, они наверняка есть.
– Слушаюсь.
Пибоди отправилась исполнять приказ, а Ева вошла в примыкающую к спальне ванную. Он мог бы захотеть умыться, покончив с делом, подумала она, но никаких признаков его пребывания не обнаружила. В ванной было чисто прибрано, полотенца свежие. Должно быть, он принес с собой мыло и полотенце. Или воспользовался хозяйскими и забрал их с собой.
– Пусть эксперты проверят стоки, – сказала она вернувшейся Пибоди. – Вдруг нам повезет.
– Я не понимаю. Это совсем не похоже на Вутон. Ничего общего! Другой тип жертвы, другой почерк. Опять было письмо?
– Да. Уже запечатано.
Пибоди изучила место преступления, стараясь ничего не упустить, хотя все уже было зафиксировано камерой. Как и Ева, она обратила внимание на вазочку с цветами на тумбочке у кровати, стоящую на комоде квадратную шкатулку для всякой всячины с надписью «Я ЛЮБЛЮ БАБУШКУ», выведенной закругленными розовыми буквами на крышке, фотографии и голограммы в рамочках на комоде, на тумбочке, на небольшом письменном столе у окна.
«Грустно, – подумала она. – Всегда грустно видеть эти маленькие приметы чьей-то жизни, когда эта жизнь уже кончилась». Но Пибоди решила отбросить от себя эти грустные мысли. Раз Даллас может, значит, и она сможет. Надо прогнать их прочь. Или использовать. Но нельзя отвлекаться на жалость. Надо работать.
– Думаете, здесь действует не один убийца? Целая команда?
– Нет, он один. – Ева подняла безжизненную руку жертвы. Без маникюра, отметила она про себя. Ногти коротко острижены. Колец нет, но осталась бледная полоска, след на одном из пальцев, где кольцо было и, видимо, постоянно. Средний палец на левой руке. – Он просто демонстрирует нам свою всестороннюю натуру.
– Я не понимаю.
– А я понимаю. Проверь, где она держала свои драгоценности. Я ищу кольцо. Простое колечко, не перстень.
Пибоди начала выдвигать ящики комода.
– Может, вы объясните мне, что вы понимаете, чтобы я тоже поняла.
– Жертва – женщина в летах. Ни следа борьбы или взлома. Она сама его впустила: думала, он по делу. Возможно, он представился ремонтником. Она поворачивается спиной, и тут он бьет ее по затылку. У нее на затылке ссадина, а на коврике в гостиной осталась кровь.
– Она была желтобилетница?
– Вряд ли.
– Нашла драгоценности. – Пибоди вытащила шкатулку с прозрачной вставкой в крышке. – Ей нравились сережки. Кольца у нее тоже есть.
Она поднесла шкатулку Еве в открытом виде. Ева перебрала вставленные в гнезда предметы. Брак с Рорком и его склонность осыпать ее побрякушками научили ее отличать настоящие камни от бижутерии. Украшения Лоис были в основном бижутерией, но у нее имелось и несколько стоящих вещей. Убийцу они не заинтересовали. Скорее всего, он их даже не искал.
– Нет, здесь этого нет. Я думаю, кольцо было у нее на пальце, что-то вроде обручального кольца, и он снял его с пальца. Как символ, как сувенир.
– Я думала, она жила одна.
– Так и было. Вот почему он выбрал именно ее. – Отвернувшись от шкатулки, Ева вновь взглянула на Лоис Грегг. – Он переносит ее сюда. Все, что нужно, у него с собой, только на этот раз в ящичке для инструментов. Путы для рук и ног. Он снимает с нее халат, привязывает ее к кровати. Находит то, что ему нужно, чтобы изнасиловать ее. Теперь он заставит ее очнуться. С той, первой, ему не удалось поиграть, но тут другой случай.
– Почему? – Пибоди поставила шкатулку с драгоценностями на комод. – Почему он выбрал совершенно другую женщину?
– Потому что он ищет разнообразия. Очнувшись и поняв, что происходит, что в нее вонзается, она вопит от ужаса. Она отказывается верить в реальность происходящего, но все-таки кричит, борется, умоляет. Эти подонки любят, когда их умоляют. Он работает над ней, ее терзает боль – страшная, невыносимая, – и она кричит еще сильнее. От этого он ловит кайф. – Ева снова подняла и опустила руку Лоис, коснулась ее ног. – Она поранила запястья и лодыжки, дергаясь и извиваясь, пытаясь освободиться от пут. Она не сдавалась. Это ему тоже понравилось. Когда жертва сопротивляется, их это возбуждает, они начинают пыхтеть, у них встает. Они чувствуют свою власть, когда жертва борется, но не может победить.
– Даллас, – негромко окликнула Пибоди и положила руку на плечо Еве, увидев, что лицо ее лейтенанта побледнело и покрылось испариной.
Ева сбросила ее руку и отступила на шаг. Она знала все, через что прошла Лоис Грегг. Но это не свалит ее с ног, не увлечет в кошмар воспоминаний о крови, холоде и боли. Только не сейчас, не здесь. Она заговорила ровным, спокойным голосом:
– Покончив с изнасилованием, он берет пояс от ее халата. Теперь она в невменяемом состоянии от боли и шока. Он влезает на кровать, садится на нее верхом, заглядывает ей в глаза, пока душит ее. Он видит, как она задыхается, чувствует, как ее тело бьется под ним в конвульсиях. Чудовищная пародия на секс. Вот тут он кончает – когда ее тело вскидывается под ним, а ее глаза вылезают из орбит. Вот тут он получает свою разрядку. Придя в себя, он завязывает пояс бантиком, втыкает конверт с письмом между пальцев ноги. Он снимает с ее пальца кольцо. Как это по-женски: носить символ верности, когда хранить верность уже некому. Он прячет кольцо в карман или в ящик с инструментами, осматривается, бросает, так сказать, последний взгляд на деяние рук своих. Он доволен: все выглядит именно так, как он хотел. Великолепная имитация.
– Имитация чего?
– Кого, – поправила Ева. – Элберта Де Сальво. Бостонского Душителя.
Она вышла на лестничную площадку, где полицейские с трудом сдерживали соседей, жаждущих заглянуть в квартиру. «А вот и Рорк», – подумала Ева. Человек, у которого денег было больше, чем у господа бога, сидел по-турецки на полу лестничной площадки, прислонившись спиной к стене, и работал на портативном компьютере. Она никогда этого не понимала, но он мог бы работать так часами, не ропща и чувствуя себя вполне довольным жизнью.
Ева подошла к нему, присела на корточки, чтобы их глаза находились на одном уровне.
– Мне придется тут задержаться. Ты бы лучше вернулся домой. Меня подвезут до управления.
– Скверное дело?