Кроме того, ворвавшись в госпиталь, носящий имя св. Иоанна, сколько в нем ни нашли больных, всех убили мечами. Тех же, кто из долга благочестия справедливо был сохранен от нападавших, прежде всего священников и монахов, привлеченные к разгрому бродяги и разбойники искали, обшаривая ради награды убежища и укрытия в домах, чтобы те там не спрятались и не могли избежать смертельной опасности; найденные и насильно вытащенные передавались мучителям; те же, чтобы они не даром прилагали усилия, давали им награду за убийство несчастных. Более же добрые, видя, как действуют разбойники, тех, кто у них искал защиты и кому они дали надежду на спасение, продали в вечное рабство туркам и другим неверным народам; людей всякого пола, возраста и состояния числом более четырех тысяч было увезено к варварским народам для получения награды. И вот, так нечестивый народ греков, порождения ехиднины, нравом подобные змее, пригретой на груди, и домовым мышам, отплатили злом своим соседям, ничего такого не заслужившим, ничего такого не боявшимся; тем, что отдавали им своих дочерей, внучек и сестер в жены и из-за долгого сожительства считали их своими родственниками».
Хильд чувствовал, как смертный холод охватывает все тело от перечислений тех зверств, которые учинили православные над жившими рядом католиками-соседями.
— Господь этого не оставит, — прошептал он, — Господь все видит… И он воздаст!
Гай прорычал в бессильной ненависти:
— Так почему не воздал?
— Господь долго терпит, — возразил Хильд, — но больно бьет. И кара его будет ужасной.
Гай с силой ударил кулаком по столу, рывком пододвинул к Хильду другую книгу, уже раскрытую на середине.
— Читай!
Хильд осторожно заглянул сперва на обложку, там золотом выдавлено имя православного архиепископа Евстафия, греческого хрониста, что был в то время в самом Константинополе и все видел своими глазами, а возможно, и сам вел озверевших православных на погромы католиков.
— «Разорение Фессалоник»? Я слышал, очень точная в деталях книга…
Гай сказал мрачно:
— Прочти вон там, где закладка.
Хильд пробежал глазами текст: «Едва лишь Андроник принял наследство великого Константина, как его пафлагонцы, дикий народ, который эллины именовали варварами, тут же по команде набросились на латинян. Те жили, по древнему обычаю, обособленно на восточном берегу Златого рога, числом более 60.000. Пафлагонцы, едва войдя в столицу, набросились на латинян, — конечно, в союзе с другими бунтарями, и обошлись с ними самым жестоким образом. Тогда было посеяно семя, от которого мы, и многие с нами, собираем сейчас урожай, так сказать, подобно Персефоне. Ибо с этого и начались наши нынешние беды.
Много труда потребовалось бы для описания всех ужасов, что довелось тогда пережить латинянам: огонь, пожравший ту часть их имущества, что не была разграблена; пожары на море от огня, который ромеи низвергали на тех, что желали спастись на судах; происходившее на берегу и на улицах. Люди Андроника нападали не только на вооруженных противников, но и на тех, кто по слабости своей заслуживал снисхождения. Ибо и женщин, и маленьких детей они избивали мечом. Уже и это было ужасно, но всего ужаснее, когда железо разверзало материнское чрево и извергало плод его. Солнце сияло прежде времени на младенцев, и тьма Аидова принимала их, еще не созревших для жизни. Это скотство, и ни с каким иным преступлением не сравнимо. Тогда же погиб святой человек из латинян, приехавший по делам не то из Ветхого Рима, не то с Сицилии; в общем, римлянин или сицилиец. Он лишился жизни не просто так, а в полном священном облачении, которое надел для защиты от оружия, предполагая, что тогда разбойники постыдятся его тронуть.
Несчастье латинян было таково, что они, как мне кажется, взывали к небесам против Андроника, чтобы они отомстили нам…»
Гай вздохнул так тяжело, словно душа расставалась с телом, Хильд проговорил с трудом:
— Это бесчеловечно! Как можно убивать женщин и детей, священников и монахов? Как можно у беременных вырезать плод? Господь все видит, кара его будет ужасной.
Для Гая голос послушника звенел где-то в отдалении, как от пролетающего высоко над головой комара. В квартале католиков жили шестьдесят тысяч человек, уцелело всего четыре тысячи, их продали в рабство туркам, но была ли их участь лучше убитых?
Вряд ли его отец и братья уцелели, они точно с оружием в руках защищали семьи и погибли первыми, не видя, как потом озверелая толпа православных врывается в их дом, зверски насилует и убивает их жен и детей…
А потом весь квартал, где жили католики, сожгли, так что даже тел не отыскать, чтобы похоронить…
— Я клянусь, — сказал он сдавленным голосом, — когда придет время, буду в первых рядах мстящих!
Хильд вскрикнул:
— Ваша милость, об этом ли надо думать?
— И об этом, — ответил Гай тяжело. — Я не свинья, что уперлась рылом в корыто и не желает видеть дальше.
— Но, ваша милость…
Гай покачал головой, голос прозвучал с силой:
— Сарацины — открытый враг. И зачастую так же благородны и рыцарственны. У них было чему поучиться, и мы… учились. Но православные, что вроде бы братья, говорят об этом постоянно, но при каждом удобном случае предают и бьют в спину?.. Нет, мы никогда им этого не забудем и никогда не простим. И доверять отныне не будем. И детям своим закажем, чтоб передали внукам и правнукам.
Глава 9
Дни летят с такой скоростью, что Гай просто не поверил, когда Хильд обронил как-то, мол, исполнилось ровно полгода с того дня, как они приехали сюда и ахнули при виде полуразрушенного замка, так что можно бы поднять по такому случаю из подвала малый бочонок вина в зал.
А на другой день прискакал продрогший так, что не мог вымолвить слова, королевский гонец. Молча протянул Гаю дрожащей рукой кожаную трубку, откуда выглядывает краешек рулона толстой бумаги.
— Вашш-ш-ша мил-л-л-лость…
— Иди к камину, — сказал Гай, — пусть нальют грогу. Или глинтвейну. Не знаешь, что это? Это легкие итальянские вина с поправкой на наш северный климат…
Хильд подошел боком, как краб, спросил тихохонько:
— Что там?
Гай взломал печати, долго читал, все видели, как потемнело его лицо.
— Вызов в королевскую канцелярию, — ответил он тревожно. — Ох, не люблю это дело…
— Кто любит, — с сочувствием ответил Хильд. — Когда ехать?
— Написано, по получении сего письма.
— Эх… я с вами?
Гай покачал головой.
— Нет, один доберусь быстрее. К счастью, надо не в Лондон, а снова в королевскую резиденцию в Ротервуде.
— Ох, ваша милость! Что-то неспокойно мое сердце.
Гай буркнул:
— А я как ликую!
Снова полдня в пути, затем впереди вырос мрачный замок, он поторопил усталого коня, за воротами передал повод загнанной лошади в руки стража, а сам пошел в отделение для гостей.
Вечером его вызвали к принцу, тот принял его в небольшом зале, где возле его тронного кресла расположились епископ Лонгчамп и генеральный казначей, а в другой половине несколько лордов за столом, все, ввиду холодной погоды, в шубах, несмотря на два жарко пылающих камина.
Гай поклонился и ждал. Принц уставился на него немигающими глазами, как огромная древняя рептилия на лягушонка.
— А, сэр Гай Гисборн, — произнес он таким голосом, что Гай отчетливо увидел под шелковым платочком острое лезвие кинжала, что вот-вот вонзится ему в бок, — вы по делу?
— Ваше высочество, — ответил Гай громко, — прибыл с отчетом, как вы и велели.
Принц нахмурился.
— Я велел?.. В самом деле? Вот уж действительно, как в Святом Писании, моя правая рука не ведает, что делает левая… Ладно, велел так велел. Не пугайтесь, это стандартная процедура. Не всякий же раз рубят головы… Иногда просто вешаем. Но вы что скажете в свое оправдание? Или чем порадуете вашего сюзерена?
Гай хотел было напомнить, что его сюзерен — король Ричард, но решил не задираться по мелочи, никто не отменит того, что король Англии — Ричард Львиное Сердце, а не этот мозгляк, утонувший в книгах.
— Ваше высочество, — произнес он с низким поклоном, — к великому сожалению должен сообщить, что мне не удалось собрать даже части запланированной суммы. Край, в который я прибыл, был в таком бедственном состоянии, что я те деньги, которые получал в виде налогов, тут же вкладывал в поддержание жизни…
Придворные грозно зашумели, Лонгчамп гневно стукнуло посохом в пол.
Принц смотрел исподлобья, губы искривились в недобрую усмешку.
— Так-та-а-а-ак, — произнес он, растягивая последнее слово, — а как же выкуп моего братца? Я вот лично уже собрал почти половину нужной суммы!
Гай ощутил, как краска стыда заливает его щеки.
— Ваше высочество, — сказал он твердо, — этим же летом будет недостающая сумма!.. На этот раз соберем хороший урожай, овцы дали богатый приплод…
Принц смотрел исподлобья, губы искривились в недобрую усмешку.
— Так-та-а-а-ак, — произнес он, растягивая последнее слово, — а как же выкуп моего братца? Я вот лично уже собрал почти половину нужной суммы!
Гай ощутил, как краска стыда заливает его щеки.
— Ваше высочество, — сказал он твердо, — этим же летом будет недостающая сумма!.. На этот раз соберем хороший урожай, овцы дали богатый приплод…
Лонгчамп процедил громко:
— Наглец! Он осмелился не платить налоги вообще?
Воцарилась тяжелая тишина, принц Джон сверлил Гая таким пронизывающим взглядом, что тот ощутил холод по всему телу, хотя в зале с обеих сторон камины вспыхнули как будто еще жарче, от них пошли тугие волны зноя.
— Да, — ответил принц Джон, как показалось Гаю, с нескрываемым удовольствием. — Он не сдал в казну вообще ни монеты… Сэр Гай, вы принесли отчеты, куда израсходованы собранные вами деньги?
Гай поклонился.
— Да, ваше высочество.
— Где они?
— Я сразу же передал вашему личному секретарю.
Принц нахмурился.
— Вот как?.. И мне еще ничего не сказали?
Гай предположил неуверенно:
— Может быть, до меня еще просто не дошли руки? Все-таки таких, как я, у вас много.
Принц хмыкнул.
— Таких, как вы, сэр Гай, очень немного. Потому я и велел за вами присматривать. Хорошо, пока идите. Без моего позволения за пределы замка вам выходить запрещено.
Гай похолодел, спросил деревянным голосом:
— Я под арестом?
— Пока что-то вроде, — буркнул принц. — Вечером запрошу результаты проверки ваших методов перераспределения средств. Или утром, если не успеют все сосчитать. Жаль, но пока не придут результаты проверки, мне с вами говорить не о чем. Идите отдыхайте!.. Думаю, утром разговор будет… и он вам очень не понравится.
Гай поклонился и, развернувшись на месте, двинулся к двери, чуть не промахнулся, настолько похолодело все тело.
Его приглашали ужинать вместе с охраной, но было настолько тревожно, что кусок не лез в горло. Он лег и старался заснуть, чтобы сократить мучительное ожидание, однако сон не шел, а ближе к полуночи в комнату зашел в темном плаще человек, спросил негромко:
— Сэр Гай, вы не спите?
— Пока нет, — ответил Гай настороженно. — А вы что, свободных девочек привели?
— Пока обойдетесь, — ответил человек, Гай узнал по голосу личного секретаря принца, — это хорошо, что не спите. Хотя, конечно, я бы все равно разбудил.
Гай поднялся и сел на постели.
— Я к вашим услугам.
Сэр Джозеф сказал равнодушно:
— Мне вы неинтересны, но вот его высочество вами заинтересовался… Следуйте за мной.
Гай быстро оделся и пошел за ним с сильно стучащим сердцем по ночным залам.
В замке уже тихо, только стражи провожают их подозрительными взглядами. Сэр Джозеф подвел к дверям кабинета принца, на минутку приоткрыл и заглянул.
— Ваше высочество…
Изнутри донесся недовольный голос, Гай не расслышал слов, но секретарь отодвинулся и посмотрел на него в упор.
— Готовы? Можете войти.
Гай пробормотал:
— А удобно ли…
Сэр Джозеф прошипел:
— Вы с ума сошли?
— Точно, — ответил Гай и, отворив дверь, переступил порог.
За спиной слышно было, как сэр Джозеф осторожно притворил за ним. Гай ожидал услышать удаляющиеся шаги, но секретарь остался то ли по долгу службы, то ли подслушивает для Лонгчампа.
Принц поднял на шерифа взгляд красных воспаленных глаз.
— Вас трясет?.. Пустое. Пока я здесь, вас прикрою. По крайней мере, повесить не дам. А вызвал не из-за отчетности, она сама собой, а я хочу дать вам некоторые частные указания.
Гай сказал настороженно:
— Я весь внимание, ваше высочество.
— То, как вы ведете дела, — сказал принц, — мне нравится, это я уже говорил. Не знаю только, как заставить остальных шерифов действовать так же эффективно. Во всяком случае, я не увидел здесь для вас серьезной угрозы. Потому можете действовать… еще жестче.
Гай пробормотал в недоумении:
— До сих пор не могу понять…
— Чего?
— Вы словно бы, — пояснил он с трудом, — со мной откровеннее, чем со своими придворными?
Принц поморщился.
— Во-первых, они не мои, а Ричардовы, а сейчас — Лонгчамповы. Во-вторых, все на самом деле совсем не такое, каким кажется. Вон посмотри на левую стену, ее расписали еще при нашем отце, Генрихе Втором… Как тебе?
Гай повернул голову, стена расписана довольно искусно. Высокий, красивый, с пышными черными кудрями человек в длинной хламиде что-то говорит страстно, судя по его лицу, и огромная толпа ловит каждое слово с восторгом. Судя по знакомым барханам из песка и чахлым кустарникам, это те места, где он недавно сражался с сарацинами.
— Моисей? — спросил он. — Ведет народ в Палестину?
Принц кивнул.
— Да, нарисовано это. Но так ли было на самом деле?
Гай спросил настороженно:
— А что не так?
Принц поморщился.
— Моисей был настолько косноязычен, что никто его не мог понять, кроме родного брата Аарона, да и тот понимал через пень-колоду. И когда Господь призвал Моисея нести народу новые заповеди, тот взмолился: «Господи, я косноязычен, как смогу?» И Господь ответил: «Возьми с собой брата Аарона, он растолкует твои слова, они же и мои». С того дня Аарон не отходил от Моисея, а Моисей говорил ему, а не народу!.. А на этих картинах красавец Моисей говорит громким и чистым голосом, вон его слушают внимательно даже в дальних рядах, приглядитесь!
Гай посмотрел, двинул плечами.
— Ну… это же художники… они знают, что рисуют.
Принц сказал раздраженно:
— Вас что, и Библия не убедит?
Гай ответил твердо:
— Я чту Библию и все, что в ней написано, но Моисей не мог быть косноязычным!.. Простите, ваше высочество, но вас обманули. Это бред какой-то! Моисей и вдруг — косноязычие! Это наверняка был сильный и могучий полководец с сильным голосом, которым перекрывал грохот битвы, и каждое слово Моисея слышали на любом конце поля сражений!
Принц смотрел с бессильной злостью, потом взгляд внезапно погас, руки опустились.
— Ну вот, — сказал он жутко обыденно, — это и пугает. Вот почему этот безмозглый… силач считается в народе образцом всех добродетелей? А вы народ, сэр Гай, увы. И, боюсь, таким мой брат останется в истории, летописях и легендах. Вы только что, сэр Гай, подтвердили это свойство людских характеров. Довольно подленькое свойство… я нисколько не хочу вас обидеть, но, увы, это так. Король Ричард не знает ни слова по-английски, презирает этот народ и страну, бывает здесь наездами, а все время проводит в любимой им Франции… но насколько он популярен!
Гай сказал с достоинством:
— Он великий рыцарь! И нет в мире другого такого воина.
Принц прошипел сквозь зубы:
— Ну да, а как же… Простой народ обожает силачей. А мой брат — богатырь. Даже среди сильнейших рыцарей выделяется ростом, статью, шириной плеч, толстыми руками. Да знаю я, знаю, никто и никогда еще не мог выбить его из седла в поединке! Это стало легендой и пересказывается всеми с восторгом.
— Но это так, — ответил Гай с недоумением. — Не понимаю, что здесь, по-вашему…
Принц сказал с сильнейшей горечью в голосе:
— Я все время веду переговоры об освобождении моего брата, а меня упрекают, что я нарочито их затягиваю!
Гай произнес сдержанно:
— Ваше высочество, людей можно понять.
— В чем?
— Король в заключении, — напомнил Гай, — и чем дольше он там пробудет, тем дольше вы сможете сидеть на его троне.
Принц несколько мгновений смотрел на него бешеными глазами. Гай подумал с содроганием, что тот так ужасающе похож на царственного брата, однако если тот всегда давал волю своему гневу, то этот умеет себя смирять, и не поймешь, что хуже.
— Знаете, шериф, — произнес принц сквозь зубы, — за что я вас ненавижу?
— Надеюсь, ваше высочество, за мои лучшие качества.
— Вы непроходимо тупы, — сказал принц с ожесточением. — Король, пока был на свободе, бросался с топором на сарацин и не вспоминал об Англии. И каждый день его могли убить, что освободило бы мне трон!.. А вот в плену он вспомнил об Англии, но как вспомнил?.. Велел всем налогоплательщикам Англии представить четверть своих средств для его выкупа! Как вам это?
Гай охнул:
— Ваше высочество!.. Крестьяне и так разорены!.. Даже поля засевать нечем. И без этого грядет великий голод, могут взбунтоваться и самые законопослушные.
Принц спросил язвительно:
— Что, вам уже расхотелось выкупать короля?
— Нет, — ответил Гай горячо, — но как-то иначе…
— Как? — спросил принц.
Гай спросил осторожно:
— А если иудеев обложить добавочным налогом?
— А повод?
— Ну, повод… можно и придумать.