— Я все упаковал, до коней донесем сами или их сюда попробовать затащить?
— С сундуком не выберемся, — сказал Гай. — Деревья стоят так, будто с разбойниками в сговоре.
Беннет кивнул на корчащегося в петле.
— Этого оставим? Все равно скоро помрет.
— Может и не помереть, — ответил Гай.
Они раскрыли рты, когда он рассказал им про знаменитую Анну Грин, ее казнили в Оксфорде, она провисела полчаса, все это время ее друзья висели у нее на ногах и с силой били по груди, надеясь поскорее прекратить ее судороги. Потом, когда она вроде бы окончательно затихла и умерла, ее положили в гроб и перевезли домой к знакомым… а там она пришла в себя. Через два часа к ней вернулся дар речи, потом уехала к друзьям, забрав с собой гроб. Вешать повторно уже закон не велит, так она и живет теперь неповешенно, хотя сама убивать перестала.
Беннет хмыкнул, вернулся к вору, подпрыгнул и повис на нем, Дарси терпеливо ждал, потом смутился, что отлынивает, как могут подумать, добавил вес и своего тела.
Ветка угрожающе нагнулась, ноги всех троих коснулись земли. Послышался сухой щелчок, ветка освобожденно взмыла вверх, а трое свалились на землю.
Разбойник с обрывком веревки на шее хрипел и кашлял. Рассерженный Беннет, ругаясь, подобрал дубинку разбойника, тремя сильными ударами размозжил ему голову, потом набросили на это кровавое месиво новую петлю и вдвоем подвесили на ветку покрепче.
Гай сказал с чувством:
— Ну, теперь и вы станете героями!
Беннет пробормотал:
— Да уж… как вы сказали, не больше семи?
— Где семь, — ответил Гай, — там и семнадцать. Это же хорошо, что их оказалось больше. Спокойнее людям жить будет.
Когда вышли на опушку, почти догнали троих истерзанных женщин, а со стороны замка несется, поднимая пыль, конный отряд в двенадцать рассерженных мужчин.
Аустин заорал издали:
— Меня не могли дождаться? Только вернулся в замок, а тут бежит один из деревни, кричит, что вы втроем пошли на всю шайку! Рехнулись?
Всадники окружили со всех сторон, Беннет и Дарси передали им спасенный сундук, а Гай сказал весело:
— Аустин, тебе оставили самое трудное.
Аустин сразу радостно насторожился.
— Ваша милость?
— Эта банда, — сказал Гай, — шла на соединение с шайкой Кнуда Железнорукого. Тех втрое больше.
Аустин ликующе вскрикнул:
— Явимся вместо них?
— Не обязательно, — сказал Гай, — но все равно те ожидают прибытия разбойников, их тоже можно захватить тепленькими. Если все готовы, то можем двинуться прямо сейчас…
Аустин сказал быстро:
— Ваша милость!
Гай вперил в него острый взгляд.
— Что-то не понял?
— Да, — ответил Аустин с обидой в голосе. — Ваша милость, вы втроем разгромили и уничтожили шайку разбойников! Так кто же мы, двенадцать человек, если не сделаем то же самое с бандой Кнуда Железнорукого?
За его спиной всадники начали волноваться, Гай увидел, что все смотрят на него с надеждой, а некоторые с обидой и укором, как и Аустин.
Он сказал медленно:
— Мне, конечно, хочется повести вас лично… Все-таки только у меня выучка рыцаря. С другой стороны, вы тоже ребята крепкие и знаете, за какой конец меча держаться. И… ты прав, если будем расти и развиваться, вам нужно когда-то начинать водить отряды и самостоятельно.
Аустин широко заулыбался, воины обрадованно зашумели, а Дарси спросил стеснительно:
— Ваша милость, а можно мне с ними?
Гай буркнул:
— Ты же мой оруженосец?
— Но с ними я обучусь воевать в группе!
Гай спросил с беспокойством:
— Но ты в самом деле не ранен?
— Это царапины, — заверил Дарси. — Ну, пожалуйста!
Гай криво усмехнулся.
— Против «пожалуйста» устоять трудно. Хорошо, Аустин, веди людей. Постарайся захватить одного-двух живыми, чтобы повесить в селе на площади. Это придает легитимности нашим действиям.
— Ваша милость?
— Законности, — перевел Гай на понятный язык. — Когда вешают, то как бы обязательно за дело. А убить можно и по дурости. Или сводя личные счеты.
И все-таки, вернувшись в замок, он не находил себе места, ожидая возращения отряда Аустина. Особенно переживал за Дарси и уже клял себя, что поддался его уговорам и отпустил в такой опасный набег.
Хильд, чтобы как-то отвлечь, притащил книгу Судного Дня и раскрыл на странице, где указаны все монастыри графства.
Гай пробежал взглядом по странице, в изумлении покрутил головой.
— Что-то многовато в графстве, где я должен поддерживать порядок, монастырей. Они ж освобождены от налогов, мерзавцы… Или не освобождены?
Хильд обиженно засопел, начал ерзать на лавке, скривил рожу.
— Ваша светлость, монастыри стремятся найти покой среди лесов и долин, где можно свободно говорить с Богом. В городах с их смрадом, криком, теснотой и сутолокой это, как понимаете, ну никак…
— Зато в городе нет разбойников, — буркнул Гай.
Хильд посмотрел на него искоса, усмешка послушника очень не понравилась Гаю.
— Что? — спросил он резко.
Хильд развел руками.
— Ничего-ничего, ваша милость, не гневайтесь. А то у вас вся морда становится красная, как епископская мантия! Даже как папская. И глаза, эта, как бы не совсем человеческие…
— А какие? — рыкнул Гай.
Хильд развел руками и возвел очи горе.
— Слышал, у зверя океанского, омаром именуемого, вот такие же точно…
— Омар, — прорычал Гай, — это тот же рак, что поселился в море и вырос до полуярда в длину. Но ты насмешничаешь над сеньором, вижу! И Беннет подхихикивает, гад!
Беннет сказал вместо Хильда миролюбиво:
— Ваша милость давненько не жила в городе…
— И что?
— Ворья там не меньше, — пояснил Беннет, — а поймать их не просто. В городе нор больше, чем в лесу. А монастыри, как слышал, налоги все-таки платят.
Гай хлопнул себя по лбу.
— Ах да, это же не Франция или Германия… Эх, я тоже, подобно своему королю, великому Ричарду, начинаю забывать Англию. Здесь все, к счастью, подчинено королю, и все платят налоги. Это прекрасно! Надо съездить и посмотреть, чем можем помочь мы…
— …и чем они, — подхватил бодро Беннет и добавил льстиво: — Ваша милость становится хозяйственной!
Гай подумал, что за двенадцать лет скитаний по Европе и Палестине с непрерывными боями насмотрелся на монахов, понимает различия в их уставах и легко может отличить бенедиктианца, живущего по уставу «Отца Европы», как назвали святого Бенедикта Нурсийского, от цестирианца или любого другого монаха.
Он видел бернардинцев, камальдолийцев, валломброзианцев с их строжайшими уставами, и мощное течение картезианцев, часть еремитов, уставных каноников, орден премонстрантов, а папский легат, что сопровождал крестоносцев, пока они шли еще по Европе, как-то обронил, что только цистеринских аббатств насчитывается более семисот, более тысячи организаций ордена Сен-Рюф, а еремитов вообще невозможно сосчитать, и вся эта сила преобразовывает Европу, как в духовном плане, так и в материальном: обучает крестьян новым методам земледелия, осушению болот, возведению домов из того, что под рукой, а не обязательно по канонам предков…
Гай сам в походе постоянно натыкался на госитальеров, тамплиеров, рыцарей Тевтонского ордена, алькантарцев, привык с ними общаться и проникся глубоким уважением к их стойкости и способности переносить тяготы нелегкого пути.
— Как только вернется Аустин, — сказал он, — я проедусь по монастырям. Слышал, разбойники грабят монахов так же, как и остальных, если не больше…
Хильд сказал сокрушенно:
— Монахов не любят еще сильнее, чем шерифов.
— Ну уж нет, — возразил Гай. — Как не любят шерифов, так это вообще сказка. Меньше любят разве что самого дьявола…
— Вы слушаете меня, ваша милость?
Гай ответил невпопад:
— Да, конечно, они уже могли бы вернуться… как думаешь?
— Им добираться дальше, — возразил Хильд, — не торопите время, ваша милость. Аустин умелый боец и… не мальчишка. Сам в ад не полезет и его удержит.
— Кого?
— Дарси, — пояснил Хильд. — Вы же о нем тревожитесь?
Гай отмахнулся.
— Почему только о нем? Там все мои люди.
Хильд перекрестился, сложил ладони у груди, губы его зашевелились, а глаза вперили взгляд в пространство.
— Помолитесь, ваша милость, — посоветовал он настойчиво, — а то, сражаясь в Палестине с сарацинами, вы могли и забыть, за что проливаете кровь.
Но пришел вечер, Аустин так и не вернулся. Наступила ночь, для Гая бессонная, к утру извелся и велел седлать коня, но когда затягивал подпругу, ворота распахнулись, и во двор въехал Аустин во главе отряда.
Гаю показалось, что он, как и его люди, навеселе, даже у Дарси что-то слишком уж блестят глаза, а рот расплывается до ушей.
Гаю показалось, что он, как и его люди, навеселе, даже у Дарси что-то слишком уж блестят глаза, а рот расплывается до ушей.
— Что случилось? — крикнул Гай люто. — Почему так долго?.. Все целы?.. Что с разбойниками?..
Аустин слез с коня, хватаясь за сбрую, преклонил колено и чуть пошатнулся.
— Ваша милость, — сказал он преданно, глядя снизу вверх, как гусь на коня, — разбойники разбиты! Но часть сбежала, мы преследовали до границ графства, там побили последних. Один или двое вроде бы ушли на ту сторону, но мы не решились вторгаться в чужие земли. Среди наших только один ранен тяжело, его оставили на попечение лекарей, остальные все здесь.
— Почему пьяны? — рыкнул Гай.
— Там одна бочка разбилась, — пояснил Аустин, но глазки блудливо забегали в стороны. — Чтоб добро не пропадало… и чтоб землю не поганить вином, мы постарались ее спасти… вот…
Гай перевел взгляд на Дарси, тот смотрит преданно и с восторгом.
— Напиши отцу, — распорядился он. — А то уже третье письмо от него, беспокоится, все ли с тобой в порядке… Так, всем отдохнуть, привести себя в порядок, а я пока отлучусь ненадолго.
Аустин спросил настороженно:
— Ваша милость?
Гай досадливо отмахнулся.
— Не в сражение, успокойся, герой.
Глава 11
Он спустился с холма и послал коня напрямик через лес, в той стороне он видел как-то высокие башни монастыря. Ехал, задумавшись, но чутье не дремало, и в какой-то миг словно нечто толкнуло изнутри. Он насторожился, осматриваться не стал, чтобы не выдавать, будто заметил нечто, но теперь уже осознанно вслушивался в шорохи, ловил и опознавал запахи, замечал, в каком месте притихли птицы, а в каком снова начали верещать.
Внезапно из кустов в шаге от дороги выметнулся человек в зеленой одежде, конь дернул головой, но тот успел ухватить за повод. Еще двое выбежали справа и слева, оба с длинными ножами в руках, Гай поморщился, один заходит сзади, совсем дурак деревенский.
Человек, ухвативший коня за повод, прокричал дерзко:
— Кошелек или жизнь!
Гай ответил холодно:
— Согласен. Отдавайте кошельки.
Тот захохотал громко:
— Да к нам шутник пожаловал! Ну мы сейчас с тобой пошутим…
— Некогда, — ответил Гай. — В другой раз… Сзади!
Конь, услышав знакомую команду, мощно ударил задними копытами, Гай в мгновение ока в тот же миг впечатал сапогом в морду того, что справа, а тот, что слева, только успел охнуть, когда в руке рыцаря молниеносно появился меч.
Стальной клинок раскроил голову до нижней челюсти, конь попер вперед, подмяв посмевшего держать его за повод, Гай наклонился и сильным ударом меча рассек плечо разбойника так, что отвалилось вместе с рукой.
Четвертый, которого конь достал копытами, выл и стонал, катаясь по земле и зажимая руками разбитое стальными подковами лицо.
Гай слез, связал его и, зацепив веревку за седельный крюк, вставил ногу в стремя.
— Ну… пожалуй, этим трем мы больше не понадобимся.
Разбойник сперва долго бежал следом, но когда впереди показалось село, Гай пустил коня в галоп, услышал сзади удар о землю и болезненный крик, но не стал даже оглядываться.
В селе народ выбежал навстречу, Гай крикнул грозно:
— Кто здесь констебль?
— Он сейчас в лесу, — крикнули ему из-за высокого забора, — там кого-то зарезали и обобрали…
— А коронер почему молчит?
— Коронер тоже там…
Гай огляделся, ткнул пальцем в трех рослых мужиков.
— Ты, ты и ты! Поручаю вам поставить виселицу. Можете привлечь еще народ. Помост пошире, а перекладину сразу на три-пять петель… Нет, не для этого дурака, что пытался ограбить самого шерифа. Этого — на дерево!
Он проследил, как истерзанного волочением по земле разбойника потащили к высокому дереву, один из парней быстро залез наверх и закрепил там веревку.
Притащили стул, заставили туда взобраться разбойника, тот почти не соображал от боли, что его заставляют делать, надели на шею петлю и тут же по кивку шерифа выдернули стул.
Ноги несчастного задергались в воздухе, он хрипел, корчил рожи и пытался достать ногами до ствола.
Гай вскинул руку.
— Принц Джон, — сказал он притихшим крестьянам, — заменяющий законного короля Ричарда Львиное Сердце на время его отсутствия, повелел мне очистить эти земли от разбойников, чтобы мирные жители могли трудиться без боязни быть ограбленными. Клянусь своей жизнью, что я это сделаю… или погибну на этом богоугодном поприще.
Крестьяне слушали молча и серьезно, один в переднем ряду, поймав острый взгляд шерифа, вздрогнул и сорвал с головы шапку.
— Да-да, ваша милость! Вы такой, сделаете!
Гай сказал властно:
— Подхалим? Ну-ка, иди поближе.
Крестьянин вздохнул и сделал пару шагов вперед. Гай окинул его цепким взглядом.
— Хорош, — сказал он, — все в тряпках, только ты в новенькой коже. Сколько оленей убил за этот месяц?
Крестьянин вздрогнул.
— Я? Да ни одного!
— Почему?
— Дык я… вообще их не бью!.. Нельзя, говорят. Запрещено.
Гай кивнул.
— Ага, запрещено. А ты так и слушаешься этих запретов?
— Ну а как же, — сказал крестьянин уже более уверенным голосом. — Меня ж отец и мать учили когда-то, что некоторые вещи можно, а некоторые — нельзя…
— …но если очень хочется, — продолжил Гай, — то можно?.. Не думаю, что эти кожаные штаны тебе сшили в городе. Чувствуется местная работа. Может быть, сам и шил?.. Или только бьешь оленей, а выделывают кожи и шьют другие?
Крестьянин насупился.
— Да не бью я, ваша милость! Но вообще-то это несправедливо…
— Что?
— А то, что лорду позволено стрелять оленей, а нам нет?.. Разве не все мы от Адама и Евы?
Гай тяжело вздохнул, остро пожалел, что нет с ним Хильда, тот бы ответил правильнее, со ссылками на Библию и высказывания отцов церкви.
— Может быть, — согласился он, — в этом и есть несправедливость. Но давай разберемся… Когда лорд выезжает на охоту, он везет с собой гостей, сзади на телегах тащат посуду, котлы, мешки с крупами, овощи, да и мясо тоже, сам знаешь. Вот они гонят оленя, вот догоняют, лорд прыгает на него и красиво перерезает горло… Все рукоплещут, поздравляют, после чего оленя тащат на место стоянки, разделывают, жарят на вертеле, а в это время актеры кувыркаются, жонглеры что-то там бросают и ловят…
— Булавы, — подсказал крестьянин, — сам видел из-за дерева!
— Вот-вот, эти самые, — сказал Гай, не обращая внимания на оговорку браконьера. — Потом едят оленину, пьют вина, рассказывают, кто где воевал, какие подвиги совершил, орут песни, бахвалятся трофеями, пляшут… в общем, домой их развозят затемно. В следующий раз на охоту поедут разве что через месяц. Верно?
Браконьер кивнул.
— Ну…
— А теперь берем тебя и твоих односельчан, — сказал Гай. — Вы бьете оленей без шума, без танцев, без песен, спокойно и деловито. Бьете почти каждый день. Бьете и самок, и молодых оленят, что никогда не позволят себе лорды. Жители одной только деревни убивают оленей в сто раз больше, чем лорд с его шумными гостями. Так в Англии скоро оленей вообще не останется! Но я как-то не больно пекусь о поголовье оленей…
Браконьер приободрился.
— Ваша милость?
— Меня другое беспокоит, — сказал Гай откровенно. — Вы бьете оленей еще и потому, что не хотите платить налоги за скот!.. Приходит сборщик налогов, а вы ему пустой двор показываете… Умно, ничего не скажешь.
Браконьер потупился и пошаркал ногой землю.
— Ваша милость, но у многих в самом деле, бывает, во рту хлебной крошки не бывает…
— Еще бы, — сказал Гай саркастически, — уже привыкли жрать оленину без хлеба! Но вот что я скажу, дружище. Отныне те хозяйства, где нет скота, будут облагаться двойным налогом. Нет, тройным!.. А кто не сможет выплачивать, того в суд, а там решат…
Браконьер вздрогнул.
— Знаем ваши суды!
— Они же и ваши, — ответил Гай. — Из местных выбираете, не из Франции вам их привозят!
Глава 12
Выезжая из леса, он сразу заметил огромную трубу из обожженной глины, подвешенную над оврагом, и не понял сразу, что за чудо, зачем здесь и почему, и только проезжая под нею, услышал над головой журчание воды.
Дальше труба разрезает холм почти до середины, а затем опять соскальзывает в воздух и через десятка два ярдов с облегчением ложится пузом на стену монастыря.
Молодцы монахи, мелькнула мысль. Это даже лучше, чем акведуки. Никакой мусор не попадет сверху. И даже ворона не нагадит. Чистейший водный поток бежит и бежит в монастырь. Расстояние около двух миль, кажется, чудовищно много, однако в Европе видел, как в болотистом Париже монахи умело осушают земли, треть столицы сейчас там, где совсем недавно была трясина, тамплиеры в кратчайшие сроки убрали огромное болото, а после этого на осушенной земле построили свою пристань на Сене.