Но счастливые супруги не сомневались, что теперь все будет прекрасно.
Простая открытая коляска катила по дороге в сторону Страсбурга, сидевший в ней человек задумался, кутаясь от ранней утренней прохлады в плащ. Он был доволен и не доволен результатами своей поездки одновременно, но теперь предстояло рассказать о них императрице Марии-Терезии.
Иосиф совершил инспекцию жизни своей сестры и возвращался раздосадованным и восхищенным в равной степени. Антуан превратилась в красивую, полную очарования женщину. Рядом с сестрой он, кажется, вспомнил, что в жизни бывают не только заботы, но и радости, что жизнь может быть очень приятной.
Сестрица не слишком разумна? Но надо ли ожидать от женщин, чтобы они все были похожи на Марию-Терезию? Вовсе нет, должны быть и вот такие – восхитительные кокетки, живущие лишь для того, чтобы прожигать жизнь и тратить деньги мужей. Иосиф готов был признать, что Антуан во много раз женственней своей матери и даже сестры Кристины (Мими). И в том, что она будет прекрасной матерью, тоже не сомневался, слишком желала Антуан детей, такими глазами смотрела на чужих малышей, готовая задаривать и целовать племянников ежеминутно. У королевы даже жил подобранный на улице деревенский мальчик, правда, чувствуя себя в роскошном дворце очень неуютно.
Иосиф вдруг понял, какая жена была нужна ему лично. Вот такая красивая и ветреная, чтобы ее можно было баловать и лелеять, очаровательная игрушка, которой совсем не нужно заниматься государственными делами, как Марии-Терезии, которую и не тянет ими заниматься. Пусть она путает страны, понятия не имеет, где находится Америка (где-то очень далеко, гораздо дальше Австрии), пусть не разбирается ни в политике, ни в экономике, зато прекрасно танцует, играет на музыкальных инструментах, всегда весела и очаровательна.
Антуан верна мужу, но это не из-за строгих моральных устоев, а скорее из-за лености натуры. Ее дальше легкого флирта не потянет. Но это только пока не проснулось сердце, если Антуан полюбит, то Людовику ее будет не удержать. Такие женщины влюбляются всей душой и навсегда. И муж – не тот человек, в которого она влюбится.
Будучи в Версале, брат постоянно выговаривал сестре (точно как мать: «Ты должна…»), Антуанетта согласно кивала:
– Да, Иосиф.
Но со стороны свежему взгляду лучше видно, что не так. А не так было многое.
Иосиф корил за неразумную трату денег.
За то, что не заботятся о жизни своего народа.
За бесконечное веселье и поводы для досужих сплетен.
За излишнее увлечение модными нарядами и немыслимые прически.
За азартные игры и поездки на карнавалы в масках.
Все эти укоры касались только королевы, король был куда более скромен, он не тратил на себя много денег, не ездил на опасные развлечения в Париж, не содержал дорогущих модисток и парикмахеров. Зато давал повод для сплетен, да еще какой!
Его император ругал за слабоволие и неспособность отказать никому из родственников:
– Людовик, вы не должны оплачивать долги своих братьев и тетушек. Достаточно того, что вы их содержите!
– Да, да, – кивал король, но Иосиф понимал, что все останется по-прежнему.
– Вы не должны позволять Антуанетте столько тратить на наряды и украшения!
Король поднимал свои немного выпуклые водянистые глаза и робко возражал:
– Я не могу.
Брат попробовал говорить с сестрой, объяснял пагубность ее поведения, которое приведет к падению популярности в народе. Антуанетта привычно обещала исправиться, начать вести новую жизнь, заботиться о благе народа, как это всегда делала матушка, начать читать серьезные книги вместо игры в карты… Из всего перечня выполнялось только одно – королева с удовольствием занималась благотворительностью, но это она делала и без воспитательных бесед брата.
Перед отъездом он долго сидел за письменным столом и писал наставления сестре, точно как когда-то мать. Но если материнские советы Антуанетта пропускала мимо ушей, а записки читала всего пару раз вместо того, чтобы делать это ежемесячно, как обещала, то «Размышления» брата изучила серьезно.
И еще одному невольно улыбался Иосиф. У легкомысленной Антуан на уме кроме нарядов, причесок, драгоценностей и развлечений – браки. Если выдали замуж толстую Клотильду, то очаровательная, пока еще не такая полная, но уже вполне оформившаяся для своих тринадцати лет Елизавета вполне годилась в невесты.
В отношения между королевской парой вмешалась политика.
Из-за смерти в самом конце 1777 года Максимилиана Иосифа Баварского началась борьба за Баварское наследство, как когда-то за Австрийское. Антуанетта как «добрая немка» гнула проавстрийскую линию, а новый министр Верженн категорически с этим не соглашался. Людовик, уже прекрасно усвоивший, что супруга не разбирается ни в чем, кроме чисто дамских дел и музыки, мягко отодвинул королеву в сторону, дав понять, чтобы в дела не лезла. Но из Вены приходили одна за другой депеши с требованием склонить короля на свою сторону. Однако мягкий и нерешительный Людовик вдруг проявил завидное упорство и даже в знак благодарности Иосифу за обучение альковным делам не собирался вводить французские войска ему в помощь в Баварию.
Для Антуанетты эти сложности были далеки, она знала другое: во-первых, муж категорически не желает сделать ей приятное и удалить противного Верженна, во-вторых, несмотря на еженощные бурные занятия сексом, она не беременела. Второе было важнее, во стократ важнее. Теперь обвинить Луи в пассивности было никак нельзя, он активен, иногда даже чересчур. Неужели она все же бесплодна?
На помощь Антуанетте пришли не разумные подруги – принцесса де Ламбаль или новая ее пассия Жюли Полиньяк, сама рожавшая и знавшая о множестве подвохов женского и мужского организма, а простая служанка.
Антуанетта всегда доверительно и почти на равных разговаривала со слугами, то, что они слуги, люди помнили и так. Утром она, снова обнаружив расплывшееся на постели пятно, прежде чем вызывать камеристку с образцами тканей для одевания, приказала Габриэль, прислуживавшую в спальне, поменять для начала простыню и дать ей другую рубашку. Снова пришла «генеральша», как называли месячные. Никакие ночные утехи не помогали забеременеть!
Служанка, слышавшая, как старался ночью король, вдруг тихонько покачала головой:
– Ваше Величество не скоро дождется детей…
По другому поводу Антуанетта фыркнула бы как кошка, как посмела служанка лезть в ее дела?! Но тема была настолько наболевшей, что, услышав вместо насмешки в голосе девушки сочувствие, королева едва не расплакалась. Губы горестно дрогнули.
– Почему?
Что такого увидела на ее простынях Габриэла, чего не видят врачи, твердящие, что у королевы с организмом все в порядке, и у короля тоже?
– Ваше Величество… слишком часто спит с Его Величеством…
– Как это?! – вытаращила на нее глаза Антуанетта, знаком удаляя камеристку и еще двух слуг.
Габриэль, видно, решилась, она остановилась с простыней в руках, широко раскрыв глаза:
– Если мужчина слишком часто делает вот это… – девушка недвусмысленными движениями показала, что именно делает, удивив королеву, оказывается, все мужчины делают, как ее Луи, – от него не рождаются дети.
– Что ты говоришь?! – возмутилась Антуанетта. – Бред какой, если «этого» не делать, то детей не будет вообще!
Девушка, видно, перепугалась собственной смелости, но затрясла головой:
– Я не говорю, что не делать. Нельзя так часто! Полезно иногда пропускать ночь-другую.
Королева недоверчиво приглядывалась к советчице. А если это все ради насмешки? Наговорит сейчас всякой всячины, а потом в Париже снова появятся памфлеты о том, что королева принимает короля по расписанию. И так смеются на всех углах!
– Если вы сможете сдерживать Его Величество примерно в эти дни… – она, чуть задумавшись, назвала десять дней следующего месяца, – то непременно станете матерью. Ваше Величество, моя мать была повитухой и многое рассказывала.
Антуанетта все же фыркнула, на всякий случай… Но даты запомнила и выполнить странный совет постаралась.
Прошел месяц… Вопреки ожиданиям «генеральши Кроттендорф», как назывались ежемесячные женские проблемы в семье Марии-Терезии, не было, но это для Антуанетты неудивительно, из-за нервозности характера задержки бывали часто. Однако и через неделю, и через две простыни на ее постели оставались чистыми!
Габриэла молча меняла их по утрам, но вопросов не задавала. И только когда Антуанетту стошнило утром, королева, блестя глазами, заговорщически сообщила служанке:
– Кажется, получилось по-твоему…
Та присела в реверансе:
– Я всегда готова помочь Вашему Величеству.
И хотя ее больше не тошнило, теперь Антуанетта не сомневалась, что беременна.
Апрель – явно лучший месяц в году! Нет, еще лучше будет декабрь, когда ее первенец появится на свет! Счастью Антуанетты не было границ.
И хотя ее больше не тошнило, теперь Антуанетта не сомневалась, что беременна.
Апрель – явно лучший месяц в году! Нет, еще лучше будет декабрь, когда ее первенец появится на свет! Счастью Антуанетты не было границ.
– Ах, нет, Луи, мы должны быть осторожны, чтобы не повредить нашему малышу…
Король даже подпрыгнул на постели:
– Кому?!
Антуанетта счастливо смеялась:
– У нас будет ребенок! Я беременна!
– О-о-о!!! – орал король безо всякого полового акта. – Ты уверена?
– Да.
– Конечно, конечно, мы будем беречь нашего будущего малыша! А его маму особенно.
Как бы ни захлебывался в восторге король, ни на какие политические уступки супруге он не шел, целуя ручки и твердя, что прекрасной женщине, тем более беременной, вредно заниматься такими скучными делами.
Антуанетта и сама махнула рукой, пусть себе эти министры разбираются между собой, ее главная задача выносить и родить своего ребенка.
Королева села за письмо матери. Как давно ей хотелось написать именно это: «Я беременна!» Столько лет ожиданий, столько лет мучений, чтобы благодаря советам двух людей – сначала императора Иосифа, а потом простой служанки Габриэль, иметь возможность это написать.
Чуть спохватившись, она добавляла, что чувствует себя прекрасно, не ездит ни верхом, ни даже в карете, только гуляет спокойным шагом, бережет себя и будущего малыша. Какое же это счастье – говорить и писать о своем будущем ребенке….
Но еще немного погодя, вернувшись к письму, Антуанетта добавила, что очень старается склонить короля именно к такому решению по поводу Баварии и министров, как ей советовали матушка и Иосиф, и у нее наверняка получится. Но умная мать между строк легко увидела, что уже не получилось, но осуждать дочь, у которой была долгожданная беременность, как-то не поворачивался язык.
В одном императрица все же не удержалась:
– Иосиф, неужели Людовику действительно пришлось в бессознательном состоянии делать операцию?
Мать ничего не спросила об этом интимном деле, когда он вернулся, ограничившись ответом сына, что все налажено. Теперь стало просто интересно, неужели зятю так тяжело было сделать эту малость раньше?
Но когда император, отводя в сторону глаза, рассказал о проблеме, мешающей нормальной жизни двух идиотов, Мария-Терезия некоторое время смотрела на него молча, широко раскрыв глаза, а потом по Хофбургу разнесся смех стареющей императрицы.
– Боже, Иосиф, надеюсь, у них хватит ума не рассказывать об этом в Версале?!
– Я тоже на это надеюсь.
Зря королева рассчитывала, что известие о ее беременности заткнет рты всем пасквилянтам, мерзкие листки появлялись с завидной регулярностью. Один подбросили даже в ее кабинет, причем слуги клялись, что никого чужого не видели.
– Луи, ты посмотри, раньше они зубоскалили по поводу твоей импотенции, зато теперь вовсю гадают, кто может быть отцом нашего ребенка!
Король оказался разумней, он поднял прелестную головку супруги и заглянул ей в глаза:
– Но мы-то знаем, что это наше дитя?
– Конечно!
– Тогда к чему обращать внимание?
Ее очень обрадовала реакция мужа, но в то же время хотелось сказать, что ему легче не обращать, он почти не вращается при дворе, а каково ей? Когда через некоторое время все же рискнула высказать такую мысль, король буркнул в ответ:
– Не давайте повода…
Было вполне понятно, о чем он, потому что одним из «авторов» ее беременности называли герцога де Куаньи, с которым у королевы был легкий флирт, и, конечно, графа д’Артуа. Причем сам Карл Артуа ничего не отрицал. Это было мерзко и нечестно, но выговаривать это брату мужа Антуанетта не стала, слишком унизительно.
Дочь
19 декабря 1778 года Мария-Антуанетта не раз вспомнила мать, но не только потому, что роженицы кричат «мама!». В ее жизнь снова вмешался проклятый Этикет. Как удалось Марии-Терезии не допускать во время родов в свою спальню толпу придворных? Наверное, для этого все же надо обладать силой воли и авторитетом именно Марии-Терезии.
У ее дочери такого не было, да и слишком долго ждали этого дня в Версале, чтобы можно было противостоять Этикету. Людовику тоже в голову не приходило, что в данном вопросе от принятых норм можно отступить хоть на шаг.
Поэтому в спальне Марии-Антуанетты, едва только у нее всерьез начались схватки, собралась добрая половина придворных. Были такие, кто устроился на возвышении, встал на кресла и пуфы, чтобы было видно сам процесс. Сначала королева начала злиться, но потом решила, что здоровье будущего ребенка важнее, и заставила себя просто забыть о присутствовавшей толпе.
К удивлению всех, самым толковым и спокойным оставался король. У Людовика хватило сообразительности приказать укрепить большущие шпалеры, которые загораживали саму кровать, иначе любопытные просто свалили бы их на Марию-Антуанетту. Антуанетта вспоминала крики Терезы и дала слово не кричать, чтобы не выглядеть недостойно. Она стойко переносила боль, никому не жалуясь.
В родильной было неимоверно душно, потому что окна давно закрыты на зиму и тщательно запечатаны во избежание сквозняков. Множество собравшихся людей ничуть не задумывались над тем, что роженице просто нечем дышать из-за пудры от париков, запаха помады для волос, духов, пота и спертого воздуха. С последним усилием Антуанетта просто потеряла сознание.
Заметили это не сразу. Когда Людовик повернулся к жене, счастливо блестя глазами, он увидел, что королева не дышит, закатив глаза. Крика, чтобы разошлись, просто не услышали из-за множества восклицаний. Поняв, что жене срочно нужен свежий воздух, он рванулся к окну. Королю помогли и, сорвав гвозди, распахнули хотя бы половинку окна. Новорожденного ребенка спешно унесли в другую комнату, чтобы запеленать.
Очнувшись, Антуанетта некоторое время беспокойно оглядывалась, понимая, что родила, но придворные и врач молчали, и несчастная королева решила, что родила мертвого ребенка. Наконец кто-то сообразил сказать, что девочка здорова и вполне жизнеспособна. Слезы ручьем хлынули из глаз Марии-Антуанетты. Наконец-то она стала матерью!
Бедная маленькая девочка, ты – не тот, кого так ждали, но для меня не менее дорога.
Жалел ли о том, что родилась дочь, король? Наверняка, ведь, появись у него сын, заткнулись бы все недоброжелатели. Но все равно, рождение ребенка говорило о том, что у родителей все в порядке, значит, могут быть еще дети и, конечно, среди них сыновья. В глубине души у Антуанетты осталась обида за поведение Людовика, как он ни был толков и разумен во время самих родов, он просто забыл поблагодарить ее за рождение дочери! Нет, потом король преподнес положенные подарки, но ей были куда важнее первые минуты.
Антуанетта лежала в темноте, глотая слезы… Все снова было совсем не так. Вместо долгожданного сына родилась дочь, Луи явно недоволен, потому что даже не подошел к жене, граф Прованский во время крещения маленькой принцессы, которую назвали в честь ее крестных Марией-Терезией Шарлоттой, устроил весьма мерзкую сцену, громко выговорив епископу, что имена и титулы родителей ребенка не были достаточно полно произнесены во время крещения. За фальшивой заботой о дословном выполнении обряда крещения все прекрасно заметили грязный намек на сомнения в отцовстве Людовика.
Королева усмехнулась, теперь она понимала, кто если не пишет, то, по крайней мере, распространяет грязные сплетни и памфлеты о них с мужем.
Было обидно, немыслимо обидно, она так старалась, вынашивая эту кроху, ограничила себя во многом, чтобы не навредить плоду, так ждала и любила малышку еще тогда, когда она только начала шевелиться внутри, так ждала ее появления. Придворные не услышали истошных криков матери при рождении ребенка, не увидели безобразных сцен. По какому праву может сомневаться в отцовстве Станислав, если не сомневается сам Луи? Да и в чем сомневаться?
Антуанетта злорадно подумала, что у самого графа Прованса с его мерзкой лживой Жозефой детей вообще нет, хотя они живут уже довольно долго.
А у нее принцесса, замечательная маленькая принцесса, с которой будет так забавно играть, учить ее ходить, говорить, наряжать малышку, украшать ее волосики… При одной мысли о дочери Антуанетту просто захлестывала волна любви и нежности. Это хорошо, что дочь. Сын принадлежал бы Франции, он дофин, наследник престола, а девочка будет принадлежать ей, и только ей! Это ее ребенок. Первый, выстраданный, а потому особо любимый. Нет, Антуанетта давала себе слово, что будет одинаково любить всех детей, у нее не будет любимцев, но пока нет следующего, вся копившаяся годами материнская любовь готова была выплеснуться на крошечное создание, сладко посапывавшее в своей кроватке.
Королева настояла, чтобы ей позволили кормить малышку самой. Конечно, долго ей этого делать не дали, но все же первые месяцы, прикладывая дочь к груди, королева радовалась, как дитя: