– Кого?!
– Они говорили о тебе гадости!
У Антуанетты перехватило горло, ее увалень Луи побил двух братьев только за то, что те оскорбили его жену?
– Луи…
В Париж снова приехал Иосиф и снова якобы инкогнито под именем графа Фалькенштейна. Император приехал в сопровождении всего двух слуг и одного секретаря в простой коляске, попросил, как и в прошлый раз, номер в гостинице вместо роскошных покоев в Версале, снова ходил пешком по улицам Парижа, заглядывал в лавки, на рынки, совал свой любопытный нос всюду.
Конечно, Иосифа узнавали, вернее, парижане знали, что этот рослый человек с длинными, свободно лежащими на плечах волосами в действительности император Австрии. Мало кто знал, что в действительности Священной Римской империи, называли просто австрийцем, но сути отношения это не меняло, Иосиф нравился парижанам своими простотой и любопытством. Но им совсем не нравилась Австрия и все меньше королева, рожденная в Вене.
Иосиф не мог понять причин этого недовольства. Став матерью, Антуанетта угомонилась, она теперь куда реже выезжала, почти замкнулась в своем кругу в Трианоне, а теперь, на седьмом месяце беременности, и вовсе стала спокойной. Никаких оргий, никакого веселья по ночам или в маске, ничего предосудительного, напротив, заботливая мать с прелестной дочерью, заботливая королева, без конца жертвующая большие суммы на благотворительность, хорошая жена…
Брат пытался понять, в чем дело, почему парижане настроены так резко против своей королевы, почему не уменьшается количество пасквилей. Один из таких ему тихонько предложили прямо на улице, другой валялся на столике в Версале…
Разговаривать с сестрой он не стал, не время мучить женщину расспросами, они только погоревали о смерти матери, и все. Антуанетта плакала:
– Иосиф, ты единственный, кто остался у меня в той стране.
Брата больно задело, что Антуан называет Австрию «той страной», раньше было наоборот, но потом он подумал, что все правильно, ведь она должна была стать француженкой и стала ею, хотя сами французы этого не признают, считая королеву австриячкой. Вот ведь парадокс, для Австрии она уже чужая, а для Франции так и не стала своей.
Император много слышал о том, как раньше принимали молодую королевскую чету, особенно когда умер король Людовик XV, сколько было восторгов и надежд… Что произошло дальше?
Королевская чета явно не оправдала надежды, да и не могла оправдать, экономика Франции разорена до них, вывести страну из дыры, в которую она попала, мог только очень решительный и сильный человек, а Луи добрый, но уж очень нерешительный, не в его натуре проводить крутые меры. Антуанетта и вовсе пошла не по тому пути, решив, что популярность народа можно завоевать, всего лишь появляясь в красивых нарядах.
И все равно брат чувствовал какой-то подвох. Одно дело улицы Парижа и совсем другое – двор. Посмотрев на жизнь Парижа и Версаля со стороны, Иосиф понял страшную вещь – королевскую четы все больше не любят и там, и там. Особенно это касалось Антуанетты. Вот это было странно, королева не вмешивалась в дела (первое время она пыталась это делать, но крайне неудачно), она сильно упростила и правила поведения при дворе, и наряды. За это ее можно бы любить, а Версаль ненавидит. Временами Иосиф понимал сестру, замыкавшуюся в малом круге в своем Трианоне, это было место, где все сделано по ее воле, где текла жизнь, приятная ей, хотя по поводу Трианона памфлетов едва ли ни больше, чем по поводу отсутствия наследника.
Вспомнив про памфлеты, император задумался, но не над причиной их появления, а над тем, кто и где их создает. Подошедший бочком на улице странный тип шепеляво твердил, что памфлет контрабандой привезен из Англии, но краска на листе была свежей, как корочка булки, вынутой из печи. Лист не успел не только состариться, но и толком просохнуть, какая уж тут Англия.
Интересно, человек с грязными, давно не мытыми волосами, усиленно всовывающий в руку памфлет, не догадывался, кому предлагает пасквиль? Да нет, даже наверняка знал.
На листе совет:
«Королева-иностранка, если не можешь родить наследника, убирайся в Австрию!»
На виду у распространителя, Иосиф порвал лист и швырнул обрывки в стороны. Тип довольно расхохотался. Понятно, у него таких еще много…
Что плохого могла сделать этому человеку Антуанетта даже со всеми ее недостатками? Во Франции, да и не только здесь, супруги королей всегда иностранки, какая разница, из Австрии она или из Италии? К чему приветствовать женитьбу короля на иностранной принцессе, а потом вот так требовать, чтобы убралась домой? Но дом Антуанетты давно в Версале. Если бы она сидела тихой мышкой позади королевской любовницы, ее бы жалели и даже любили, но попытка иностранки встать хотя бы в чем-то вровень с супругом-королем вызывала вспышки ярости.
И все равно не то, вот этот немытый беззубый тип не мог написать столько и таких памфлетов, понятно, что он лишь распространяет, а кто пишет? Кроме того, это стоит денег, и денег немалых. Кто дает эти деньги? Те, у кого в карманах пусто, скорее пойдут распевать стишки у ворот Версаля, чем станут тратить последние на дорогое удовольствие видеть стишки напечатанными. Вот в этом и вопрос: кто дает деньги на бумагу, печать и распространение? Если обнаружить источник, то можно легко его пресечь, и поток пасквилей прекратится. Как этого давно не понял Людовик?
Император попробовал поговорить с зятем. Тот не сразу сообразил, о чем идет речь, потом махнул рукой:
– Туанетта не обращает внимания на эти пасквили! Я тоже.
– Зря, потому что это может привести к плохим последствиям.
Но сделать ничего не удалось, Людовик только близоруко щурился, кивал головой и обещал разобраться. Совсем как Антуанетта:
– Да, Иосиф.
– Луи, разберитесь хотя бы с тем, откуда у пасквилянтов такие сведения, почему они уже вечером знают то, что у вас произошло утром?
– О, – махнул рукой король, – это все слуги. Они так болтливы…
– Да нет, Луи, слуги не столь умны, чтобы бить по самым больным местам. Это кто-то совсем рядом.
– Да, Иосиф…
Император понял, что ничего не будет сделано. Уповать оставалось на одно, что Антуанетта родит наследника, и недоброжелатели заткнутся, хотя Иосиф подозревал, что они легко найдут другую тему.
Императора пригласили быть крестным отцом будущего младенца. Конечно, сидеть несколько месяцев в ожидании родов у сестры Иосиф не мог, а потому согласие дал, но своими представителями назначил двух братьев короля – графа Прованс и графа д’Артуа. В этом была своя хитрость – братья должны стать защитниками будущего ребенка, а значит, и его матери.
Снова катилась простая коляска, разбрызгивая дорожную грязь, снова человек в ней кутался в плащ, защищаясь от дождя, и размышлял. Иосифу не давали покоя пасквили, вернее, то, кто за ними стоял. В руке император сжимал последний пасквиль, который ему буквально сунули на выезде из Парижа. Тот, кто делал это, прекрасно знал, кому подсовывает. В пасквиле говорилось, что королева использовала приезд брата, чтобы передать ему огромную сумму денег. Это было столь нелепо… Ведь главным девизом жизни королевской четы стало слово «экономия». Оно плохо сочеталось с реальными тратами Антуанетты на свой Трианон, но уж никаких сумм денег королева передавать не могла.
Но откуда об этом знать простому обывателю? Приезжал брат? Приезжал. Да еще как – инкогнито! Почему? Да потому что деньги открыто не даются. А деньги чьи? Французские. И уезжали в Австрию. Королева-австриячка отдавала деньги французов брату. Ату ее!
Людовик и Антуанетта зря отмахивались от этой угрозы, она могла оказаться очень серьезной. В чем обвиняли королевскую чету?
Сначала в неспособности короля «довести дело до конца». Это Иосиф застал еще в свой прошлый приезд, когда парижане вовсю потешались над незадачливым мужем. Но потом все наладилось, и Антуанетта даже родила. Немедленно посыпались обвинения в том, что ребенок не Луи. Но девочка росла, и было видно, что она очень похожа на отца.
Тогда на Антуанетту посыпались обвинения в разврате, она-де занимается лесбийской любовью с Иолантой де Полиньяк, а потому и не могла столько времени родить. Но каждый, кто видел Жюли рядом с королевой, прекрасно понимал, какого рода у них дружба, она была сродни нежной сестринской дружбе Шарлотты и Антуан в Шенбруннском дворце, та же возня с собачками, милая болтовня, всякие глупости. При чем здесь лесбийская любовь? У Антуан темперамента на такое не хватит, ей и Луи с лихвой…
Только не станешь же об этом кричать на каждом перекрестке. А тот, кто использует такую информацию, прекрасно понимает, что для обычных парижан просто появление в театральной ложе двух красивых женщин, может многое значить. Пока Антуан общалась со старыми тетушками, ее ни в чем таком не обвиняли. Что же теперь сестре уйти в тень совсем, удалиться в Трианон и никого туда не пускать?
Иосиф вдруг понял, что, даже поступи королева именно так, обвинения были бы еще чудовищней, придумали бы какой-нибудь притон с десятком любовников или любовниц. Может, королевская чета права, что не обращает на эти гадости внимания?
Не обращать хорошо, но разорвать эту паутину нужно. Император решил написать Мерси, попросив, чтобы тот попытался разобраться. Странно, что разумный посол Австрии до сих пор не сделал этого сам.
Оставалось надеяться на успешные роды наследника и затишье после этого.
Дофин
Так и случилось.
Графиня Прованс недавно тоже объявила, что в положении, но этому уже никто не верил, очередная уловка, чтобы отвлечь внимание от королевской четы, так было и в прошлый раз, но как только Антуанетта родила дочь, беременность графини Прованс «рассосалась» сама собой. Новорожденная принцесса графу Прованс не мешала, он оставался наследником первой очереди, и заимей он сына при отсутствии таковых у Людовика, кто знает, как повернуло бы.
22 октября 1781 года Версаль был в напряжении. С утра у королевы начались схватки, и двор засуетился.
На сей раз наученный горьким опытом Людовик не допустил в родильную комнату королевы толпу любопытных. Он видел, как трудно даются дети, сочувствовал жене и всячески оберегал ее от посторонних любопытных глаз. Конечно, выпроводить всех было невозможно, да и просто опасно, непременно пошли бы разговоры о подмене младенца, но хотя бы большинство оставались в соседней комнате. В спальне присутствовали «только» тетушки короля, граф д’Артуа, принцесса Ламбаль, принцесса де Шимуа, графиня де Майи, графиня де Таванн, графиня д’Осенн, принцесса Гемене. Ну, и сам виновник суматохи, конечно, тоже.
Больше всех переживал король, ему казалось чудовищным доставлять жене такие страдания, но как без них рожать детей?
Но долго переживать Его Величеству не пришлось, роды прошли быстро, уже через четверть часа в соседнюю комнату выбежала графиня де Майи с криком:
– Дофин! Но вы пока должны молчать.
Версаль сошел с ума, никому не пришло в голову хранить сообщенную информацию, множество придворных сорвалось с места и с воплями «Дофин! Королева родила дофина!» помчалась разносить новость сначала по дворцу, потом по Версалю, а потом и в Париж.
Пол ребенка и вообще жив ли он, не знала только… мать. Про королеву снова забыли! Нет, она не потеряла сознания и не была равнодушна, напротив. Антуанетта терпеливо ждала, что же скажут. И только когда она почти плачущим голосом произнесла: «Вы видите, я вас ни о чем не спрашиваю», в спальне появился король со спеленатым сыном и торжественно провозгласил:
– Монсеньор дофин просит разрешения войти!
Сын?! Она родила сына?!
Людовик довольно смеялся:
– Да, мадам, вы исполнили наши желания и желания Франции, вы – мать дофина.
Ликовал Версаль, ликовал Париж, ликовала Франция. Королеве готовы были простить все ее траты, все ее грешки за одно то, что она произвела на свет наследника престола. Виват, королева!
Такое долгожданное крохотное тельце, едва показав матери, передали в руки принцессы Гемене – гувернантки детей Франции, на попечении которой пока находилась только маленькая Мария-Тереза. От волнения принцесса едва удержалась на ногах сама, одной из дам пришлось помогать. Слишком долго ждала Франция этот день, чтобы теперь не волноваться.
Ребенка тут же унесли готовить к крещению. Мать осталась одна. Она слышала крики восторга по всему дворцу. Действительно, шествующую в свои апартаменты принцессу Гемене встречали, словно национальную героиню – криками восторга и аплодисментами, хотя все они были предназначены вовсе не самой принцессе, а ребенку на ее руках.
Толпа придворных, с обожанием взиравшая на сверток, провожала гувернантку до самых ее дверей, но и там не разошлась, слишком велико оказалось возбуждение.
Только два человека в Версале не радовались. Граф Прованс, с рождением этого малыша потерявший положение наследника престола, сделал все, чтобы в нужный час в Версале не присутствовать. А его супруга Жозефа получила солидную порцию неприятных ощущений из-за многочисленных восторгов придворных и поздравлений, когда к ней бросались обниматься, совсем не задумываясь, что Жозефа вовсе не рада.
Нет, хорошо зная правила того самого этикета, она нашла в себе силы поздравить Его и Ее Величество, но в ответ на обнадеживающий возглас королевы: «Теперь ваша очередь!» только вяло улыбнулась. Антуанетта была так счастлива, что ей хотелось видеть счастливыми всех вокруг. Королева улыбнулась:
– Я верю, мадам, что и у вас родится сын. Но, поверьте, дочка это тоже очень неплохо.
– Да-да, конечно…
– Жозефа, как скоро произойдет ваше событие?
Графиня лишь пожала плечами, что она могла сказать, ведь наверняка никакой беременности не было. Действительно, графиня Прованс никого не родила вообще, чтобы не позориться, был сделан вид, что произошел выкидыш на маленьком сроке.
Королю и королеве задуматься бы над такими странностями, но они жили своей счастливой жизнью и вовсе не хотели ни в чем разбираться.
– Проклятая австриячка умудрилась выродить щенка! Кто бы мог подумать! – граф Прованс был просто вне себя. А ведь ему всего через полчаса предстояло улыбаться, представляя крестного отца ребенка императора Иосифа на крещении дофина.
Графиня тоже сидела мрачная, рождение этого мальчика отодвигало ее мужа на второй план. А ведь сначала было все так хорошо! У Людовика и Антуанетты не только не было детей, но и полноценной связи вообще. Но потом приехал проклятый австриец, видно убедил короля сделать маленькую операцию, и королева забеременела. Когда уже приближались роды, граф вдруг потребовал от супруги… объявить и о своей беременности тоже!
– Зачем?! – ахнула Жозефа. – Что я скажу потом?
– Вы хотите стать королевой?
– Да…
– Тогда делайте то, что я скажу! Если австриячка родит сына, мы сделаем вид, что у вас выкидыш.
– А если дочь?
– Тогда сделаем вид, что вы родили сына!
– К-как родила?…
– Мадам, вы неимоверно глупы! Я просил вас быть рядом с королевой вовсе не для того, чтобы вы всего лишь шпионили за ней. Да, мне нужны сведения о каждом шаге, каждом платье, каждой трате австриячки, но мне еще нужно, чтобы народ поверил, что королевская семья как была неполноценной, так и осталась. Все должны поверить, что ребенок не Луи! Потому что король импотент, а королева лесбиянка.
– Вы… хотите, чтобы я играла роль ее любовницы? – совсем растерялась графиня.
– Дура! – не удержался муж. – Вы должны выглядеть образцовой женой и матерью, а роль лесбиянки мы отведем вон Полиньяк!
Это был ловкий ход, но применять его срочно не пришлось, в первый раз королева родила дочь. О беременности графини Прованс на время было забыто, видно, у графа Прованс что-то пока не получалось.
Но как только объявлено о беременности Марии-Антуанетты во второй раз, вся грязь снова выползла наружу. Пасквили открыто обсуждали, кто бы мог быть виновником новой беременности королевы. Людовик очень переживал, а сама Антуанетта только фыркала:
– Луи, но мы же с вами знаем, что это вы?
И вот граф Прованс стоял, вымученно изображая радость на лице, и наблюдал за крещением Людовика Иосифа, дофина Франции.
Франция ликовала, фейерверки, праздники с грандиозными шествиями, театральными постановками, балами и праздниками для простых парижан. Модные салоны отреагировали по-своему, Роза Бертин объявила королеве, что самым модным цветом в этом сезоне объявлен цвет «caca-dauphin» в честь маленького дофина. Антуанетта долго хохотала, выясняя, каким образом модные салоны узнают цвет этого самого «caca»? Министр Моды только пожала плечами, что тут такого, всем известен цвет детского «caca», надо полагать, у наследника престола он не слишком отличается от остальных.
Не остался в стороне и Леонар. У королевы серьезно поредели из-за беременности волосы, и, чтобы не заставлять ее носить тяжелый парик, мастер подстриг королеву, щедро украсив прическу перьями. Через неделю Версаль щеголял стрижеными дамскими головками и тысячами перьев на них. Прическа тоже была названа «по-ребячьи» в честь рождения дофина. В общем, каждый отмечал по-своему, но откликнулись все.
Даже пасквилянты, которые снова подняли вопрос об отцовстве. Многочисленные рисунки изображали королеву с младенцем на руках и вопросом: «Кто же его родил?». А король иначе как рогоносцем на них не выглядел.
Антуанетта и сам Людовик очень старались не замечать этой грязи, только они сами знали, каких сил это стоило. И, конечно, не провели никакого расследования и не выявили зачинщиков, как советовал император Иосиф. А зря, потому что пасквили постепенно делали свое дело. Пока дофин был новорожденным, Франция боготворила свою королеву. Благодаря ее за рождение наследника, но немного погодя, когда первый восторг схлынул и снова появились мерзкие домыслы, отношение к «австриячке» снова стало прохладным, если не сказать больше.