Но, с другой стороны, он и не раскаивался, что вновь провернул это дельце с фальшивыми завещаниями. Просто в силу склада своего характера Валентин Петрович всегда предпочитал иметь возможность, чем не иметь ее. Где-то в глубине его подсознания и Людочка, и вся ее семья были приговорены к смерти, просто сам Валентин Петрович об этом еще не знал.
Дом был практически готов. И тут к Короткову вновь заявилась нотариус в сопровождении Федора. Она ему очень просто, на пальцах, объяснила, что из двух квартир на десятом этаже будет сделана одна, в которой и поселится она с Федором. А оставшиеся квартиры – ну, Валентин Петрович понимает, конечно, о каких именно квартирах идет речь, – должны быть сданы в аренду, но ни в коем случае не проданы. Что Валентин Петрович сам будет следить за этими квартирами, деньги будет приносить ей, а себе будет брать десять процентов арендной платы.
– Ты, козел, будешь нашим управляющим, – прогудел Федор и так дружески шлепнул Короткова по плечу своей ладошкой, что у того неделю потом плечо болело.
Но самое непонятное условие Наталья Сергеевна приберегла напоследок. Валентин Петрович должен обязательно поселиться в квартире на одиннадцатом этаже. И не в любой квартире, а именно в той, договор на которую он заключил недавно с Людочкой. Он попытался было объяснить это обстоятельство, но слушать его не захотели.
– Это, козел, твои проблемы, – объявил ему Федор. – И решай их сам. Уж мы-то знаем, что ты ловкий парень. Жить будешь в той квартире, где тебе сказали. Или вообще жить не будешь.
Это условие было для Короткова неразрешимой загадкой. Он ломал голову, делал то одно предположение, то другое, но так ничего более или менее близкого к здравому смыслу не придумал.
Дом был наконец сдан в эксплуатацию. Счастливые жильцы расползлись по своим квартирам, начались знакомства соседей, первые походы в гости, первые тосты за новоселье и совпавший с ним Новый год.
Коротков вынужден был отдать квартиру на одиннадцатом этаже Людочке. Едва об этом стало известно на десятом, Федор в тот же вечер избил его. Валентин Петрович попал в больницу, а нотариус отправилась с соседским визитом вежливости к соседям сверху, познакомилась с Людочкиной матерью, выпила с ней бутылочку хорошего винца.
Коротков через неделю вышел из больницы, готовый к новым побоям, но, к его удивлению, его больше не трогали. Все вроде бы успокоилось.
Но тут наступила весна, с нею в Тарасов пришла майская жара, и держалась она с таким упорством, что ясно было, что метеорологическую карту в Тарасове Господь Бог и в этом году разыграет по традиционному сценарию.
Нотариус, все чаще посещавшая Людочкину мать, из всех комнат их квартиры предпочитала почему-то спальню. И старалась побывать там при первой возможности. Она часто хмурилась и подолгу задумывалась. Федор смотрел на Короткова волком, хотя больше не трогал.
В этом месте председатель кооператива обратился лично к Людочке, сидевшей с отрешенным видом, уставив отсутствующий взгляд в стену.
– Людмила Анатольевна! – заявил Коротков. – Я должен сказать об этом. Я надеюсь, вы поймете, почему я молчал раньше… Ваша мать погибла не от собственной неосторожности…
Людочка подняла голову и посмотрела на него заинтересованно.
– Что такое? – спросила она, внимательно на него глядя. – Что вы говорите?
– Вы знаете, у меня есть ключи от всех нужных мне квартир. Организовать это не так уж трудно… Так вот, как раз в тот день, когда случился этот «несчастный случай», как утверждает милиция, я, спускаясь с чердака, наткнулся на выходящую из вашей квартиры эту…
Он показал руками рост на две головы выше себя.
– …Натали. Я нотариуса имею в виду. Она тоже увидела меня и как-то так странно усмехнулась. Обычно она не усмехалась при встрече со мной… Мне это показалось странным. Я дождался, пока она спустится на свой этаж, и позвонил в вашу дверь. Мне никто не открыл. Но ведь она только что вышла оттуда… Короче, я открыл своим ключом. Вы понимаете? Я обнаружил вашу матушку в ванной, голова ее была погружена в воду. На полу стояла пустая бутылка коньяка… Я сразу все понял…
Людочка молчала, но лоб ее был наморщен, а глаз она не сводила с Валентина Петровича. Очень серьезным и сосредоточенным было ее лицо.
Она так же молча встала и подошла вплотную к Валентину Петровичу. Тот вжался в стену. Леня сидел, не шевелясь, и Людочке не препятствовал. Людочка тем временем взяла Короткова за ворот рубашки.
– Что ты сказал? – Она переспрашивала очень серьезно, словно до нее не дошел еще смысл сказанного и она хочет убедиться, что не ослышалась.
– Мальчишки… – произнесла она отрешенно. – С ними что? С Семой-Темой? С ними что? Они живы? Что с ними случилось?
Каждый свой новый вопрос она задавала все громче и громче и потом уже просто кричала в истерике:
– Что с ними? Скажите мне, что с ними? Что?
– Я не знаю! Я ничего не знаю! Я не слышал про это ничего! – испуганно запричитал Валентин Петрович.
– Про что – про это? – взвизгнула Людочка.
– Да заткнись ты, мамаша хренова! – перебил ее Леня. – Живы они. Я их вчера вечером видел, когда за портвейном ходил. С бабушкой гуляли.
Людочка замолчала и обессиленно упала на кровать. Но через несколько секунд вскочила и заявила:
– Да! Мне тоже есть что рассказать. Есть. Закон я не нарушала. И меня не в чем упрекнуть. Но мать убили из-за меня, и я расскажу. Я все расскажу, хотя я ничего и не делала…
Передам Людочкин рассказ тоже не от ее имени, а со стороны. Сам человек всегда склонен к самооправданию, а такой человек, как Людочка, – в особенной степени. Чтобы он почувствовал свою вину в чем-то, нужно, чтобы случилось что-то страшное, чтобы погиб кто-то из его очень близких, родных людей.
Иначе человек выбрасывает из себя чувство вины как ненужный для своего психического здоровья хлам. Он оправдает себя, что бы ни случилось.
Поэтому и Людочкин рассказ был переполнен такого рода оправданиями. Их я, конечно, опускаю. А в остальном я почти ничего и не меняла в Людочкиных словах. Убрала лишь экспрессию.
Прежде всего – она знала о том, что председатель ведет с ней какую-то игру.
Она заметила чистый листок, но не придала этому никакого особого значения. И не стала спрашивать ни о чем, а, не раздумывая долго, подмахнула его. Она никогда не раздумывала долго.
Людочка подозревала, что председатель – аферист, но это только казалось ей подходящей сферой приложения ее усилий.
Врут все и всегда, считала Людочка, не то чтобы больше и чаще ее, но гораздо эффективнее. Вранье приносит им ощутимую прибыль. А что же она? Ради чего врет она? Из любви к искусству? От природной склонности к мифотворчеству? Она давно стремилась к тому, чтобы вранье приносило материальную выгоду, деньги, независимость, а не только какое-то внутреннее удовольствие, близкое к эстетическому.
Знала Людочка, все знала…
Даже то, как распорядился председатель подписанным ею чистым листочком.
Однажды, придя в правление строящегося еще кооператива, она воспользовалась случаем и залезла в портфель к председателю. Она наткнулась на завещание какой-то Пряниной Лидии Васильевны. В нем та завещала квартиру в этом же доме и даже в этом же подъезде председателю кооператива!
Она навела справки – в той квартире жили другие люди! С большим трудом ей удалось выяснить, что Лидия Васильевна Прянина была сбита автомашиной четыре месяца назад. Люди, живущие в ее квартире, не являются ее владельцами, а арендуют ее в кооперативе…
Людочка выкрала этот документ.
Она бы взяла все и в первую очередь – свои бумаги. Но своих она найти не успела, вернулся отлучавшийся на минуту председатель. Пришлось довольствоваться чужими бумагами. Но и это было – что-то!
С этим можно было «работать». То есть трясти председателя кооператива. И вытрясать из него все, что можно вытрясти.
Шантаж?
Этого слова Людочка старательно избегала, даже когда рассуждала обо всем этом сама с собой.
Да и потом – какой может быть шантаж, когда председатель сам ее обманул. Это как бы снимало все моральные запреты в отношении него. Теперь любые свои действия Людочка считала оправданными.
Но что можно было получить от председателя кооператива? Этого Людочка тоже толком не знала и не очень хорошо понимала.
Нет, можно было бы, например, потребовать с него документы на свою квартиру, да их и нужно было потребовать обязательно. Но этого же было мало! Ведь Людочка уже жила в этой квартире. Она уже как бы была ее, несмотря на то, что она все же понимала, что вся эта операция – грандиозная и очень для нее опасная афера со стороны председателя кооператива.
И Людочка выжидала время, ловя случайные шансы. Пока ее не осенила удачная идея. Путем несложного опроса в двух подъездах дома она выяснила, что по меньшей мере в шести квартирах живут не хозяева, а арендаторы.
Острый Людочкин ум тут же сделал необходимый вывод. И у нее появилась определенная, вполне материальная цель. Правда, она не видела еще пути достижения этой цели. Но на что тогда и ум человеку?
Однако додуматься ни до чего конкретного Людочка не успела. Как только началась весенняя жара, начались какие-то неожиданные проблемы в ее жизни. Она, правда, и прежде не могла похвастаться спокойной жизнью, но тут уже просто хоть караул кричи. Началось все со смерти матери. Да, конечно, выпивала. Было такое и раньше. Но не допивалась до бессознательного состояния. Не падала, где попало. И никогда не лезла в ванну в пьяном виде. Не было у нее такой привычки…
После ее смерти началось вообще черт-те что! Хорошо еще, близнецов она отправила к матери бывшего мужа, которая и раньше часто забирала их на месяц-два, особенно летом… На дачу с ними ездила, в дом отдыха…
А потом – эти дурацкие несчастные случаи, которые стали происходить вокруг нее с удручающей закономерностью пристрелки. Как будто кто-то стрелял в нее, каждый раз промахиваясь, но постоянно уточняя прицел и беря все точнее и точнее.
Это выбивало ее из колеи, заставляло испуганно озираться на каждый шорох, каждый подозрительный звук.
И квартира ее стала просто раздражать. Особенно спальня. Вот эта самая, в которой все сейчас сидят. Ей постоянно стали мерещиться какие-то фигуры, запахи, звуки. Она перестала спать в этой комнате. Кстати, когда Людочка об этом говорила, Светка подтверждающе кивала головой.
Но Людочке опять повезло. Не в том смысле, что она осталась в живых, а в том, что поняла, кто на нее охотится. Соседи снизу! Через некоторое время, понаблюдав за ними немного, она была уверена, что не ошибается. Федор не только приходил к ней ругаться за испорченные потолки, он фактически подстерегал ее на каждом шагу. Особенно по вечерам. Она встречала его в городе слишком часто, чтобы счесть это случайностью. Он явно за ней следил, а делать это незаметно с его габаритами было не только крайне сложно, а пожалуй, и невозможно.
Но и это не все. Людочка оказалась настолько проницательна, что смогла по нескольким случайным эпизодам и обрывкам разговоров уловить характер отношений между своими нижними соседями и председателем кооператива. И эти отношения чрезвычайно ее заинтересовали. Председатель был в явной зависимости от этих людей, причем в очень мощной зависимости. Он и пикнуть не смел против них. Те же, когда не знали, что их кто-то видит, обращались с ним просто как… со слугой, что ли.
Вот тут-то и почувствовала Людочка наличие очень выгодной для себя ситуации. Нужно было только понять, как извлечь эту выгоду. Людочка надолго задумалась.
Помогла ей решить эту проблему… Светка. Именно Светка принялась ей в очередной раз рассказывать как-то о моих подвигах в сыскном деле. Где приукрашивая, а где и впрямь вспоминая очень острые ситуации, в которых мне приходилось бывать, она натолкнула Людочку на мысль, что я именно тот человек, который нужен ей для достижения цели.
По Людочкиному мнению, она с моей помощью могла бы убить сразу двух зайцев. Нужно было только натравить меня на соседей снизу, столкнув нас так, чтобы дело дошло до драки, до перестрелки. Под влиянием Светкиных рассказов Людочка не сомневалась, что я их перестреляю – и Федора, и его блондинку. Она тем самым избавлялась бы от непонятного ей преследования – раз. И получала бы рычаг влияния на председателя кооператива – два. С тем нужно было только вовремя заключить сделку. А уж засорить ему мозги и представить условием его освобождения от гнета Федора передачу в ее распоряжение нескольких квартир в этом доме Людочка сумела бы виртуозно.
Но самой меня просить ни о чем было, конечно, нельзя. Я начала бы ковыряться в мотивах и обязательно наковыряла бы немало изюминок в испеченном Людочкой пироге. Надо было действовать тоньше, чтобы события складывались как бы сами собой, без видимого участия Людочки.
И она принялась обрабатывать Светку. А много ли надо Светке, чтобы поверить в Людочкины слова. Нужно лишь какое-нибудь их косвенное подтверждение. И Людочка устроила сама парочку таких подтверждений.
Например, взрыв газа у себя на кухне. Взрыв, конечно, был. Но совсем уж не такой сильный, как все думают, глядя на его последствия. Газу-то она напустила всего чуть-чуть, только чтобы взорвалось немного. Обои она спичками поджигала. Стену в ванну пробивала молотком и топором, чайник долго колотила об угол, чтобы он принял подходящую, на ее взгляд, форму.
Светке всего этого хватило за глаза. Она охала, ахала, ругала горгаз на чем свет стоит, не подозревая, что Людочка даже не сообщала газовикам об этом взрыве. Чтобы не заподозрили ее в инсценировке.
А когда на одной из оживленных улиц Тарасова бензовоз врезался в троллейбус и в результате погибло несколько человек, Людочке достаточно было, сцепив зубы, плюхнуться на асфальт в укромном месте, разодрать себе в кровь коленки и локти, а потом сочинить Светке фантастическую историю с вылетом из окна троллейбуса, чтобы Светка восприняла это как сигнал к действию и бросилась организовывать ее спасение от рук неизвестных убийц. Чего, собственно, Людочка от нее и добивалась.
Так в этой истории появилась я.
А дальше Людочка принялась морочить нам со Светкой мозги. Она не могла сразу же натравить меня на десятый этаж. Не могла даже достаточно прямо намекнуть на это. Но ей удалось-таки зафиксировать Федора в моем сознании. А в сознании Федора – Светку. Она специально в то утро, когда они ехали ко мне на турбазу, очень долго маячила под ручку со Светкой перед носом сидящего у них на хвосте Федора. И когда Федор, постоянно следивший за всеми, кто входил и выходил в Людочкину квартиру, увидел в кабине лифта на своем этаже Светку, он вцепился в нее почти рефлекторно, предполагая, что на ее поиски отправится чуть попозже сама Людочка.
Но отправилась я, как и было задумано Людочкой.
Людочка допустила, конечно, немало ошибок. Прежде всего – у меня сформировалось очень уж скептическое отношение ко всем ее страхам. Я никак не могла до конца поверить, что Людочке угрожает реальная опасность. И виновата в этом сама Людочка. Это она своими инсценировками и враньем искажала картину реальности. И в результате моя интуиция срабатывала вхолостую.
Людочка никак не могла предполагать, что на ее чердаке обосновался Леня. Впрочем, с этой ситуацией она справилась неплохо. Это же она убедила Леню, что мне нужна его помощь. И даже предложила связать ее, чтобы Леня был спокоен, что она никуда не денется. Но он отказался, только взял с нее слово, что она шага с чердака не сделает. Но едва он ушел, смылась и Людочка. Потому что очень нужно ей было. Она так и не сумела поговорить с председателем кооператива, она не предполагала застать его у себя в спальне и даже растерялась при виде его. Нельзя же было ни о чем разговаривать при мне. Пришлось его выпроводить, пока он не привлек моего пристального внимания. А когда я отправилась искать Светку, она освободилась от Лёниной опеки и отправилась на поиски Валентина Петровича. Но наткнулась на блондинку и вновь вынуждена была терять время, пытаясь убежать от той. Натали чуть не достала ее, загнав в то душное помещение с путаницей труб, откуда я так удачно Людочку вызволила.
Ей удалось, наконец, встретиться с председателем наедине и начать его обработку. Но разговаривать с ним было очень сложно, он нервничал из-за того, что я надела на него наручники, освободить от которых Людочка его не могла, из-за первой и второй наших с ним встреч, из-за всей этой истории, наконец. До нашего появления договориться с ним так и не удалось. Будь у нее лишние полчаса, кто знает, как закончилась бы вся эта история.
Когда Людочка обо всем этом рассказывала, с лица ее не сходило странное выражение – будто все то, что происходило с нею, происходило на самом деле вовсе не с ней. Она была изумлена самим смыслом тех слов, которые сама произносила. Как она попала в эту ситуацию – это просто-таки загадка!
Я смотрела на Людочкино лицо, на котором застыло удивленно-озадаченное выражение, и думала о том, какая все же Светка дура! Она знает эту женщину не первый год, попадала не раз вместе с нею в очень красноречивые ситуации, но так и не поняла, что ее невинность и непосредственность – всего лишь маска, под которой спрятаны неистребимое высокомерие ко всем находящимся рядом и глубокая, фундаментальная меркантильность каждого поступка и, главное, каждого душевного движения.
Но все это было прикрыто легким флером лжи, ставшей главным принципом ее поведения, общения с людьми. Ложь стала ее имиджем и потеряла все признаки чего-то предосудительного. Ложь как принцип существования. Это, наверное, может быть даже мило, если не сталкиваться с этим вплотную. Как симпатичные умилительные цветочки, растущие на поверхности болота. Я готова согласиться, издалека на них смотреть даже приятно…