В ответ Келси лишь повыше вздернула подбородок. Для нее это был единственный способ защититься.
— Ты мог бы сам сказать мне, как обстоит дело.
— А ты бы мне поверила?
— Нет! — Келси снова воспламенилась и в ярости отвернулась от него. — Но ты все равно мог бы попытаться… Ты должен был понять, каково это — думать так, как я думала, и… и…
— И?..
— Оказаться в твоих объятьях! — Келси буквально выплюнула эти слова, снова повернувшись к нему лицом. — Я не буду отрицать это — я сама бросилась к тебе на шею. Я не думала… не могла ни о чем думать. Здесь, конечно, нечем гордиться, но я не стану притворяться, будто во всем виноват только ты. В конце концов, у меня есть свои собственные желания, побуждения и — черт возьми! — я не какая-нибудь ледышка!
Гейб затруднялся сказать, что поразило его боль-ше: неожиданный пыл, с которым она произнесла эти последние слова, или же слезы, заблестевшие в ее глазах.
— В этом меня убеждать не надо, — сказал он негромко. — Но почему тебе вздумалось убеждать в этом себя?
Сбитая с толку, Келси с трудом справилась со слезами.
— Дело не в этом, — пояснила она. — Дело в том, что я совершила большую ошибку. Я сказала тебе слова, которых ты не заслуживал, и я об этом сожалею. — Она запустила в волосы пальцы обеих рук и, слегка приподняв, снова опустила. — Господи, Гейб, я думала, что накануне вечером ты был в комнате Наоми. Я слышала…
— Моисей? — закончил за нее Гейб. Келси со вздохом закрыла глаза.
— Дурак всегда узнаёт обо всем последним. Я думала, что это ты, и мысль о том, что после нее ты перейдешь ко мне… что я позволю тебе… — Она снова не договорила. — Извини меня.
Солнце позолотило ее волосы, сожаление заставило потемнеть глаза… Келси выглядела такой красивой, такой привлекательной, что Гейб едва не вздохнул сам.
— Ты знаешь, поначалу я сильно разозлился на тебя. Еще сегодня утром я продолжать злиться — так мне казалось проще и, в каком-то смысле, безопаснее. — Гейб поднялся с кресла и подошел к ней. — Ты выглядишь усталой, Келси.
— Я плохо спала.
— Я тоже. — Он поднял руку, чтобы дотронуться до ее щеки, но Келси сделала шаг назад.
— Не надо, ладно? — Она замялась. — Эти слова звучат совершенно идиотски, и я знаю, что я сама круглая дура, что говорю их тебе, но… Просто я все еще в таком состоянии, что меня можно легко ранить. А ты, похоже, снова меня заводишь.
Гейб с трудом подавил стон, готовый сорваться с его губ.
— Спасибо, что поделилась со мной своими тревогами, дорогая. Это, безусловно, поможет мне уснуть сегодняшней ночью. «Не прикасайся ко мне, Гейб, иначе я могу снова броситься тебе на шею».
Келси невольно улыбнулась.
— Что-то в этом роде. Может быть, нам стоит попробовать начать сначала? — Она протянула ему руку. — Друзья?
Гейб посмотрел на ее руку, потом поднял взгляд и заглянул прямо в глаза.
— Не думаю. — Продолжая смотреть на нее, он приблизился еще на один шаг.
— Послушай… — Келси поспешно отступила, чувствуя, как преступный жар снова начинает разливаться по ее телу. — Я не могу… не хочу никаких отношений, во всяком случае, сейчас. В моей жизни это не самый легкий период, и…
— — Очень жаль. Лично я доволен своей жизнью. На данном отрезке времени.
— Говорю тебе… — Келси сделала еще шаг назад, и нога ее неожиданно нащупала пустоту. Прежде чем удариться о воду бассейна, Келси успела заметить улыбку в глазах Гейба — спокойную и даже удовлетворенную, и тем не менее Келси уловила в его взгляде тревогу.
Вынырнув, она отвела со лба мокрые волосы.
— Ты мерзавец!
— Я тебя не толкал, — возразил Гейб. — Не скрою, мне хотелось это сделать, но все же я удержался.
Он наклонился к воде и протянул руку, чтобы помочь ей выбраться.
Глаза Келси непроизвольно вспыхнули. Ухватившись за его руку, она с силой потянула Гейба на себя.
С тем же успехом она могла пытаться сдвинуть с места секвойю.
— Никогда не блефуй, Келси. — Гейб просто-напросто выпустил ее руку, и Келси снова ушла под воду. На этот раз она отнеслась к вынужденному купанию философски и сама вскарабкалась на бортик.
Села.
— Хороший у тебя бассейн.
— Мне нравится. — Скрестив ноги по-турецки, Гейб уселся рядом с ней. — Заходи как-нибудь поплавать по-настоящему.
— Спасибо, я уже.
— Здесь очень хорошо купаться зимой. Чувствуешь себя как-то по-особенному, когда снаружи идет снег.
— Могу себе представить. — Келси не торопясь отжала мокрые волосы, потом неожиданно плеснула водой ему в лицо.
— Получай!
Гейб перехватил ее руку, прижал к губам мокрую ладонь и поцеловал.
— Получай, — эхом откликнулся он.
Келси поднялась на ноги, чувствуя, как сердце отчаянно колотится в груди.
— Мне нужно возвращаться.
— Ты вся вымокла.
— На улице тепло. — Она с трудом подавила желание снова отступить, когда Гейб легко поднялся с пола прямо из сидячего положения. — Чудесная погода, почти хрестоматийный весенний денек.
Гейб мимолетно подумал о том, отдает ли Келси себе отчет, насколько она очаровательна и желанна в моменты, когда волнуется.
— Я отвезу тебя домой.
— Не стоит. Мне хочется проехаться верхом, ведь я уже почти забыла, как это здорово. Нужно пользоваться возможностью, пока я здесь, и потом… — Келси прижала ладонь к высоко вздымающейся груди. — О боже, мне надо держаться от тебя подальше!
— Ничего не выйдет. — Гейб протянул руку и, поймав ее согнутым пальцем за штрипку джинсов, подтянул на дюйм ближе к себе. — Ты нужна мне, Келси. И — рано или поздно — я тебя получу.
У Келси перехватило горло, и она с трудом выдохнула:
— Может быть. Гейб ухмыльнулся.
— Может, поспорим? — Он выпустил ее и кивнул: — Идем, в конюшне я найду тебе какую-нибудь куртку.
Келси торопилась. Через десять минут она уже галопом скакала в сторону «Трех ив». Гейб дождался, пока она скроется за гребнем холма, и только потом отвел взгляд.
— Хороша кобылка, ничего не скажешь.
Звук этого голоса был для Гейба словно нож, поворачивающийся в ране, словно внезапный укус змеи, от которого невозможно защититься. Но и испугать его, заставить вздрогнуть было не так-то просто. Когда Гейб повернулся к отцу, лицо его представляло собой ничего не выражающую маску.
Он сразу же отметил, что Рик Слейтер почти не изменился. У него всегда был собственный стиль. Может быть, он больше пристал странствующему коммивояжеру — продавцу «болеутолителя» или средства от выпадения волос, — но все же это был стиль. Слейтер-старший был крупным, широкоплечим мужчиной с длинными и сильными руками. Аккуратный габардиновый костюм сидел на его фигуре довольно ловко, плотно облегая широкую грудную клетку; ботинки сияли зеркальным блеском; блестящие черные волосы под мягкой фетровой шляпой были коротко подстрижены.
Он всегда привлекал к себе внимание и умело пользовался этим. Пронзительный взгляд голубых глаз, живая улыбка — все это способно было легко очаровать доверчивого человека. Словом, все было точно так же, как и шесть лет назад, когда Гейб в последний раз виделся с отцом. Но он лучше других знал, на что следует обращать внимание в первую очередь.
Морщины на лице Рика Слейтера стали глубже, и их уже не могли разгладить ни притирания, ни молитвы, но глаза — как и шесть лет назад, как и всю жизнь — блестели неестественным блеском, а нос и щеки покрывали многочисленные красные следы лопнувших капилляров. Рик Слейтер оставался верен себе, неизменно пребывая во хмелю. И никто, похоже, не помнил его другим.
— Что тебе надо?
— Так-то ты встречаешь своего старика? — Рик сердечно рассмеялся и, словно по ковровой дорожке, сделал несколько шагов навстречу сыну и заключил его в объятия. При этом Гейб безошибочно уловил запах виски, который отец пытался заглушить «двойной мятной».
Комбинация этих двух запахов неизменно вызывала у него тошноту и отвращение.
— Я спросил — что тебе надо?
— Да ничего. Просто приехал посмотреть, как ты тут поживаешь, сынок. — Отпуская Гейба, он хлопнул его по спине, даже не покачнувшись при этом. Рик Слейтер — он сам любил это повторять — умел контролировать себя.
Но только пока дело не доходило до второй бутылки. А вторая бутылка обязательно оказывалась наготове, когда заканчивалась первая.
— На этот раз ты сделал это, Гейб. Попал в десяточку. Больше не нужно играть в кости на грязных улочках и сшибать мелочь у приятелей, верно я говорю?
Гейб взял отца двумя пальцами за рукав и брезгливо отстранил от себя.
— Сколько?
Глаза Рика сверкнули, но он притворился обиженным.
— Разве не может отец просто взять и навестить своего сына? Почему ты думаешь, что я явился за подачкой? В последнее время мои дела шли совсем неплохо. В одном месте на западе я даже сорвал банк, потом по маленькой играл на бегах совсем как ты. — Рик снова рассмеялся, но в уме продолжал оценивать и подсчитывать стоимость того, что он видел вокруг. — Но все равно, я не хотел бы жить твоей жизнью. Ты же знаешь меня, парень, я привык быть вольной пташкой, одна нога здесь — другая там, только меня и видели.
Он достал сигарету, щелкнул позолоченной зажигалкой, на которой была выгравирована его монограмма.
— Так кто эта сексуальная блондинка? Насчет баб ты всегда был малый не промах. — Он похабно подмигнул. — Да они и сами на тебя бросались.
Гейб почувствовал, как кровь забурлила в жилах, но сдержался.
— Сколько ты хочешь на этот раз? — сквозь зубы процедил он.
— И цента не возьму, говорят тебе.
Центами от меня не отделаешься, подумал Рик про себя, глядя на ближайший загон, где конюх все еще работал с жеребенком. Человек с парочкой таких лошадей может устроить сенсацию на скачках. Настоящую сенсацию. Нет, центы ему не нужны — ему нужно больше, гораздо больше.
— Прекрасный жеребенок, — заметил он небрежно. — Я помню времена, когда лошади на треке интересовали тебя гораздо больше, чем игра.
И всякий раз, припомнил Гейб, тяжелая рука отца поднималась, чтобы выбить «из головы дурь».
— Мне некогда обсуждать с тобой достоинства моих лошадей, — сказал он. — Я должен работать.
— Когда человек обладает таким богатством, как ты, ему не надо работать, — возразил Рик и с горечью подумал: «И потеть. Потеть от страха или стыда, выпрашивая подачку у малознакомых людей». — Впрочем, я не собираюсь тебя задерживать. Просто я намерен некоторое время пожить в этих местах, встретиться с кое-какими старыми друзьями. — Он выпустил изо рта клуб дыма и улыбнулся. — И поскольку все мои друзья живут где-то поблизости, я не прочь на несколько дней остановиться в этом твоем чудном домишке. Погостить, так сказать.
— Я не хочу, чтобы ты жил в моем доме. И не хочу, чтобы ты ходил по моей земле.
Улыбка Рика погасла.
— Не желаешь со мной знаться, да? Начал шикарно одеваться и забыл, откуда пробился наверх? Ты трущобный кот, Гейб! — Он уперся пальцем в грудь сыну. — И всегда им будешь. Пусть ты живешь в шикарном доме и трахаешь шикарных женщин — все это не имеет значения. А может быть, ты забыл, кто давал тебе крышу над головой и набивал едой твое брюхо?
— Я не забыл, как спал на пороге и ходил голодным, потому что ты пропивал все те жалкие гроши, ради которых мать с утра до вечера гнула спину, — резко возразил Гейб и отвел взгляд. Он не хотел вспоминать. Он ненавидел эти воспоминания, которые следовали за ним по пятам, словно его собственная тень. — Я не забыл, как мы тайком выбирались из какой-нибудь вонючей комнатенки, потому что у нас не было денег заплатить за аренду. Как видишь, я многое помню. Я помню даже, что моя мать умерла в приюте, харкая кровью.
— Я изо всех сил старался помогать ей.
— Ты старался высосать из нее последние соки. Так сколько я должен заплатить, чтобы ты исчез?
— Мне нужно где-то остановиться. — В голосе Рика послышались хныкающие нотки; так бывало всегда, когда — по той или иной причине — он начинал утрачивать контроль над собой. Вот и сейчас, не в силах справиться с собой, он потянул из заднего кармана припасенную фляжку. — Всего на несколько дней, Гейб.
— Здесь для тебя нет места. И никогда не будет.
— Господь всемогущий! — Рик сделал из фляги богатырский глоток, потом еще один. — Скажу тебе прямо, сынок: у меня неприятности. Кое-какие недоразумения во время игры в Чикаго. Я играл в паре с одним парнем, но он скурвился.
— Иными словами, ты передернул, тебя застукали, и теперь кто-то разыскивает тебя, чтобы разбить коленные чашечки.
— Хладнокровный, равнодушный сукин сын! — Фляжка явно была из второй бутылки, и Рик уже почти ее прикончил. — Не забывай, что и ты кое-чем мне обязан. Мне нужно отлежаться где-то, хотя бы несколько дней, пока все уляжется, можешь ты это понять?
— Только не здесь.
— Ты хочешь вышвырнуть меня вон, и пусть они меня убивают?
— О да, — отозвался Гейб с улыбкой, в которой не было ни капли веселости. — Но я дам тебе равные с ними шансы. Пять тысяч позволят тебе на некоторое время лечь на дно и не отсвечивать.
Рик огляделся по сторонам, скользнул оценивающим взглядом по ухоженным строениям, по глянцевым шкурам лошадей. Он никогда не бывал настолько пьян, чтобы не суметь подсчитать куш.
— Этого мало.
— Ничего, перебьешься тем, что дают. И держись подальше от моей фермы. Я выпишу тебе чек.
Гейб зашагал прочь, а Рик снова поднес к губам фляжку. Этого мало, думал он, глотая виски, которое горечью растворялось в крови. Этого недостаточно. Гейб вышел в люди, завел свое дело, большое дело, и Рик хотел получить свой кусок пирога. И он получит его, пообещал себе Рик. В свое время он дал мальчишке шанс. Настала пора сыграть в ту же игру, только обменявшись ролями.
Глава 8
Сидя в ресторане за бокалом белого вина, Филипп Байден все чаще и чаще поглядывал на часы. Келси не опаздывала — это он приехал слишком рано, так что для волнения не было никаких видимых оснований. И тем более не было оснований считать, что за две недели своего пребывания на ферме Келси успела измениться столь сильно и необратимо, что теперь она будет смотреть на него совсем другими глазами. Или что она заметит его тоску — ту самую тоску, которую Филипп уже испытывал однажды — в тот самый день, когда женщину, которую он когда-то любил, увозили в тюрьму. Но ведь он ничего не мог сделать. Абсолютно ничего… И все же, как бы часто Филипп ни повторял себе эти слова, они продолжали звучать фальшиво. Ощущение вины не отпускало его все эти годы, оно нещадно мучило его, и умерить боль Филипп мог, только даря всю свою любовь дочери.
Но даже сейчас, два десятилетия спустя, он как наяву видел лицо Наоми, слышал ее голос, помнил, как она смотрела на него в день их последнего свидания.
Дорога от Вашингтона до Алдерсона в Западной Виргинии занимала шесть часов. Шесть часов отделяли упорядоченную, цивилизованную, размеренную жизнь университетского городка от серой, унылой реальности федеральной тюрьмы. И здесь, и там жизнь была строго регламентирована в соответствии с предназначением обоих заведений, но если в одном из них били ключом надежды и энергия, то в другом правили бал отчаяние и злоба.
Разумеется, он готовил себя к этому визиту, однако, увидев за решетчатой перегородкой Наоми — некогда живую, энергичную, беспечную, — Филипп испытал настоящее потрясение. Месяцы, что прошли со дня ее ареста и до вынесения приговора, не прошли для Наоми даром. Тело ее, облаченное в бесформенную тюремную робу, утратило свою соблазнительную женственность, и Наоми показалась ему угловатой и худой. Ее волосы, глаза, одежда — все было (или казалось) серым, безликим, утратившим свежесть, и Фи-липпу потребовалась вся его сила воли, чтобы встретить ее молчаливый и тусклый взгляд.
— Наоми… — Он чувствовал себя полным идиотом в своем дорогом костюме, в галстуке и рубашке с накрахмаленным воротником. — Твоя просьба о встрече… Признаться, она меня удивила.
— Я должна была увидеться с тобой. Здесь быстро узнаёшь, что внимание — это главное.
К этому времени Наоми находилась за решеткой неполных три недели, но она уже давно перестала мысленно зачеркивать числа в своем внутреннем календаре. Чтобы не сойти с ума.
— Я благодарна тебе за то, что ты приехал, — сказала она. — Должно быть, тебе приходится несладко из-за всех этих слухов и пересудов. Надеюсь, это никак не повлияет на твое положение в университете.
— Нет. — Он сказал это ровным голосом. — К тому же твои адвокаты, по-видимому, будут подавать апелляцию.
— Я не слишком на это надеюсь. — Наоми крепко сжала руки, чтобы он не видел, как дрожат у нее пальцы. Надежда была еще одним камнем, который отягощал ее рассудок и грозил свести с ума. — Я просила тебя приехать из-за Келси.
Филипп ничего не сказал. Он не мог. Больше всего он боялся, что Наоми попросит его привезти с собой Келси — привезти ребенка в это страшное место.
Она, разумеется, имела право видеть свою дочь. В душе Филипп признавал за ней это право, но смириться с таким положением никак не мог. Он знал, что будет до последнего вздоха сражаться за то, чтобы Келси никогда не попала сюда и не увидела этого серого, безликого ужаса.
— Как она?
— Хорошо. Я оставил ее на пару деньков у своей матери, чтобы… чтобы приехать сюда.
— Я уверена, что Милисент только рада заполучить девочку. — В голосе Наоми неожиданно прозвучал горький сарказм, хотя сердце ее обливалось кровью. — Надеюсь, ты еще не успел объяснить Келси, где я и что со мной?
— Нет. Возможно, она… Нет. Она думает, что ты уехала куда-то далеко — погостить у каких-то старых друзей.
— Прекрасно. — По губам Наоми скользнула призрачная улыбка. — Я действительно далеко, не правда ли?
— Но ведь она еще ребенок… — Филипп почти решился использовать любовь Наоми к дочери, хотя этот прием, безусловно, был из разряда запрещенных. И просто подлых. — Никак не могу придумать, как лучше ей сказать. Возможно, со временем…
— Я ни в чем тебя не обвиняю, — перебила его Наоми, наклоняясь вперед. Темные тени у нее под глазами, казалось, глядели на него с насмешкой, но во взгляде Наоми насмешки не было.