В это же время Абдулла почти каждый день названивал Хатидже и говорил, что она будет его — если не на этом, то на том свете.
17. Ахмет и Хатидже решили не ждать развития событий. Женские организации нашли им жилье в Диярбакыре и дали взаймы немного денег, но Ахмет сумел быстро вернуть долг. Он очень работящий.
Через несколько дней они поехали в деревню забрать последние вещи. Хатидже взяла у кого-то диктофон. Ждала звонка Абдуллы.
Он позвонил. Рассказывал, в каких позах он ее поимеет. Говорил, что она шлюха и каждый может ее трахнуть.
Хатидже решилась:
— Зачем ты всем врешь, что спал со мной? Я ни разу не впустила тебя в свою комнату!
Абдулла рассмеялся:
— И что с того? Тебя убьют, а я останусь жить. И если захочу, твоего отца и мать тоже убьют.
На следующий день Хатидже скопировала пленку с записью. Ахмет отправил копии своим родителям и родителям жены.
Через несколько дней те позвонили им на мобильный и попросили прощения. Уговаривали вернуться, мол, теперь все стало ясно.
Но Хатидже и Ахмет уже не хотели жить в родной деревне. С тех пор ни один из них не разговаривал со своими родителями.
Только Абдулла живет там до сих пор.
18. Девушка в белом платье стоит на сцене. С грустью смотрит на сидящих в зале и на окружающие ее фигуры. Один за одним те выходят на середину, и каждый произносит свою реплику.
Девушка в белом — Шемсе Аллак. Она вернулась из загробного мира и слушает своих преследователей.
— Доченька, почему я не спасла тебя?! — плачет мать. — Поверь, я хотела! Не позволили наши обычаи. Не позволил страх за собственную жизнь!
— Сестра, не думай, что я плохой человек, — кается брат. — Я убил тебя, потому что так было нужно. Потому что мы были слишком бедны, чтобы заплатить за нашу честь. Даже в тюрьме все увидели, что у меня доброе сердце. Потому и выпустили раньше срока…
Брата-убийцу сыграл режиссер и сценарист Мехмет Сайт Алпаслан. Он объехал со своей труппой всю Восточную Турцию. Пьесу о Шемсе часто играли в маленьких городках.
— Зрители делятся на два лагеря. Одни аплодируют, когда мать кричит: «Убейте ее! Она заслужила смерть!» Есть и такие, что рукоплещут и свистят, когда ее забрасывают камнями. Но главное, что абсолютное большинство аплодирует после слов имама: «Позвольте им жить. Аллах запрещает убивать».
Байбайбуш
Дело было так: обед, смотр войск, беседа с военным руководством. 14 декабря 2008 года Джордж Буш прощался с Ираком. Под конец он вышел к журналистам. Отвечал на вопросы, широко улыбался. В общем, очередное скучное официальное мероприятие.
Вдруг один из журналистов снял ботинок и запустил им в Буша.
— Это тебе, собака! — крикнул он. — От иракских вдов и сирот! — И метнул вдогонку второй ботинок.
Бушу удалось увернуться. Его агенты в суматохе чуть не затоптали пресс-секретаря Белого дома. Без всякой на то нужды. Ведь у террориста было только две ноги. Иракские охранники повалили его на землю.
Контрагент из Мосула
Фургон для доставки товара подбрасывало на ухабах на турецком побережье Черного моря. Водитель-курд курил сигарету за сигаретой, чтоб не заснуть. Он завидовал шефу, который дремал, прислонившись головой к оконному стеклу.
Обоих оживил телефонный звонок: + 964… Иракский номер. Рамазан Байдан, мужчина лет тридцати, с трехдневной щетиной на щеках, нажал зеленую кнопку ответа.
Полгода спустя на ломаном польском он рассказывает мне, что этого телефонного звонка ждал всю жизнь. Всегда чувствовал, что когда-нибудь ему позвонят, и это перевернет его судьбу.
Человеком, перевернувшим судьбу Рамазана, стал Абдулла, его контрагент из Мосула.
— Рамазан! Ты новости смотрел?
Да когда ему! Весь день развозил товар по магазинам на побережье.
— В Багдаде один парень бросил ботинком в Буша…
— Masallah! Прекрасно! Попал?
— Нет.
— Тогда чего ты меня дергаешь понапрасну?
— Рамазан! По телевизору только об этом и говорят. Газеты будут писать только об этом!
— И что с того?
— Рамазан! Это был ТВОЙ ботинок!
Подошвой больнее всего
Имам Халил Юсуф не знает, что делать с ботинком, полетевшим в Буша. Он разглядывает его со всех сторон. Кладет на пол и снова берет в руки.
— Я купил их машинально.
Их шьют все на той же фабрике. Посмотри, даже назвали… помоги, здесь по-английски… «Bye bye Bush». Вот-вот, бай-байбуш. Будь я на месте того парня, я бы тоже кинул.
Мы сидим дома у имама, рядом с мечетью в азиатской части Стамбула, и пьем чай. Имам — ему под шестьдесят, седая борода, на лбу две глубокие морщины — размышляет вслух:;
— Я бы бросил. Но стыжусь этого. Ислам — религия любви. Если тебя кто-то обидел, ты должен подставить другую щеку. Но если взглянуть иначе, Буш — убийца, и иракца можно только похвалить. Он метил с расчетом попасть подошвой. — Мы оба смотрим на толстую подошву байбайбуша. — У нас это считается сильным оскорблением, — говорит имам, но ему не удается скрыть симпатию к метателю. — Здесь дело не в ботинке. И даже не в Буше, — добавляет он и расчесывает бороду пальцами. — Здесь дело в вас. В людях скопилось много злости по отношению к Западу. К Америке, к Евросоюзу, к вам. Я содержу приют для наркоманов. Много лет езжу на конференции по всей Европе. И всегда говорю: «Мы живем иначе, но проблемы у нас те же: как обеспечить детям лучшее будущее, старикам достойную старость, миру — спокойствие».
Но для вас спокойная жизнь — это жизнь по вашим правилам. Вы говорите, что ислам — религия отсталая, что наша демократия слабая, а традиции плохие. Вы требуете от нас перемен, ибо только вам дано знать, как жить в XXI веке. Но над нашими попытками измениться — ведь со времен Ататюрка мы ничем другим не занимаемся — вы лишь насмехаетесь. Вот, например, у меня борода и мусульманский головной убор. Стоит мне выйти в город, вы кидаетесь меня фотографировать! Точно какую-нибудь обезьяну!
— Ходжа, это любопытство, а не насмешки, — я пытаюсь смягчить его гнев.
— Нет, Витольд. Здесь нечто большее. Моя страна любой ценой хочет стать западной и современной. Мы готовы на все, лишь бы вам понравиться. Полвека назад послали войска в Корею, чтобы американцы с нами считались. И что получили взамен? Ничего! Далее визы для нас не отменили. Мы носим джинсы, снимаем фильмы наподобие ваших. А вы по-прежнему приезжаете и воротите носы.
— Не каждый…
— Витольд, с тобой невозможно разговаривать. Лучше не нервируй меня, а поди поговори с теми, кто покупает эти… байбайбуши.
Гордость Ирака
Исполнителем ботиночного покушения был журналист Мунтадар аль-Зейди. Холост, детей нет, двадцать девять лет.
— Какой президент, такое и покушение, — сказал на следующий день один турецкий сатирик.
— Думаю, он не вынес улыбки этого придурка, — говорит мне по телефону Диргам аль-Зейди, брат журналиста. — Мунтадар третий год работал на телеканале «Аль-Багдадиа». Вначале я был у него оператором. Каждый день мы показывали, как живут самые бедные иракцы: вдовы, сироты, калеки. Война оставила страшные следы. Ваше телевидение этого не показывает. У вас цензура, потому что это ваша война и ваша вина. Кроме того, ваши журналисты боятся заглядывать в такие места. Мунтадар не боялся. Он принимал близко к сердцу то, что видел. Наш двоюродный брат погиб во время теракта. Каждая семья потеряла кого-то из близких. Бросил ботинок? Я от него такого не ждал. Скорее всего, это было спонтанное решение. Но я горжусь братом.
Гордились почти все иракцы. Когда оказалось, что аль-Зейди грозит больше десяти лет тюрьмы, тысячи людей вышли на улицы, чтобы выразить солидарность с Мунтадаром-метателем. Они несли ботинки: в руках и привязанные к палкам. Приклеивали их к плакатам с изображением Буша и скандировали: «Американская собака!»
Рамазан Байдан, как только пришел в себя после разговора с Багдадом, поехал в ближайшую гостиницу. В каждых новостях (а гостиничное телевидение ловило турецкие, грузинские и — пусть и нечетко — иракские каналы) показывали его ботинок.
— Я плакал, — говорит мне Байдан полгода спустя. — Я сам спроектировал эту модель и первые пять лет сам шил ботинки. Ведь мне за всем приходится следить самому. А теперь моим ботинком восхищается весь мир!
Но я понимал, что нужно действовать быстро. Уже на следующий день десять фабрик стали похваляться, что это их ботинки полетели в Буша. Две из Китая, одна из Сирии и по одной из Ливана и Ирака. Остальные из Турции, ведь мы производим больше всего одежды и обуви в регионе. Я увидел по иракскому телевидению какого-то идиота, который размахивал туфлей и кричал, что это она была в руках Мунгадара-метателя. Да я б его голыми руками придушил! Видно же, что байбайбуш летит медленно. Только потому Буш и сумел увернуться. Это был тяжелый ботинок, а не какая-то там свадебная туфелька.
Наши банки лучше ваших банков
В том, что байбайбуш никакая не туфелька, убедился Реджеп, владелец маленькой кондитерской.
— Я их надел на обрезание двоюродного брата. У меня ноги горели весь день. Невозможно было выдержать. Может, тот парень из Ирака тоже не выдержал при такой жаре? Снял, спрятать было некуда, вот он и кинул их в Буша, — шутит кондитер. И хвастается, что ему поступило уже несколько заказов на торт в форме ботинка. — С тех пор как выяснилось, что ботинки турецкие, все только об этом и говорят! Я тоже считаю, что все турецкое — лучшее. Турецкое и арабское. То есть исламское. Ты знаешь, что наши банки вообще не пострадали от кризиса? Точнее турецкие, которые во всем следуют за Западом, немножко пострадали. Но исламским, руководствующимся Кораном, живется все лучше и лучше.
И Реджеп рассказывает мне о банке, который дал ему кредит на развитие бизнеса.
— Коран запрещает зарабатывать на процентах. И правильно делает. Бедный всегда берет взаймы у богатого и всегда на этом теряет. Богатый богатеет. А бедный до конца своей жизни не может избавиться от долгов.
Посмотри, что делают ваши банки. Они дают тебе деньги, только если получат гарантию, что ты их вернешь. Если твой бизнес прогорит, тебе придется продавать дом. Или почку.
Исламский банк предложил мне musareka, то есть соглашение, соответствующее законам ислама. Если кондитерская не будет приносить прибыль, теряем и я, и банк. Никто не станет таскать меня по судам, выбивать из меня долги. Нам обоим важно, чтобы все получилось. Банк дает деньги, консультирует, мы вместе составляем бизнес-план. И зарабатываем тоже вместе.
Если бы все банки так работали, не было бы кризиса. Но вся ваша культура держится на деньгах. Мусульманин всегда помнит о семье, друзьях. Он всегда делится с бедными.
Вы же хотите как можно больше получить для себя.
Мусульманин, если у него есть жилье и еда, благодарит Аллаха и считает себя счастливым человеком.
Вам на Западе для этого нужна еще машина. И вертолет. И последняя модель телефона.
Я так думаю. Но молодежь уже совсем другая. Моему сыну тридцать лет, и он проколол себе губу. Слушает дикую музыку и думает, болван, что он европеец.
Ботинки расходятся, как фисташки
Мировой центр заговора против Буша — так назвал фабрику Байдана один из турецких публицистов — находится на окраине Стамбула.
Из центра метрополии туда ехать почти час пригородным поездом. Или два часа на такси — пробки в городе с пятнадцатимиллионным населением заканчиваются только в Кючюкчекмедже, деревне, которую недавно поглотил стамбульский колосс. Здесь останавливались на отдых отряды янычар, отправлявшиеся завоевывать Европу. Войска Кара-Мустафы, шедшие на Вену, тоже устраивали привал в Кючюкчекмедже. По сей день жизнь здесь, вдалеке от мировых конфликтов, течет медленнее.
Секретарша с лицом, закрытым платком, предлагает кофе, чай или кола-турку — местный ответ кока-коле, которую по телевизору часто рекламируют голливудские актеры.
Через минуту появляется сам шеф.
— I am big boss Ramazan, — представляется он. Это все, что он может сказать по-английски. По-польски у него получается куда лучше. — Хороший ботинки, очень дешевый, — он указывает на товар, стоящий на полках. — Три года я ездил в Варшаву, на Стадион[1], — польские слова даются ему нелегко, поэтому он переходит на турецкий, и я узнаю, что модель 271, прежде чем полететь в Буша, скиталась с биг-боссом между Стадионом Десятилетия и рынками в Млаве, Гродзиско и Пясечно. — Больших денег я у вас не заработал, но люди были супер. Как и я, всего добивались сами. Было много курдов, прямо как дома. А еще были турки, болгары, русские, украинцы. Я перестал к вам ездить только в 2003-м, когда началась война в Ираке.
Ирак — моя самая большая удача. Все боялись там торговать. А я ездил по маленьким городам, иногда уже через неделю, после того как прекращались бои, и искал рынки сбыта. Я рассуждал так: война войной, но ходить в чем-то нужно. И оказался прав.
Другие только сейчас открывают этот рынок. А у меня уже есть контакты. Я продаю обувь в Турции, Ираке, Сирии, Иордании, России, Албании, Боснии… Дам вам адреса некоторых магазинов на базаре. Сами увидите. Ботинки расходятся, как иранские фисташки!
И мы отправляемся поговорить с покупателями. В первом магазине байбайбуши уже закончились.
— Мы продаем двести пар в неделю, — хвастается сын владельца.
Во втором магазине продавец начинает с антибушевской тирады:
— Надеюсь, что ночью ему снятся кошмары. Что он не может спать и что будет мучиться перед смертью. Он столько людей поубивал в Ираке, что гореть ему в аду, вместе с Гитлером и Сталиным. Вы из Польши? То есть ваши руки тоже в крови. Пусть хоть вашим детям будет стыдно за эту войну.
Пропускаем мимо ушей. Идем в третий магазин. Он находится в самом центре района Аксарай. Именно здесь во времена коммунизма польские челноки затоваривались кожаными куртками и джинсой. Может, где-то еще сохранился магазин под названием «Бонек». Но сегодня здесь безраздельно властвуют русские.
— Байбайбуши? Пожалуйста! Бежевые, черные, коричневые. Все с фирменной наклейкой и парой прощальных слов бывшему президенту, — нахваливает свой товар продавец. — Хотите поговорить с покупателями? Пожалуйста!
О, вот наш постоянный клиент. Мехме-е-ет! Иди, скажи чего-нибудь газете!
Ваш король нам шнурки завязывал
— Соединенные Штаты по-турецки называются ABD, Amerika Birlesik Devletleri, — говорит Мехмет, и все в лавке внимательно прислушиваются к его словам. Мехмет продает на улице крендели, похожие на краковские прецели, которые здесь зовутся sumit. Среди торговцев он пользуется большим уважением.
У Мехмета нет сомнений в том, что сегодня ABD — самый важный игрок на мировой арене.
— Но когда-то мы сами были ABD. Правили всем миром: от Белграда до Мекки. Ты знаешь, Витольд, что мы дошли до самой Вены?
Я на секунду задумываюсь, стоит ли продолжать эту болезненную для турецкой гордости тему. Эх, была не была.
— Знаю. Наш король вас оттуда прогнал.
Мехмет смотрит на меня, как на одного из безумцев, слоняющихся рядом с мечетями.
— Витольд, ты в своем уме? Ваш король? Король ляхов? Да ему бы только турецким янычарам шнурки завязывать. — Мехмет сотрясается от смеха, а вместе с ним и продавец с покупателями, которых с каждой минутой становится все больше.
На сей раз задета моя национальная гордость.
— Но из-под Вены он вас прогнал!
Мехмет разводит руками.
— Мы сами себя прогнали. Один паша поссорился с другим. Их приспешники при дворе плели друг против друга интриги. Султан не смог их обуздать, и мы проиграли. Что-что, а ссориться мы умеем. Но когда мы были ABD, шансы у всех были равны. Раб мог стать султаном. Бывало и такое. И неважно, босниец, черкес или курд. Сейчас кто бедным родился, тот бедным и умрет. И называется это демократия.
С нашей овцой все в порядке
После ухода Мехмета ко мне подошла одна из покупательниц.
— Вы из газеты? А вы знаете, что нашим ученым удалось клонировать овцу? — тихо спросила она.
Ничего себе! А я-то думал, что англичанам.
— Они были первыми, — соглашается женщина, как выясняется, учительница биологии. — Но их Долли сдохла через год. А нашей Оялы уже два года, и она по-прежнему чувствует себя неплохо. Для меня в этом вся суть вашего Запада. Дешевка. Байбайбуши вы будете носить 10 лет, а то и дольше. А я вот купила итальянские туфли, так они через неделю начали разваливаться, вот здесь, — и биологичка показывает, в каком месте расходится шов.
— Итальянские? Да эти туфли мой двоюродный брат под Стамбулом шьет, — неожиданно отзывается продавец.
Учительница фыркает на него, на меня и гордо удаляется.
Байбайбуш — символ борьбы
Скажем прямо, ботинки Рамазана Байдана — страшная дешевка. Не думаю, что они продержались бы дольше, чем пошитые под Стамбулом итальянские туфли учительницы биологии. Делают их из низкокачественного кожзаменителя. Подошва такая толстая, что мужчина ростом выше декоративного гнома выглядит так, будто хочет прибавить себе сантиметров. Сейчас, ко всему прочему, их уродует надпись. На золотом фоне читаем (чего и следовало ожидать): Bye bye Bush.
Но Байдан, как каждый турецкий бизнесмен, блестяще умеет недостатки превращать в достоинства.
— Это дешевые ботинки. Всего тридцать долларов за пару. Благодаря этому они могут стать символом борьбы бедных с богатыми, — говорит он и подсматривает в записи, спрятанные в ящике письменного стола. — Мой ботинок стал символом борьбы! — читает он. — Моя фирма поддержит диалог на Ближнем Востоке. Я буду помогать палестинцам, чеченцам и Сектору Газа. Байбайбуш станет оружием в борьбе за мир во всем мире.