Телефон бывшей горничной «неверной» жены олигарха дал мне львенок. Я позвонила обиженной девушке и сказала:
– Меня просила с вами встретиться ваша хозяйка, Алина Евгеньевна.
– Она мне больше не хозяйка!
– Не хотите последний раз поужинать за ее счет?
– Что ж… Интересно будет послушать.
Для того и существуют рестораны, чтобы разводить в них наивных девушек. Этой я поставила диагноз с первого взгляда. В моей коллекции есть полка, украшенная мишурой и розовыми бантиками. Она называется «Моя прекрасная няня». Там обитают знакомые мне девушки, свято верящие в сказку о золушке-няне (няня легко меняется на горничную, домработницу и кухарку). В школе эти девочки не успевали по математике, иначе они понимали бы, что статистика не в их пользу. Из ста тысяч везет от силы одной. Остальные девяносто девять тысяч остаются собирать осколки разбитой мечты. Но каждая из этих провинциалок, приезжающих покорять Москву, уверена, что повезет именно ей. И берет на вооружение известный арсенал: короткие юбки, яркий макияж и вызывающую манеру поведения. Я не знаю семью, где бы такая няня могла иметь успех и где такую горничную допустили бы к гостям принять пальто. Эти несчастные девушки вызывают жалость, а думают, что восхищение. Даже в подаренных хозяйкой нарядах из бутика они выглядят как халявщики, проникшие на праздник красивой жизни обманом. И рано или поздно обман раскроется и все вернется на свои места. Но зато на этом можно сыграть.
Напротив меня сидела очень хорошенькая, но до омерзения вульгарная девица. У нее были жадные глаза, и она совершенно не умела скрывать своих чувств. Из меню «прекрасная няня» тут же выцепила самое дорогое: фуа-гра. Добавьте к этому салат из трюфелей и бутылку отличного французского вина, которую эта дрянь выпила практически в одиночку. Но я готова была потратиться.
– Что она мне передала? – жадно спросила бывшая горничная, промокнув салфеткой жирные губы.
– О! Алина Евгеньевна очень хочет с вами договориться!
– Сто тысяч.
– Ага.
– Вы не поняли: долларов.
– Милая, я вас прекрасно поняла. Но в данный момент Алина Евгеньевна не располагает такими средствами.
– А ее поношенные шмотки мне не нужны.
– Глядя на вас, я начинаю понимать, почему она с вами так поступила, – вкрадчиво сказала я и еле заметно кивнула официанту: подлейте.
– Да?
– Вы очень красивая. И намного моложе нее. Она просто приревновала вас к своему мужу.
Уверена: ни Алина Евгеньевна, ни Юрий Анатольевич эту девчонку просто не замечали. Но она как раз уверена в обратном. Она расценивала и фразу «прошу мне не мешать» как приглашение в постель. Остальное довершали прочитанные любовные романы и сериалы «на основе реальных событий».
– Он чуть не сделал мне предложение! – заявила эта девица, и я с трудом сдержала смех.
Представляю себе холеного Юрия Анатольевича с его отличными манерами, прекрасно дополняющими многомиллионное состояние, на коленях перед этой вульгарной особой, да еще с обручальным кольцом в руке!
– Охотно верю, – сказала я, прикрывая рот бокалом с вином. С трудом удалось не рассмеяться. И повторила: – Вы очень красивая. Но… денег она вам платить не хочет.
– Ах, так! – Девица швырнула на стол салфетку. – Желает ужином в ресторане отделаться? Ну, я ей покажу!
– Юрий Анатольевич очень хочет с вами поговорить, – намекнула я. – Это ваш шанс, не упустите. Я, признаться, тоже обижена на Алину Евгеньевну. Уж очень она высокомерна. Я вас проверяла, дорогуша. На самом деле я представляю интересы Юрия Анатольевича.
– Ах, вот оно что… – Лицо девицы сделалось хищным, верхняя губа приподнялась, и обнажились мелкие, хотя и очень белые, белее снега, зубы. Я представила, как они с хрустом впиваются в капусту, в пачку зеленых долларов. Какой голодный, жадный зверек. Его и зверем-то не назовешь. Он не способен на охоту, только на потраву.
– Сначала Юрий Анатольевич будет спрашивать вас о жене. У них ведь брачный договор, и Юрий Анатольевич не хочет по нему платить. Если жена ему изменила, договор аннулируется. Вы должны ему помочь. А уж он вас отблагодарит.
– Уж не знаю, изменяла она ему или нет, я свечку не держала, но будьте покойны, – девица облизнула губы. – Я своего не упущу.
– Есть еще кто-нибудь, кому насолила Алина Евгеньевна?
– Господи, да всем! Прислуга ее ненавидит!
Покажите мне прислугу, которая обожает хозяев. Все равно за спиной говорят гадости, и это не лечится. Слуга никогда не полюбит господина, если этот слуга родом из матушки-России. У русских в крови непокорность, это вам не роботы-японцы и не зомби-немцы. И уж совсем не педанты-англичане, у тех вообще монархия. Русская душа загадочна, как омут, чем больше туда бросаешь денег, тем больше со дна поднимается мути.
Совместными усилиями за какой-нибудь час мы с прекрасной няней составили список врагов Алины Евгеньевны.
– Я всех обзвоню! – пообещала девица.
Заговор прислуги – это страшно. В доме у Юрия Анатольевича тайно готовился дворцовый переворот. Он готовился здесь, в этом ресторане, и я была его идейным вдохновителем. А моя собеседница… О, она искренне верила, что ей уготована корона. Я не стала ее разочаровывать. Только посоветовала:
– Подумайте о доказательствах.
Если женщина не работает, ей нет нужды заниматься домашним хозяйством и зарабатывать копеечку, значит, она жаждет приключений. Сытая, спокойная жизнь приедается. Земной шарик он, по сути, такой маленький. Зима в Европе немногим лучше зимы в России, здесь заносит, там вполне может смыть. Кружить на яхте в поисках теплого местечка тоже рано или поздно осточертеет, если нет хорошей компании. Алина Евгеньевна, вне всякого сомнения, куда-то выезжала и, пользуясь отсутствием мужа, возвращалась за полночь. Пусть это были подружки. Модные тусовки, элитные ночные клубы. Наверняка кто-нибудь где-нибудь нежно взял красавицу за руку, приобнял, чмокнул в щечку. А светский фотограф это запечатлел. Я уверена, что к тому моменту, когда Юрий Анатольевич начнет с пристрастием допрашивать прислугу, у его жены уже будет не один, а с десяток любовников. Главное – бросить камень.
Мне оставалось только наблюдать, как расходятся по воде круги. И еще мне было интересно: сдаст меня олигарх или не сдаст? Ведь я сказала ему совсем не то, что просила Алина Евгеньевна. Я не подтвердила, что Козелков мой любовник. А ведь это чистая правда, и Гаврилкова это знает. Что, если она тоже встретится с Сашиной женой?
Но есть святое правило: кто первый встал, того и тапки. В эти я уже свои очаровательные ножки засунула, чтобы меня оттуда выкурить, потребуется недюжинный ум. Я учитель и подруга, а не любовница. Настя подумает, что Гаврилкова пытается меня оговорить. А Саша… Саша вообще будет молчать. Моя постель ему еще не приелась, он очень хочет туда вернуться, и сдавать меня ему не резон. И потом, он ведь приемный сын гиены. Сразу смекнет, что, сдав «любовницу», на время освобождается из-под присмотра. Ни один мужчина не упустит шанса красиво покаяться. Будет ужин при свечах, романтическая ночь, щедрый подарок. А потом мы с Сашей станем, смеясь, обсуждать Настину наивность. Если я соизволю к нему вернуться. Ведь у меня роман с очаровательным молодым человеком, который от меня без ума, да и я почти уже готова потерять голову. Но старая любовь не забывается, а жизнь – она такая длинная. Я, честно сказать, не знаю, как все сложится. У меня, у Саши. У львенка. Не стоит бежать впереди паровоза, который тянет за собой длинный состав товарных вагонов, нагруженных всяким барахлом. Может, что-нибудь из этого и пригодится, надо лишь как следует поискать.
Когда позвонила Алина Евгеньевна, я слегка напряглась. Не то что я боюсь жесткого выяснения отношений, но как бы она мне всю игру не поломала. Однако в трубке раздался голос совсем другой женщины. Гаврилкова была раздавлена свалившимися на нее несчастьями.
– Все меня предали, – чуть не плакала она. – Я даже не думала, что столько людей меня ненавидит!
Милая, это открытие ждет каждого, кто упал с Олимпа. Только статус Бога или Члена Семьи Бога позволяет пить амброзию. Все остальные хлебают дерьмо.
– Инна Егоровна, хоть вы меня понимаете! Вы единственный человек, кто не кинул в меня камень.
Я поняла: не сдал. Юрий Анатольевич не сказал жене, кто первый на нее напал. А уж свора обиженной прислуги своего шанса не упустила.
– Давайте где-нибудь встретимся, – предложила Гаврилкова.
– Хорошо, – легко согласилась я.
– Инна Егоровна, вы ведь мне поможете?
В моей коллекции есть огромный раздел. Там хранятся люди, которые воспринимают как оскорбление чести и достоинства, когда путаются в их имени-отчестве. Неправильно произносят фамилию или забывают, с кем имеют дело. Учителя именуют оперным певцом, а балерину – продавщицей из овощного магазина.
– Где-то я вас видела… Ах, да! В магазине за углом! Вы несли мешок с картошкой!
– Где-то я вас видела… Ах, да! В магазине за углом! Вы несли мешок с картошкой!
А она вчера танцевала «Лебединое озеро». И все. Смертельная обида на всю жизнь. С такими людьми надо быть очень осторожным, иначе можно нажить лютого врага из-за того лишь, что язык зацепился за передние зубы.
– Дорогая Валя!
– Я не Валя, а Галя!
И можете уже не оставлять визитку, эта дама никогда вам не позвонит. Мало того, будет строить козни всего лишь за оговорку. А вы, разумный человек, станете ломать голову: что я такого ей сделала?
Но я к таким людям не отношусь. Я легко прощаю оговорки. Господи, все мы люди. Назвать ее, что ли, Аленой Евгеньевной? Для проверки. В обмен на Инну Егоровну.
Но я не стала экспериментировать с несчастной женщиной. Мужественно согласилась на ужин с ней в ресторане и даже собиралась заплатить. Не знаю, насколько силен гнев «рогатого» олигарха. Вдруг он изъял у изменщицы все кредитные карты, а заодно и «Бентли»? И роскошная Алина Евгеньевна сейчас толкается в метро.
Она приехала на «Бентли». Погрустневшая, похожая на туманное облако, но все еще прекрасная.
– Бокал вина? – предложила я.
– Давайте, – вздохнула свергнутая королева.
– Штрафа не боитесь? – невольно улыбнулась я.
– А, теперь уже все равно!
– Как Юрий Анатольевич? – спросила я, когда принесли салат.
– Кошмар! Я даже не понимаю? С чего? Как можно верить прислуге!
– Значит, прислуга вас оболгала.
– Да они как с цепи сорвались! Мне надо поехать куда-нибудь отдохнуть. Но я теперь не могу воспользоваться личным самолетом Юры. Вы не знаете, где можно купить билет?
– Везде. В любой свободной кассе, – я почему-то вспомнила «Макдоналдс».
Свободная касса! Билеты в Ниццу! Вы здесь будете кушать или вам с собой?
– Там, конечно, уже прохладно, но все ж таки лучше, чем здесь, – вздохнула Алина Евгеньевна.
– Да, Ницца – это прекрасно, – кивнула я.
– А вы не хотите поехать со мной? На пару дней?
Господи! Она не знает, как меня зовут, и набивается в подружки! Или я ослышалась?
– Я не могу, Алина Евгеньевна. Скоро начнется учебный год. Вы уже не участвуете в выборах ректора?
– Почему вы так решили? – удивленно посмотрела на меня Гаврилкова.
Надо быть осторожнее. Каюсь, расслабилась.
– Раз вы решили уехать… А ситуация по-прежнему неопределенная… То есть никого еще не назначили. Вам надо быть здесь, если вы не оставили мысли стать ректором нашего университета.
– Дело в том, что муж перестал оказывать мне финансовую поддержку, – вздохнула Гарилкова. – И я хотела спросить у вас как у человека опытного. Во-первых, не поддержите ли вы мою кандидатуру? Вы ведь в Ученом совете, и к вашему мнению прислушиваются. А во-вторых… Как это вообще делается без денег?
– Без денег трудно, – я вздохнула. – Тем более что у Людмилы Ивановны они есть.
– Мы ведь можем ее каким-то образом утопить? Раз уж со мной это случилось… Я ему не изменяла! – с отчаянием сказала она. – Если бы вы знали, как мне обидно! Я пятнадцать лет хранила ему верность! Девочкой совсем еще была, когда выходила замуж! Я даже не знаю, что такое оргазм. – Она вдруг расплакалась.
– Не переживайте так. – Я слегка растерялась. Спектакль или чистая правда? Поди разбери. На всякий случай я не поверила.
– Теперь я свободна. Словно тюремный срок отбыла. – Она вытерла слезы. – Сын в колледже, в Швейцарии. Совсем чужой. Наследник миллионов. А мне куда? На улицу, конечно, не выкинет. Но вместо уважения – позор. Слухи быстро разносятся. У меня уже друзей не осталось. Разве что вы.
– Не стоило увольнять прислугу.
– Не стоило вообще брать эту девку на работу! – В ее взгляде сверкнула молния. Только раньше, когда Алина Евгеньевна еще была богиней, это могло и убить, а теперь даже вода в стакане не потеплела. – Из-за какой мелочи мы подчас теряем все!
– Очень верно замечено.
– Я даже не знаю, что мне делать… А что-то делать надо.
– Совсем не даст денег? – с сочувствием спросила я.
– Велел, чтобы все счета я присылала ему, – усмехнулась Алина Евгеньевна. – Жить могу в московской квартире, она ему, мол, пока не нужна. Пока. Хоть в Ниццу сгонять, пока на виллу еще пускают. Вы не знаете, кто она?
– Кто?
– Его новая пассия.
– Откуда? – я развела руками. Я и в самом деле этого не знала.
– Вот так проходит любовь, – вздохнула Алина Евгеньевна.
– А вы его разве любили?
– Не знаю. Я была ему благодарна. Знаете, когда мчишься по Москве в роскошном лимузине в какой-нибудь шикарный ресторан или на закрытую вечеринку, куда нет доступа простым смертным, а на тебе наряд от Шанель и салон благоухает модными духами… Чувство, которое зреет в этот момент в груди, прекрасно заменяет любовь.
– Понимаю.
– Я всегда представляла себе, как меня видят все эти люди. Которые там, за стеклом. На улице, под дождем, или под снегом. У них же слюна течет. Чтоб я так жил!
– Но это же… как бы сказать? Не очень умно. Хотя по-человечески понятно.
– Я никогда не думала, что могу все потерять. – Она тяжело вздохнула.
– Ну, вы еще ничего не потеряли. Вы очень красивая женщина, молодая, я уверена, у вас есть поклонники.
– Поклонники, да. Но чтобы меня содержать? Так, как я привыкла? Не знаю. Придется поискать. Вот если бы я стала ректором… Тогда дело другое, достойный мужчина наверняка бы нашелся. Какой-нибудь министр. Так вы меня поддержите?
– Раз мы подруги… – Я улыбнулась.
– И насчет Людмилы Ивановны. Подумайте, что можно сделать. Мне очень хочется эту мерзавку проучить. Уверена, она к этому руку приложила. К несчастьям, которые на меня посыпались.
– Не исключено.
Расстались мы почти сердечно. Я обещала ей звонить даже в Ниццу. Она просила «держать в курсе». И сулила в случае чего отблагодарить. Она еще не до конца поняла, что уже не жена олигарха. Те, кто летит с вершины стремительно, как с обрыва, ломают себе шею, но можно ведь скатиться и по ступенькам, постепенно переломав себе все: руки, ноги, да что там! Каждый палец! Пока душа не превратится в кровавое месиво от бесконечных унижений. Это гораздо больнее.
Я смотрела в окно, как она садится в свой небесно-голубой «Бентли». И люди все еще глядят на нее с черной завистью. А она жадно ловит эти взгляды, хотя прежде вряд ли замечала. Только когда мчалась по Москве в шикарном лимузине на закрытую вечеринку. Когда ей хотелось согреть остывшую душу и еще рано было пить шампанское.
Едва машина Алины Евгеньевны скрылась из виду, я позвонила львенку.
Урок мастерства
Поскольку я женщина свободная и Ярослав Борисович Глебов тоже не связан узами брака, мы и не скрываемся. Не то что с Сашей. Я все больше находила между ними разницу, но никак не могла понять, с кем же мне лучше? Что предпочтительней, все время быть начеку или позволить себе расслабиться? Изобретать что-то новое или освежать в памяти хорошо забытое старое? Искушенность одного так же пьянит, как наивность другого. Но между этим двумя напитками такая же разница, как между коньяком многолетней выдержки и бокалом молодого вина. Которое и резвее, и слаще. Так ведь и влюбиться можно!
Соседи в шоке. Мы, как дети, целуемся в подъезде. Выходим из лифта помятые, он вытирает испачканные помадой губы, а я поправляю одежду. Мы подолгу сидим в машине, прежде чем куда-нибудь поехать. Целуемся до умопомрачения, до синяков на губах, которые я потом замазываю тональным кремом. На самом деле нам никуда не надо, просто нельзя же весь день проводить в постели.
За окном тлеет август, жаркий костер короткого московского лета почти прогорел, остались угли, которые раздувает порывистый ветер. Иногда от них идет волна почти летнего тепла, но уже понятно, что это конец. Все чаще костер заливают дожди. И мы с львенком остаемся в постели.
Моя голова лежит на его животе. Губами я перебираю курчавые рыжие волоски, щекочу языком его пупок, а он гладит меня по голове и хихикает:
– Щекотно.
Мы похожи на сытых зверей в ожидании нового приступа голода. Я переворачиваюсь на спину и сладко потягиваюсь:
– Алина Евгеньевна уехала в Ниццу. Она мне оттуда звонила.
– Надо подумать, как бы закрыть дело. Преступление совершено неустановленными лицами или лицом, – он обрушивает лавину поцелуев на это лицо. Кажется, проголодался. Но я его отталкиваю:
– Ни в коем случае!
– Ты хочешь сесть в тюрьму? – обижается он. – Я делаю все что могу. Совершаю должностное преступление, между прочим. Подлог. А ты… Ты даже не хочешь меня за это поцеловать! Георгинчик, так нечестно!
– Тебя как будто весь день не кормили! И вообще: чем ты занимался с другими женщинами? Допрашивал их?
– Я же не знал, что можно использовать служебное положение в корыстных целях!
– Хорошо, что я тебя научила…
Какое-то время мы молча целуемся. Уже не так страстно, как с утра, когда оба проснулись в прекрасном настроении и сразу потянулись друг к другу. Тогда я опомниться не успела, как оказалась под ним, все было коротко, но ярко, по телу прошла горячая волна, и я едва успела поймать ее пик, потом взлетела так высоко, что закружилась голова, и мы оба откинулись на подушки счастливые.